Его единственная любовь

Он стоял так близко от Хемиша, что мог бы, протянув руку, дотронуться до старого дуралея и смести его с дороги, как пылинку. Руки Йена были сжаты в кулаки, его лицо потемнело от ярости.

– Я не позволю никому пострадать из-за твоей гордости, Хемиш. Ни Лейтис и ни одному из этих людей! – Он оглядел собравшуюся толпу. – Правда то, что я наполовину англичанин, – сказал он, – но те, кто находится в форту Уильям, готовы наказать меня за то, что я наполовину шотландец.

– Некоторые из вас знают его как Ворона, – сказала Лейтис. – Он помогал вам всем.

– Ты дал мне еду, – сказал какой-то человек, протискиваясь вперед.

– И мне, – повторила за ним очень старая женщина. Люди расступились, пропуская ее вперед.

– Ты привел нас сюда затем, чтобы мы были в безопасности, – вмешалась другая.

Йен узнал в ней мать двух малышей, которых он нес на руках во время грозы.

Голоса смешались в беспорядочный хор, и все благодарили его. Это, по-видимому, раздражало Хемиша, по-прежнему стоявшего в стороне с упрямым видом.

– Времени у нас мало, – сказал Йен. – Но у вас есть выбор – поверить мне или остаться здесь. И в том и в другом случае опасность угрожает вам. Все, что я могу вам предложить взамен, – это свобода.

– И ты едешь, Лейтис? – спросила молодая женщина. Лейтис вложила руку в ладонь Йена и посмотрела на него.

– Еду, – ответила она.

Вперед вышел старик. С таким же пронзительным взглядом, как у Хемиша.

– Значит, ты внук старого лэрда?

– Да, – ответил Йен.

– Меня это устраивает, – сказал старик. – Никакая английская кровь не может испортить хорошую шотландскую. – Потом он повернулся к толпе односельчан. – Вы должны ехать, – сказал он резко.

Один за другим люди закивали головами.

Молчаливая процессия двинулась к околице деревни. Не было времени проститься с покидаемыми навсегда домами. И если кое-кто шепотом и выражал сожаление, то, во всяком случае, никто не убивался от того, что оставляет свои пожитки. Люди Гилмура поняли, что они унесут в своих сердцах воспоминания о покинутой родине: для того чтобы хранить память, им не требуется вещественных напоминаний.

Пока они шли лесом, безоблачное небо стало голубовато-белым. Последние лучи солнца освещали их фигуры, и от них тянулись длинные тени на всем пути следования. Северный ветер раскачивал ветви деревьев, и казалось, что и природа посылает им прощальный привет, и листья, как пальцы дружеских рук, машут им вслед.

Хемиш Макрей стоял и смотрел на уходящих, не снимая волынку с плеча. Прощальная песнь скорби Макреев была бы в этом случае уместна, ведь он терял навсегда людей из своего клана. И все же он не мог сейчас играть из опасения навредить своим односельчанам.

Никогда прежде он не чувствовал себя таким старым и бесполезным. И того хуже, ему стало стыдно. Он чувствовал, что слова Мясника глубоко задели его. Он поставил на кон жизнь Лейтис, не подумав, что рискует ею. И вот теперь он терял и ее. Она покинула деревню, не взглянув на него, не сказав даже слова на прощание, будто он перестал для нее существовать. А в суровом каменном взгляде Мясника он прочел обещание. Во взгляде Йена, поправил он себя. Этот внук старого лэрда, подумал Хемиш, прирожденный вождь.

Обернувшись, он оглядел свою деревню. Он прожил здесь всю жизнь, не замечая, как один день сменяется другим, как все меняется. Только сейчас он осознал, что мир стал другим – чужим и незнакомым.

У него возникло чувство, что он больше не принадлежит этому миру. Но и мысль о том, чтобы покинуть Гилмур, не радовала. Это было нелегко – начинать новую жизнь в возрасте, когда ему пора расстаться с жизнью и перейти в мир иной.

Но он не хотел и оставаться здесь один-одинешенек.

Он прошел через всю деревню к дому Питера и громко постучал, в дверь.

– Кто там? – неприветливо спросил хозяин.

– Англичане нагрянули к тебе в гости, – ядовито ответил Хемиш. – А ты думал кто?

Дверь широко распахнулась. На пороге стоял Питер и хмуро взирал на приятеля.

– Я думал, это Дора принесла мне обещанную еду. Не турнепс, а для разнообразия что-нибудь другое. Или Мэри пришла со своей пахучей мазью для моего больного колена. Кто угодно, но только не ты.

