Убитая пирамида

Начальник стражи жил примерно в таком же доме, как у Беранира, правда, не столь нарядном. На пороге девочка играла с деревянной куклой; увидев обезьяну, она испугалась и с криком убежала внутрь. Сразу же вышла разгневанная мать.

– Зачем вы пугаете ребенка? Уберите это чудовище!

– Вы супруга начальника стражи сфинкса?

– По какому праву вы меня допрашиваете?

– Я судья Пазаир.

Серьезный тон судьи и поведение павиана заставили хозяйку дома притихнуть.

– Он больше здесь не живет; мой муж – тоже ветеран. Это жилище нам выделила военная администрация.

– А вы знаете, куда он уехал?

– Его жена казалась расстроенной; когда мы встретились во время ее переезда, она что-то говорила о доме в южном предместье.

– Точнее ничего не знаете?

– С чего бы мне лгать?

Павиан рванул поводок, женщина сделала шаг назад и уперлась в стену.

– Правда, ничего?

– Нет, клянусь, ничего!

***

Чтобы отвести дочь в школу танцев, секретарю Ярти пришлось отпроситься из конторы в середине дня, но зато он пообещал занести в администрацию провинции отчеты о делах, разобранных судьей. За несколько дней Пазаир решил больше проблем, чем его предшественник за полгода.

Когда зашло солнце, Пазаир зажег несколько светильников; ему очень хотелось покончить поскорее с десятком конфликтов с налоговой службой, которые он разрешил в пользу налогоплательщиков.

Все, кроме одного, касавшегося судовладельца по имени Денес. На его деле старший судья провинции собственноручно написал: «Не давать хода».

Вместе с ослом и собакой Пазаир отправился в гости к своему учителю, посоветоваться с которым ему было некогда с тех самых пор, как он обосновался в Мемфисе. По дороге у него все не выходила из головы странная история с начальником стражи, потерявшим не только престижную работу, но и казенное жилище. Что же кроется за этим потоком неурядиц? Судья велел Кему выйти на след ветерана. Не поговорив с ним, Пазаир не станет утверждать перевод.

Смельчак то и дело чесал правый глаз левой лапой; Пазаир осмотрел пса и увидел явное раздражение. Старый лекарь сумеет его вылечить.

Дом был освещен; Беранир любил читать по вечерам, когда стихает городской шум. Пазаир толкнул входную дверь, спустился вместе с собакой в прихожую и обомлел. Беранир был не один. Он беседовал с женщиной, чей голос судья не мог не узнать. Она, здесь!

Пес проскочил у хозяина между ног и стал ласкаться.

– Заходи, Пазаир!

Судья, сделав над собой усилие, последовал приглашению. Его взгляд был прикован к Нефрет. Она сидела скрестив ноги перед старым лекарем и держала большим и указательным пальцами льняную нить, к которой был подвешен кусок гранита ромбовидной формы[20].

– Нефрет – моя лучшая ученица, судья Пазаир. Теперь, когда все знакомы, может, выпьешь свежего пива?

– Ваша лучшая ученица…

– Мы уже встречались, – сказала она, явно забавляясь.

Пазаир возблагодарил судьбу: увидеть ее снова было для него верхом блаженства.

– Нефрет скоро предстоит пройти последнее испытание, и тогда она получит право применять свое искусство, – напомнил Беранир, – поэтому мы отрабатываем упражнения по биолокации, необходимые для того, чтобы верно поставить диагноз. Я уверен, она станет превосходным врачом, потому что умеет слушать. Кто умеет слушать, тот правильно действует. Слушать – это самое главное, нет большего сокровища. И дает нам его одно лишь сердце.

– Разве тайна целителя не в знании сердца? – спросила Нефрет.

– И эта тайна откроется тебе, когда ты будешь этого достойна.

– Я бы хотела отдохнуть.

– Непременно.

Смельчак почесал глаз. Нефрет это заметила.

– Мне кажется, ему больно, – сказал Пазаир. Пес дал себя осмотреть.

– Ничего страшного, – заключила она, – простые капли – и все пройдет.

Беранир тут же принес лекарство; глазные болезни случались нередко, и средств от них было достаточно. Подействовало снадобье быстро; отек прошел, пока девушка гладила Смельчака. Впервые Пазаир позавидовал своему псу. Он поискал предлог, чтобы ее задержать.

