Узники Бастилии

Однако бумаги, переданные Лафеном, свидетельствовали о нечестности маршала, умолчавшего в Лионе о многих обстоятельствах. Король вызвал Бирона в Фонтенбло для объяснений.

Сюлли в мемуарах настаивает на том, что Бирон поехал в Фонтенбло только потому, что был еще не готов к открытому мятежу и боялся отказом от аудиенции навлечь на себя подозрения. Как бы то ни было, новая встреча короля и маршала состоялась 13 июня 1602 года. Генрих встретил маршала любезно и, взяв под руку, повел по аллеям сада, рассказывая о планах благоустройства дворца и его окрестностей; маршал внимательно слушал и высказывал свои соображения на этот счет. Несколько часов они беседовали о пустяках, Генрих как будто не решался возобновить лионский разговор, быть может, из боязни разочароваться в честности собеседника. Наконец он вскользь упомянул о доносе на Бирона и, как в прошлый раз, пообещал ему полное прощение, если маршал добавит кое-какие подробности к тому, что он сказал в Лионе. Бирон твердым тоном ответил, что ему не в чем сознаваться, поскольку он не знает за собой никакого преступления; что же касается клеветников, то он намерен отомстить за их гнусную ложь, как только узнает их имена.

Король ничего не сказал и расстался с маршалом до вечера.

После обеда Бирон нашел короля в большой зале, окруженного придворными. Генрих подозвал его и начал показывать картины и статуи, которыми он недавно украсил эту комнату. Остановившись перед статуей, изображавшей его самого с победным венком на голове, Генрих спросил с улыбкой:

– Как вы думаете, маршал, какое впечатление произвела бы эта статуя на испанского короля?

– Я полагаю, что он не струсил бы перед вами, государь, – ответил Бирон, но, видя, что придворные возмущены дерзостью его слов, маршал поспешил поправиться: – Мои слова, конечно, относятся к статуе, а не к вам, государь.

После этих слов Генрих ушел в кабинет, позвав с собой Сюлли и королеву. Как только они остались втроем, король объявил им, что звание отца своего народа обязывает его неусыпно наблюдать за безопасностью государства и в данном случае он не видит иного средства охранить его спокойствие, кроме как арестовав Бирона.

Однако воспоминание о лионском разговоре тревожило совесть короля, и после ужина он послал к Бирону Сюлли и графа Суассона, велев им от его имени пообещать маршалу прощение в обмен на его признание. Передав маршалу эти слова короля, граф Суассон добавил: «Так знайте же, сударь, что гнев короля есть предвестник смерти». Бирон отвечал им с еще большей заносчивостью, чем утром при встрече с королем.

Наутро Генрих встал рано и сразу послал за Бироном. Король и маршал вышли в Вольерский сад и долго гуляли по аллеям. Генрих еще настойчивее убеждал Бирона не отягчать вину отпирательством, маршал в ответ обвинял короля в том, что он не держит своего слова. Генрих, смущенный дерзостью Бирона, не знал, на что решиться: заслуги и преступление маршала уравновешивали в его душе гнев и уважение к своему старому боевому товарищу. Отпустив Бирона, король долго молился, спрашивая у Бога, как ему поступить. Затем, созвав приближенных, он сказал, что не смог добиться от Бирона признания и потому отдает его в распоряжение министров. Все единодушно постановили сегодня же арестовать его вместе с графом д'Овернем, который также находился в Фонтенбло.

Бирон в этот день получил несколько предостережений от сочувствовавших ему лиц, но не обратил на них никакого внимания. Пользуясь полной свободой передвижения (возможно, король еще надеялся, что маршал бежит, избавив его от необходимости строгих мер), он беспрепятственно вышел из Фонтенбло, а вечером вернулся, чтобы как ни в чем не бывало принять участие в карточной игре за королевским столом.

В прихожей лакей подал ему записку от его сестры, графини де Руси, в которой говорилось, что он будет арестован не позже чем через два часа. Маршал показал записку своему адъютанту Варену. Тот, прочитав ее, сказал:

– Я бы предпочел умереть сейчас от удара кинжала, если это заставило бы вас уехать отсюда.

– Вздор, – засмеялся Бирон. – Король дал мне слово, Варен. К тому же кинжал лишает только жизни, а бегство – чести.

