Золотой мираж

– Она была твоей подругой?

– Нет. Я не встречалась с ней после того, как она вышла замуж. Меня не было здесь, я училась в колледже.

Она говорила об этом без прежней горечи, но все еще помнила, какую боль причинило ей известие о женитьбе Беннона. Ей написал об этом отец в коротеньком письме, которое прислал в колледж.

– После окончания колледжа я почти сразу же уехала в Лос-Анджелес, так что видела ее и Беннона всего пару раз. Она была очень красива – длинные черные волосы, темные, почти черные глаза, безукоризненная кожа.

– И ни одной веснушки?

– Ни единой. – Увидев его смеющийся взгляд, она улыбнулась.

Он долго смотрел на нее, вспоминая ночь, а потом перевел взгляд на Беннонов.

– Как я понимаю, он не женился снова?

– Нет. Он не забыл Диану.

Кит увидела, как Беннон снова надел шляпу и улыбнулся дочери. Взявшись за руки, они медленно направились к стоявшему неподалеку пикапу, возле которого их ждал Старый Том. Он, как и сын, был в темном костюме с черным шелковым шнуром вместо галстука.

– Кажется, они пришли сюда после мессы в церкви, – заметила Кит. – Господи, как давно я не бывала на воскресной службе! В детстве наша семья каждое воскресенье ходила в церковь.

Кит смотрела, как отъезжал пикап.

– Ваша семья была религиозной?

– Религиозной? – задумалась Кит. – Мне кажется, это не очень удачное слово. Когда живешь в такой близости от Скалистых гор, нельзя не чувствовать присутствия Бога. Не знаю... Бывать в церкви по воскресеньям казалось нам чем-то само собой разумеющимся. По крайней мере, в моей семье.

Увидев несколько отсутствующее лицо Джона, она вдруг почувствовала, что все, о чем она пыталась ему рассказать, просто непонятно ему. Джон действительно постарался сменить тему разговора.

– Давай вернемся в город и выпьем где-нибудь кофе, – наконец предложил он.

– Хорошо. – Она бросила взгляд на белую вершину Ровера, на деревья и небо и, ощутив, как прохладный ветерок холодит лицо, с наслаждением сделала глубокий вдох.

– Мне захотелось пройтись пешком. Ты не возражаешь? Всего несколько кварталов.

Джон колебался лишь мгновение.

– Что ж, почему бы не пройтись. Всегда можно поймать такси, если захочется.

– Ты обленился, – со смехом упрекнула его Кит.

– Я припомню тебе эти слова.

Покинув кладбище, они неторопливо шли по шоссе к городу. Джон обнял ее за плечи. На мосту через горный ручей они остановились и, облокотившись о перила, смотрели на рыбака в высоких болотных сапогах, стоявшего на мели посредине ручья и безуспешно пытавшегося забросить леску в места поглубже. Все это время по мосту с шумом и грохотом проносились машины.

– Не мог найти себе места потише, – недоуменно заметил Джон. – Ни черта он здесь не поймает.

– Возможно, он и не хочет поймать.

– Зачем тогда ходить на рыбалку? – спросил Джон с вызовом. Ямочка на его подбородке стала еще глубже. Ветер растрепал его волосы, они беспорядочными прядями упали на лоб.

– Может, ему просто нравится сам процесс, а не его результаты.

– Но какой в этом смысл? – горячился Джон.

– Разве во всем должен быть смысл, Джон Ти? – Но Кит видела, что он не понимает ее. – Тебе еще многое предстоит узнать о прекрасных мгновениях истинного удовольствия.

– Каких, например?

– Знаешь, что сейчас показалось бы нам необычайно вкусным?

– Кофе.

– Нет, мороженое. – Кит выпрямилась и взяла его за руку. – Пойдем. Ты купишь мне мороженое.

– Какое? – Джон сделал вид, что недоволен.