– Все покидают деревню, – ответил Хемиш, вымещая свою досаду на Питере, и забыл о более важном, что собирался ему сказать.

– Уже? – спросил Питер.

– Только мы с тобой и остались здесь, – ответил Хемиш. – И у меня нет никакого желания провести остаток жизни с тобой, старый осел.

– Почему бы тебе не пойти в замок и не поиграть на волынке, идиот? – поинтересовался Питер. – И тогда остаток твоей жизни сразу сократится.

– Я ухожу с ними, – сказал Хемиш.

– Уходишь? – повторил Питер удивленно.

– Если ты не поспешишь, то останешься здесь совсем один, – предупредил Хемиш и повторил одну из своих вечных присказок: – Мудрец колеблется, а дурак прирастает к месту.

– Я так не думаю, старый пень, – внезапно возразил Питер, прищурившись и мрачно глядя на приятеля. – Я не собираюсь жить здесь бирюком.

Он отворил дверь пошире, и Хемиш вошел в его хижину. Питер расстелил на полу простыню и принялся собирать свои скудные пожитки.

– Ну и правильно, иначе я бы решил, что ты совсем рехнулся, – согласился Хемиш. – Кроме того, тебе нужен кто-нибудь, способный указывать тебе на твои заблуждения.

Питер стоял, аккуратно завязывая узел.

– Мои заблуждения? – недоверчиво переспросил он. – Я ведь не дурак с волынкой, как ты. Это ты всегда пыжишься, как индюк, и подсмеиваешься над священниками, Хемиш Макрей.

Хемиш ухмыльнулся и вышел из хижины.

Глава 29

Йен и Лейтис шли через лес во главе колонны, указывая дорогу остальным. Они двигались почти бесшумно.

Йен опасался, что их могут заметить часовые на мосту через лощину. Он рассчитывал, что приготовления солдат ко сну ослабят их бдительность.

Когда они перебрались через лощину, он повел людей по пологому склону туда, где начиналась тропа, и построил их парами так, чтобы старые и молодые шли вперемежку. Он надеялся, что в этом случае люди будут помогать друг другу и ободрять теряющих силы на самых опасных участках тропы.

Лейтис опять шла впереди, а Йен замыкал процессию. Вереница людей змеилась по узкой тропе.

Йен вдруг услышал какой-то шум у себя за спиной. Он обернулся и увидел Хемиша в обществе еще одного старика, пересекавших лощину и не перестававших препираться. Хемиш нес только свою волынку, а его спутник держал в руках узел.

– Ты болтаешь языком, как ягненок хвостом, старый дурак!

Хемиш нахмурился, услышав подобное оскорбление.

– По крайней мере, у меня хватает ума это делать в отличие от тебя, старый высохший желудь.

– Лучше половина яйца, чем пустая скорлупа, – возразил его спутник.

Йен строго посмотрел на них.

– Если вы хотите идти с нами, – сказал он как можно спокойнее и тише, – то постарайтесь не привлекать к себе внимания.

– Понял, что я имел в виду? Держи язык за зубами, – сказал спутник Хемиша.

Тот шагнул вперед, оказавшись рядом с Йеном.

– Я иду с вами, чтобы приглядывать за своей племянницей, – сказал он воинственно. – Не хочу, чтобы ее обесчестили.

– Можешь не беспокоиться, – спокойно возразил Йен.

Вдруг Хемиш с тревогой произнес:

– Это что, та самая тропа? Потайная...

Он не договорил, потому что у него перехватило дыхание, когда он увидел, как далеко внизу озеро и как крут обрыв.

Похоже, только скалистая узкая тропа и была способна заставить замолчать старого ворчуна. Йен, впрочем, испытывал ту же неприязнь к этому пути, но не мог признаться в этом Хемишу Макрею.

Перед самым их носом на тропу упал камень, и на одну, казалось, бесконечно долгую минуту Йен замер, ожидая, что кто-нибудь из его спутников не выдержит и издаст отчаянный крик. Но этого не случилось. Весь путь они проделали медленно, размеренно, и слышались только приглушенный шепот да детское хихиканье.

– Не бывает горы, у подножия которой не было бы дыры, – сказал спутник Хемиша.

– Дай отдохнуть своему языку, Питер, – проворчал Хемиш. – А иначе мне придется заставить тебя замолчать.

– Ты-то да, а как насчет английской армии?