Он беспечно присоединился к игрокам. Игра шла весь вечер. К Бирону несколько раз подходили знакомые, шепча ему на ухо, что его жизнь в опасности, но Бирон пропускал все намеки мимо ушей. Наконец граф д'Овернь подошел к нему и, дважды толкнув рукой в бок, произнес: «Нам здесь не место». Но король сам встал и отвел маршала в сторону. В ответ на новые увещевания Бирон твердил, что сломает своим клеветникам шеи, как только узнает их имена.

Генрих покачал головой:

– Итак, приходится узнавать истину от Иуды… Прощайте, барон Бирон!

Эти слова, лишавшие Бирона всех титулов и званий, словно молния осветили ему его положение; только теперь он осознал, что с ним не шутят. Однако прозрение пришло слишком поздно. Сразу после ухода Генриха капитан королевской гвардии Витри с целой ротой солдат подошел к маршалу и потребовал его шпагу.

– Ты шутишь? – произнес потрясенный Бирон.

– Нет, так велел король.

– Прошу тебя, дай мне поговорить с его величеством, – настаивал маршал.

– Нет, – был неумолимый ответ, – король уже удалился в свои внутренние покои.

Одновременно с Бироном был арестован граф д'Овернь. Он воспринял известие о своем аресте гораздо спокойнее. На предложение офицера Пралена отдать ему шпагу, граф переспросил:

– Мою?

– Вашу, сударь, конечно, вашу.

– На, возьми, – пожал плечами д'Овернь, протягивая шпагу, – она никого не умертвила, кроме кабанов. Жаль, что ты не сказал мне о моем аресте раньше, – я бы успел выспаться.

Других участников заговора оставили в покое.

На другой день обоих пленников отправили по Сене в Париж и заключили в Бастилию. Маршала посадили в подземную тюрьму, а д'Оверня – во втором этаже той же башни. В камере Бирона постоянно находился лакей, приставленный для наблюдения, а у дверей камеры дежурила стража. Потерявший голову маршал не давал шпиону скучать – бранился, проклинал, угрожал…

Д'Овернь, напротив, был спокоен и проводил дни, развлекаясь с охранниками игрой в карты, причем на славу угощал их при проигрыше.

Прошение узников о помиловании было отклонено, и дело было передано на рассмотрение в парламент. Друзья маршала хотели устроить ему побег, но их план был раскрыт тюремным начальством. Бирон впал в еще худшее отчаяние.

Однажды ночью он шагал из угла в угол, изрыгая потоки ругательств. В порыве злости он разодрал на себе рубашку и сорвал с шеи шнурок с медальоном, швырнув его на пол. Лакей поднял и подал ему медальон. Маршал взглянул на него и вдруг заплакал, как ребенок: портрет отца, вставленный в медальон, напомнил маршалу его пророческие слова. Бирон сделался слаб, безволен и попросил епископа для исповеди. Его просьбу исполнили.

В таком же состоянии он пребывал во время допросов, вредя себе необдуманными ответами. Д'Овернь вел себя иначе: отвечал спокойно, обдуманно и отрицал все обвинения.

31 июля 1602 года 150 судей единогласно признали Бирона виновным по всем пунктам обвинения. Приговор гласил: «Герцог Бирон обвиняется в оскорблении величества, в заговорах против короля, в преступных замыслах против государства, в заключении союзов с врагами короля и отечества во время войны. В наказание за эти преступления герцог Бирон лишается всех политических и гражданских прав и приговаривается к казни на эшафоте, который будет воздвигнут на Гревской площади. Все состояние маршала, движимое и недвижимое, будет конфисковано в пользу короля».

Приговор был зачитан маршалу в Бастилии, в десять часов утра того же дня, с присовокуплением решения короля: во избежание публичного позора казнить маршала не на Гревской площади, а в Бастилии (скорее всего решение Генриха было вызвано опасением возможных волнений в армии, где имя Бирона было чрезвычайно популярно).

В пятом часу вечера Бирона вывели во двор Бастилии, где был воздвигнут эшафот. При виде палача, который хотел завязать ему глаза, маршалом овладела страшная ярость. Палач отступил на несколько шагов, к Бирону подошли священники и стали уговаривать его не противиться отправлению правосудия. Их слова несколько успокоили маршала. Он сам завязал повязку и, встав на колени, крикнул палачу:

– Торопись, кончай скорее!

Палач стал освобождать от волос его шею, но тут Бирон сорвал с глаз повязку и встал, проклиная все на свете. Он имел настолько безумный вид, что палач спрятал меч за спину от его взгляда и, как мог, пытался успокоить его. Наконец ему вновь завязали глаза. Палач сказал Бирону, что подождет, пока тот прочитает молитву, однако, заметив, что во время чтения рука маршала потянулась к повязке, ударил, не дав ему закончить. Присутствующие были поражены тем, что голова Бирона не покатилась по эшафоту, а три раза подпрыгнула на досках.