– Ну, конечно же, не ванильное. – Кит улыбнулась и потащила его за собой. – В такой день меньше всего хочется ванильного мороженого.

Смеясь, Джон позволил ей увести себя с моста. Здесь шоссе сворачивало на Главную улицу, но Кит и Джон пошли прямо, направляясь в восточную часть города.

Беннон прибавил скорость. Солнце стояло еще высоко, и через открытое окно пикапа задувал теплый ветерок, но в воздухе уже чувствовалось приближение зимы.

Беннон взглянул на сидевшую рядом Лору. Девочка смотрела вперед на дорогу.

– Ты хорошо пела сегодня, Лора. Я чуть не лопнул от гордости.

Иногда, когда он разговаривал с ней, он чувствовал, с каким жадным вниманием дочь ловит каждое его слово. Но временами она была где-то далеко, погруженная в собственные мысли, и отгораживалась от него, как некогда Диана.

Лора повернула голову и серьезно и внимательно посмотрела на отца.

– Ты когда-нибудь женишься, папа? – вдруг спросила она.

Вопрос был столь неожиданным, что на мгновение Беннон растерялся.

– Почему ты спрашиваешь?

– Так. Просто хочу знать. – Лицо ее было серьезно, меж бровей пролегла морщинка. – Возможно, я смогу полюбить ее. – И она снова отвернулась и стала смотреть вперед.

Ее тон обеспокоил его. Все, что она сказала, было так не похоже на Лору. Она что-то скрывала от него, была осторожна. Лора не хотела, чтобы он считал ее ребенком.

В девять лет мир, возможно, больше не видится ей в одних лишь радостных красках, однако и ее детские мысли не были однотонными. Скоро она научится думать как женщина, глубоко и сложно, что так часто приводит в недоумение мужчин. Скоро, очень скоро его Лора перестанет быть маленькой девочкой. Эта мысль внезапно отрезвила его и вернула к реальности.

Смеющаяся Кит вышла из кондитерской первой и остановилась, поджидая Джона. В руках у нее был стаканчик с двойной порцией мороженого. Она с удовольствием слизывала его быстро тающие верхушки. Когда появился Джон, Кит с насмешливым осуждением посмотрела на одну порцию мороженого в его руках.

– Двадцать восемь сортов мороженого на любой вкус, а ты выбрал клубничное? Не понимаю тебя, Джон Ти.

– Мне нравится клубничное, – рассеянно ответил Джон и безразлично попробовал мороженое. Со странным волнением следил он, как алые губы Кит медленно и сладострастно коснулись роскошной шапки двухцветного мороженого. Это зрелище доставляло Джону почти чувственное наслаждение.

– М-м-м... Тебе никогда не получить такого удовольствия от твоего водянистого клубничного, – пробормотала она и, подняв голову, весело окинула взглядом улицу.

– У меня не столь изысканный вкус, – наконец нашелся Джон, медленно шагая рядом и неотрывно глядя на губы Кит и стаканчик с мороженым в ее руке. – А что у тебя за мороженое? Фисташковое?

– Шоколадно-миндальное. Мне нравится вкус миндальной или ореховой крошки в мороженом. – Кит поспешно слизнула растаявшую верхушку и вдруг, нахмурив лоб, спросила: – А как называется этот цвет, я забыла? Тот, что получается, если смешать зеленую и коричневую краски?

– Бурый, как... гм... – многозначительно недосказал Джон и неожиданно схватил Кит за талию. Она испуганно вскрикнула, но тут же рассмеялась. Продолжая смеяться, она вытерла измазанный мороженым подбородок и попыталась высвободиться из объятий Джона.

– Как не стыдно! – упрекнула она его.

– Что касается цвета, я мог бы выразиться и покрепче.

