Только раз в жизни
Сестра-сменщица кивнула и посмотрела на Лиз:
– Какая она? – И поняла, что задала глупый вопрос. Как можно было на него ответить, если Дафна в таком состоянии? – Да нет, я так, – улыбнулась она смущенно. – Просто она меня всегда интересовала.
Лиз Ваткинс не скрывала, что разделяет ее интерес:
– Да, и меня тоже.
– А муж у нее есть?
– Вероятно, да. Она спросила о нем, когда очнулась.
– Он здесь? – Маргарет Мак-Гован – сестра, принявшая дежурство, была заинтригована.
– Нет еще. Я не думаю, что кто-либо знает, кому следует сообщить. У Ht& в бумагах ничего нет. Я там внизу скажу. Он, наверное, жутко волнуется.
– Это будет жестокий удар для него в рождественское утро.
Обе женщины согласно кивнули, и Лиз Ваткинс, расписавшись в журнале, ушла. Но прежде чем уйти из больницы, она зашла в регистратуру на первом этаже и сказала, что у Дафны Филдс есть муж по имени Джефф.
– Это нам не особенно поможет.
– Почему?
– Их телефона нет в справочной. По крайней мере, Дафна Филдс у них не значится. Мы ночью проверяли.
– Проверьте Джеффа Филдса.
И из любопытства Лиз Ваткинс решила на пару минут задержаться и посмотреть, что получится. Девушка из регистратуры позвонила в справочную, но Джефф Филдс у них также не значился.
– Может, Филдс – это псевдоним?
– Нам это ничего не даст.
– Так что же?
– Подождем. Скорее всего ее семья теперь в панике. Они, вероятно, позвонят в полицию, в больницы и найдут ее. Она же не просто неизвестно кто. А в понедельник можно позвонить ее издателю.
Девушка в регистратуре, видно, тоже узнала, кого привезли сегодня ночью. Она с любопытством посмотрела на Лиз.
– Как она выглядит?
– Как пациент, которого сбила машина. – Лиз помрачнела.
– Она выкарабкается?
Лиз вздохнула:
– Надеюсь.
– И я тоже. Господи, она единственный автор, которого я могу переваривать. Я перестану читать, если она не выкарабкается.
Предполагалось, что эта фраза должна быть забавной, но Лиз уходила из центральной регистратуры раздосадованная. Получается, что та, наверху, не живой человек, а просто фамилия на обложке книги.
Лиз вышла на улицу, где под лучами зимнего солнца ярко сверкал снег. Она поймала себя на том, что думает о женщине,скрывающейся под именем Дафна Филдс. Лиз редко«брала домой» пациентов. Но это была Дафна Филдс. Женщина, с которой, как ей казалось, она знакома уже четыре года. И когда она дошла до станции метро «Лексингтон-авеню» на 77-й улице, то вдруг остановилась и посмотрела в сторону центра. Дом, указанный в истории болезни, находился в нескольких шагах от места, где она сейчас стояла. Почему же не пойти к Джеффу Филдсу? Он, должно быть, сейчас сходит с ума, не зная, куда делась его жена. Это, конечно, нарушало обычный порядок, но, в конце концов, мы же все люди и он имеет право знать. Если она сейчас ему скажет и тем самым сократит безумные поиски, что в этом плохого?
Ее ноги сами выбирали направление. Она шла по соли, которой был посыпан свежевыпавший снег, и, дойдя до 69-й улицы, повернула направо к Центральному парку. Минутой позже Лиз уже стояла перед нужным домом. Он был именно таким, каким она себе его представляла, – большим, красивым, кирпичным, с темно-зеленым козырьком. В подъезде стоял швейцар в ливрее, Он открыл ей дверь с видом следователя и спросил:
– Вы к кому?
– Здесь квартира миссис Филдс?
Как странно, подумала она про себя, глядя на швейцара. В течение четырех лет она читала ее книги и теперь стояла в вестибюле ее дома, словно была с ней знакома.
