Его единственная любовь

Она лежала с закрытыми глазами, впитывая наслаждение.

Медленно, мучительно медленно, будто время остановилось, он отстранился от нее. Ее протест сменился возгласом восторга, когда он снова вошел в ее тело. На этот раз ее бедра поднялись еще выше, чтобы его встретить. Ее руки вцепились в его плечи, и в безмолвном восторге, в инстинктивном порыве поощрить его они прошлись по его телу, исступленно лаская его.

Она надеялась, что сумеет остаться неуязвимой, но сдалась без всяких условий и была рада этому. Ее голые ступни упирались в сланцевый пол пещеры, когда она снова приподнялась ему навстречу. Ее глаза были по-прежнему закрыты, а пальцы изогнулись, как у хищной птицы.

Лейтис уже почти достигла рая, где никогда не бывала прежде, таинственного конца этого сладостного путешествия.

– Лейтис! – произнес он ее имя, и оно прозвучало гортанно и непривычно для ее слуха. У нее вырвались стоны восторга.

– Пожалуйста, – прошептала она, сама не понимая, о чем просит.

Но он понял ее, потому что снова вошел в самую ее глубину, в темную сладостную пещеру. И его Поцелуй на этот раз означал завершение. Он был глубоким и пламенным, и у нее захватило дух, а в голове ощущалась только пустота.

В ее теле будто обрушился водопад, неся с собой жаркую и неописуемую радость. Эта радость была простой и чистой, удивительной и вечной.

С ней что-то случилось. Она словно раздвоилась, но ее возвращение к обычному состоянию было очень медленным и постепенным.

Лейтис обвила его шею руками, прижалась к нему, целуя и ища в его объятиях помощи и защиты. Мрак пещеры внезапно озарился ослепительным светом, вспыхнувшим у нее под веками.

Она услышала его стон, эхом отозвавшийся в ее теле. Это был стон восторга. Она баюкала и качала его в своих объятиях и крепко прижимала к себе.

Внезапно она громко вскрикнула, и ее крик эхом отозвался от стен пещеры.

Позже, когда прошла целая вечность, она потянулась к нему, заключила в ладони его лицо, захваченная столь острым и сильным чувством, что у нее прервалось дыхание. Это не просто слияние двух тел, мужского и женского, а нечто, о чем она прежде не знала и даже не подозревала, что подобное возможно.

Это похоже на любовь, которой она до сих пор еще не испытала.

Глава 21

«Я не собирался овладеть Лейтис», – думал Алек, пытаясь найти свою маску. Но не так-то легко было избежать искушения. Все началось с того, что он позволил себе поцеловать ее. И сделал это в темноте.

Он завязал тесемки маски, потом снова подошел к Лейтис, ударив ногу о выступ породы. Он тихонько чертыхнулся и обхватил ладонями ушибленную ногу.

– А я уже было поверила, что ты прекрасно видишь в темноте, – сказала она, и в ее голосе он услышал смех.

– Я надеялся, что ты меня пожалеешь, – сказал он тоже со смехом, – а не станешь потешаться.

– Разве это не тот самый Йен, что смеялся надо мной, когда я вывихнула лодыжку, спрыгнув с дерева?

– Но ты отомстила, напустив пауков мне в постель, если память мне не изменяет, – ответил он, снова садясь рядом с ней.

– Так ты знал об этом? – спросила она, удивленная.

– Конечно. Кто бы еще осмелился на такое?

Она рассмеялась, и ее смех вызвал у него ответную улыбку.

Для него было странным и непривычным помогать женщине одеваться в темноте. Пусть медленно, но он справился с этим нелегким делом. Его руки снова обхватили ее грудь, и он осыпал ее нежными поцелуями, пока нижняя сорочка не скользнула на свое место, скрыв ее от него. Он поцеловал одно, потом другое плечо Лейтис, пока и они не скрылись под платьем.

– То, что ты делал со мной... в этом есть нечто английское? – спросила она вдруг с беспокойством.

Он сидел некоторое время молча, вдруг ощутив к ней острый прилив нежности. Она была такой отважной и так смело бросалась в самые опасные приключения, а оказалась столь невинной в любовных ласках, что это несоответствие его очаровало.

– Нет, – ответил он, целуя ее в висок и, пальцами отбрасывая пряди волос с ее лба.

– А ты опытен в делах любви? – спросила она застенчиво.