– Пожалуй, ты прав. От смешения зеленого с коричневым только такой и может получиться, – беспечно согласилась Кит, продолжая есть мороженое и весело разглядывать прохожих. – Знаешь, когда-то на этой улице все ели мороженое. Оказывается, оно отлично помогает избавиться от сухости во рту после порции кокаина. Так мне, по крайней мере, объяснили, – задумчиво промолвила она.

Порыв ветра зашелестел палой листвой на тротуаре.

– Аспен твоего детства имел репутацию города, где можно почти открыто баловаться наркотиками, особенно кокаином, не так ли? – поинтересовался Джон и бросил почти нетронутое мороженое в урну.

– Добро пожаловать в Аспен, город свободы и развлечений, в нынешнем, конечно, понимании. Ты это хотел сказать? Что ж, в какой-то степени ты прав. Так было в те времена, когда я ходила в школу.

– Тебе удалось избежать этого?

Джон был удивлен тем, как она почти предугадывает его вопросы. Кит пожала плечами.

– Меня это никогда не привлекало. Я слишком любила жизнь. Зачем гнаться за миражами, когда в руках у тебя реальность. А она бывает чудо как хороша.

– Ты права, – согласился Джон, упрекнув себя в том, что мог бы сам догадаться, что ей близко, а что – чуждо, глядя, с каким восторгом она лакомится мороженым.

– Кстати, белый порошок вскоре заменили белые лыжни Аспена.

Кит кивком указала на вершину Аякс, самую высокую в Аспенской гряде. Она величаво возвышалась над городом, раскинувшимся у ее подножия. Ее вечно заснеженные залитые солнцем склоны были изрезаны лыжнями, проложенными среди вечнозеленых хвойных рощ и пламенеющих золотом осин.

Джон закурил, воспользовавшись наступившей паузой. Женщина, которая шла с ним рядом, не была похожа ни на одну из тех, которых он когда-либо знал. Кит умела понять, посочувствовать и ободрить. Покончив с мороженым, Кит прильнула к его плечу, обеими руками ухватилась за его руку и тихонько вздохнула.

– В чем дело, Кит?

– Сама не знаю. Иногда я поражаюсь тому, как изменился Аспен. Я понимаю, что это неизбежно и происходит с каждым городом в этой стране. Города строятся, растут, меняется жизнь, меняются люди. Но почему-то хочешь, чтобы это не коснулось твоего родного города. – Она, склонив голову, искоса посмотрела на Джона. – Ты не поверишь, но, когда я была маленькой, в Аспене не было мощеных улиц, кроме одной, Главной, выходившей на шоссе. Аспен тогда был маленьким захолустным городком. А теперь он совершенно изменился, посмотри. – Она указала на роскошные витрины магазинов. – Только дома здесь напоминают о прошлом, с которого все началось. – Она умолкла и снова вздохнула. – Я не скажу, что это плохо. Просто мне не хватает прежнего Аспена.

– Ностальгия – так это называется, я слышал.

Кит рассмеялась.

– И у меня она, кажется, в серьезной форме. Но я знаю лекарство от нее.

– Неужели?

– Будем глядеть на витрины, – решительно заявила Кит. – И не говори мне, что это занятие не для мужчин. Когда они разглядывают красивых девушек, разве они не этим занимаются?

Кит вышла вперед, и начался осмотр витрин. Они шли от одной лавки к другой, придирчиво разглядывая товар в витринах. Кит, не сдерживаясь, не только словами, но и движениями откровенно выказывала одобрение или решительное осуждение. Откинув голову, она, не стесняясь, смеялась, увидев в витрине какую-нибудь абстрактную мазню или раритет в виде кресла из оленьих рогов. Джон заметил, сколь мало ее интересовали роскошные витрины дорогих меховых магазинов, зато она с удовольствием любовалась изделиями из фарфора, обеденными чайными сервизами. Остановившись перед витриной женского нижнего белья, она искоса посмотрела на Джона и улыбнулась.

Когда же Кит увидела в одной из лавок, где торговали сувенирами, стилизованными под Дикий Запад, пару ковбойских сапожек, она пришла в полный восторг.

