Греховные поцелуи

– Пока мы откровенны друг с другом... – начала Анита. – Я не поверила этой выдумке о том, что ты провела субботу в загородном доме... Думаю, Дженет тоже не поверила.

– Послушай, дорогая...

Анита перебила ее:

– Я говорю тебе это лишь для того, чтобы предостеречь. Капитан Лаурентис не произвел на меня впечатление дурака.

Понимая, что Анита никогда не оставит эту тему, а обязательно вернется к ней когда-нибудь вновь, Джильберта решила чистосердечно во всем сознаться. Медленно и не упуская ни одной детали, она рассказала всю отвратительную историю и добавила, что Милош считает, будто со стороны убийцы ей грозит опасность.

– Но, – закончила Джильберта, – я сказала Лаурентису до того, как он допрашивал тебя, что я была в загородном домике, и он поверил этому, так что не беспокойся.

– Но я буду беспокоиться. Боже мой, Джилли, все это так ужасно! – воскликнула Анита.

– Маленькая девочка сможет о себе позаботиться, ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой. Как ты смотришь на то, чтобы продолжить этот разговор, когда я вернусь в офис? – спросила Джильберта.

– Конечно... Джилли?

– Да?

– Мы остаемся друзьями? – спросила Анита.

– Конечно, друзьями, – заверила ее Джильберта и положила трубку.

Ну и ну! Сюрприз за сюрпризом. Итак, у Аниты тоже была любовная связь с Джулсом. Эти двое – пара хладнокровных предателей. А ведь всегда держались так вежливо и официально друг с другом в ее присутствии. Еще два вечера назад Джули спрашивал, не кажется ли Джильберте, что у Аниты любовная связь с Хармоном. Все это время Джулс Марстон притворялся, ублюдок! Оказывается, он спал с ее лучшей подругой, а когда ему надоело, бросил Аниту, и ради кого? Ради незрелой, наивной потаскушки! Как это, должно быть, разозлило Аниту! Ее голос звучал равнодушно, когда она говорила об этом. Однако Джильберта прекрасно понимала, что бывшая одноклассница не из тех, кто легко мирится с положением отвергнутой, особенно если учесть ее семейное положение...

Внезапно Джильберту осенило: вполне вероятно, что в то воскресное утро в квартиру поднялась вовсе не Дженет. «Возможно, это была женщина, у которой она украла любовника, женщина, которая дважды была им отвергнута, и во второй раз из-за меня, самой близкой подруги! Да, возможно, Анита и есть та, кто...»

Зазвонил телефон, и логическое построение рассыпалось. На третий зуммер Джильберта сняла трубку.

– Миссис Киллингтон?

Она узнала голос капитана Джорджа Лаурентиса.

– О, привет, Джордж. А это Джилли, помните?

– Хорошо... Джилли. – Он откашлялся.

– Но как вы узнали, что я еще здесь?

– Как вы и посоветовали, я разговаривал с Милошем Алански сегодня утром, и он сказал, что, может, вы останетесь еще на один день.

– Еще на два дня, поскольку прощальная церемония состоится завтра утром, – поправила его Джильберта.

– Догадываюсь, что вы виделись с Милошем Алански вчера вечером, – заметил Лаурентис.

– Да, действительно, мы встречались в баре, немного выпили. Бедняга ошеломлен и опустошен этой новостью... Кстати, я знаю, капитан, о вашей беседе е ним. Милош упомянул о том, что вы нашли его пикап.

– Да, он был брошен довольно далеко от места... С него сняли все вплоть до рамы, – объяснил Лаурентис.

– Его украли?

– Должно быть, так, хотя я не могу себе представить, кому нужен видавший виды «додж».

– Милошу действительно не везет, – вздохнула Джильберта. – Это четвертая машина, которую у него крадут. Он потому и купил этот «додж», что был уверен, такое страшилище никогда не украдут. Есть ли какие-нибудь новые сведения по поводу... Джулса?

– Никакой информации, старой или новой. Если в ближайшее время так ничего и не появится, его смерть будет зарегистрирована как самоубийство.

– Но это неправда! – запротестовала Джильберта, в то время как внутренний голос предостерегал: «Ты, чертова дура, пусть будет так! Если это самоубийство, то невозможно будет впутать в него тебя».

– Не мне решать. У комиссара внезапно появилось желание закрыть это дело. Я подозреваю, ЦРУ оказывает давление на департамент. Вы ведь сами говорили, что Марстон был их агентом, не так ли? – спросил Лаурентис.