Йен на мгновение остановился, и Хемиш налетел на него, толкнув в спину. Держась одной рукой за скалу, Йен дал себе слово не думать больше о Седжуике.

– Я снова прошу вас вести себя тише, – сказал он как можно спокойнее.

– Я-то безобиден, не то что дурак впереди меня, – резко возразил Питер.

– Если бы ты замолчал, – отозвался Хемиш, – я был бы тебе крайне признателен.

Йен все еще не двигался с места, размышляя о том, почему на его несчастную голову свалились эти двое. Не важно, что их лица изборождены морщинами, а волосы поседели, тела стали согбенными от старости, но они скандалили и препирались как дети.

Наконец, старики угомонились и замолчали, и Йен двинулся дальше, уже не надеясь нагнать остальных, ушедших далеко вперед.

Он хотел бы каким-то способом передать весточку о своих планах Харрисону и Дональду.

Процессия приблизилась к входу в часовню. Йен догнал остальных, и теперь все терпеливо дожидались возможности оказаться в безопасном месте. Он поднял голову и увидел двоих мужчин, помогавших взобраться наверх Лейтис, и подумал с надеждой, что у них хватит сил на то, чтобы помочь и остальным. Он ухватился за какой-то колючий жилистый куст. За его спиной Хемиш и Питер снова затеяли перебранку, и Йен увидел удивление в глазах Лейтис.

– Они решили уехать с нами, – пояснил он. – Но не думаю, что нам с ними повезло.

Он помог Хемишу выбраться наверх.

– Я прошу простить меня за то, что я навлек на тебя опасность, – сказал Хемиш Лейтис. – За то, что ты стала из-за меня заложницей, – добавил он, не глядя на Йена. – Хотя, думаю, тебе стоило бы поблагодарить меня за это.

Йен только покачал головой и протянул руку, чтобы помочь выбраться и Питеру.

– Уж лучше жить в страхе и опасности, чем оказаться здесь, – высказался Питер, оказавшись наверху.

– Ты когда-нибудь умолкнешь, старик? – огрызнулся Хемиш. – Мне жаль, что я не бросил тебя одного в деревне.

– Бросил меня одного? – переспросил Питер раздраженно. – Я уже и сам решил тронуться с места.

– Ты лжешь, – заявил Хемиш, хмуро оглядывая своего друга и недруга.

– Две кошки с одной мышью – что две мыши в одном доме, – грустно произнес Питер.

Хемиш воздел руки к небу.

– И что это значит, старый идиот?

– Не пора ли вам обоим помолчать? – не вытерпел раздраженный Йен. – Сейчас мы в большей опасности, чем когда-либо. И нам ни к чему склоки.

Хемиш бросил на него удивленный взгляд.

– Мы не ссоримся и не склочничаем, – ответил он, – а просто беседуем.

– В таком случае беседуйте шепотом, – распорядился Йен, но минутой позже понял, что все напрасно. Пререкания стариков даже на пониженных тонах все-таки оставались досадной помехой.

Йен вышел на середину часовни, наклонился и вытянул камень, прикрывавший железное кольцо. Лейтис подошла к нему, а ее односельчане потянулись за ней следом в полном молчании, потрясенные увиденным. Судя по всему, Фергус и Джеймс хранили свою тайну все эти годы и унесли ее с собой. Он стоял рядом с Лейтис, стараясь говорить так тихо, чтобы звуки их голосов не доносились до остальных.

– Ты отведешь их на корабль? Я должен еще кое-что сделать до отплытия. Потом я последую за вами.

В угасающем свете дня она вглядывалась в его лицо и вслушивалась в слова.

– Ты ведь не вернешься обратно в форт, Йен? – спросила она с беспокойством.

Он провел ладонью по ее щеке и улыбнулся.

– Нет, – ответил он. – Меня не привлекает слава мученика.

Йен торопливо поцеловал Лейтис.

Она кивнула и присела рядом с открывшимся входом в подземелье, болтая в темноте ногами.

Путешествие вниз по лестнице вызывало у нее воспоминания и питало иллюзии. Лейтис почти ощущала присутствие Фергуса, когда тот был еще мальчиком. Лестничный колодец для нее был наполнен его шепотом, а также едва слышным голосом Джеймса, всегда такого осторожного и советовавшего и брату проявлять осторожность. Как странно, что именно Джеймс настаивал на участии в бунте, а Фергус, всегда такой своевольный, предпочел остаться в Гилмуре.

