Ва-банк!

Неужто один более-менее нормальный телефонный разговор означает перемирие? Нет уж, если сын хочет по-настоящему наладить отношения, ему еще придется изрядно потрудиться. Валентайн почувствовал, как внутри него словно что-то взорвалось, и дал себе волю:

– Дорогой мой сыночек, ты – кусок дерьма! А я-то, старый дурак, думал, ты изменился! Помнишь то дурацкое объявление, на которое ты вдохновил Мейбл? Так вот, придурок: Мейбл арестовали за почтовое мошенничество! Она сидит в камере предварительного заключения в Клируотере и не знает даже, к кому обратиться!

– Мейбл арестовали? – спросил Джерри. – Какой ужас!

Какой ужас? Ну и сволочь, на всех ему плевать!

– Ты еще не знаешь, что такое ужас! Ужас наступит, когда я позвоню в полицию и натравлю их на тебя! Ужас наступит, когда я перестану платить за тебя залоги каждый раз, когда тебя сажают в каталажку!

– Папа, да хватит уже! – взмолился Джерри. – Мы просто немного повеселились со старушкой, и только. Ты хоть понимаешь, что она немножко не в себе? Она же публикует эти объявления за свой собственный счет и все думает, что кому-то это смешно и интересно. Она дала мне свою визитную карточку: «Мейбл, Королева Прикола». Честное слово, не вру!

– Людям действительно интересно! – рявкнул Валентайн. – Мне интересно! И если она пенсионерка, это вовсе не значит, что она выжила из ума и никому не нужна! Так вот позволь мне сказать тебе кое-что: Мейбл нужна многим. Она порядочная, сильная, богобоязненная, и она умеет заставить человека улыбнуться. А вот ты, Джерри, ни одним из перечисленных качеств не обладаешь.

– Пап, прекрати.

– Из-за тебя пострадал мой друг, ты, маленький придурок.

– Извини. Я этого не хотел.

– Извинения не принимаются.

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что ты сам должен решить эту проблему.

– О чем ты?

Валентайн глянул на часы. На Восточном побережье девять вечера. Наверное, сегодня Джерри на самолет уже не успеет. Его просто выворачивало при мысли о том, что Мейбл придется провести в тюрьме ночь, но, похоже, выхода не было. Он сказал:

– Завтра утром ты должен вылететь в Клируотер и заплатить за Мейбл залог. А потом вы оба уедете из города. Отправитесь в круиз. Я подберу подходящий.

– Что? – возмущенно спросил сын. – А почему ты ей помочь не можешь? Она же твой друг, а не мой.

– Потому что это ты испортил ей жизнь, – прорычал Валентайн. – Это называется причиной и следствием. Ты испортил – ты и исправляй. Именно так устроен мир. И именно такие вечные недоросли, как ты, все в этом мире ломают и портят.

– Ну вот, теперь я уже виноват во всех мировых проблемах! – простонал Джерри.

– И не вздумай снова пытаться отвертеться! Сделаешь все, как я сказал.

– А то что?

Валентайн и подумать не успел – слова сами вылетели, теперь не вернешь:

– Или я больше никогда в жизни не буду с тобой разговаривать.

– Ты серьезно? – Джерри даже закашлялся.

Вот так это и случилось – Валентайн переступил ту воображаемую границу, которую они с Джерри прочертили много лет назад. Они воевали уже лет двадцать – с тех самых пор, как Джерри был подростком, – но старались всегда держаться в рамках правил. И сейчас он первым их нарушил.

– Да, – ответил Валентайн. – Серьезно.

– Господи… – выдохнул Джерри. – Хорошо, папа. Я сделаю, как ты говоришь, – после долгого молчания ответил он. – Ты победил.

Снова наступило молчание. И снова его нарушил сын.

– Я вылетаю ближайшим рейсом.

– Да уж, и постарайся не опоздать, – сказал отец.

Валентайн слонялся по номеру, не находя себе места. Наконец раздался стук в дверь. Валентайн глянул в глазок: в коридоре стоял Билл Хиггинс с большой картонной коробкой в руках.

Войдя в номер, Хиггинс воскликнул:

– Вот это да! И что, вся эта роскошь за счет Ника?

– Естественно!

Знаешь, как говорят? В этом городе полно всяческой халявы, только никто ее себе позволить не может. – И Хиггинс принялся выкладывать содержимое коробки на обеденный стол. – Я заехал к Лонго и собрал все вещественные доказательства. Но завтра я должен все это ему вернуть, так как дело еще не закрыто.

