Знахарь

Он не покривил душой, сказав Чинскому, что ему не нужна свобода. Сейчас он не хотел ничего.

После многих лет одиночества среди чужих людей он нашел родственную душу и тут же потерял ее. Когда он познакомился с Марысей и почувствовал симпатию, которую она испытывала к нему, то понял, что эта девушка для него дороже всего на свете и он нашел, наконец, цель своей жизни!

Нет, он никогда не строил в отношении ее никаких планов. Подозрения Зони о его жениховстве казались ему смешными и глупыми. Просто ему хотелось, чтобы Марыся всегда была рядом с ним. Конечно, если бы она захотела стать его женой и он смог обеспечить ей спокойную жизнь, хоть какой-нибудь достаток, а также заботу и защиту от злых языков, то женился бы на ней. Но больше всего ему хотелось, чтобы она просто осталась при нем, пусть бы даже вышла замуж за Василька.

Тогда они жили бы вместе, никогда не расставаясь, и он ежедневно слышал бы ее звонкий голос, видел ее голубые глаза. Марыся согревала бы его старое сердце своей ласковой весенней улыбкой, и каждый день жизни был бы наполнен смыслом…

И вдруг рухнули все надежды. Антоний Косиба не считал, что Марыся найдет свое счастье, став настоящей знатной пани и обзаведясь богатым мужем. Он не любил богатства, хотя не знал почему, не верил в него. Не верил он и молодому Чинскому. В том, что этот барчук полюбил Марысю, не было ничего удивительного. Познакомившись с этой девушкой, никто не мог остаться к ней равнодушным. В Радолишках все молодые люди пытались ухаживать за нею. А то, что Чинский решил жениться на ней, – прихоть панича. Иным путем он не мог ее заполучить. Но сумеет ли, захочет ли принести ей счастье?.. Сможет ли понять, каким огромным сокровищем владеет, оценит ли это сокровище достойным образом, не погубит ли?..

Когда Марыся жила на мельнице, Антоний ни разу не вспоминал о Чинском. Он умышленно молчал, хотя видел глубокую печаль девушки, ее внутренние переживания. Не скрылось от его внимания и мучительное ожидание письма от Лешека. Проходили недели, письма все не было, и в глубине души Антоний радовался. «Потерпит голубка, – думал он, – и забудет. Так для нее будет лучше».

Но Чинскому Косиба не мог простить молчание и резко осуждал его. Ему казалось, что Лешек по возвращении случайно встретил Марысю, о которой давно забыл, и в нем ожил старый каприз. А сколько может продолжаться каприз таких шалопаев?..

Но не только эти опасения мучили Антония Косибу. Мучила знахаря и его собственная беда. Как он будет жить дальше и зачем?.. Марысе, став женой Чинского, не понадобится ни его опека, ни помощь. Она будет жить в другом обществе. «Я даже не смогу видеть ее», – думал он.

Чем больше он размышлял об этом, тем мрачнее становились его мысли: не хотелось жить, хлопотать об изменении приговора, возвращаться в пристройку на мельнице, где так красиво, счастливо и милосердно начинала складываться будущая жизнь, где каждая мелочь, каждый предмет напоминал о Марысе с того момента, когда он вырвал ее из когтей смерти…

– Была моей, только моей, а сейчас ее у меня отняли…

Целыми днями он безучастно сидел в углу камеры, равнодушно раздавая сокамерникам посыпавшиеся на него передачи с едой и табаком.

Так прошли праздничные дни.

После праздников Антония вызвали в канцелярию. Оказалось, пришел его новый защитник, адвокат Корчинский. Это был высокий и довольно полный, хотя еще молодой, брюнет с серьезным лицом и живым проницательным взглядом.

– Ну, пан Косиба, – он протянул руку в приветствии, – я ознакомился с вашим делом. Встречался с коллегой Маклаем, внимательно изучил судебные акты. Я не в восторге от процесса, проведенного первой инстанцией, и думаю, что мы еще поработаем. Если не выиграем дело полностью, хотя я уверен в успехе, то, во всяком случае, скостим срок до нескольких месяцев. Я предпринимал некоторые усилия, чтобы пана уже освободили…

– Это не имеет для меня значения. – пробормотал Косиба.