– Мисс Филдс нет дома.
Она заметила, что у него английский акцент. Это было как кино или сон.
– Я знаю, я хотела бы поговорить с ее мужем.
Швейцар сдвинул брови:
– У мисс Филдс нет мужа.
Он говорил авторитетным тоном, но ей захотелось его переспросить, уверен ли он в этом. Может, он здесь недавно и не знает Джеффа. Или, может, Джефф – это просто ее любовник, но ведь она сказала «мой муж». На мгновение Лиз смутилась.
– А еще кто-нибудь дома есть?
– Нет.
Он смотрел на нее настороженно, и она решила объяснить:
– С мисс Филдс нынче ночью произошел несчастный случай.
В подтверждение она распахнула пальто, демонстрируя белый халат, и показала накрахмаленный чепец, который всегда носила в полиэтиленовом пакете.
– Я медсестра из больницы Ленокс-Хилл, и мы не нашли никаких данных о ее родственниках. Я подумала, может...
– Она в порядке? – Швейцар выглядел обеспокоенным.
– Неизвестно. Кризис еще не миновал, и я подумала, что... С ней вообще живет еще кто-нибудь?
Но он только покачал головой:
– Нет. Каждый день приходит прислуга, но не в уикэнды. И ее секретарь, Барбара Джарвис, но ее не будет до понедельника.
Барбара сказала ему это с улыбкой, когда вручала рождественские чаевые от Дафны.
– А вы не знаете, как я могу ее найти?
Он снова в замешательстве покачал головой, и тогда Лиз вспомнила фотографию маленького мальчика.
– А ее сын?
Швейцар странно посмотрел на нее, как будто она была ненормальной:
– У нее нет детей, мисс. – В его взгляде промелькнуло что-то дерзкое и покровительственное, и Лиз было усомнилась, не врет ли он. Но он посмотрел ей в глаза с холодным достоинством и произнес: – Она, знаете ли, вдова.
Эти слова поразили Лиз Ваткинс почти как физический удар. Минутой позже, поскольку говорить уже больше было не о чем, она медленно возвращалась к станции метро и чувствовала, как глаза жгут слезы, выступившие не от холода, а от собственной беспомощности. Словно она опять ощутила со всей остротой смерть своего мужа, ощутила ту боль, которая терзала ее весь первый год после его гибели. Так, значит, она это тоже... значит, это не были просто выдуманные истории. Теперь Лиз Ваткинс чувствовала еще большую близость к ней. Дафна была вдовой и жила одна. И у нее не было никого, кроме секретаря и прислуги. И Лиз Ваткинс поймала себя на мысли, что женское одиночество было автором этих книг, полных мудрости, сострадания и любви. Возможно, Дафна Филдс была так же одинока, как сама Лиз. «И это тоже нас роднит», – думала Лиз, спускаясь в недра нью-йоркской подземки.
Глава 3
Дафна безвольно плакала в тумане своего беспамятства, когда яркий свет, как ей показалось, стал пробиваться сквозь мглу откуда-то издалека. Она с большим трудом пыталась сосредоточиться на нем. И свет на время приближался, а потом пелена окутывала ее вновь, словно она уплывала от берега, теряя из виду последние, едва видимые ориентиры и слабо мерцающий вдали маяк.
В этом свете, звуках, запахе было что-то очень знакомое и пугающее. Дафна не знала, где находится, но чувствовала, что уже побывала здесь прежде и что со всем этим связано что-то очень и очень плохое. В какой-то момент, лежа в забытьи, Дафна издала слабый стон, когда ей привиделась огненная, непроходимая стена. К ней тут же подошла дежурная сестра и сделала очередной укол. Через мгновение не стало воспоминаний, не стало пламени, не стало боли. Дафна опять уплыла на одеяле из мягких, пушистых облаков, какие можно видеть в иллюминатор самолета: нереальных, чистых, огромных... таких, на которых хочется танцевать и прыгать. Она услышала где-то вдалеке собственный смех, и ей привиделся Джефф – такой же, каким он был давным-давно...