– Весьма, – ответил он, понимая, что задача зашнуровать ее корсаж сулит ему новые возможности.

– Ты ответил слишком быстро, – укорила его она.

– Гораздо лучше покончить с этим вопросом, чем ходить вокруг да около.

Она отшатнулась от него, будто он ее оскорбил, но он обвил руками ее стан.

– Будь мир совершенен и добр, – сказал он ласково, – тогда мы с тобой были бы в равном положении и открывали друг друга, будучи невинными, но случилось по-другому.

– По-другому, – прошептала она.

– Все, что мы в силах сделать, – это взять то, что возможно, и быть за это благодарными судьбе.

– Я никогда не испытывала ничего подобного, – призналась Лейтис, обнимая его за шею.

– В таком случае мой опыт не пропал зря, – сказал он, уткнувшись лицом в ее шею.

Никогда прежде с ним не случалось, чтобы он испытывал столь ослепляющую страсть, но в то же время не терял и чувства юмора. Это сочетание опьяняло его. А возможно, его опьяняла сама Лейтис.

Гладя кончиками пальцев его руки от плеч к запястьям, она, видимо, так увлеклась этим занятием, что не заметила, что он, зашнуровывая ее корсаж, медлит.

– Откуда у тебя это? – спросила она, нащупав на его руке крестообразный шрам.

Он усмехнулся:

– Отметина Фергуса. Это произошло, когда он и Джеймс раскрыли мне тайну лестницы, ведущей в подземелье.

– Они знали об этом? – удивилась она. – Мне они никогда ничего не говорили.

– Мой дед взял с них слово, что они будут молчать, – пояснил Алек.

Она протянула к нему руку, дотронулась до его пальцев и заставила его нащупать на ее руке точно такой же шрам.

– Фергус? – спросил он, удивленный тем, что никогда раньше не замечал его. – И какую же великую тайну он тебе поведал?

– Никакой тайны, – ответила она. – Просто он взял с меня клятву, что я не скажу отцу о том, то он разбил любимое синее блюдо мамы.

Потом он взял в ладони ее лицо, ощупал уголки ее рта. Настало время открыть ей еще одну свою тайну.

Лейтис стояла, чуть отстранившись от него, и оправляла юбку.

– Я должна вернуться, – сказала она. – Не то Дональд меня хватится.

– Он хорошо с тобой обращается? – спросил Алек с улыбкой.

– Я терплю его общество, – ответила она уверенно. – А вот общество Мясника для меня невыносимо.

– Вот как? – спросил он настороженно.

– Я его ненавижу, – ответила она холодно. – Я ненавижу его и все, что за ним стоит, впрочем, он и есть олицетворение всего, что мне ненавистно.

– Но он ведь всего лишь человек!

Она наклонилась, ища на полу пещеры свои башмаки.

– Ты всегда называешь его Мясником, – сказал он, и от этих слов горло у него вдруг сжалось.

Она подняла на него глаза, будто могла его разглядеть в темноте.

– А ты никогда его так не называешь, – заметила она. – Почему?

– Слухам не всегда стоит верить, – сказал он. – Россказни о его кровавых подвигах в Инвернессе не совсем правдивы.

– И ты этому веришь? Он пожат плечами.

– Не всегда все так, каким кажется на первый взгляд, – сказал он, приближаясь к ней. – Но ты права, – добавил он, прежде чем она успела ему ответить. – Нам пора возвращаться в форт.

Он протянул ей ленту для волос, она взяла ее за один конец, и так они и пошли, соединенные малиновой лентой.

– Я бы не хотела туда возвращаться, – призналась она, поднимая на него глаза. – Но если я не вернусь, Мясник арестует Хемиша.

– Ты очень предана своему дяде, – заметил он.

– Он все, что осталось от моей семьи. Иногда он ведет себя так, что его трудно любить, – призналась она. – Но ведь любовь не всегда бывает легкой. Верно?

Нет, подумал он, его любовь нелегко ему дается, особенно когда ее осложняют тайны. Его решение открыть ей правду было выстраданным. Но он так ничего и не сказал и молча проводил ее от пещеры до форта Уильям.

Они пошли по берегу озера, кружным путем, чтобы не попасться на глаза часовому, охранявшему мост через лощину, В последние минуты перед расставанием они молчали и размышляли каждый о своем.