– Думаю, вы правы, тем более, что апелляционный суд назначен на первое февраля. Остался неполный месяц. Вряд ли стоит возиться с оформлением документов, чтобы вас выпустили под залог на столь короткий срок.

– Но у меня нет средств, чтобы внести залог…

– Пан Чинский хотел оплатить за вас.

– Ненужная забота. Я не нуждаюсь в помощи пана Чинского.

– Почему же?.. Он настроен весьма доброжелательно к вам. Собственно, это понятно, ведь вы спасли жизнь его невесте и, может быть, ему самому. Но вернемся к делу. Я уже собрал материал, которым воспользуюсь при защите. У меня мало времени, поэтому буду краток. Прежде всего, я попросил сделать рентгеновские снимки переломов у Лешека и его невесты. Показывал их многим врачам. Все сходятся в одном: операции, проведенные паном, сделаны не только правильно, но свидетельствуют об исключительных способностях пана. Что касается перелома основания черепа, то эта операция была сделана феноменально. Мне бы хотелось узнать, как и у кого вы этому научились?

Знахарь пожал плечами.

– Я не учился.

– Не скрывайте от меня этих сведений, пан Косиба, – как можно мягче сказал адвокат. – Если хотите, я сохраню их в тайне, но я должен знать. Возможно, вы работали санитаром в какой-нибудь больнице? А может, на войне?..

– Нет.

– Сколько времени вы уже лечите людей? Где вы жили до того, пока не поселились на мельнице под Радолишками?

– Раньше не лечил. Только там начал.

– Хм… Пан не убедит меня в том, что, не имея практики, он смог составить сломанные кости, примитивными инструментами произвести ампутацию и другие подобные операции.

– Я не хочу ни в чем убеждать пана адвоката.

– Своим недоверием вы затрудняете мне вашу защиту в суде.

– А разве я просил пана адвоката защищать меня? Мне не нужна защита. Адвокат с интересом посмотрел на него.

– Значит, вы хотите сидеть в тюрьме.

– Мне все равно, – мрачно ответил знахарь.

Адвокат возмутился:

– Зато мне не все равно. Я дал слово и пообещал другу, что вытащу отсюда пана, и я не упущу удобного случая. Не хотите говорить сами, я узнаю у других.

– Не стоит труда, – махнул рукой знахарь. Мне свобода не нужна, а другим до нее дела нет. Буду я в тюрьме или на свободе, никому от этого не прибудет.

– Глупости! Но даже если у вас есть основания рассуждать так, то в интересах справедливости…

– Справедливости нет, – прервал адвоката Косиба. – Почему вы думаете, что она есть?.. Откуда вам известно?..

Адвокат кивнул головой:

– Разумеется, я не говорю об абсолютной справедливости. Может быть, такая и существует, только в нашем сознании нет ни одного критерия, на основании которого можно судить о ее существовании. Я говорил об относительной, человеческой справедливости.

Знахарь рассмеялся:

– Нет никакой. Человеческая?.. Вы видите меня здесь, осужденного на три года. А абсолютная?.. Пан адвокат определенно не найдет критерия ее существования в сознании. Не в сознании ее нужно искать, а в совести. А если человек в этой совести найдет только обиду, оскорбления, если поймет, что вся его жизнь – унижения и боль, тогда где же та абсолютная справедливость? Это не наказание! Нет!.. Наказание приходит за преступление. Остается только обида! Ничем не заслуженная, горькая обида!

Глаза его горели, а толстые пальцы рук нервно сжимались. Адвокат какое-то время молчал, а потом неожиданно спросил:

– Какое у вас образование?

– У меня нет никакого.

– В ваших бумагах написано, что вы закончили два класса сельской школы в Калишском районе. Но говорите вы, как интеллигентный человек.

Знахарь встал.

– Жизнь подбрасывает человеку разные мысли. Я могу уйти?

– Сейчас, минуточку. Так вы не хотите поговорить со мной откровенно?

– Мне не о чем говорить.

– Как хотите. Я не могу вас заставить. Да, возможно, вам что-нибудь нужно?.. Теплое белье, может быть, книги?..

– Ничего мне не нужно, – подчеркнуто ответил знахарь, – я только хотел бы, чтобы меня оставили в покое.

Адвокат примирительно улыбнулся и протянул руку:

– Ну хорошо. До свидания, пан Косиба.