– Да, но это было много лет назад.

– Разве вы не знаете, что старых работников ЦРУ никогда не забывают? Они никогда не исчезают из поля зрения ЦРУ в отличие от старых солдат. Это все равно как окреститься католиком: никогда по-настоящему не сможешь отречься от своей веры.

Она вдруг вспомнила слова Джулса: «Никто не прекращает службу в агентстве...»

– Вы думаете, что ЦРУ могло иметь какое-то отношение к его смерти? – спросила Джильберта.

– Вы почти угадали... Но вернемся к цели моего звонка. Когда мистер Алански сказал, что, возможно, вы сегодня не уедете, я рассудил следующим образом: поскольку прощальная церемония состоится завтра, вы также останетесь здесь на ночь.

– Это же элементарно, мой дорогой Ватсон! – вырвалось у Джильберты.

Джордж рассмеялся.

– И поскольку я тоже пойду на панихиду, не захотите ли вы, чтобы я за вами зашел и мы смогли поехать вместе? – объяснил он.

– Вы пойдете?

– Просто посмотреть на присутствующих, кто придет засвидетельствовать свое почтение, – объяснил капитан.

– Большинство из них не особенно будут горевать, – заметила Джильберта.

– Тем более надо взглянуть на них, вы понимаете, что я этим хочу сказать?

– Очень хорошо понимаю, – ответила Джильберта.

– Как насчет моего предложения? Зайти мне за вами?

– Вы очень внимательны, Джордж. Да... Я была бы вам признательна.

– В десять тридцать? – спросил Лаурентис.

– Я буду готова... Спокойной ночи, Джордж.

– Приятных снов, Джилли... – откликнулись на другом конце провода.

Приятные сны...

О, если бы только она могла быть в этом уверена! Прошлой ночью ее преследовали кошмары. Все выглядело так живо и реально, будто она находилась на борту «Генерала Слокума» в то роковое июньское утро 1904 года, когда ее прадедушка погиб смертью героя у кормы горящего парохода.

Джильберта позвонила и заказала легкий ужин в номер. Она ела за столом у окна, выходящего в парк. Яркий блеск и зелень напоминали сказки, которыми дедушка Джильберты давным-давно развлекал ее. Это были, истории из его собственного детства.

Он с родителями – Тарой и Сэмом Пайк – недолго жил в Нью-Йорке, и его первые воспоминания о самом нежном периоде жизни были связаны с парком, укрытым в первое утро Рождества ослепительным белым снегом. Его память хранила миниатюрные фигурки, катавшиеся на коньках по пруду, за которыми он наблюдал из окна; пар, клубившийся из ноздрей полицейских лошадей. Но, главное, Нью-Йорк был для Питера Пайка символом трагедии. Именно таким он казался сейчас и его внучке Джильберте.

Покончив с едой, Джилли приготовила себе изрядную порцию виски с содовой, забралась в постель и принялась за свою книгу в бумажной обложке. Но когда заметила, что в десятый раз читает одно и то же предложение, отбросила книгу, пошла в ванную, приняла таблетку снотворного и вернулась в постель. Последнее, что вспомнила Джильберта, прежде чем забыться сном, была строка из «Макбета»: «...Сон, смерть земных тревог...»

Глава 12

Тара Де Бирс Пайк и ее трехлетний сын Питер сопровождали тело Сэмюэла Пайка в Колорадо. Согласно его пожеланиям, он был похоронен на горе, где они с Тарой впервые встретились в ужасный буран 1898 года.

Тара переехала в особняк дедушки и бабушки, расположенный за пределами Силвер-Сити. В свои семьдесят пять лет Ларс Де Бирс был по-прежнему председателем корпорации, но полномочия по руководству гигантским промышленным комплексом оставались в руках его сына Нилса. У Минны Де Бирс, как и у ее мужа, в семьдесят два года было отличное здоровье, и они много путешествовали вдвоем. Что касается их дочери Карен, ей было сорок шесть лет, она по-прежнему оставалась красавицей и могла бы десять раз выйти замуж, если бы женихов не отпугивало состояние ее психики. Как в свое время Карен отказалась принять смерть Роберта Паркера, отца своей дочери, так и теперь она не смогла поверить в смерть ее мужа Сэма Пайка.

Однажды вечером, вскоре после возвращения Тары в Колорадо, Карен объявила за ужином:

– Я только что получила письмо от твоего отца, и ты ни за что не догадаешься, что произошло. Представь себе, в Лондоне он столкнулся с Сэмом в одном фешенебельном лондонском клубе. Они прекрасно провели время вместе.