– Побежали наперегонки вон до той дюны? А, Дафодиленок?
Дафодиленок... Дафоутенок... Дафи-Принцесса... Смешная мордашка... Он придумывал ей тысячи прозвищ, и в его глазах всегда был смех, смех и что-то очень ласковое, что предназначалось только ей. Бег наперегонки был, конечно, озорством, как и многие их выдумки. Его длиннющие, мускулистые ноги гнались за ее, тонкими и изящными, и рядом с ним она выглядела как ребенок, как летний цветок на пригорке где-нибудь во Франции... Ее большие голубые глаза сияли на загорелом лице, а золотистые волосы развевались на ветру.
– Побежали, Джеффри...
Дафна, смеясь, бежала, рядом с ним по песку. В двадцать два года ей можно было дать двенадцать. Она была проворной, но тягаться с ним не могла.
– Давай... давай!
Но прежде чем они добегали до дальней дюны, он сбивал ее с ног и заключал в объятия, а его губы приникали к ее губам с той знакомой страстью, от которой у нее всегда захватывало дух, стоило ему к ней прикоснуться. Так было и в тот первый раз, когда ей исполнилось девятнадцать. Они познакомились на собрании Ассоциации адвокатов. Дафна писала о нем для газеты «Дейли Спектейтор» Колумбийского университета. Она изучала журналистику и с большой серьезностью и ответственностью готовила серию статей о преуспевающих молодых адвокатах. Джефф мгновенно обратил на нее внимание и каким-то образом ухитрился улизнуть от своих товарищей и пригласить ее на обед...
– Я не знаю... Мне бы надо...
Волосы, собранные на затылке в тугой узел, в него воткнут карандаш, в руке блокнот, и эти огромные голубые глаза, которые смотрели на него с некоторым налетом озорства. Казалось, она дразнит его, не произнося ни слова.
– А вам разве не надо работать?
– Мы оба будем работать. Вы можете взять у меня интервью за обедом.
Потом, через несколько месяцев, она обвинила его в самонадеянности, но была не права. Ему просто ужасно хотелось побыть с ней. И он своего добился. Они купили бутылку белого вина, немного яблок и апельсинов, длинный французский батон и немного сыра, потом зашли поглубже в Центральный парк, взяли напрокат лодку и плыли в ней по озеру, разговаривая о работе, учебе, путешествиях в Европу, летних каникулах, которые в детстве доводилось проводить в Южной Калифорнии, Теннесси и штате Мен. Ее мама была из Теннесси. Внешне Дафна была похожа на изнеженную красавицу южанку, пока из разговора с ней не выяснилось, какая она волевая и целеустремленная, Джефф и не думал, что южанка может быть такой. Отец Дафны был из Бостона, он умер, когда ей было двенадцать. После этого они опять вернулись на Юг, который Дафна возненавидела. Так продолжалось до тех пор, пока она не поступила в нью-йоркский колледж.
– А что ваша мама думает об этом? – Его интересовало о Дафне все. Сколько бы она ему ни рассказала, ему хотелось знать еще больше.
– Я думаю, она смирилась. – Дафна сказала это с леткой улыбкой, а ее глаза опять засветились так, что тронули Джеффри до глубины души. К ней невозможно было остаться равнодушным. В ней было что-то пленительное и приятное и в то же время нечто неистовое и порывистое. – Она решила, что, несмотря на все ее усилия, я все-таки янки. Но этого мало, я сделала нечто непростительное, я обзавелась мозгами.
– А что ваша мама имеет против мозгов? – рассмеялся Джеффри, Эта девушка ему нравилась. Она ему в самом деле чертовски нравилась, решил он, стараясь не пялить глаза на длинный разрез ее бледно-голубой льняной юбки и стройные ноги под ней.