Беранир подал великолепное пиво, сваренное накануне.

– У тебя усталый вид; судя по всему, работы хватает.

– Я столкнулся с неким Кадашем.

– Зубной лекарь с красными руками… Человек неуравновешенный и куда более злопамятный, чем может показаться.

– Я считаю, что он виновен в принуждении крестьянина к смене рода деятельности.

– Доказательства веские?

– Только предположение.

– Проверь все тщательно; те, кто выше тебя, неточности не простят.

– А вы часто даете уроки Нефрет?

– Я передаю ей свой опыт, потому что верю в нее.

– Она родилась в Фивах.

– Она единственная дочь изготовителя дверных засовов и ткачихи. Я познакомился с ней, когда лечил ее родителей. Она задавала мне тысячу вопросов, а я поддерживал в ней стремление следовать зарождающемуся призванию.

– Женщина-лекарь… А она не столкнется с препятствиями?

– И с врагами тоже, но ее сила духа сравнима лишь с ее кротостью. Ей известно о том, что старший придворный лекарь надеется, что она не выдержит испытания.

– Внушительный противник!

– Она это понимает, но одно из ее главных достоинств – упрямство.

– Она… замужем?

– Нет.

– А жених есть?

– Насколько мне известно, пока нет.

***

Пазаир не мог заснуть всю ночь. Он все время думал о ней, слышал ее голос, ощущал ее аромат, изобретал тысячу ухищрений, чтобы снова с ней увидеться, но так ничего дельного и не придумал. Его сильно тревожил неотступный вопрос: неужели он ей совсем безразличен? Он не заметил в ней ни малейшей увлеченности своей персоной, только вежливый интерес к его должности. Даже правосудие начало приобретать для него горький привкус. Как жить дальше без нее, как смириться с ее отсутствием? Пазаир никогда бы не поверил, что любовь – это поток такой силы, который сносит все плотины и увлекает человека целиком.

Смельчак почувствовал смятение хозяина; он вложил в свой взгляд всю преданность, на какую был способен, но понял, что этого теперь недостаточно. Пазаиру было совестно расстраивать пса; он бы рад был довольствоваться этой беззаветной преданностью, но не мог противиться глазам Нефрет, ее чистому облику, затянувшему его в водоворот страсти.

Как быть? Молчать – значит обречь себя на страдание; открывшись, он рискует получить отказ и впасть в отчаяние. Надо убедить ее, завоевать, но каким оружием обольщения располагает он, мелкий судья без гроша за душой?

Рассвет не облегчил его мук, но побудил искать забвения в исполнении обязанностей судьи. Он покормил Смельчака и Северного Ветра и оставил контору на их попечении, нисколько не сомневаясь в том, что секретарь опоздает. Взяв папирусную корзину, где лежали таблички, пенал с кисточками и приготовленные чернила, он направился в гавань.

На причале стояло несколько кораблей, матросы разгружали их под руководством старшины. Сначала они закрепляли конец доски на борту и использовали ее как наклонную плоскость, а потом к шестам веревками привязывали мешки и корзины и спускали их на берег. Самые сильные таскали тяжелые мешки на спине.

Пазаир обратился к старшине:

– Где я могу найти Денеса?

– Хозяина? Да он повсюду!

– Доки что же, принадлежат ему?

– Доки – нет, зато судов – уйма! Денес – самый крупный судовладелец Мемфиса и один из самых богатых людей города.

– А могу я надеяться его увидеть?

– Он приходит, только когда пристает очень большое грузовое судно… Идите в центральный док. Сейчас как раз подошел один из его экипажей.

Огромное плоскодонное судно длиной около ста локтей могло взять на борт свыше шестисот пятидесяти тонн груза. Построено оно было из множества досок, вырезанных строго по размеру и собранных внахлест; борта корпуса были сложены из досок потолще, перевязанных кожаными ремнями. На разборной трехногой мачте, надежно укрепленной оттяжками, был поднят парус внушительных размеров. Под командованием капитана на судне убирали тростниковую решетку и спускали круглый якорь.

Когда Пазаир захотел подняться на борт, путь ему преградил матрос.

– Вы не член экипажа.

– Я судья Пазаир.

Матрос посторонился. Судья прошел по мостику и добрался до каюты капитана – хмурого мужчины лет пятидесяти.