Что было бы, если бы они вернулись из Куллодена? Их присутствие ничего не изменило бы: исход из Гилмура был неизбежен. Англичане расположились здесь навсегда, несмотря на то что она собиралась увезти с собой их командира. Эта мысль вызвала у нее улыбку.

За своей спиной она слышала приглушенные стоны: колени стариков, пораженные артритом, протестовали против крутизны спуска. Все проявили беспримерное мужество. Жалобы слышались только от Питера и Хемиша, да и те в основном были обращены друг к другу.

И все же путешествие казалось нескончаемым, потому что вела их одна Лейтис. Прежде с ней всегда был Йен, успокаивавший ее шуткой или просто державший за руку. Чувство ответственности за судьбу следовавших за ней людей, которую она взяла на себя, должно было изгнать из ее мыслей другие заботы, но она не могла не думать о безопасности любимого.

Чем он сейчас занят? Что за неотложное дело у него появилось? Ведь он мог отстать от них, и что тогда ей делать?

Наконец, все они спустились вниз. В полумраке пещеры она подняла фонарь и зажгла его с помощью трутницы, которую ей оставил Йен. Как он и предупреждал, гораздо легче было спускаться по лестнице в темноте. Стены пещеры были покрыты зелеными водорослями, блестевшими в свете фонаря. И многие отдергивали руки, потому что, согласно суеверию, зеленый цвет считался цветом несчастья и скорби.

Ступени из блестящего черного камня еще хранили следы поработавшего над ними резца. Лейтис могла только восхищаться и удивляться тому, как хорошо они сохранились. Неужели это сам святой Ионис вырезал их в скальной породе за долгие годы своей жизни на острове? Или это сделали задолго до него его предшественники?

Изгнанники по одному просачивались в пещеру, и восклицания облегчения замирали на их устах, когда они поднимали глаза на потолок. Другой неожиданностью для них оказался портрет возлюбленной Иониса, которая смотрела на них в тусклом свете фонаря.

Люди сгрудились, как стадо овец, – следы пережитого страха были заметны на их лицах. Лейтис предпочла бы, чтобы они немного отдохнули, но не было времени для этого – корабль ждал их.

Она прошла по пещере, но то и дело оглядывалась на лестницу. «Пожалуйста, поспеши», – мысленно шептала она, обращаясь к Йену, и слова эти отдавались болью в ее сердце. Однако молитва, обращенная к Господу, не могла остаться без ответа.

Она протиснулась сквозь толпу к выходу из пещеры и вывела людей на скалистый берег, усеянный камнями. Она была поражена размерами торгового судна. По сравнению с ним бухточка казалась крошечной. Высоко держа фонарь, она начала размахивать им над головой, так что его свет образовал огненную дугу. Она надеялась, что с корабля их заметят.

Тотчас же на воду была спущена шлюпка с двумя матросами, которые быстро гребли к берегу.

– Ты можешь меня простить, Лейтис? – спросил Хемиш, оказавшийся за ее спиной. – Ты еще ничего мне не сказала.

Она бросила на него решительный взгляд.

– Мне нечего тебе сказать, дядюшка, – ответила она спокойно. – Возможно, со временем я найду для тебя слова прощения.

– Неужели тебе легче простить Мяснику все его злодеяния? – спросил Хемиш отрывисто.

Ей показалось забавным, что даже теперь он не утратил своего высокомерия.

– Он всегда был добр ко мне, – сказала она.

– Я должен был лучше защищать тебя, племянница, – признал Хемиш.

Ей было нечего ему ответить.

– Итак, ты, значит, заставишь меня расплачиваться за мою глупость до моего смертного часа?

Старик хмуро смотрел на нее, а она думала, почему он выбрал именно эту минуту, чтобы ее отчитывать.

Шлюпка причалила, ткнулась в каменистый берег, и из нее выпрыгнули два матроса и принялись помогать пассажирам рассаживаться.

– Умеешь грести, дядя? – спросила Лейтис. Он коротко кивнул.

Она указала на ялик Йена, пришвартованный поблизости.

– Если мы будем отправлять на борт сразу по две партии, это ускорит дело.

– Значит, это и будет моим искуплением – стать бременем для жителей Гилмура?

Его раздражение вызвало у нее смех. Она торопливо обняла старика, и по изумленному выражению его лица поняла, что это было для него неожиданностью.

– Ты никогда не изменишься, дядя, – сказала она с уверенностью. – Да, – добавила она, улыбнувшись ему, – это и станет твоим наказанием и искуплением.

Хемиш ничего не сказал, но на его лице расцвела улыбка, а Лейтис нечасто приходилось видеть ее на этом морщинистом лице.