В полночь ворота Бастилии отворились и гроб с телом маршала был отвезен в церковь Святого Павла, где шесть священников без всяких церемоний опустили его в яму.

Генрих, видимо, так и не сумел заглушить в себе укоры совести, напоминавшие ему о данном им Бирону слове. Впоследствии, если он хотел доказать справедливость какого-нибудь своего решения, то обыкновенно говорил:

– Это так же справедливо, как приговор Бирону.

Лафен получил помилование. Что касается графа д'Оверня, то вот что пишет о его судьбе Сюлли: «Однородность преступления, совершенного графом Оверньским и герцогом де Бироном, и одинаково сильные улики, существовавшие против них, казалось, должны были бы повлечь за собою и одинаковое наказание. Однако судьба их была неодинакова. Король не только освободил графа Оверньского от смертной казни, но еще сделал для него тюремное заключение насколько возможно сносным… Сначала ему не дозволялась только прогулка на террасах. Я говорю – сначала, потому что впоследствии ему было все дозволено, а через несколько месяцев он был совершенно освобожден. Те, которые одинаково восхваляют все дела королей, как хорошие, так и дурные, конечно, найдут основание и для оправдания такой разницы в образе действий Генриха относительно двух людей, одинаково виновных. Что касается меня, то я слишком откровенен и сознаю, что король этот не заслуживает в этом деле никакой похвалы за свое великодушие и что граф Оверньский тем, что с ним хорошо обращались в Бастилии, обязан страстной любви короля к маркизе де Вернель – сестре графа. Тогда я держал это только в мыслях и два года не вымолвил об этом королю ни единого слова в разговорах с ним в том убеждении, что мои доводы будут бессильны против слез и просьб его возлюбленной, а раз факт совершился, бесполезно уже упоминать о промахах».

Д'Овернь отплатил Генриху неблагодарностью, приняв два года спустя деятельное участие в новом заговоре против него. На этот раз король не был так снисходителен: граф просидел в Бастилии двенадцать лет и был выпущен уже при Людовике XIII.

Возвращаясь к словам Сюлли, стоит заметить, что, при всех своих слабостях, Генрих IV все-таки был лучшим французским королем, и если он иногда и миловал людей, которые по закону должны были подвергнуться строгому наказанию, то по своему произволу не карал никого.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Прево города Парижа (prevot de Paris) отправлял правосудие, командовал войсками, собирал подати и был главой всех отраслей управления. Суд прево был одним из древнейших и высших во Франции. – Здесь и далее примеч. авт.

2

Тюрьма, карцер (фр.)

3

Феодальная группировка, возглавляемая графом Арманьяком.

4

С 1303 года резиденцией пап был г. Авиньон во Франции.

5

Сожительство с еврейкой считалось в средневековой Франции преступлением, за которое полагалась смертная казнь.

6

Коннетаблем первоначально назывался начальник кавалерии, а с 1191 года – Главнокомандующий войсками во время отсутствия короля. Звание коннетабля уничтожено в 1627 году.

7

Читатель, знакомый с творчеством Э. По, уже догадался, что эта история легла в основу сюжета «Лягушонка».

8

Oubliette (фр.) – подземная тюрьма, от слова oublier – забывать, предавать забвению.

9

Франциск I вел длительные войны в Италии против императора Священной Римской империи Карла V и стремился заручиться поддержкой итальянских князей.

10

Женева была центром кальвинизма.

11

Монтгомери-старший едва не убил Франциска I, в шутку бросив ему в голову горящее полено.

12

Пер. ГА. Калашниковой.

13

Монтгомери, спасаясь от мести Екатерины Медичи, бежал в Англию, где перешел в протестантство. В годы гугенотских войн он стал одним из вождей протестантов и был обезглавлен по королевскому приказу в 1574 г.

14

Колиньи Гаспар де Шатийон (1519—1572) – адмирал Франции. С 1569 года глава гугенотов.

15

Д' Обинье Теодор Агриппа (1552—1630) – гугенотский поэт и историк, соратник Генриха Наваррского.

16

Balafre – отмеченный шрамом (фр.), прозвище герцога Генриха де Гиза.

17

Титул брата короля

18

Приверженцы Католической Лиги.