– Я хотел бы видеть Денеса.

– Хозяина, в такой час? И не думайте!

– Мне подана жалоба, по всей форме.

– По какому поводу?

– Денес берет пошлину за разгрузку судов, которые ему не принадлежат, а это незаконно и несправедливо.

– А, опять эта старая история! Хозяин пользуется этой привилегией с ведома администрации. Каждый год на него подают жалобу – дело привычное. Но это неважно, можете выбросить ее в реку.

– Где он живет?

– Самая большая усадьба за доками, там, где начинается дворцовый квартал.

Без осла ориентироваться Пазаиру было трудновато, а без дозорного павиана пришлось пробираться сквозь толпу женщин, оживленно судачивших вокруг уличных торговцев.

Огромная усадьба Денеса была обнесена высокой стеной, мощные ворота охранял страж, вооруженный дубиной. Пазаир назвал свое имя и попросил о встрече с хозяином. Стражник позвал управляющего, тот отправился доложить и вернулся за судьей минут десять спустя.

Пазаир едва успел подивиться красоте сада, живописности прудов и великолепию цветущих клумб, как его привели в просторный зал с четырьмя опорными столбами и стенами, расписанными сценами охоты.

Судовладелец сидел в глубоком кресле с ножками в виде львиных лап. Это был дородный мужчина лет пятидесяти, весьма грузный, с довольно грубым квадратным лицом, украшенным тонкой каймой белой бороды. Один слуга тщательно умащал его кожу, другой делал ему маникюр, третий был занят его прической, четвертый натирал благовониями его ноги, а пятый зачитывал меню.

– Судья Пазаир! Каким ветром вас сюда занесло? – обратился Денес к вошедшему.

– Жалоба.

– Вы завтракали? Я еще нет.

Денес отослал слуг, занимавшихся его туалетом, и сразу вошли два повара, поставившие перед ним хлеб, пиво, жареную утку и медовый пирог.

– Угощайтесь.

– Благодарю.

– Если с утра не поесть хорошенько, день удачи не принесет.

– Против вас выдвинуто серьезное обвинение.

– Очень странно!

В голосе Денеса не было благородства; он иногда срывался на высокие ноты, выдавая нервозность, никак не вязавшуюся с обликом этого человека.

– Вы берете неоправданную пошлину за разгрузку, а также вас подозревают в незаконном взимании налога с жителей прибрежной полосы, примыкающей к двум государственным пристаням, которыми вы часто пользуетесь.

– Старые привычки! Не беспокойтесь. Ваш предшественник обращал на это не больше внимания, чем старший судья провинции. Забудьте об этом и отведайте утиного филе.

– Боюсь, это невозможно.

Денес прекратил жевать.

– Мне некогда этим заниматься. Поговорите с моей женой; она вас убедит, что вы зря тратите время.

Судовладелец хлопнул в ладоши – и тотчас появился управляющий.

– Проводите судью в контору госпожи Нанефер, – приказал Денес и сосредоточился на завтраке.

***

Госпожа Нанефер была женщиной деловой. Прекрасно сложенная, статная, подвижная, она была одета по последней моде, на голове – величественный черный парик с тяжелыми косами, на шее – ожерелье из аметистов, бирюзовая пектораль, очень дорогие серебряные браслеты и сетка из зеленого жемчуга на длинном платье. Она владела обширными плодородными землями, многочисленными домами, двумя десятками хозяйств и руководила торговыми посредниками, продававшими всевозможные товары в Египте и Сирии. Будучи инспектором царских складов и Казначейства, а также главой дворцового управления по тканям, она не устояла перед обаянием Денеса, куда менее избалованного судьбой. Считая, что администратор из него никудышный, она поставила его во главе транспортной службы. Таким образом муж получил возможность много путешествовать, обрастать разнообразными связями и предаваться своему любимому занятию – бесконечным разговорам за добрым вином.

Она презрительно смерила взглядом молодого судью, дерзнувшего проникнуть в ее владения. Слухи донесли, что этот крестьянин занял место недавно почившего судьи, с которым у нее были превосходные отношения. Наверное, это визит вежливости – замечательный повод приструнить новичка.

Он не был красив, но умел держаться с достоинством; тонкие черты, серьезное выражение лица, проницательный взгляд. Она с неудовольствием отметила, что поклонился он не так, как подобает низшему перед власть имущим.