– Моя мама считает, что ум надо скрывать. Южные женщины очень скрытны. Пожалуй, лучше будет сказать, хитры. Многие из них ужасно сообразительны, но не любят этого показывать. Они играют.
Последнюю фразу она сказала с тягучим южным акцентом, достойным Скарлетт О'Хара, и оба они расхохотались. Было прекрасное июльское утро, и полуденное солнце пекло их непокрытые головы.
– Моя мама имеет степень магистра истории средних веков, но она никогда в этом не признавалась. – Знаешь, она просто красивая ленивая южанка. – Это она опять произнесла с южным акцентом и улыбкой своих васильковых глаз. – Одно время я хотела стать юристом. Какая это профессия?
Она вдруг опять показалась ему совсем иной, и он со вздохом удобно откинулся в маленькой лодке.
– Трудная. Но мне нравится.
Он специализировался по издательскому праву, и это ее больше всего заинтересовало.
– Вы хотите перейти на юридический?
– Может быть. – Подумав, она покачала головой. – Нет, конечно, нет. Я подумывала об этом. Но мне кажется, что писать – это мне больше подходит.
– Что писать?
– Не знаю. Рассказы, статьи.
Дафна слегка покраснела и опустила глаза. Она не решалась признаться ему, что на самом деле хотела бы делать. Ведь это могло и не исполниться. Только порой ей казалось, что это возможно.
– Я бы хотела когда-нибудь написать книгу. Роман.
– Так в чем же дело?
Она расхохоталась, он же подал ей очередной стакан вина.
– Чего проще, да?
– Почему нет? Раз вы хотите, у вас наверняка получится.
– Мне бы вашу уверенность. А на что я буду жить, пока пишу свою книгу?
Дафна истратила последние деньги, которые отец завещал ей на учение, и ввиду того, что предстоял еще год учебы, уже беспокоилась, что скромной стипендии может не хватить. Ее мать не могла ей помочь. Камилла Бомон работала в одном фешенебельном магазине готового платья в Атланте, и, несмотря на это, зарплаты ей самой едва хватало на жизнь.
– Вы могли бы выйти за богатого. – Джеффри улыбался, но Дафне не было смешно.
– Вы говорите, как моя мама.
– Она этого бы хотела?
– Конечно.
– А что вы думаете делать, когда закончите учебу?
– Подыщу подходящую работу в журнале, может быть, в газете.
– В Нью-Йорке?
Она кивнула, а Джефф, сам не зная почему, почувствовал облегчение. Вдруг он посмотрел на нее с любопытством, наклонив голову набок.
– Дафна, а этим летом вы не собираетесь домой?
– Нет, я хожу на занятия и летом. Так я раньше закончу. У нее не было достаточно денег, чтобы устраивать себе каникулы.
– Сколько вам лет?
Получалось, что он берет у нее интервью, а не она у него. Она не задала ему ни единого вопроса о собрании Ассоциации адвокатов или о его работе. С тех пор как они оттолкнули маленькую лодку от пристани, они говорили только друг о друге.
– Мне девятнадцать. – Дафна это сказала неожиданно дерзко, как будто привыкла к тому, что ей всегда давали меньше. – А в сентябре мне будет двадцать и я буду выпускницей.
– Потрясающе. – Его глаза засветились доброй улыбкой, и она покраснела. – Я серьезно. В колумбийском колледже трудно учиться, вам, наверное, приходится чертовски много заниматься.
По его тону она догадалась, что он не подтрунивает, и это ее обрадовало. Он ей нравился. Пожалуй, даже очень. А может, причиной всему были солнце и вино, но, глядя на него, она понимала, что дело еще и в другом. В линии его рта, доброте глаз, силе красивых рук, которые время от времени неторопливо касались весел... и в том, как он смотрел нее, с интересом и умно... в его отзывчивости.
– Спасибо. – Ее голос прозвучал очень тихо и мягко.