Когда сзади захлопнулись ворота тюрьмы, у адвоката Корчинского уже созрело решение: следовало поехать на мельницу, в Радолишки, в окольные деревни. разыскать свидетелей – бывших пациентов знахаря – и привезти их на суд. «При случае загляну на пару дней в Людвиково, – подумал он, – а из этого дела организую большой процесс и если не выиграю его, то грош мне цена».

Корчинский был молодым адвокатом, однако врожденные способности, трудолюбие, глубокие юридические знания и, естественно, связи давали возможность быстро продвигаться вперед; его амбиции не ограничивались местной известностью, честолюбие требовало, чтобы о нем говорили по всей стране.

Он согласился заняться делом Антония Косибы не только из дружбы с Лешеком Чинским – не последнюю роль играл и приличный гонорар. Но главным образом его очень заинтересовало само дело. Он почуял в нем такую эффектную фактуру, благодаря которой подобный процесс вызовет громкий резонанс. Победа на таком процессе приносит адвокату славу.

Приняв решение вести дело, Корчинский уже никогда ни перед чем не отступал, и на следующее же утро он выехал в Радолишки. Два дня прошли в разъездах по району, в подробных беседах с людьми, в сборе материалов. Поэтому ему пришлось сократить время пребывания у Чинских.

Приняли его в Людвикове с распростертыми объятиями. Гости после праздника уже разъехались, дома были только родители Чинские и Лешек с Марысей.

Корчинский подробно рассказал, что удалось ему собрать по делу знахаря, и потирал руки:

– Я становлюсь все сильней и сильней. Вот увидите, когда я выведу на огневой рубеж всю свою артиллерию и открою ураганный огонь, от обвинения камня на камне не останется. Этот Косиба – гениальный лекарь! Ни одного смертельного исхода, а вылеченных можно представить суду сотни человек. Из них почти половина, которые не только не платили ему за лечение, а еще от него получали помощь. Мотивы о наживе вообще отпадают. Но главный упор я намерен делать на его способности. Поэтому у меня появилась определенная мысль.

– А именно? – спросил Лешек.

– Все свидетели, а прежде всего ты и твоя невеста, должны приехать в город за день до процесса. Пока не знаю, примет ли суд мое предложение пригласить экспертов. У меня в запасе есть сильное средство, если не сказать решающее. Мне в голову пришла мысль, чтобы какой-нибудь известный хирург осмотрел перед процессом всех пациентов Косибы. Разумеется, это должна быть знаменитость, потому что, когда он предстанет перед судом как свидетель от защиты, суд будет вынужден признать его мнение компетентным. Это должна быть звезда хирургии.

Пани Чинская кивнула головой:

– Такой в Польше только один. Это профессор Добранецкий из Варшавы.

– Пани, вы угадали, – зааплодировал адвокат.

– Это не так трудно – засмеялся пан Чинский. – Труднее будет склонить Добранецкого к приезду в Вильно.

– Если все дело в гонораре, – вмешался Лешек, – то, прошу тебя, Вацек, не стесняйся.

– Ну, я надеюсь, что ему не на что будет жаловаться, – улыбнулся Корчинский, – но есть еще и другая возможность. Супруга Добранецкого – родственница моей жены. Постараемся как-нибудь решить все проблемы, ибо процесс должен быть выигран.

Марыся приветливо улыбнулась:

– Я так благодарна пану за энтузиазм и надежду. Вы не представляете, как сердечно я привязана к этому добрейшему на свете человеку, как я люблю его. Вы не можете даже вообразить, какое у него сердце.

– Этого я не знаю, но верю пани на слово. Зато своей интеллигентностью Косиба, признаюсь, удивил меня. Он разговаривал, как образованный человек, что как-то не соответствует его внешности, его незаконченной сельской школе, месту батрака на мельнице или знахарю.

– Вот видишь, – сказала Марыся, обращаясь к Лешеку.

– Да, да, – согласился Лешек. – Вацек, представь себе, что Марыся давно обратила на это внимание, а я даже провел опыт, который подтвердил наши предположения.

– И что же это был за опыт? – заинтересовался Корчинский.

– В сущности, довольно примитивный. Я начал разговаривать с ним, употребляя много слов, значение которых не может знать простой мужик или даже полуинтеллигент.