– Вы недавно получили назначение в Мемфис?

– Верно.

– Поздравляю, такой пост предвещает блестящую карьеру. Зачем вы хотели меня видеть?

– Речь идет о несправедливо взимаемой пошлине, которая…

– Я знаю об этом, и Казначейство тоже.

– То есть вы признаете обоснованность жалобы.

– Жалоба подается каждый год и тут же аннулируется, я пользуюсь приобретенным правом.

– Это противоречит закону и справедливости.

– Вам следовало бы поподробнее разузнать о том, как далеко простираются мои полномочия. Как инспектор Казначейства, я сама аннулирую подобные жалобы. Торговые интересы страны не должны страдать от устаревших формальностей.

– Вы превышаете свои полномочия.

– Громкие слова, лишенные смысла! Вы ничего не понимаете в жизни, молодой человек.

– Соблаговолите воздержаться от фамильярности. Следует ли напоминать, что я задаю вопросы как официальное лицо?

Нанефер не могла не принять в расчет этого предупреждения. Судья, даже самый скромный, обладал немалой властью.

– Вы хорошо устроились в Мемфисе?

Пазаир не отвечал.

– Я слышала, ваше жилище оставляет желать лучшего; когда мы с вами подружимся по ходу дела, я смогу вам сдать совсем недорого очень милую усадьбу.

– Меня вполне устраивает выделенное мне жилище.

Улыбка застыла на губах Нанефер.

– Эта жалоба просто смешна, поверьте.

– Вы признали факты.

– Но вы же не станете спорить со своими вышестоящими инстанциями!

– Если они ошибаются, стану, ни минуты не сомневаясь.

– Берегитесь, судья Пазаир; вы не всемогущи.

– Я это осознаю.

– Вы намерены рассмотреть жалобу?

– Я вызову вас к себе в контору.

– Соблаговолите удалиться.

Пазаир повиновался.

Госпожа Нанефер в ярости ворвалась в апартаменты мужа. Денес примерял новую широкую набедренную повязку.

– Ну что, судьишка укрощен?

– Наоборот, тупица! Он настоящий дикарь.

– Ты слишком мрачно смотришь на вещи, давай подарим ему что-нибудь.

– Бесполезно. Чем собой любоваться, лучше б им занялся. Его надо унять как можно скорее.

8

– Здесь, – объявил Кем.

– Точно? – спросил Пазаир, пораженный.

– Абсолютно, это дом начальника стражи сфинкса.

– Откуда такая уверенность?

Нубиец свирепо улыбнулся.

– Благодаря моему павиану языки развязались сами собой. Когда он оскалит зубы, заговорит даже немой.

– Но такие методы…

– Они эффективны. Вам нужен был результат – вы его получили.

Их взору предстало самое жалкое предместье большого города. Ели тут досыта, как и во всем Египте, но многие лачуги были в плачевном состоянии и гигиена оставляла желать лучшего. Здесь жили сирийцы, надеявшиеся получить какую-нибудь работу, крестьяне, приехавшие в город искать счастья и быстро утратившие иллюзии, вдовы, стесненные в средствах. Квартал явно не подходил для начальника стражи самого знаменитого сфинкса в Египте.

– Я поговорю с ним.

– Место не внушает доверия, вам не стоит идти туда одному.

– Тогда пойдем вместе.

Пазаир с удивлением отметил, что двери и окна закрывались при их приближении. Гостеприимство, столь милое сердцу египтян, здесь, похоже, было не в чести. Павиан нервничал и продвигался вперед скачками. Нубиец внимательно разглядывал крыши.

– Чего вы боитесь?

– Лучника.

– Зачем кому-либо покушаться на нашу жизнь?

– Вы же ведете расследование; раз мы оказались здесь, значит, дело нечисто. На вашем месте я бы отступил.

Дверь из пальмового дерева, судя по всему, была крепкой. Пазаир постучал.

Внутри кто-то зашевелился, но не ответил.

– Откройте, я – судья Пазаир.

Тишина. Войти в дом без разрешения было действием противоправным. Судья боролся со своей совестью.

– Вы думаете, ваш павиан…

– Убийца состоит на службе; пищу для него поставляет администрация, и мы должны давать отчет о каждом его вмешательстве.