– А чем вы еще занимаетесь? Вопрос ее смутил:
– Что вы имеете в виду?
– Как вы проводите свободное время? Ну, когда не делаете вид, что берете интервью в Центральном парке у слегка пьяных адвокатов.
Она рассмеялась в ответ, и ее смех повторило эхо, поскольку они проплывали под небольшим мостом.
– Разве вы пьяны? Тут, должно быть, дело в солнце, а не в вине.
– Нет. – Джефф медленно покачал головой, когда они выплывали из-под моста. – Я думаю, причина в вас.
Он наклонился и поцеловал ее, а потом они до вечера гуляли. Обнявшись, они брели в направлении зоопарка, где смеялись над бегемотом, бросали орехами в слона и пробежали по обезьяннику, со смехом зажимая носы. Джефф хотел, чтобы Дафна прокатилась на пони, как девочка-малышка, но она со смехом отказалась. Вместо этого они прокатились по парку в красивом экипаже и под конец побродили по 5-й авеню, в тени деревьев, пока не дошли до 94-й улицы, где она жила.
– Хочешь зайти на минутку? – Она робко улыбнулась, держа в руке красный шарик, который он ей купил в зоопарке.
– С удовольствием. А твоя мама не осудит?
Ему было двадцать семь, и на протяжении трех лет, с тех пор как окончил юридический факультет Гарвардского университета, он ни разу не думал ни о чьих матерях, а тем более их осуждении или одобрении. Впрочем, на одобрение нечего было и рассчитывать. Со времени окончания учебы у него было множество мимолетных знакомств и ни к чему не обязывающих связей.
Дафна засмеялась в ответ, встав на цыпочки и положив руки ему на плечи:
– Да, мистер Джеффри Филдс, моя мама этого не одобрила бы.
– Почему? – Он притворился обиженным.
В это время мимо них прошли супруги-соседи, возвращавшиеся с работы. Они посмотрели на Дафну с Джеффом и улыбнулись. Оба были молоды, красивы и очень подходили друг другу: волосы у него были темнее, чем у нее, глаза пронзительно серо-зеленые, черты лица такие же правильные, как у нее, а молодая сила резко контрастировала с ее хрупкостью, особенно когда он ее обнимал.
– Потому что я янки?
– Нет... – Она склонила голову набок, и он почувствовал, как у него все плавится внутри, когда коснулся ее осиной талии. – Потому что ты намного старше и слишком привлекателен... – Она улыбнулась имягко высвободилась из его объятий. – И еще потому, что ты, наверное, перецеловал уже половину девушек в городе, – она опять засмеялась, – включая меня.
– Ты права. Моей маме это тоже не понравилось бы.
– Ладно, тогда пойдем наверх пить чай, а я не скажу твоей маме, если ты не скажешь моей.
Подруга, с которой она снимала жилье, уехала на летние каникулы, и квартира была в полном распоряжении Дафны. Она была маленькая, но вполне сносная, скромная и не безобразная. Дафна угостила его чаем со льдом, к которому подала мятный ликер и замечательное нежное лимонное печенье. Джефф сел рядом с ней на диван и вдруг обнаружил, что уже восемь вечера, а ни усталости, ни скуки нет и в помине. Он не мог отвести от нее глаз и знал, что наконец встретил женщину своей мечты.
– Как насчет ужина?
– А я тебя еще не утомила? – Она сидела, поджав под себя ноги. Часы пролетали словно минуты. Солнце как раз зашло за Центральным парком, а встретились они в полдень.
– Я думаю, что ты меня никогда не утомишь, Дафф. Ты выйдешь за меня замуж?
Она засмеялась в ответ, взглянув в его лицо, заметила в глазах что-то необычайно серьезное.
– В дополнение к ужину или вместо него? – Я же серьезно, ты знаешь.
– Ты с ума сошел.