– Ну и?..

– Он все понимал. Более того, однажды он застал Марысю за чтением стихов Мюссе в оригинале. Так представь себе, он совершенно правильно прочел целую строфу.

– Могла бы поклясться, что он не только читал, но и понимал, – добавила Марыся.

Адвокат задумался.

– Да. Это, действительно, странно… Встречаются же такие самоучки. Этот факт тоже мог бы мне пригодиться, если бы Косиба захотел говорить.

– Как это?

– Он упорно молчит. Не захотел рассказывать мне ни о чем. Впал в какой-то пессимизм, мизантропию, черт знает что.

– Несчастный, – вздохнула Марыся. – Нас с Лешеком это тоже поразило, поэтому мы не решились его снова тревожить. Он принял нас очень холодно, почти безразлично, хотя это неудивительно, ведь он столько пережил…

– Это пройдет, когда Косиба окажется снова на свободе, – уверенно сказал Лешек.

– Я сделаю все, что в моих силах, – заверил адвокат.

– Вы такой добрый, – произнесла Марыся.

– Я?.. Добрый?.. Ну, что вы, пани! Здесь нет места для доброты. Во-первых, я сколачиваю на этом деле капитал…

– Ну, ну, – рассмеялся Лешек, – не преувеличивай…

– … А во-вторых, если я выиграю такой процесс, то приобрету еще большую популярность, еще лучшую репутацию и… больше денег.

– Фу, – поморщилась пани Чинская, – постыдились бы разыгрывать из себя карьериста.

– О, я не разыгрываю, я настоящий карьерист и не скрываю этого, скорее, наоборот: подчеркиваю каждый раз, как только представляется случай. Еще будучи студентом, я поклялся, что сделаю карьеру и теперь последовательно реализую свою клятву. У нас привыкли осуждать карьеристов. Превратили это понятие в оскорбление. А что такое делать карьеру? Это значит использовать все, чем наделила нас природа, окружающая среда, воспитание, образование, чтобы реализовать свои способности, знания, энергию, умение общаться с людьми. Кто не умеет использовать свои природные данные, тот их растрачивает, а значит, он расточитель и растяпа. Разумеется, есть непорядочные карьеристы, так же как непорядочные боксеры, применяющие в борьбе запрещенные приемы. Но это уже другой вопрос. Я, например, больше верю карьеристам, знаю, что в них никогда не обманусь, потому что у них есть амбиция, порыв, воля. Они работают для себя, а значит, и для дела, которому служат.

Он весело рассмеялся и добавил:

– Если бы я был диктатором, то на все чиновничьи должности посадил бы карьеристов.

Пан Чинский покачал головой:

– Ваше понимание этого вопроса, пан адвокат, мне показалось несколько упрощенным.

– Почему?

– Потому что у истинного карьериста стремление к осуществлению собственной карьеры иногда настолько сильно, что, оказавшись в конфликте с чувством долга, должно победить.

– Иногда? – подхватил адвокат. – Я согласен с вами, пан Чинский. Но разве не больше мы теряем из-за бездарности и лености разных недотеп и добровольных париев?.. Я думаю, что именно потому мы представляем собой государство бедных, что властвует у нас психология презрения ко всем тем, кто сам создает себе состояние или положение. Уважаем мы лишь тех, кто получает все без малейших усилий, то есть в наследство.

– Я вижу вы сторонник американского культа миллионеров.

– В Америке не все так глупо, – усмехнулся Корчинский.

Пани Элеонора, однако, прервала дискуссию, снова возвращаясь к делу знахаря. Потом пригласили к столу, а вечером Корчинский уехал на станцию.

– Он производит впечатление человека, который не умеет уступать дорогу, – высказала свое мнение пани Чинская после отъезда адвоката.

– О да! – подтвердил Лешек. – Поэтому у меня самые радужные надежды. Мне кажется, следует ускорить ремонт домика в саду, где поселится Косиба.

В домике уже целую неделю шел ремонт под заботливым наблюдением молодых, которым даже в голову не приходило, что их работа напрасна и будущее сложится совсем иначе, чем они запланировали.