Маленький Питер смотрел на нее широко раскрытыми глазами.

– Бабушка, папа умер, он на небесах, – промолвил он.

Карен рассмеялась и погрозила внуку пальцем.

– Как ты можешь так говорить, Пити? Типун тебе на язык!

Питер начал было протестовать, но Тара заставила его замолчать.

– Заканчивай свой обед, и закроем эту тему. Ты тоже, мама.

Обидевшись, Карен и Питер молча продолжили трапезу. После обеда Тара и ее дядя удалились в библиотеку побеседовать за кофе и бренди.

– Я понимаю, что рано об этом спрашивать, Тара, но когда ты думаешь вернуться к работе? – спросил Нилс.

– Я не сторонница длительного траура. Могу приступить к работе в понедельник утром, – ответила Тара.

Нилс широко улыбнулся.

– Это лучшая новость, которую я слышал за три года! – воскликнул он. – Ты знаешь, я работал как каторжный с тех пор, как вы с Сэмом уехали в Нью-Йорк. Раз ты снова в порядке, я подумал, может быть, следует повезти Марджери и детей в отпуск за границу.

– Ты, безусловно, заслужил это. А работа пойдет мне только на пользу. – Она поднялась. – Решено. Первое, что я сделаю завтра, это постараюсь нанять няню для Питера.

Нилс в замешательстве посмотрел на нее.

– Мама и бабушка прекрасно позаботятся об одном маленьком мальчике, – удивленно заметил он.

Тара поморщилась.

– Я думаю обо всех этих путешествиях, которые совершают бабушка с дедушкой. Пити оставался бы наедине с мамой, а то, что она говорила сегодня вечером об отце и Сэме... Считаю, небезопасно для впечатлительного ребенка долго находиться под действием такой фантазии. Я знаю об этом по собственному опыту. Знаешь, было время, когда я действительно верила тому, что никогда не вижу своего отца только из-за его постоянных поездок.

На спокойном лице Тары появилось страдальческое выражение. Она проглотила ком в горле и продолжила:

– В тот день, когда погиб Сэм, со мной случилась ужасная вещь. Мне сказали, что он утонул, но я отказывалась в это поверить. Я была полна решимости не принять это. Помню, как я взяла на руки Пита и пошла по берегу, бормоча, что встречу Сэма немного позже. Позволь мне сказать тебе, Нилс, это был опасный момент. Потребовались все мои душевные силы, чтобы изгнать демона, который старался овладеть мной, – призналась Тара.

Нилс встал и положил руку на ее плечо. От огорчения на его лице появились глубокие морщины.

– Моя бедная, дорогая Тара! Через какой ад тебе пришлось пройти! Спасибо Господу, что он дал тебе такие душевные силы, которых так недоставало моей сестре.

– Я люблю маму, но не хочу, чтобы она воспитывала моего ребенка, – твердо сказала Тара.

– Я понимаю тебя и полностью согласен с тобой. Этим займется няня, – поддержал Нилс племянницу.

В следующем году Тара с головой ушла в сложные дела «Де Бирс мэннинг энд девелопмент корпорейшн». В течение трех месяцев, когда Нилс с семьей находился в Европе, она приняла управление компанией и единолично принимала решения, взвалив тем самым на себя огромную ответственность.

– Это не может бесконечно продолжаться, миссис Пайк, – однажды утром предостерегла Тару ее личный секретарь. – Посмотрите на себя, вы такая изнуренная и бледная.

– Я чувствую себя превосходно, Дорис. В самом деле превосходно.

– У вас три секретаря, и мы втроем не можем за вами угнаться. Знаете пословицу: «Одна только работа без забав превращает Джека в тупого ребенка».

Рассмеявшись, Тара продолжила подписывать деловые бумаги, лежавшие перед ней на письменном столе.

– Я никогда не буду тупым ребенком, дорогая, – заверила ее Тара.

– О, вы понимаете, что я этим хочу сказать, – ответила секретарша и как бы вскользь лукаво спросила: – Этот красивый профессор Девайн придет сегодня днем? Он записан у меня в календаре.

– В таком случае полагаю, что придет.