Когда они сели в лодку, Алек прижал ее к себе и смотрел на нее с высоты своего роста. Лейтис прильнула к нему всем телом, и он нежно покачивал ее, будто баюкая, а она щекой прижималась к его груди. Ее лицо с закрытыми глазами было освещено светом луны, черты казались более четкими и резкими. Она держала руки на коленях, ладони были обращены вверх, будто она обращалась к Богу с мольбой.

– Лейтис!

Его сердце стучало тяжело и гулко, как барабан, и эта барабанная дробь свидетельствовала о его удивлении и восторге.

Она открыла и протерла глаза словно постепенно пробуждаясь, потом улыбнулась ему сонной улыбкой. Он поцеловал ее. То, как он ее желал, удивляло его самого. Она позволила ему почувствовать себя чистым и свежим, не запятнанным последними годами жизни.

Алек помог ей сесть поудобнее, и их молчаливое путешествие еще больше их сблизило, придав их отношениям оттенок товарищества.

Лейтис выпрыгнула из лодки, как только они добрались до берега. Они вместе поднялись по потайной лестнице.

Оказавшись снова в часовне, она попыталась было заговорить, но Алек прижал ладонь к ее губам. Он не хотел услышать от нее слова сожаления, изъявления ненависти или тоски. Он так и не дат ей ничего сказать – прижался губами к ее губам и выпил ее вздох.

Его обязанности, его долг призывали его, но он не мог заставить себя двинуться с места, сделать еще хоть шаг Ему было трудно оторваться от нее.

– Пойдешь со мной завтра? – спросил он.

Это было опасно. Быть с ней означало большую опасность, чем предательство, которое он замыслил. Потому что рано или поздно она должна была узнать, кто он, и возненавидеть его за это.

– Ну, еще раз, – уговаривал себя Алек. – Еще только раз я приму другой облик, а потом Ворон исчезнет. Ему будет незачем дальше жить». Конец тайным встречам в пещерах и поездкам по залитым лунным светом дорогам, конец свиданиям в темноте часовни или под сенью лесов.

Лейтис кивнула, и он скрылся, ничего не сказав ей на прощание. Он не мог заговорить, боясь обнаружить свое отчаяние.

Харрисон вошел в комнату полковника позже обычного, подчиняясь его распоряжению со своей обычной пунктуальностью. Адъютант закрыл дверь за собой и подошел к столу с картой, у которого стоял Алек.

– Мне надо, чтобы ты съездил в Инвернесс, – сказал Алек.

– В Инвернесс, сэр?

Алек кивнул.

– Необходимо зафрахтовать корабль.

Харрисон промолчал, но на его лице был написан вопрос.

– Я не собираюсь навсегда остаться в форту Уильям. Через год-другой меня сменит новый комендант, и нет никакой уверенности в том, что этот человек будет лучше Седжуика. Необходимо найти для людей Гилмура безопасное место, куда они могли бы переселиться.

Харрисон выглядел удивленным.

– Значит, горцы покидают Гилмур?

– Покидают, – ответил Алек, копаясь в груде карт на столе, пока не выудил карту озера. Он сам начертил ее по памяти, опираясь на свои недавние впечатления от путешествия вокруг Лох-Юлисс. – Вот Гилмур. – Алек кивнул на хорошо заметный на карте мыс. – А это, – продолжал он, указывая на недавно сделанное дополнение к плану, – бухта, которую не видно ни с берега, ни из замка.

– Укромная бухта? – удивился Харрисон, наклоняясь, чтобы рассмотреть карту повнимательнее.

Алек принялся объяснять ему расположение бухты и соседних скал, окружавших ее ожерельем и охранявших от постороннего глаза.

– Она достаточно глубока для океанского судна, – добавил он.

Он долго хранил свой план в тайне, но теперь не колеблясь поделился им со своим адъютантом. Харрисон все знал о его происхождении и об участии в битве при Инвернессе и никогда не предавал его.

Адъютант смотрел на него с любопытством.

– И куда же отправятся скотты, сэр?

– В колонии во Францию либо в другое место, куда пожелают сами.

Харрисон свернул карту рулоном и сунул ее себе под мышку.

– У меня есть для тебя еще одно задание, – сказал Алек и объяснил, что ему требуется.

Харрисон вспыхнул, но кивнул в знак согласия.

– Ты ее увидишь? – спросил Алек небрежно, когда адъютант уже направился к двери.

Харрисон, удивленный, бросил на него взгляд через плечо.