– Посмотри на эти сапоги, Джон! – воскликнула она, схватив его за руку. – Разве это не чудо? – У нее даже рот открылся от удивления. – Давай зайдем.

Не дождавшись ответа, Кит толкнула стеклянную дверь, вошла в магазин и прямо направилась к паре огненно-красных ковбойских сапожек, стоявших в витрине рядом с седлом. Взяв в руки сапог, она с наслаждением провела рукой по голенищу, чувствуя шероховатость кожи ящерицы.

– Я могу вам помочь?

– Нет, ничего, спасибо, – повернулась Кит и застыла от удивления, узнав в белокурой продавщице свою школьную подругу.

– Донна! Господи, еще одна встреча! Только вчера я виделась с Энджи.

Сапоги были тотчас забыты, и Донна уже рассказывала Кит о себе: она замужем, ее семья теперь живет в Гленвуд-Спрингс, у нее две девочки-школьницы. Когда к ним подошел Джон, Кит познакомила с ним Донну и сразу почувствовала в той перемену – исчезла непосредственная радость от встречи, появилась натянутость и официальность. Улыбка Донны теперь была заученной – так, должно быть, она улыбается своим покупателям.

– Если тебе понравились сапожки, я покажу тебе кое-что к ним, – промолвила Донна и поспешила за прилавок.

Кит воспользовалась этим, чтобы шепнуть Джону:

– Она, бедняжка, ужасно смешалась, увидев тебя.

– Я к этому уже привык, – недовольно проворчал Джон. – То же будет и с тобой, как только твое лицо замелькает на экране.

– Надеюсь, – ответила Кит, хотя ее совсем не радовала перспектива видеть, как в ее присутствии люди перестают быть самими собой.

Рассеянно повертев сапог, она взглянула на цену.

– Представляешь, четыре сотни долларов! – хмыкнула она.

Вернулась Донна, держа в руках расшитое бисером шерстяное индейское пончо и шляпу с узорчатым замшевым верхом. За этим последовали еще какие-то экзотические предметы туалета, но Кит, полюбовавшись всем предлагаемым, упорно мотала головой. Наконец, мучимая чувством вины перед Донной, что так ничего и не купила, она выбрала шарф, который, как ей казалось, понравится ее соседке Мэгги. Сделав покупку, она направилась к выходу, но вдруг вспомнила, что не взяла чек. Кит снова вернулась к прилавку, но Донна уже отошла в другой его конец и о чем-то переговаривалась с кассиршей. Она стояла к Кит спиной, и та, решив было подойти, вдруг услышала слова Донны:

– Представляешь, я надеялась на солидные покупки, а она выбрала какой-то дешевенький шарф.

Значит, для Донны она была всего лишь выгодной покупательницей, не более, с горечью подумала Кит. Она чувствовала такое же разочарование, как от встречи с Энджи. Повернувшись и забыв о чеке, Кит покинула магазин.

11

В понедельник утром Кит стояла на Главной улице перед викторианским коттеджем и вдыхала дразнящий аромат свежего кофе и только что вынутых из печи булочек, доносившийся из дома, расположенного слева и похожего на нечто среднее между кафе и библиотекой. Справа от коттеджа находилась модная лавка.

Не обращая внимания ни на то, ни на другое, Кит с замиранием сердца разглядывала с детства знакомый дом с крутой крышей и высоким крыльцом. Дорожку, ведущую к дому, обрамлял аккуратно подстриженный кустарник, на подоконниках стояли ящики с красной геранью.

Все здесь было так, как в детстве, когда здесь была еще миссис Хитч, разве что прибавилась вывеска у входа на столбе.

В густой еще листве старых тополей шумно переругивались галки. Пройдя по дорожке к крыльцу, Кит прочла вывеску. Черные буквы на белой эмали гласили: «Адвокат Элиас А. Беннон (покойный)», а ниже: «Томас Э. Беннон».