Дональд Девайн был горным инженером, который в качестве консультанта работал в разных фирмах, в том числе у Де Бирсов. Высокий и худощавый, с копной седых волос, из всех холостяков штата Колорадо он пользовался наибольшим успехом среди жаждущих выйти замуж. Одно время они с Тарой были объектом горячих сплетен в офисе. Дональд Девайн неоднократно делал попытки начать романтические отношения, однако она вежливо, но твердо их отклоняла.

Со смертью Сэма огонь ее страстной натуры угас, и Тару это устраивало. Только после того как Нилс вернулся из Европы и ее нагрузка на работе сократилась наполовину, Тара снова стала думать о светской жизни. И когда Дональд в очередной раз заговорил с ней о своих чувствах, вдова наконец-то его выслушала. Был канун рождества 1905 года. В доме Де Бирсов устроили небольшой вечер. Дональд и Тара грелись у огромного камина в небольшой гостиной, потягивая горячий пунш и прислушиваясь к веселому потрескиванию огня в камине и завыванию ветра за окном.

– Не понимаю, почему я так мучаюсь и унижаюсь, но, как собака Павлова, я не могу контролировать свои рефлексы. Итак, миссис Пайк, я еще раз прошу вас не отказать мне в удовольствии, которое мне доставит ваше общество на большом праздничном котильоне в Джорджтауне.

Тара улыбнулась ему, глядя поверх своей чашки.

– Спасибо, я принимаю ваше приглашение, профессор Девайн.

От неожиданности он открыл рот и выронил чашку, пролив пунш на рубашку с гофрированной вставкой на груди и на смокинг.

С этого вечера Тара начала встречаться с Доном Девайном два раза в неделю: он сопровождал ее в театр и в оперу, в лучшие рестораны Денвера и всегда вел себя как истинный джентльмен. Сначала Тара была благодарна за то, что он не навязывает ей себя, но проходили месяцы, а Дон Девайн даже ни разу не поцеловал ее. Лишь поддерживал за локоть во время прогулок и целомудренно чмокал в щеку при прощании. Тара стала задавать себе вопрос: «Почему он не считает меня желанной?»

После долгого одиночества Тара снова почувствовала себя женщиной, снова жаждала близости с мужчиной. Она с досадой подумывала о том, что, может быть, Дон Девайн, несмотря на свою мужественную внешность, был гомосексуалистом.

В марте 1906 года Дон пригласил ее отправиться с ним в Калифорнию в следующем месяце. И в сердце Тары затеплилась надежда.

– В Сан-Франциско проводится съезд – собираются горные инженеры и геологи со всего света, – рассказывал он. – Самым интересным будет симпозиум по добыче золота и серебра. По-моему, вам или вашему дяде полезно послушать мнение специалистов.

Тара кокетливо улыбнулась.

– Не думаю, что компания может одновременно обойтись без нас обоих, но... я бы с удовольствием поехала с вами, Дон.

– Да ну! Это хорошая новость. Вы когда-нибудь были в Сан-Франциско? – спросил Дон.

– Нет, – ответила Тара.

– Вы его полюбите. Это самый изысканный город в Соединенных Штатах.

– Не могу дождаться этого путешествия, в котором вы будете моим гидом! – воскликнула Тара и так многозначительно сжала руку Дона, что он густо покраснел и заторопился.

– Мне, право, сейчас пора. Я и не представлял, что уже так поздно.

Тара проводила его до двери и в темном вестибюле, встав на цыпочки, нежно поцеловала его в губы.

С испуганным выражением лица Дон отпрянул назад, что-то пробормотав, и выбежал на улицу.

С досадой и недоумением смотрела она, как Девайн спешит по выложенной гравием тропинке к круговой подъездной аллее, где его ждал экипаж. По своей натуре Дон был очень осторожным, чересчур застенчивым и деликатным человеком. «Он просто вынужден был вести себя сдержанно по отношению ко мне как к наследнице огромной империи Де Бирсов. К тому же я его работодатель, – успокаивала себя Тара. – Ну что ж, в Сан-Франциско, вдали от той власти и влияния, которые моя семья имеет в Колорадо, его нерешительность исчезнет».

– Я могу играть роль цепляющейся виноградной лозы так же, как любая женщина, Дон Девайн, – сказала Тара и улыбнулась.

Они покинули Денвер десятого апреля, чтобы попасть в Огден в штате Юта – конечную станцию на железнодорожном маршруте из Нью-Йорка в Калифорнию. В роскошном спальном вагоне поезда их примыкающие друг к другу купе соединялись между собой дверью.

Девайн демонстративно закрыл эту дверь на ключ и отдал его Таре. Она не могла сдержать смех.