Хиггинс уселся и принялся сортировать вещдоки. Валентайну не сиделось: он никак не мог отойти после разговора с Джерри. Если сын не справится, это будет концом их отношений – он, Валентайн, сам так сказал. А ведь, несмотря на их бесконечные ссоры, Валентайн все-таки в глубине души надеялся, что когда-нибудь они придут к согласию и все наладится: сын есть сын, от этого никуда не денешься.

Хиггинс искоса глянул на него:

– У тебя все в порядке?

– Бывало и лучше, – признался Валентайн. – Ну, что там у нас?

– Обычное барахло. Единственная стоящая улика – записи разговоров.

Хиггинс извлек из коробки кассету и вставил в принесенный с собой магнитофон.

– Фонтэйн оставил запись на автоответчике Нолы. Мы проследили, откуда поступил звонок – из забегаловки «Братишка». То, что ты здесь услышишь, – это запись Нолиного звонка туда и ее довольно резкого разговора с барменом.

Хиггинс нажал на кнопку, и они услышали, как взволнованная Нола спрашивает у бармена о Фонтэйне.

– Судя по ее расспросам, она злится на Фонтэйна, – заметил Валентайн.

– Похоже, – согласился Хиггинс.

– А с самим барменом вы разговаривали?

– Да. Он сказал, что до прошлой недели Фонтэйн у них бывал регулярно.

– Вы проверяли бармена на детекторе лжи? Хиггинс потер отросшую за день щетину:

– Нет. А это неплохая идея, стоит попробовать.

– Не возражаешь, если я сначала с ним побеседую?

– Пожалуйста, но с одним условием: потом ты мне доложишь о результатах.

– Никто и никогда не мог упрекнуть меня в жадности, – ответил Валентайн.

– Отлично… Тогда, может, поделишься информацией о том, что случилось в доме Шерри Соломон?

У Валентайна сжалось сердце. Значит, Шерри позвонила и нажаловалась Лонго, а Лонго, в свою очередь, нажаловался Хиггинсу. Вопрос, кому поверят в полиции – бывшему полицейскому или продажной сучке и доносчице, – оставался открытым.

– Ничего особенного, – солгал он. – А почему ты спросил?

– Она сказала, что ты на нее набросился. Это правда?

– Я просто задавал ей вопросы.

– Больше к ней не суйся, а то Лонго порвет тебя на куски.

– Извини.

Они разложили остальные вещдоки: в основном обычный мусор – клочки бумаги, счета, листочки с наскоро накорябанными сообщениями. На самом дне коробки лежал дневник. Валентайн начал читать: Нола делала записи – пусть даже и состоящие из одного коротенького предложения – каждый день.

– Кто-нибудь над дневником работал? – спросил Валентайн.

– Один из детективов Лонго его просмотрел. Там есть семь записей, касающихся ее поездки в Мехико. То же, что она рассказывала и нам.

– Хочешь сказать, что она не врет?

– Об этом и улики говорят. А ты по-прежнему считаешь, что она виновна?

– Да, я своего мнения не изменил.

– Ну, тогда ты остался в явном меньшинстве.

– А я никогда к большинству не принадлежал.

Последний пакет был помечен большим вопросительным знаком. В нем лежали две вешалки, скрученные из толстой проволоки.

– Полицейские нашли это у нее в шкафу, – сообщил Хиггинс.

– Можно мне попробовать их распрямить?

– На здоровье.

Валентайн распрямил вешалки. Оба куска проволоки имели длину три фута, у обоих были сгибы на одном и том же месте, оба заканчивались крючками, похожими на рыболовные.

Крючки напоминали приспособления, которые угонщики используют, чтобы открывать автомобильные замки, но были предназначены для чего-то другого.

Валентайн держал проволоку вертикально, крючком вверх. Несколько раз поднял ее, опустил, покрутил из стороны в сторону, пытаясь представить, что можно такой штукой делать. Потом поднял проволоку повыше и повертел крючком высоко над головой – ну вот, один кусочек головоломки лег на свое место. Он с облегчением подумал: да, я прав, и Нола замешана по самые уши. Она ненавидела Ника до такой степени, что даже не сменила мерзкое ковровое покрытие в собственном доме, – чтобы оно постоянно напоминало ей о нем.

– И к какому выводу ты пришел? – спросил Хиггинс.

Валентайн снова скрутил из проволоки вешалки и протянул их другу:

– Боюсь, это мне не по зубам.

Телефонный звонок раздался спустя двадцать минут, когда Валентайн уже закрывал за Хиггинсом дверь.