Кит улыбнулась – все верно, колесо жизни совершило свой полный оборот. Сто лет назад молодой Элиас Беннон впервые приехал в этот бедный горняцкий поселок. В седельном вьюке у него были всего лишь книги и справочники по праву, а еще смена белья.

Он принимал своих первых клиентов под сводами парусиновой палатки, затем снял комнатушку на верхнем этаже над салоном на улице Дюрант, куда после работы обычно захаживали шахтеры. А пять лет спустя он построил этот скромный коттедж, служивший ему конторой и жилищем. Теперь здесь практиковал его внук, Кит помнила, что Беннон всегда готовил себя к этому.

Приятные воспоминания всколыхнули и то, что хотелось бы забыть. Вскинув голову, Кит смело поднялась по ступеням крыльца и, открыв тяжелую дверь с узорным стеклом, вошла в прихожую, ныне превращенную в приемную и офис.

Худая седая женщина, сидевшая за компьютером, повернула к ней лицо.

– Я вас слушаю, – произнесла она и сняла очки в стальной оправе, которые тут же повисли на цепочке.

– Вы, очевидно, Агнес Ричарде? – Кит протянула ей руку. – Мы несколько раз разговаривали с вами по телефону. Я Кит Мастерс.

– Ну конечно же, вы Кит Мастерс. – Секретарь Беннона поднялась со стула, и ее впалые щеки округлились от улыбки. – Беннон предупредил меня, что вы зайдете. Извините, что не сразу узнала вас. Это непростительно, ведь я видела вашу фотографию в сегодняшней газете. – Она посмотрела на телефонный аппарат на столе и поэтому не заметила удивленного лица Кит. – Как только он закончит междугородный разговор, я скажу ему, что вы пришли.

Не успела она потянуться к телефонной трубке, как дверь открылась и в приемную вошел Беннон.

Вельветовый бежевый пиджак и поношенные джинсы делают его мало похожим на того Беннона, с которым она вчера танцевала вальс, подумала Кит. В руках у него была пачка документов, и лицо казалось озабоченным.

– Что случилось с папкой по делу Макинтайра? Я никак не могу найти... О, Кит, здравствуй.

Лицо Беннона сразу же просветлело. Кит склонила голову набок и хитро посмотрела на него.

– Однажды жил-поживал человек по имени Беннон. Жил он высоко в горах и никогда не спускался вниз. В конце концов он отрастил бороду и стал разговаривать сам с собой. Хотела бы я знать, что случилось с ним потом?

– Он стал адвокатом, – улыбнувшись, включился в игру Беннон. – Теперь торчит полдня в своей конторе и все пишет и пишет всякие апелляции, краткие изложения дел и прочее. Написал их уже не одну тысячу...

Кит весело рассмеялась, приятно удивленная тем, как быстро они смогли снова вернуться к дружескому юмору и подтруниванию друг над другом, делавшим когда-то их общение столь беззаботным и легким. Теперь это помогало скрыть чувства, могущие осложнить встречу. Во всяком случае, ей.

Посерьезнев, она осталась сидеть, ожидая, когда Беннон закончит свои дела с секретаршей.

– Разберись с этим, Эгги, – попросил Беннон, пододвинув мисс Ричарде бумаги.

– Конечно, Беннон, – с готовностью ответила та и, надев очки, тут же принялась просматривать переданные ей документы. – Кстати, звонил Пит Ранович, сказал, что ему надо немедленно повидать тебя. Дело срочное. Ты сможешь?

– Разумеется.

– Тогда я запишу его вне очереди, – неодобрительно сказала она и, увидев, что Беннон кивнул в знак согласия, сухо добавила: – Я так и знала.

Беннон пропустил мимо ушей ее замечание и пригласил Кит в кабинет.