ГЛАВА XIX

Небольшой зал апелляционного суда быстро заполнялся людьми странного вида. Кирпичного цвета кожухи мужиков из околиц Радолишек перемежались с элегантными шубами горожан. Процесс вызвал большой интерес не только в кругах юристов, где уже давно ходили волнующие слухи о сенсационной защите, подготовленной Корчинским, но и среди медиков, поскольку на нем должен был выступить в качестве свидетеля профессор доктор Добранецкий, известнейший польский хирург, пользующийся всеобщим признанием, уважением и славой.

Среди присутствующих в зале суда врачей было много бывших учеников известного профессора, и все с одинаковым интересом ожидали его заключения относительно практики знахарей. Если и удивлялись, то только тому, что профессор вызван в качестве свидетеля от защиты, а не обвинения, и это тоже обещало непредсказуемые повороты в деле Антония Косибы.

По выражению лица адвоката Корчинского можно было понять, что он приготовил немало сюрпризов. Веселый и оживленный, он сидел в расстегнутой тоге, засунув руки в карманы брюк, и разговаривал с коллегами. Рядом на столе громоздились стопки актов и записок, в которые он даже не заглядывал. Адвокат досконально изучил материалы следствия и имел детально проработанную линию защиты.

Он был абсолютно уверен в себе, особенно со вчерашнего дня. Вчера, ранним утром, он встретил на вокзале профессора Добранецкого и отвез его в одну из частных клиник, где его уже ждали бывшие пациенты знахаря Косибы. Почти целый день с незначительными перерывами профессор осматривал их, изучая рентгеновские снимки, и диктовал стенографистке свои заключения.

Адвокат Корчинский не забыл ничего, что могло бы помочь выиграть процесс. Он проследил, чтобы привезли всех необходимых ему свидетелей, основательно изучил судебные акты и сейчас спокойно ожидал начала процесса.

Ввели обвиняемого, который апатично занял свое место под охраной полицейского. Выражение лица Антония Косибы никак не сочеталось с настроением его защитника. Знахарь сидел, сгорбившись, опустив голову, и неподвижно всматривался в пол. Его борода еще больше поседела, лицо пожелтело, под глазами обозначились синие мешки. Он даже не посмотрел в зал, как бы не слыша доброжелательных, знакомых голосов, произносящих его имя. Хотя, может быть, действительно не слышал, потому что на вопрос, заданный ему защитником, он также не отреагировал. Только резки звук звонка и приказ полицейского встать разбудили Косибу. Он тяжело поднялся и снова сел, погрузившись в свои мысли.

В этом зале он был единственным человеком, которого совершенно не интересовал ход процесса и его результат.

Он автоматически отвечал на формальные вопросы, задаваемые с целью установления личности, затем снова погружался в состояние апатии.

«Если бы я был в составе присяжных, – подумал Корчинский, – то одного вида этого бедняги оказалось бы достаточно, чтобы снять с него обвинение».

Тем временем начался допрос свидетелей. Первым вызвали сержанта Земека. Отвечая на хитроумно поставленные вопросы прокурора, он должен был дать пояснения, сильно отягчающие вину знахаря. Косиба признался, что украл саквояж с инструментами, спрятал его, хранил несколько недель и отдал лишь при угрозе обыска.

В свою очередь с вопросами выступил защитник:

– Получал ли свидетель, как комендант участка в Радолишках, какие-нибудь жалобы от населения на Косибу?

– Нет, никаких.

– Считаете ли вы возможным засвидетельствовать нравственность обвиняемого до случая с пропажей инструментов?

– Конечно. Это был очень порядочный человек.

– Почему вы не арестовали Косибу, когда подтвердилась кража?

– Потому что, по моему мнению, он не сбежал бы. Достаточно было подписки о невыезде.

– Свидетель знал, что Антоний Косиба прибыл в ваш район относительно недавно и что на протяжении многих лет часто менял место жительства?

– Знал.

– И, несмотря на это, пан верил, что Косиба не нарушит обязательства?

– Да. И я не ошибся, он не сбежал.

– Спасибо. Больше вопросов нет.

Следующим свидетелем был доктор Павлицкий. Вначале он неохотно засвидетельствовал, что к своим предыдущим показаниям добавить ничего не может, однако под давлением прокурора начал отвечать:

– Я трижды был в избе, где жил осужденный.

– С какой целью?

– Первый раз, чтобы предостеречь его от ведения лечебной практики, не имея на это права, потом был вызван к нему после катастрофы и наконец для розыска украденных хирургических инструментов.