– Разве некая мисс Фултон не проживает в Инвернессе?

– Сомневаюсь, что она пожелает меня видеть, сэр, – сказал он. – Наверняка она обручена. А возможно, уже и замужем.

– А ты не думаешь, Харрисон, что тебе стоило бы разузнать об этом поточнее? – спросил Алек с улыбкой. – Что за сложности между вами?

– Между нами нет никаких сложностей, сэр. Это ее отец возражал против моего сватовства.

– Он ведь был префектом, верно? – спросил Алек.

Этот префект был низким и малодушным человечишкой.

Он ползал на брюхе перед Камберлендом и был готов на любое унижение ради того, чтобы выжить и удержаться на своем посту.

– Будь осторожен, – предупредил Алек Харрисона. – Я не хочу чтобы твоя гибель оказалась на моей совести. У меня и так грехов хоть отбавляй.

– А я хочу предостеречь вас, сэр. Мне кажется, среди нас есть шпион, – добавил он и рассказал полковнику об излишней активности Армстронга. – Его весьма интересуют ваши перемещения.

Алек кивнул – это сообщение его ничуть не удивило. Он дал Харрисону номер своего банковского счета. В Инвернессе получить деньги было легко, потому что присутствие англичан в Шотландии теперь стало постоянным. Они были вездесущи. Он не сомневался в том, что Харрисон сможет нанять корабль, потому что деньги были убедительным аргументом для каждого, в том числе и для капитана любого судна, и могли склонить его к соучастию в их деле.

Алек заметил, что Харрисон, покидая его, выглядел почти счастливым. Возможно, его вдохновляла мысль снова увидеть мисс Фултон? Или просто ему хотелось оказаться подальше от форта Уильям?

Что же до его собственного счастья, то оно представлялось ему почти несбыточным. Он запутался, в паутине обмана. То, что он был Йеном, позволяло ему пользоваться доверием и близостью Лейтис и проводить время в ее обществе. И все же он должен был следить за каждым своим словом, чтобы случайно себя не выдать.

Ему не следовало позволять себе любить Лейтис. Теперь он не мог забыть время, проведенное с ней, в ее объятиях. Он вспоминал каждую минуту – ее радостное удивление, ее восторг. Он сам испытал восторг, потому что впервые для него любовь, страсть и нежность оказались слитыми воедино.

Через несколько недель она уедет, а где будет в это время он? Останется в роли преданного властям полковника? Эта мысль была ему ненавистна и отвратительна, но еще ужаснее казалось ему будущее без Лейтис.

Дональд предпочел не заметить улыбки лейтенанта Армстронга, да и сама улыбка показалась ему неестественной и фальшивой. Будто тот считал своим долгом выказывать приветливость, чтобы не обижать низших по званию.

Хотя Дональд был всего лишь сержантом, он тем не менее мог распознать, когда ему морочат голову. Он держал поднос в одной руке, а другой пытался открыть дверь кухни.

В лейтенантах есть нечто неприятное. Они воображают себя птицами высокого полета и считают, что имеют право бездельничать, не утруждая себя работой. А полковник не считал зазорным чистить свои сапоги, если это было необходимо, или подмести пол в своей комнате.

Но лейтенанты полны сознания собственной значимости до такой степени, что это выглядит комичным. Они выступают по двору форта, как петухи, выпятив грудь, в своих безукоризненно вычищенных мундирах и белых перчатках на руках, никогда не знавших и дня черной работы. Даже Каслтон, вполне приличный офицер, иногда впадал в свойственное лейтенантам настроение и воротил нос от любой работы. Но еще несколько месяцев под началом полковника должны были изменить взгляды этих молодых людей на жизнь.

Однако Дональд подозревал, что Армстронг был из тех, кто ни при каких обстоятельствах не станет утруждать себя, а попытается спихнуть любое дело на другого. Поэтому Дональд иногда скалился в ответ лейтенанту, как бешеная собака, стараясь не выказывать недружелюбия, но проходил мимо него не задерживаясь.

Армстронг последовал за ним и вышел из дымной кухни. Это было признаком того, что он чего-то хочет от Дональда. Ординарец сделал вид, что ничего не замечает, и стал пересекать двор форта.

– Сержант!