Следуя за ним, Кит с удовольствием отметила его легкую пружинистую походку и прямые плечи. Простые грубые ковбойские сапоги со следами царапин от шпор, не чета тем, что она видела в магазине вчера, ничуть не удивили ее. В конце концов, Беннон – настоящий ковбой, а не персонаж с рекламы кока-колы.

– Ты больше похож на скотовода, чем на адвоката, Беннон, – не удержалась она.

– В суде я появляюсь в костюме и при галстуке, не беспокойся. Мой вид вполне устраивает судей. – Подойдя к кофеварке и убедившись, что кофе в ней достаточно, он спросил у Кит, хочет ли она крепкого кофе.

– Ты не знаешь, что такое настоящий крепкий кофе, – отвечала Кит. – Во время съемок мы держим кофейник кипящим часов по четырнадцать, если не больше. Вот что называется крепким кофе!

Уголки его рта дрогнули от сдерживаемой улыбки, образуя мягкие складочки в углах рта. Сколько раз она касалась их пальцами, шутливо пытаясь разгладить. Прогнав праздные мысли, Кит заставила себя вернуться к действительности.

Она с любопытством оглядела кабинет Беннона, плетеный ковер на кленовом паркете, деревянные панели и большой застекленный книжный шкаф.

– Это когда-то был кабинет твоего деда, не так ли? – Кит, положив сумочку на кожаное сиденье стула, подошла к книжному шкафу. Услышав за спиной стук посуды, она обернулась. – Теперь это твой кабинет, – промолвила она тихо, глядя на Беннона.

– Да.

Наполнив две глиняные кружки горячим кофе и держа их в руках, он одною из них указал на массивный ореховый стол.

– А это его стол, я притащил его с чердака. Пара ящиков, правда, была сломана, но отец починил. Следовало бы отполировать его заново, но я решил оставить его как есть – со всеми пятнами, трещинами и другими изъянами.

Кит понимающе кивнула.

– Они придают ему солидность.

– И заставляют клиентов не медлить с оплатой счетов. Они не теряют надежду, что их адвокат наконец купит себе с их помощью новый стол.

Наконец Беннон протянул Кит кружку с кофе. Она смотрела на знакомые сильные руки с длинными пальцами и аккуратно подстриженными ногтями. Эти крупные руки бывали такими нежными, когда срывали для нее хрупкие альпийские цветы и украшали ими ее волосы, или по-мужски сильными, когда седлали лошадь, – Беннон одной рукой перекидывал через ее хребет тяжелое ковбойское седло.

Кит отпила глоток кофе и обожгла язык.

– Осторожно, он горячий, – слишком поздно предупредил Беннон.

– Да, очень, – Кит закусила губу, пережидая, когда перестанет саднить обожженный язык. – Я, пожалуй, подожду, пока он остынет. – Она поставила кружку на край стола и только тогда заметила на нем пишущую машинку. Ей не менее пятидесяти лет, подумала она. – Ты так и не вошел в компьютерный век, Беннон?

Она осторожно коснулась клавиш и нажала на одну, однако не настолько, чтобы буква отпечаталась на бумаге.

– Почему же? Я признаю все достоинства компьютеризации, но люблю мою старую пишущую машинку.

– Неудивительно, что приводить в порядок дела ты все же поручаешь Эгги. – Кит, обходя стол, увидела на стене над камином большой портрет в рамке. – Это твой дед, Элиас Беннон? – Она подошла поближе и, закинув голову, стала внимательно разглядывать старинную черно-белую фотографию. – Я уже видела ее прежде. Она была у тебя на ранчо.

– Я решил, что ее место здесь.

– Ты прав.

Кит смотрела на поясной портрет мужчины лет тридцати, не более – темные, коротко остриженные волосы, разделенные посередине пробором, густые усы, впалые щеки. Лицо сильного, умного человека, достойного потомка первых переселенцев Новой Англии.