– Нет. – Его взгляд был серьезен. – На самом деле я соображаю чертовски хорошо. Я на выпуске был пятым из всего курса, у меня действительно хорошая работа, и когда-нибудь я стану сильным и преуспевающим юристом. Ты будешь писать бестселлеры, и... – он сощурил глаза, как бы прикидывая, что дальше, – у нас будет, скажем, трое детей. Мы могли бы иметь двоих, но ты так чертовски молода, что у нас может появиться третий, прежде чем тебе исполнится тридцать. Как, по-твоему?
Она смеялась, не в силах остановиться.
– По-моему, ты сумасшедший.
– Ладно, я сдаюсь. Ограничимся двумя детьми. И собакой. Лабрадором.
Она, смеясь, покачала головой.
– Ладно. Французский пудель.
– Ты перестанешь?
– Почему? – Он вдруг стал похож на маленького мальчика, а она опять ощутила то же учащенное сердцебиение, которое чувствовала весь день, пока была с ним. – Разве я тебе не нравлюсь?
– Я думаю, ты неподражаем. И совершенно сумасшедший парень. Ты со всеми применяешь такую тактику или только с неопытными студентками вроде меня?
Джефф казался абсолютно серьезным и спокойным.
– Я еще никогда и никому не делал предложения, Дафна. Никогда. – Он откинулся на спинку дивана. – Когда мы поженимся?
– Когда мне будет тридцать.
Она скрестила руки на груди и озорно смотрела на него с противоположного конца дивана. Но он с важным видом покачал головой:
– Когда тебе будет тридцать, мне будет тридцать восемь. Я буду слишком стар.
– А я еще слишком молода. Позвони мне через десять лет. Она вдруг стала женственной, и уверенной в себе, и очень, очень волевой. Это ему понравилось, и он подвинулся к ней ближе.
– Если я сейчас уйду отсюда, то позвоню тебе через десять минут. Если смогу выдержать так долго. Ну что, выйдешь за меня?
– Нет.
Но когда он приблизился, все в ней перевернулось.
– Я люблю тебя, Дафф. Даже если ты думаешь, что я сумасшедший. Хотя это неправда. И, веришь ты мне сейчас или нет, мы обязательно поженимся.
– У меня нет ни гроша за душой. – Она подумала, что необходимо это ему сказать, если он говорит серьезно. А в том, что он не шутит, она уже почти не сомневалась.
– Я тоже без гроша, Дафф. Но когда-нибудь деньги появятся. У нас обоих. А пока мы можем питаться этим великолепным печеньем и чаем со льдом.
– Ты серьезно, Джефф? – Дафна вдруг посмотрела на него трепетно. Ей хотелось знать, не играет ли он. Она надеялась, что нет.
Но его голос был хрипловатым, сильным и добрым. Он одной рукой коснулся ее щеки, а другой взял ладонь.
– Да. Теперь я твердо знаю: что бы ни происходило между нами, это будет правильно, Дафф. Я это чувствую. Я мог бы жениться на тебе хоть сегодня и знаю, что это будет правильно для нас на всю оставшуюся жизнь. Такое бывает только раз в жизни. И я не хочу это упустить. Если ты будешь сопротивляться, я буду тебя преследовать до тех пор, пока ты меня не послушаешь. Потому что я прав и знаю это.
Помолчав, он добавил:
– Я думаю, ты это тоже понимаешь.
Дафна устремила взгляд на Джеффа, и он увидел, что на ее ресницах заблестели слезы.
– Мне надо это обдумать... Я не уверена, что вполне понимаю, что происходит между нами.
– А я понимаю. Мы полюбили друг друга. Вот и все. Мы могли бы искать друг друга еще пять или десять лет, но я нашел тебя сегодня, на этом проклятом нудном собрании, и раньше или позже ты станешь моей женой.
Потом он ее ласково поцеловал и встал, все еще не отпуская ее руки.