– Зачем вы отравили собачку Шерри? – вместо приветствия заорал Ник.

– Я и не думал травить собачку Шерри, – сдержанно ответил Валентайн.

– Не пытайтесь обмануть обманщика, – прорычал Ник. – Это вредно для здоровья.

– Я просто отпихнул эту тварь ногой.

– Зачем?

– Шерри пыталась ее на меня натравить.

– С Шерри такое бывает, – согласился Ник, мгновенно остыв. – Особенно когда у нее дурное настроение.

– Как мило. Она переехала к вам?

– Да, поэтому я выехал, – ответил Ник. – Мы теперь с вами соседи.

Во время разговора Валентайн стоял у окна гостиной и наблюдал, как вулкан у входа в «Мираж» извергает в закатное небо очередной поток лавы. Поэтому – без всякой задней мысли – он и спросил:

– Вы перебрались в «Мираж»?

– К черту «Мираж», болван! – снова возопил Ник. – Я живу в соседнем номере, тысяча двести первом!

– Извините. А что случилось?

– Не ваше дело! – снова раздался вопль: одно из преимуществ того, кто платит деньги, перед тем, кому платят деньги, состоит в том, что можно в выражениях не стесняться. – Я позвонил узнать, как прошел день.

– Я начал с того, что… – приступил к отчету Валентайн.

– Не по телефону!

– Извините. Сейчас к вам зайду.

Номер Ника оказался не заперт, и Валентайн вошел без стука. Гостиная была обставлена в стиле славных психоделических семидесятых – стены выкрашены во все цвета радуги, мебель сплошь хром и стекло. Он прошел вперед по выложенному плиткой полу и уставился на телевизор – явно устаревшей модели. К телевизору была прикреплена латунная табличка: 4 мая 1972 года в этом номере останавливался сам Элвис Пресли, который прострелил этот самый телевизор. Почему – в табличке не говорилось.

Ник сидел за обеденным столом. Перед ним суетился врач, который обрабатывал рваную рану у него на руке. Врач достал из своего саквояжа шприц и, протирая плечо Ника смоченной в спирте ваткой, предупредил:

– Будет немножечко больно.

– Великолепно! – рявкнул Ник, когда игла вонзилась в его плоть. – Интересно, что за человек может пихнуть ногой маленькую собачонку?

– Человек, который не хочет, чтобы его покусали.

– Только убийцы-маньяки не любят животных, – проворчал Ник, вздрагивая, поскольку доктор принялся накладывать повязку.

– С моей стороны это была чистая самозащита.

– Я, например, люблю животных. Шерри сказала, что у нее есть собака, вот я и попросил, чтобы она ее взяла с собой. Псина вошла в дом, обнюхала мне ноги, а когда я наклонился погладить, этот маленький монстр на меня набросился, – пожаловался Ник.

– Вы позволили ей к вам переехать? – воскликнул Валентайн, пораженный такой отчаянной недальновидностью.

– Вовсе нет! Просто пригласил ее на секс и на ужин, – с невинным видом солгал Ник. – Я и моргнуть не успел, как на подъездной аллее появился фургон со всеми ее пожитками. Я было попытался поговорить с ней спокойно, но куда там! – Ник покачал головой. – Вот ведь бабы! Все ненормальные! Их ко мне словно магнитом притягивает.

– Следовательно, вам пришлось съехать.

– Временно. Если она завтра не уберется, ею займутся Жеребец и Кроха.

Доктор закончил бинтовать рану и принялся собирать саквояж. Ник достал из бумажника несколько сотенных:

– Док, вы и представить себе не можете, как я вам признателен. Вы меня спасли.

Доктор убрал деньги и протянул Нику флакончик с белыми пилюльками:

– Это антибиотик. Принимать три раза в день по одной таблетке в течение двух недель. И никакого алкоголя.

– Это уж обязательно. Спасибо, док.

Как только врач вышел, Ник швырнул флакончик в корзину для мусора.

– А теперь перейдем к делам по-настоящему важным. Вы отыскали какие-нибудь следы Нолы?

Валентайн дал ему подробный отчет о проделанной работе, опустив лишь рассказ о визите Хиггинса. Билл и так нарушил все правила, познакомив его с вещественными доказательствами, и Валентайн понимал, что, рассказав об этом Нику, скомпрометирует друга. Свой рассказ он закончил так:

– Понимаете, Ник, вам, должно быть, неприятно это слышать, но я считаю, что Фонтэйн намеревается снова объявиться в вашем казино, и Нола будет вместе с ним. Может, так сказать, и не физически, но без ее поддержки он не обойдется. Чем больше я над этим размышляю, тем больше у меня уверенности, что за веревочки дергает именно она. Шекспир говорил, что весь мир – театр, и мы с вами стали актерами в пьесе, придуманной Нолой.