– Практика отличается от теории.

– К счастью, – отозвался нубиец.

Дверь не долго сопротивлялась обезьяне, чья сила поразила Пазаира; хорошо, что Убийца на стороне закона.

Две маленькие комнатки тонули во мраке, так как окна были завешены циновками. Земляной пол, сундук для белья, еще один для посуды, циновка для сидения, туалетные принадлежности – обстановка скромная, но опрятная.

В дальней комнате, забившись в угол, сидела маленькая седая женщина в коричневой тунике.

– Не бейте меня, – умоляла она, – я ничего не сказала, клянусь!

– Успокойтесь, я хочу вам помочь.

Она оперлась на руку судьи и встала. Внезапно глаза ее расширились от ужаса.

– Обезьяна! Она раздерет меня в клочья!

– Нет, – успокоил ее Пазаир, – она служит закону. Вы супруга начальника стражи сфинкса?

– Да… – ее голос звучал еле слышно.

Пазаир предложил собеседнице сесть на циновку и сам устроился напротив нее.

– Где ваш муж?

– Он… он уехал.

– Почему вы покинули казенное жилище?

– Потому что он получил отставку.

– Я занимаюсь делом о его переводе, – сообщил Пазаир. – В официальных документах ничего не говорится об отставке.

– Может, я что-то путаю…

– Что произошло? – мягко спросил судья. – Поймите, я вам не враг; если я могу вам помочь, я это сделаю.

– Кто вас послал?

– Никто. Я провожу расследование по собственной инициативе, потому что не хочу утверждать решение, которого не понимаю.

Глаза старой женщины увлажнились слезами.

– Вы… правду говорите?

– Клянусь жизнью фараона.

– Мой муж скончался.

– Вы в этом уверены?

– Солдаты заверили меня, что он будет похоронен по всем правилам. Мне велено было переехать и поселиться здесь. Я буду получать небольшую пенсию до конца дней, при условии, что буду молчать.

– А что вам рассказали об обстоятельствах его смерти?

– Несчастный случай.

– Я узнаю правду.

– Какая разница?

– Давайте я перевезу вас в безопасное место.

– Я останусь здесь и буду ждать смерти. Уходите, умоляю вас.

***

Старший лекарь египетского двора Небамон мог гордиться собой. Переступив порог шестидесятилетнего возраста, он все еще оставался очень видным мужчиной; список его сердечных побед будет расти еще долго. Имея кучу титулов и почетных наград, он проводил больше времени на приемах и пирах, чем в своем кабинете, где за него трудились молодые честолюбивые врачи. Устав от чужих страданий, Небамон избрал себе сферу деятельности приятную и доходную – эстетическую хирургию. Прекрасные дамы желали устранить кое-какие недостатки, чтобы подольше сохранить свое очарование и заставить соперниц зеленеть от зависти. Только Небамон мог даровать им вторую молодость и оградить их прелести от воздействия времени.

Старший лекарь думал о великолепной каменной двери, которая в знак особой милости фараона украсит вход в его усыпальницу. Монарх собственноручно очертил темно-синей краской контур будущего проема, к великой досаде придворных, мечтавших о такой привилегии. Купаясь в лести, богатстве и славе, Небамон лечил чужеземных принцев, готовых платить весьма солидные вознаграждения. Перед тем как взять нового пациента, он долго наводил справки и соглашался на консультацию, только если речь шла о доброкачественной, легко излечимой болезни. Неудача могла бы бросить тень на его репутацию.

Личный секретарь доложил ему о приходе Нефрет.

– Пусть войдет.

Молодая женщина раздражала Небамона, так как отказалась работать под его началом. Он обиделся и собирался отомстить. Если она получит право лечить людей, он постарается лишить ее каких бы то ни было административных полномочий и отослать подальше от двора. Некоторые утверждали, что у нее врожденный дар целительства и что ее способности к биолокации позволяют ей ставить диагноз быстро и точно; поэтому он решил дать ей последний шанс, прежде чем обрушить на нее свой гнев и обречь на жалкое существование. Или она подчинится ему, или он ее уничтожит.

– Вы посылали за мной.

– У меня к вам одно предложение.

– Послезавтра я уезжаю в Саис.

– Я знаю, это ненадолго.