– А теперь мне следует пожелать тебе спокойной ночи, пока я не совершил какого-нибудь действительно безумного поступка, например, не набросился на тебя.
Она засмеялась и поняла, что ей ничто не угрожает. Другого она бы никогда не пригласила к себе, но тут она инстинктивно чувствовала, что Джефф ее не обидит. Это была одна из причин, почему он ей сразу понравился. Она чувствовала себя в безопасности, счастливой и защищенной. Дафна поняла это, еще когда они шли от пруда к зоопарку. Он излучал спокойствие, уверенность и силу и в то же время некоторую мягкость.
– Я тебе завтра позвоню.
– Я буду на занятиях.
– Во сколько ты уходишь?
– В восемь.
– Значит, я позвоню тебе раньше. Сходим вместе пообедать?
Она кивнула, чувствуя себя вдруг испуганной и немного ошеломленной.
– Неужели это все наяву?
– Именно так.
Он поцеловал ее в дверях, и она ощутила волнение, которого раньше не испытывала. Ночью, когда Дафна лежала в постели и думала о нем, пытаясь привести в порядок мысли, ее охватило новое для нее, сильное и страстное влечение.
Все, что Джефф говорил в тот первый вечер, он говорил всерьез. Он позвонил ей на следующее утро в семь часов, а в полдень появился у факультета журналистики. Пиджак переброшен через плечо, галстук в кармане, а волосы отливают золотом на солнце – таким он предстал перед ней, когда она нерешительно спускалась по лестнице, чувствуя поначалу некоторую робость. Эта встреча отличалась от предыдущей. Им не мешал шум собрания Ассоциации адвокатов, не было ни вина, ни лодки, ни заката в ее окне. Был только этот необыкновенный золотокудрый мужчина, стоявший на полуденном солнце, смотревший на нее с гордостью, словно она уже принадлежала ему. И сердцем она чувствовала, что так оно и есть и будет всегда.
Они поймали такси и поехали обедать в Метрополитен-музей. Ели там как на пикнике, сидя у пруда. Потом он проводил ее обратно на занятия, и к ней вернулось то же чувство полного покоя и защищенности, которое она испытывала с ним накануне.
Вечером Дафна приготовила ему дома ужин, и он опять рано ушел. А на уик-энд они с Джеффом поехали в Коннектикут погостить у друзей, поиграть в теннис и поплавать на лодке. Они вернулись с золотисто-коричневым загаром, и на этот раз он пригласил ее к себе домой, в район пятидесятых улиц, и сам приготовил ужин. Именно там Джефф наконец обнял ее и, гладя шелковистое загорелое тело, невероятно ее возбудил. Дафна провела ночь в его объятиях, и только под утро он овладел ею, со всей нежностью, осторожностью и сдержанной страстью мужчины, который очень, очень любит девушку. Благодаря Джеффу этот первый раз был прекрасным. А на следующую ночь они занимались любовью уже у нее дома, и теперь она взяла инициативу на себя и удивила не только его, но и себя саму силой своего темперамента.
Они провели остаток лета как в постели, так и вне ее, приспосабливая свой график к графику тех, с кем делили свои жилища. Наконец Джефф не выдержал, и на пасхальные каникулы они налетели самолетом в Теннесси и там поженились. Церемония была скромной, в присутствии ее матери и дюжины друзей. На ней было длинное белое кисейное платье и большая шляпа, а в руках – большой букет полевых цветов, и мама рыдала от волнения и радости, что дочь вышла замуж.
Камилла была смертельно больна лейкемией, но еще не сказала об этом Дафне. Перед их отлетом она сообщила об этом Джеффри. Он пообещал, что будет заботиться о Дафне всегда. Через три месяца она умерла, а Дафна была беременна их первым ребенком. Джефф полетел с ней в Атланту на похороны, во всем помогал и утешал ее. Теперь у нее не осталось никого, кроме Джеффри и ребенка, который должен был родиться в марте следующего года.