Лицо Ника не выдавало никаких эмоций. Лишь пальцы его играли наполовину выкуренной дешевой сигарой, которая лежала на краешке мраморной пепельницы в форме сердца. Когда он поднес сигару ко рту, кончик ее магическим образом засветился.

– И все равно я хочу с ней встретиться.

– Я счел своим долгом предупредить вас, – сказал Валентайн.

– Хочу уладить дело полюбовно, понимаете? Расчистить, так сказать, дерьмо.

– Она может вам в глаза вцепиться.

– У вас потрясающе оптимистичный взгляд на мир!

Валентайн чуть было не послал его ко всем чертям: на сегодня с него достаточно и разговора с Джерри. На улице темнело, и «Мираж» зажег всю свою иллюминацию – здание сверкало словно огромная электрическая лампочка мощностью в тысячи ватт.

– Вы полагаете, Фонтэйн попробует грабануть нас завтра вечером, во время боя Холлифилда? – наконец спросил Ник.

Валентайн задумался над ответом. Во время боя в казино будет практически пусто – неудачный момент для такой затеи.

– Скорее всего нет, – ответил он.

– Хорошо. Я собирался идти смотреть бой с Шерри, но теперь у нее другие заботы, так что приглашаю вас.

Валентайн не знал, что сказать. С какой стати Ник предлагает ему билет, за которым гоняются в этом городе все? Потом до него наконец дошло: Ник прожил в Лас-Вегасе более тридцать лет, но так и не обзавелся друзьями. Валентайну вдруг стало искренне жаль этого не в меру пылкого дурачка.

– Спасибо, обязательно пойду, – пробормотал он.

– Если хотите, я попрошу посыльного доставить вам билет.

– Нет, – возразил Валентайн. – Мне приятно будет пойти с вами.

– Вы шутите!

– Да я серьезно.

– А вы увлекаетесь боксом?

Валентайн сказал, что он без ума от бокса. Ник похлопал по стоявшему рядом с ним креслу: присядьте, мол. И тут Валентайна словно молнией пронзило: он так и не позвонил Роксане! Он глянул на часы: уже около семи. Она наверняка дома, ждет его звонка и уже вся кипит!

Но Ник практически впихнул его в кресло.

– Ну садитесь же, садитесь! – скомандовал маленький грек. – Я расскажу вам совершенно невероятную историю про Мохаммеда Али. Не поверите!

21

Валентайн проворочался всю ночь – горькие мысли о том, что Мейбл в тюрьме, Роксана зла на него как черт, а отношения с Джерри близки к окончательному разрыву, не способствовали безмятежному сну. В три часа ночи, когда он в очередной раз обследовал взглядом потолок, его осенило: после смерти Лоис его всегдашние способности портить отношения с близкими расцвели еще более пышным цветом. Теперь, когда Лоис не стало, Валентайн стал еще большим пессимистом, чем прежде, и от этого страдал не только сам – он причинял боль и всем окружающим.

В шесть он поднялся окончательно, заказал в номер кофе и тосты из простого белого хлеба, затем взялся за телефон. На Восточном побережье было уже девять, и первым делом он дозвонился до капитана полиции Клируотера – надо сказать, без особого труда. К счастью, капитан помнил, что Валентайн помог им разобраться с шулерами, работавшими на круизном лайнере, и пообещал перевести Мейбл в отдельную камеру – сразу после утренней летучки. Как правило, полицейские не врут друг другу – в отличие от всех прочих представителей рода людского, и Валентайн, повесив трубку, чувствовал себя уже немного лучше.

Принесли завтрак. Валентайн жевал тост и наблюдал восход. День обещал быть таким же убийственно жарким. В квартале от «Акрополя», перед «Цезарем», обнаженные по пояс работяги заканчивали последние приготовления по установке шапито, в котором состоится вечерний бой. Он присутствовал на многих важных поединках, но не в Вегасе, где наверняка каждый из зрителей – за исключением него самого – имеет финансовый интерес: все делали ставки. Валентайн ставок не делал никогда в жизни и отнюдь не считал, что сегодня должен изменить своим принципам. Он все равно получит удовольствие.