Можно было легко притвориться, что он не расслышат оклик лейтенанта, но Дональд не хотел неприятностей. Солдаты снова маршировали. Не для того, чтобы научиться ходить строем, подумал Дональд, они уже овладели этой наукой. Похоже, их просто старались занять хоть чем-нибудь, когда они не патрулировали территорию и окрестности форта. Сам он много часов провел за этим бессмысленным делом, маршируя на плацу до изнеможения.

– Сержант!

Дональд со вздохом остановился, заставив себя приветливо улыбнуться.

– Прошу прощения, сэр, я вас не слышал, – солгал он.

У Армстронга в эту минуту был очень несчастный вид, или так показалось Дональду. Его щеки побагровели не от упражнений, а, как заподозрил Дональд, от досады. Это еще одна неприятная особенность лейтенантов. Они не любят, когда на них не обращают внимания.

– Куда это отправляется Харрисон? – напрямик спросил Армстронг, забыв об учтивости.

Дональд мог только мечтать о том, чтобы с такой же легкостью отбросить свою притворную почтительность.

– Не знаю, сэр.

«Я ординарец полковника, ты, тощий маленький заморыш, и если ты воображаешь, что я скажу тебе, значит, ты идиот».

Склонив голову к подносу, который держал в руке, Дональд продолжал:

– У вас будут еще вопросы, сэр? Если это так, то я пока поставлю поднос. Он тяжелый.

Армстронг посмотрел на блюда под крышками, потом куда-то за спину Дональда, на Гилмур.

– Он обращается со своей заложницей очень почтительно, – сказал лейтенант.

Дональд промолчал.

– Она очень привлекательна.

Дональд почувствовал, как волосы у него на затылке поднимаются дыбом.

– Это все, сэр?

На лице у Армстронга было написано, что он хочет спросить Дональда о чем-то еще, однако не решается. Армстронг щелкнул каблуками, и его лицо стало бесстрастным. Он отошел. Дональд нахмурился, глядя ему вслед.

Чем больше Уильям Армстронг наблюдал и узнавал, тем беспокойнее ему становилось. Полковник не принимал никаких мер к поимке человека, известного как Ворон, и прекратил поиски волынщика.

То, что Армстронгу поручили проверку состояния пушек, как раз было признаком того, что в форту происходит нечто неладное. Полковник Лэндерс удалил майора Седжуика из форта, отослал его охранять огромную территорию. Почему? Потому, что майор не одобрял его действия по спасению шотландской деревни от пожара, или потому, что видел в нем опасность для себя?

Возможно, что и в нем, Армстронге, полковник Лэндерс тоже видит некую угрозу. Сделал ли он что-нибудь, что навлекло на него подозрения? Он проскользнул в комнату, где хранились его записи, и вытащил их.

Пролистав несколько страниц, он решил, что у него накопилось достаточно сведений, компрометирующих полковника, чтобы переслать их майору Седжуику.

С наступлением темноты Лейтис поднялась со скамьи и потянулась. Она была горда проделанной работой, но ей предстояло неотложное дело. Она улыбнулась, предвкушая встречу с Йеном.

Где он скрывается все это время? Она бросила взгляд на форт. Йен отрицал, что был одним из английских солдат. В таком случае где он находится весь день?

Она причесалась, завязала длинные волосы на затылке лентой. Расправила юбку, почистила башмаки и вымыла лицо и руки.

Ее мать хранила драгоценный пузырек духов, полученный в подарок от графини Шербурн. Духи были французские, и использовали их только в редчайших случаях. Лейтис надушилась бы ими сегодня вечером, но огонь поглотил их вместе со всем ее имуществом. Она могла бы украсить свои волосы цветами, но сомневалась, что Дональд разрешит ей прогуляться по долине в поисках своих любимых колокольчиков.

Она медленно вошла в часовню, стараясь скрыть свое нетерпение и волнение. Что она ему скажет? То, что она так забылась прошлой ночью, не смущало ее, потому что это было вызвано любовью.

Она потрогала свои губы, провела пальцами по лицу до подбородка и ниже по шее. Она чувствовала, как потяжелела ее грудь, но оставалась мягкой и нежной. Когда она прикоснулась к соскам, с ней произошло нечто странное, недоступное пониманию, будто все ее тело оказалось заколдованным.

Она хотела сказать Йену, как благодарна ему за то, что он понял ее печаль из-за расставания с Гилмуром. И за то, что он напомнил ей о смехе и солнечном свете, о радости, которой теперь она редко предавалась. Она была благодарна Йену за то, что он помогал тем, кто оказался в беде и нужде, и за его доброту к старой женщине, за его возмущение несправедливостью и жестокостью.