– Я помню, как разглядывала этот портрет и думала, каким смелым надо быть, чтобы противостоять таким людям, как Джером Уиллер. А в другие моменты в его глазах было столько человеческого тепла, доброты, понимания, что мне было ясно, почему люди шли к твоему деду со своими бедами.

Кит улыбнулась этим воспоминаниям и посмотрела на Беннона.

– Помнишь, как Старый Том усаживал нас возле себя и начинал рассказывать о твоем деде, о прошлом Аспена и о серебряных рудниках?

Беннон кивнул и присел на край стола.

– Стоило ему начать, как потом уже ничто не могло его остановить.

– Да, это верно. Но то, что он рассказывал об Аспене 1880-х и 90-х годов... – Кит с сомнением покачала головой. – Это был, судя по его рассказам, вполне современный город – с электричеством, телефоном, трамваями, прекрасным оперным театром и отелем. Викторианские коттеджи, похожие на пряничные домики, великолепные экипажи, мужчины в цилиндрах, дамы в шелках под кружевными зонтами...

– ...грохот работающих день и ночь механизмов, – добавил Беннон, – дым от обогатительных установок и плавильных печей, висевший над городом, отравленные отходами плавилен и лесопилок ручьи и водоемы, лысеющие от беспощадных вырубок лесов склоны гор, утопающие в грязи улицы горняцких кварталов, усталые шахтеры, грязные и потные после восьмичасовой смены, игорные дома, сауны, бордели, размалеванные проститутки.

– Подожди, – перебила его Кит. – Старый Том никогда не говорил нам о проститутках и борделях, – возразила она.

– Возможно, – согласился Беннон. – Но большинство клиентов деда были из так называемых низов общества. Это шахтеры, мелкие торговцы, старатели и члены рабочих профсоюзов. Мало у кого из них были деньги, чтобы оплатить услуги адвоката. Старатели чаще всего обещали деду какую-то долю выручки, если им повезет. Когда им везло, они платили. Но чаще всего дед списывал их долги.

– Разве у него не было акций местных компаний? «Молли Гибсон», например, – нахмурилась Кит, пытаясь что-то вспомнить.

– Да, были. «Молли Гибсон», – подтвердил Беннон, прихлебывая кофе.

– Я тоже вспомнила, – сказала Кит и потянулась за своей кружкой. Взяв обеими руками, она поднесла ее к губам. Кофе достаточно остыл. – Иногда от рассказов Старого Тома ночью меня мучили кошмары: всякие катастрофы, обвалы, несчастные случаи, падение клети в шахту. Старый Том порой своими рассказами пугал меня до смерти. – Она поежилась, вспоминая.

– Он делал это нарочно.

Кит удивленно спросила:

– Почему?

– Чтобы отбить у нас охоту спускаться в заброшенные штольни.

– Ты имеешь в виду штольню «Замочная скважина»? – вспомнила Кит. – Я совсем о ней забыла. – Кит покачала головой и засмеялась. – Если ее, то твоему отцу удалось достаточно запугать меня. Ничто не могло меня заставить зайти в нее дальше десяти шагов.

– Но мне все же удалось затащить тебя туда, – ухмыльнулся Беннон.

– Да, удалось. – Она удивленно вздохнула. – Сама не верю, что я там побывала.

Вход в штольню был заколочен досками, но это не остановило их, мечтавших найти собственную серебряную жилу. Беннон отодрал пару досок, и через узкую дыру они проникли в штольню.

Кит до сих пор помнит тяжкий запах подземелья, пугающие шорохи, липкую паутину на лице, на руках, волосах и зловещий монотонный звук падающих капель в темноте.

– Фонарик, который ты захватил, еле светил, и я с ужасом думала, что, если сядет батарейка, мы окажемся в кромешной темноте и никогда не найдем дорогу назад. Стены были покрыты слизью, а деревянные подпорки превращались в труху от одного прикосновения. Ты хотя бы понимал, Беннон, какая опасность нам грозила?