– Дон, я женщина, умудренная опытом, а не тепличная девственница. Я знаю, что вы настоящий джентльмен, и поэтому настаиваю, чтобы вы отперли дверь. Уверена, вы никогда не откроете ее без моего приглашения. А сейчас, извините меня, я хочу переодеться и умыться.

Не проронив ни слова, Девайн пошел к себе в купе и плотно прикрыл дверь за собой.

Тара обтерлась губкой у раковины, затем припудрила и надушила тело, надела кружевной лифчик и в тон к нему трусики ярко-розового цвета. Она внимательно осмотрела свое отражение во весь рост в зеркале, висевшем на двери в ванной, и улыбнулась. Вероятно, Дон упадет в обморок, если увидит, что она так одета! Тара выбрала повседневное платье из крепдешина зеленого цвета и натянула его через голову.

Пройдя щеткой по волосам и слегка прикоснувшись помадой к губам, Тара была готова к встрече с Дональдом. Она постучала в дверь, соединяющую их купе.

– Дональд, вы готовы?

Он переоделся, полотняные брюки и трикотажная вязаная рубашка придавали ему довольно фривольный вид.

– Не позавтракать ли нам? – спросила Тара.

– Разумеется, но тогда лучше мне, пожалуй, надеть рубашку и галстук, – ответил Дональд.

– Вздор! Мы теперь за границей и можем обойтись без обычных условностей. Лично я чувствую себя совершенно без комплексов.

Он закашлялся и попятился.

Тара стояла, широко расставив ноги, положив руки на бедра и остановив на нем неодобрительный взгляд.

– Дональд Девайн, что это с вами? Вы боитесь меня? Или дело во мне? – удивленно спросила Тара.

– Конечно, нет! – возразил Дональд. – Почему вы так думаете? – в свою очередь, удивился он.

– Не важно, пойдемте в вагон-ресторан, – ответила Тара.

Дональд пошел на компромисс, надев поверх рубашки куртку.

Завтрак был легким и вкусным: холодная отварная семга с голландским соусом, салат, а на десерт – рисовый пудинг. Они приятно побеседовали, любуясь меняющимся за окном пейзажем. Выпив по второй чашке чая, они вернулись в свои купе и оставшуюся часть дня провели, читая и разговаривая через оставленную открытой между их купе дверь.

Около четырех часов Тара зевнула и положила книгу.

– Думаю, я вздремну.

– Хорошо, – отозвался он. – Я закрою дверь.

– В этом нет необходимости. Вы меня не беспокоите. Увидимся за ужином, – сказала Тара.

Она проснулась, когда лучи заходящего солнца осветили ее лицо. Сквозь полуоткрытые веки Тара увидела, что Дональд, стоя в дверях, смотрит на нее, и улыбнулась.

– На что вы смотрите?

– Виноват, простите меня. – Дональд был очень взволнован. – Просто... это... это... – Он умолк.

– Пожалуйста, скажите мне, – настаивала Тара, приподнявшись и пристально глядя на него.

Лицо Дональда было красным от смущения.

– Я любовался вами так же, как я любуюсь этим прекрасным сельским пейзажем. Вы редкая красавица... – взволнованно сказал Дональд.

– Какие прелестные слова! – воскликнула Тара, но увидев, что он отправился в свое купе, попросила: – Нет-нет, не уходите! Останьтесь, поговорите со мной.

– В самом деле, пора одеться к ужину. – Дон искусно отклонил ее предложение. – Мне кажется, что вечером в вагоне-ресторане будет более официальная атмосфера, чем за ленчем.

– Думаю, да, – согласилась Тара.

– Увидимся, когда вы будете готовы. – И он закрыл за собой дверь.

Тара выбрала платье бледно-персикового цвета, украшенное кружевными оборками.

– Вы великолепно выглядите, – сказал Дональд по пути в вагон-ресторан; на нем был парадный костюм с белой накрахмаленной рубашкой и черным галстуком.

– Благодарю, Дон. Вы также выглядите очень красивым.

– Благодарю вас. – Дональд взял руку Тары и, низко склонившись, коснулся губами ее шелковистой кожи.

С каждым часом их путешествия Дональд казался ей не таким сдержанным и менее церемонным.

Они заказали разрекламированную телятину в винном соусе с гарниром из трюфелей, а на десерт любимое блюдо американцев – яблочный пирог в густом соусе.

– Я, наверное, лопну, – пожаловалась Тара.