Что же теперь будет? Она не осмеливалась задать ему этот вопрос. Уедет ли он с ними или останется здесь? Покинет ли он снова Гилмур и исчезнет, как много лет назад?

Ответы на эти вопросы должны были ее обрадовать или опечалить. Возможно, лучше было ей не знать их, а принять только то, что ей стало известно за последний год. Никто не мог ручаться за будущее, особенно в эти бурные и изменчивые времена. У них был только сегодняшний вечер, но и этого достаточно.

Однажды в этом самом месте Лейтис подглядывала за Алеком, но позже чувствовала только стыд. Он разговаривал с матерью, поверяя ей свои тайны. Та отвечала ему с мудростью, которая врезалась в память Лейтис.

– Это хорошо, что есть люди, опередившие тебя во многом, – сказала ему мать.

– Но я хочу быть лучшим хоть в чем-нибудь, – пожаловался он. – Фергус лучше меня ловит рыбу, Джеймс лучше меня лазает по скалам и деревьям, а Лейтис умеет все.

– Как ты сможешь стать лучше их, если не стремишься с ними потягаться?

Как показалось Лейтис, при этом замечании матери Йен приуныл.

– И часто я должен с ними состязаться? – спросил он, и графиня рассмеялась. Ее смех зажурчал, как вода, и разнесся по всей комнате. Лейтис и сама не смогла удержаться от улыбки.

Графиня приподняла лицо сына за подбородок и склонилась к нему, чтобы поцеловать его в лоб.

– Ты просто должен стараться делать все как можно лучше в меру своих сил. Это все, что от тебя требуется. Не стоит сравнивать себя с другими. Меряй себя собственной меркой.

И он научился ловить рыбу лучше, чем Фергус, и лазать по скалам увереннее и сноровистее Джеймса, но так и не научился бегать быстрее ее, подумала Лейтис с удовлетворенной улыбкой.

Ее сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда она увидела его тень. Йен стоял, подпирая одну из колонн, поддерживавших арки. Через проем окна он смотрел, как надвигается буря. Вчерашняя гроза к вечеру прошла, но только для того, чтобы сегодня вернуться с новой силой и яростью.

К разочарованию Лейтис, он все еще был в маске. Но она ничего не сказала, зная, что он перестанет скрывать свое лицо только по собственному решению.

– Похоже, гроза будет нешуточной, – сказал он, поворачиваясь к ней с улыбкой.

Дождь пошел со страшной силой и встал сплошной стеной между долиной и озером. Яростные порывы ветра надвигались на Гилмур и форт Уильям, сотрясая шотландский замок и английскую крепость со страшной силой.

– Я привыкла к дождю, – сказала Лейтис.

– Разумеется, ведь ты живешь в Гилмуре, – откликнулся он, продолжая смотреть на нее.

Она подошла и положила руку ему на плечо, потому что испытывала потребность прикоснуться к нему.

– Куда же мы отправимся сегодня вечером?

– Мы нарядимся разбойниками с большой дороги, – ответил он с улыбкой. – Пойдем со мной. Мы промчимся по шотландским горам и будем предлагать помощь и безопасность тем, кто будет готов к нам присоединиться.

– И возьмем с собой сестру Мэри?

– И дочь Доры, – согласился он, кивая. – Мы выберем самых лучших и отважных и возьмем их с собой.

– И старых и беспомощных? – поинтересовалась она.

– И малых и слабых, – подтвердил он.

– В таком случае вперед, – сказала Лейтис. – Я буду твоей сподвижницей!

Она последовала за ним на середину часовни ко входу на лестницу в подземелье. Он молча отодвинул камень, прикрывавший отверстие в полу и ряд ступеней, темных и крутых. Но на этот раз спуск для обоих был гораздо легче. Возможно, помогала уже приобретенная сноровка.

Внизу у лестницы он зажег фонарь. Они остановились у входа в пещеру, глядя на ярость разыгравшейся стихии. Бухта откликалась эхом, поэтому звук дождя, обрушивавшегося на озеро, казался оглушительным. Черное небо пронзали серебряные молнии, а рокотание грома слышалось очень близко. Его раскаты звучали как некое одобрение разбушевавшейся грозы.

– Похоже, что сердится английский Бог, – сказала Лей-тис, – он гневается на нас за то, что мы собираемся сделать.