– Какие санитарные условия вы обнаружили в избе?

– Весьма плачевные. Одежда подсудимого была испачкана, руки донельзя грязные. Потолок покрыт паутиной. Я заметил, что горшки, в которых готовились травы, заросли толстым слоем грязи – вероятно, они служили одновременно для приготовления пищи – и оставляли такое впечатление, будто их никогда не мыли. Пол был завален мусором и разным старьем. В избе нечем было дышать.

– Где Косиба проводил операции?

– Именно в этой избе.

– Может ли пациенту в таких условиях угрожать заражение?

– Разумеется, и не только при серьезных операциях При любой, даже самой маленькой ранке, если в нее по падет грязь или пыль, возможно заражение крови или столбняк.

– Как ответил осужденный на предупреждение пана доктора?

– Проигнорировал целиком.

– Вы видели хирургические инструменты, которыми пользовался знахарь до операции?

– Видел. Их нельзя назвать хирургическими. Я видел обычные слесарные молотки, долота, щипцы и тому подобное. А еще обыкновенный кухонный нож и садовую пилку.

– В каком состоянии находились эти инструменты?

– Некоторые были покрыты ржавчиной. На одном из молотков виднелась запекшаяся кровь. Слышался запах керосина или бензина, которым пользовался осужденный, видимо, в качестве дезинфицирующего средства.

– Может ли использоваться керосин или бензин в качестве дезинфицирующего средства?

– Может, но в незначительной степени.

– Много ли знахарей практикует в районе Радолишек?

– Несколько человек работает в пригороде. Во всем районе их наберется, пожалуй, несколько десятков. Это настоящее бедствие.

– Чем пан доктор это объясняет?

– Невежеством людей.

– Смертность среди населения большая?

– Очень большая.

– У вас были вызовы туда, где смерть наступала в результате лечения знахарей?

– Довольно часто. В деле находится копия моей докладной записки, поданной властям, где указаны цифры. Я лично зафиксировал семьдесят два случая на протяжении двух лет. Во всем районе, согласно данным всех врачей, практика знахарей обрекла на смерть двести с лишним человек.

Затем к свидетелю обратился защитник:

– Пан доктор минуту назад сказал, что его довольно часто вызывают к жертвам лечения знахарей?

– Да.

– Сколько раз вы встречались с жертвами Антония Косибы?

– … Не припоминаю.

– Ах, так. Не припомнит ли пан доктор хотя бы один такой случай?

– Нет.

– Это странно. Косиба практиковал в непосредственной близости от Радолишек, работал в страшных санитарных условиях, пользовался при операциях самыми примитивными инструментами и, несмотря на это, пан доктор ни разу не слышал о смерти пациента по вине знахаря?.. А может, вы слышали?

– Нет, – после минутного замешательства ответил доктор.

– Чем вы это объясняете? У него была малая практика?

– Я не считал его пациентов.

– Вы ошибаетесь, пан доктор. Ваши показания в первой инстанции свидетельствуют, что вы считали. Прошу Высокий суд зачитать показания свидетеля. Том второй, страница тридцать третья, параграф первый.

– Это для дела несущественно, – поморщился председательствующий.

– Я хочу доказать, что Косиба принимал до двадцати пациентов в день, согласно показаниям доктора Павлицкого.

Зачитали указанный параграф, после чего защитник снова обратился к свидетелю:

– На вопрос прокурора вы ответили, что трижды были в избе Косибы, в том числе один раз по вызову?

– Да.

– Зачем вас вызывали?

– К двум тяжелораненым, пострадавшим в дорожном происшествии.

– Кто вас вызывал?

– Какой-то Войдыло. Как позднее стало известно, он был виновником катастрофы.

– А по чьей просьбе вас вызывали?

– Кажется, по просьбе Косибы.

– Вы не припомните, пан доктор, чем объяснял Косиба свой вызов?

– Конечно, помню. Там было двое раненых, и он твердил, что сам не справится.

– Умолял ли он пана доктора спасти раненую девушку?

– Да, но я считал ее состояние безнадежным и поэтому сделал только укол для поддержания работы сердца.

– Просил ли Косиба пана доктора разрешить ему воспользоваться хирургическими инструментами, чтобы сделать операцию пострадавшей?