– Мне тоже не следовало есть второй кусок пирога, – присоединился к ее мнению Девайн.

Они вернулись в купе, и Тара предложила:

– Давайте переоденемся во что-нибудь более удобное и поиграем в карты!

– С удовольствием. Какую игру вы предпочитаете? Покер? Безик?

Она подмигнула:

– Сдающий выбирает. Должна предупредить вас, что, когда я играю в карты, я бываю безжалостной – настоящая хищная тигрица.

Девайн рассмеялся.

– Я попытаю счастья.

Пока они переодевались, дверь, соединявшая их купе, была закрыта. Тара надела пеньюар из серебристо-голубого бархата, рукава и подол которого были окаймлены кружевом. Стоя перед зеркалом, она вынула из волос два серебряных гребня, которые удерживали французский узел на затылке, и ее волосы, подобно темному мерцающему водопаду, рассыпались по спине. Тара расчесала их, а затем перевязала голубой атласной лентой.

Когда Девайн осторожно постучал в дверь, она сидела на диване, лицом к нему, в непринужденной, расслабленной позе.

– Входите, Дон.

Девайн снял пиджак и рубашку. Поверх брюк был надет длинный, до щиколоток халат.

– Ну разве мы не выглядим по-домашнему – как настоящая супружеская пара, готовящаяся отойти ко сну? – заметила Тара.

Девайн смущенно рассмеялся:

– Вряд ли. Вы, миссис Пайк, не совсем подходите на роль средней американской домохозяйки.

– Входите, пожалуйста, и раскрывайте столик, – пригласила Тара. – У меня есть игральные карты.

У стены под окном стоял откидной столик. Девайн наклонился в узком пространстве между креслами, чтобы открыть задвижку, которая прочно удерживала столик, и случайно рукой коснулся ее бедра. Ощущение его крепких мускулов вызвало у Тары дрожь в ногах, которая поднялась до поясницы, вызвав желания, которые слишком долго дремали. Девайн выпрямился, и Тара увидела, что у него горит лицо и пульсируют вены на висках.

– Дон, садитесь рядом со мной.

– Я считаю, что мне лучше занять кресло напротив вас.

– Почему? – удивленно спросила Тара.

– Мы же собираемся начать игру, нам не следует заглядывать в карты друг друга.

Она изобразила смятение:

– Неужели вы думаете, что я буду мошенничать?

– Нет, – криво усмехнулся Девайн. – Но искушению поддался бы я. Вы знаете, старый карточный шулер Картье сказал: «Взгляд украдкой стоит двух прорезываний». *

– Забавно. Мы что, будем играть в вист?

– Вообще я предпочитаю покер, – ответил Девайн.

– Великолепно. Я тоже. А какие ставки? – спросила Тара.

Он удивился:

– Ставки? Неужели вы играете на деньги?

– А для чего же еще тогда играть?

– Что ж, тогда вы называйте ставки.

– Доллар за карту и два за последнюю, – предложила Тара.

Брови Девайна медленно поползли вверх.

– Это несколько высоковато для меня. Не забывайте, что я не Де Бирс.

Раздался стук в дверь, и проводник-негр заглянул в купе:

– В какое время стелить постель, господа?

– Мы дадим вам знать чуть позже. Да, пожалуйста, скажите официанту, чтобы поставил на лед бутылку шампанского и принес ее, когда она станет холодной, – попросила Тара.

– Да, мадам, – ответил проводник и бесшумно исчез.

– Шампанское? – переспросил Девайн. – После нескольких бокалов вина, что мы выпили в ресторане?

Тара подмигнула ему:

– Римляне перед тем, как начинались их оргии, говорили, что вино разрушает запреты.

– Самая высокая ставка, на которую я согласен, – пятьдесят центов за карту и доллар за последнюю.

– Решено, – согласилась Тара.

Она выиграла первую партию с перевесом в два очка. Две следующие игры взял Девайн, но Тара вернула утраченные было позиции, выиграв три партии подряд. Она сдавала карты уже для седьмой партии, когда проводник ловко вкатил в купе столик, на котором стояли шампанское в ведре со льдом и два бокала. Затем он откупорил бутылку и наполнил наполовину бокалы.

– За чудесные каникулы в Сан-Франциско! – произнесла Тара, и они чокнулись. Она быстро осушила свой бокал и протянула руку, чтобы взять бутылку.

– Не усердствуйте, моя милая. Мы ведь не хотим напиться, не так ли?