Нефрет действительно была очень красива; Небамон мечтал о такой молодой очаровательной любовнице, которую можно было бы показать в самом избранном обществе. Но природное благородство и чистый свет, исходивший от нее, мешали ему произнести пару ничтожных комплиментов, обычно имевших такой успех; соблазнить ее будет делом трудным, но чрезвычайно заманчивым.

– У меня тут интересный случай, – продолжал он. – Добропорядочная женщина из большой, неплохо обеспеченной семьи, хорошая репутация.

– Что с ней случилось?

– Радостное событие: она выходит замуж.

– Это что, болезнь?

– Ее муж выдвинул требование: подправить те части тела, которые ему не нравятся. Некоторые линии будет легко изменить; мы снимем немного жира там, где это угодно супругу. Сузить бедра, убрать припухлость щек, перекрасить волосы – это же детские игрушки.

Небамон не стал уточнять, что уже получил за свое вмешательство десять кувшинов мазей и редких благовоний – целое состояние, исключавшее возможность неудачи.

– Ваше содействие, Нефрет, меня бы очень порадовало, у вас твердая рука. Кроме того, я составлю хвалебный отчет, он вам пригодится. Так вы согласны взглянуть на мою пациентку?

Он избрал самый обольстительный тон. Не дав Нефрет времени ответить, он ввел госпожу Силкет. Та в полном замешательстве прятала лицо.

– Я не хочу, чтобы на меня смотрели, – сказала она голосом перепуганной девочки, – я слишком безобразна!

Под широким платьем, тщательно скрадывавшим очертания тела госпожи Силкет, угадывались весьма пышные формы.

– Как вы питаетесь? – спросила Нефрет.

– Я… я не придаю этому значения.

– Вы любите сладкое?

– Очень.

– Вам бы пошло на пользу есть его поменьше. Могу я посмотреть на ваше лицо?

Мягкость Нефрет преодолела сопротивление Силкет, она убрала руки от лица.

– Вы выглядете очень молодо.

– Мне двадцать лет.

Кукольное личико было, конечно, полновато, но не внушало ни ужаса, ни отвращения.

– Почему вы не принимаете себя такой, какая вы есть?

– Мой муж прав, я ужасна! Я обязана ему нравиться.

– Не чрезмерна ли такая покорность?

– Он такой сильный… И потом, я обещала!

– Убедите его, что он ошибается.

Небамона охватил гнев.

– Не нам судить о побуждениях пациентов, – сухо вставил он. – Наше дело – удовлетворять их желания.

– Я отказываюсь заставлять напрасно страдать эту молодую особу.

– Выйдите отсюда!

– С удовольствием.

– Зря вы так себя ведете, Нефрет.

– По-моему, я верна идеалу целителя.

– Вы ничего не знаете и ничего не добьетесь! Ваша карьера окончена.

***

Секретарь Ярти кашлянул, Пазаир поднял голову.

– Что-то не так?

– Вызывают.

– Меня?

– Вас. Старший судья царского портика хочет немедленно вас видеть.

Вынужденный подчиниться, Пазаир отложил кисточку и палетку.

Перед царским дворцом, как перед любым храмом, был выстроен деревянный портик, где вершил правосудие судья. Там он выслушивал жалобы, отличал истину от беззаконной лжи, защищал слабых и спасал их от сильных.

Старший судья заседал перед царским дворцом; примыкающее к фасаду строение, в центре которого находился приемный зал, имело прямоугольную форму и опиралось на четыре столба. Когда визирь отправлялся к фараону, он обязательно заходил поговорить со старшим судьей царского портика.

Приемный зал был пуст. На позолоченном деревянном стуле восседал хмурый судья в переднике до колен. Твердость его характера и весомость речей были известны всем.

– Вы судья Пазаир?

Молодой человек поклонился с почтением: аудиенция у старшего судьи провинции была для него значимым событием. Внезапный вызов и встреча лицом к лицу не предвещали ничего хорошего.

– Начало карьеры ошеломляющее, – проговорил старший судья, – вы удовлетворены?

– Разве удовлетворение возможно? Больше всего на свете мне бы хотелось, чтобы человечество обрело мудрость и судейские конторы стали не нужны; но эта детская мечта рассеивается.

– О вас много говорят, хотя вы в Мемфисе совсем недавно. Вы осознаете значение своего долга?