– Вполне заслуженно и справедливо, – сказал он.

Он повернулся к Питеру, смущенно улыбаясь.

– В таком случае ты станешь моим первым пассажиром, старый козел.

– Мудрый человек и сам сможет позаботиться о себе, – ответил Питер.

– Собираешься добираться вплавь? И думаешь, что это мудро?

Старики направились к ялику, но посторонились, пропустив вперед Марту с дочерью и позволив им устроиться на носу.

Лейтис знала, что до конца своих дней будет помнить этот исход. По небу бежали длинные перистые облака, освещенные снизу оранжевым сиянием закатного солнца. В этом угасающем солнечном свете ожерелье из скал, окружавших бухту, казалось янтарным. Она слышала, как вода мягко плещется о прибрежные скалы. Слышала вздохи тех, кто не хотел покидать Гилмур, но слишком хорошо понимала, что оставаться здесь бессмысленно. Возбужденные вопросы самых храбрых и любопытных из детей напомнили ей Фергуса и Джеймса и самого Йена, дерзких и отважных, но бессильных что-либо изменить.

Ветерок трепал волосы Лейтис, сдувая их со лба назад, и нес с собой довольно ощутимую прохладу. Это было предвестием зимы, обещанием того, что скоро наступит иное время года. Она хотела бы быть здесь с Йеном зимой, когда ветви деревьев обрастут сосульками, а ветер задует с новой яростной силой. Она хотела бы сидеть у камина в уютном доме и ждать его прихода, увидеть его, улыбающегося ей, с разрумянившимся на холоде лицом.

Он бы потоптался у порога, чтобы очистить свои сапоги, и рассказал ей, чем занимался днем. Она бы его сытно накормила и внимательно слушала бы его рассказ, а потом показала бы ему сотканный ею плед. Это было бы нечто похожее на тартан Макреев, в который вплелись бы новые нити. И когда пришло бы время ложиться спать, они заключили бы друг друга в объятия со смехом, нежностью и пылкой страстью.

«Господи, молю тебя, пусть так и будет!»

Глава 30

Когда последний из жителей деревни ступил на лестницу, Йен прикрыл отверстие плитой и стремительно направился в комнату лэрда.

Он подошел к ткацкому стану и снял с него готовое полотнище. Спрятав его под жилетом, он вышел из комнаты и прошел под аркой в зал клана.

Йен насторожился, услышав, как кто-то чихнул совсем близко.

– Я повсюду его искал, сэр, – послышался простуженный голос Дональда, – но его нигде нет. И здесь тоже.

– Но должен же он где-нибудь быть, – сказал Харрисон. – Мы должны найти его потайную лестницу.

Йен выступил из тени и оказался лицом к лицу со своими адъютантом и денщиком.

– Я пытался найти способ передать весточку вам обоим, – сказал он. – Вам здесь оставаться опасно. Скоро меня заклеймят как дезертира в дополнение к тому, что уже сочли предателем.

– Но вы ведь не думали, что мы вас оставим, сэр? – спросил Харрисон.

– Вы оба всегда были мне верны. Вы сделали для меня больше, чем мог бы пожелать любой человек и командир. Но теперь вы должны подумать о собственной безопасности.

– Прошу прощения, сэр, но куда вы отправляетесь? – произнес простуженный Дональд.

– Куда глаза глядят – в любую страну, кроме Шотландии и Англии, – сказал он. – Окончательный пункт нашего путешествия еще не определен.

– Вы не желаете, чтобы мы вас сопровождали, сэр?

– Я был бы счастлив, если бы вы оба, друзья, были со мной. Но такое решение не принимают с кондачка. Армия не очень-то ласкова к дезертирам.

– Но они не смогут нас повесить, если не поймают, сэр, – сказал Дональд, ухмыляясь.

Харрисон вытянулся по стойке «смирно».

– Сэр, я считаю своим долгом кое в чем вам признаться.

– Победоносное выражение твоего лица могло бы объясняться одним, – сухо заметил Йен. – Ты хочешь сказать, что намерен передать меня в руки Камберленда? Ничто иное не могло бы заставить тебя принять такой торжествующий вид, не так ли?

– Она на борту корабля, сэр. Я говорю об Элисон.

Йен посмотрел на своего адъютанта с улыбкой.

– Так мисс Фултон решила пренебречь запретом своего отца?

Харрисон ответил ему лукавой ухмылкой.

– Она сказала, сэр, что не позволит мне отчалить без нее. Мы поженились в Инвернессе, сэр.

– Теперь ты хочешь подать в отставку? В таком случае тебя не будут считать дезертиром.

– Я предпочитаю лучше рискнуть, чем вести переговоры об отставке с Седжуиком, – ответил Харрисон.

– Он больше тебе не угрожает, – сухо возразил Йен и поведал Харрисону о том, что произошло.

– И все же, сэр, – сказал Харрисон, – не думаю, что было бы разумно нам оставаться в Шотландии после того, как отец Элисон узнает о нашем браке.

– А я никогда и нигде не был, Сэр, кроме Фландрии и Шотландии, – подал голос Дональд, – но хочу увидеть часть света, более пригодную для житья. Я хочу туда, где нет войны.

Йена тепло оглядел друзей.

– В таком случае, если вы оба решились, добро пожаловать на борт корабля. Но с этой минуты я больше не ваш командир и не полковник, так что не обращайтесь ко мне как к старшему по званию, – сказал Йен.

Он решил позже им объяснить, почему сменил имя.

Втроем они вошли в часовню, отвалили камень и сдвинули плиту, скрывавшую вход в подземелье. Сначала спустился Дональд, затем Харрисон.

Йен снова замыкал шествие. Он посидел немного, свесив ноги в отверстие, и в последний раз оглядел часовню. Тени окутывали древние стены, как тяжелые шелковые драпировки. В тайниках его памяти оживали воспоминания о церемониях и празднествах, которые бывали здесь, он слышал голоса и смех, давно отзвучавшие в этом зале, мольбы, обращенные к Богу о том, чтобы битва была удачной. Возможно, ему следовало бы сейчас обратиться к Всевышнему с такой мольбой, но он был уверен, что удача будет им сопутствовать.

В его воображении вдруг возник образ деда, сидящего у стены и одобрительно кивающего ему. Его родители тоже были здесь. Рука отца обвивала талию матери, и оба улыбались ему. Джеймс и Фергус стояли поодаль и выглядели уже как взрослые мужчины. Они были в килтах и с вызовом улыбались ему.

Йен кивнул всем на прощание и скользнул в отверстие в полу.

Задвинув над головой плиту, Йен мог теперь только гадать, будет ли когда-нибудь это место снова открыто людьми. Хемиш вернулся на берег. Пассажиры, доставленные им на корабль, уже карабкались вверх по трапу на борт «Отважного».

Он подошел к Лейтис, ступая по гравию и ракушкам, скрипевшим под его сапогами.

– А ты когда поднимешься на борт, Лейтис? – спросил он хмуро.

– Когда придет Йен, – твердо ответила она.

– Ты, как всегда, упряма, любовь моя, – услышала она голос Йена, подошедшего сзади.

Лейтис стремительно обернулась и увидела его, целого и невредимого, с нежной и лукавой улыбкой на устах. Она бросилась в его объятия, не в силах сдержать радости. Не обращая внимания на остальных, она обняла его за шею и притянула его голову к себе, чтобы поцеловать.

– Тебя так долго не было, – сказала она, оторвавшись от него.

Она не была слезлива, но сейчас ей очень хотелось заплакать. Ей была ненавистна мысль о разлуке с Гилмуром, но в то же время она чувствовала себя счастливее, чем когда-либо в жизни.

– Мне пришлось захватить дополнительный груз, – сказал он ей тихо.

Лейтис отстранилась и с любопытством посмотрела на него. Заглянув ему за спину, она увидела Харрисона и Дональда, скромно стоящих в стороне. Оба улыбались.

– Вы едете с нами? – удивленно спросила Лейтис.

Харрисон кивнул, а Дональд чихнул, подтверждая ее слова. Он улыбнулся ей, посмотрел на Йена и снова чихнул. Лейтис нахмурилась, внезапно поняв, когда и при каких обстоятельствах он простудился. Она бросила на Йена взгляд через плечо. Его улыбка подтвердила ее подозрения. Дональд отвел взгляд и снова чихнул.

– А как вы? – спросила она Харрисона. – Так вы тоже были одним из нас?

– Нет, – ответил он. – Я в этом не участвовал, мисс. Я был в Инвернессе.

– Значит, это вы зафрахтовали корабль?

Он посмотрел на Йена и кивнул.

– Придется лечить вашу простуду, – сказала Лейтис, снова поворачиваясь к Дональду. Она пощупала его лоб. – Вы ведете себя так же глупо, как мой брат Фергус, – сказала она, слегка встревоженная тем, что лоб его показался ей очень горячим.