Кофе несколько поднял ему настроение, и Валентайн принялся названивать сыну. Вчера он здорово на него наехал, и сейчас Джерри чувствует себя виноватым по всем статьям – хотя на самом деле Мейбл тоже не без греха. Время вложить меч в ножны и начать все сначала. Он был уверен, что Джерри тоже обрадуется такому повороту.

Вот только одна проблема: Валентайн не мог найти сына. В баре никто не отвечал, а сотовый был непрерывно занят. Валентайн немного переждал, затем снова набрал номер сотового телефона. На этот раз в трубке послышался сонный голос пуэрто-риканской подружки.

– Это Тони Валентайн. Мне нужен Джерри.

Он услышал, как трубка полетела на пол, затем до него донеслась брань. Наконец пышущая яростью Иоланда снова схватила трубку:

– Господи Иисусе! Да неужели мне нельзя хоть одну ночь спокойно выспаться? Сначала в дверь ломились какие-то типы, искали этого чертова Джерри, теперь вот папаша трезвонит! К вашему сведению, я работаю допоздна!

Валентайн пробормотал неловкие извинения и спросил:

– А вы работаете в каком-нибудь клубе?

– В клубе? Я что, по-вашему, стриптизерша?

Солнце уже лупило в окно прямой наводкой, и Валентайн прикрыл глаза ладонью.

– Нет, я просто думал, что вы официантка. У Джерри ведь есть бар, вот мне и пришло в голову, что вы с ним там познакомились.

– Значит, вы полагаете, что я живу на чаевые?

Он глубоко вздохнул:

– Я вовсе не хотел вас обидеть. Вас ведь зовут Иоланда, не так ли?

– Вот именно.

– Так чем вы занимаетесь, Иоланда?

– Я интерн в больнице «Бельвью».

На этот раз уже Валентайн чуть не выронил трубку. Придя в себя, он спросил:

– Так вы учитесь на врача?

– Совершенно верно, – ледяным тоном ответила она. – Нетрадиционное занятие для пуэрториканки, не правда ли?

– И этого я в виду не имел.

– Еще как имели, дорогой мой Тони. Только потому, что я из Пуэрто-Рико, вы предположили, что я из обслуги или того хуже. Джерри, когда мы с ним познакомились, тоже очень удивился. Чем здорово меня унизил.

– А я и не собирался вас унижать, – ответил Валентайн. – Просто я искренне удивился, что мой сын встречается с кем-то, кого не выгнали из начальной школы за неуспеваемость.

Иоланда еле сдержала смешок:

– Джерри предпочитает дурочек, да?

Валентайна так и подмывало ответить: «Нет, это они предпочитают его другим мужчинам», – но он благоразумно промолчал. И вообще, она начинала вызывать у него все большее уважение. Поэтому он ответил:

– За ним такое водится. Послушайте, вы сказали, что кто-то ломился к вам в дверь?

– Ну да.

– Вы их знаете?

– Никогда прежде не видела.

– Можете их описать?

– Еще бы. Здоровущие, итальянистого вида, около тридцати пяти лет. Один все время молчал, у второго шрам через всю щеку. Довольно неприятные типы.

– Они сказали, что им нужно?

– Да. Им был нужен Джерри.

Поскольку его сын был подпольным букмекером, он имел дело с самыми мерзкими людишками, и эти двое вполне могли оказаться его клиентами, а то и охотились за его клиентами. Но вполне возможно, их послал Сонни Фонтана.

– Что вы им сказали?

– Сказала, что Джерри на несколько дней уехал во Флориду, по крайней мере, по его словам. Они ушли, не скрывая разочарования.

Валентайн улыбнулся в трубку: – Спасибо, Иоланда.

Настроение у Валентайна стало лучше: мир определенно не так уж плох! Двадцать лет назад, когда проблемы с Джерри только начинались, они с Лоис решили сходить к семейному психологу. Там-то Валентайн и узнал о себе много нового и интересного. Взрослые дети алкоголиков, каким он, Валентайн, и являлся, подразделялись на четыре категории. Одни пытались скрыться, убежать от своих проблем, вторые становились отшельниками и одиночками, третьи отпускали злобные шуточки по поводу своих отцов или матерей. Он же относился к четвертой категории: ее представители изо всех сил старались улучшить окружающую действительность в тщетной надежде, что таким образом смогут залечить душевные раны. И дети таких родителей, как он выяснил, часто считали, что ими пренебрегают.

Поэтому он решил выкроить время для Джерри и узнать его получше. Даже несколько часов в неделю смогли сократить разрыв между ними. Они ходили на бейсбол, в кино, иногда просто подолгу гуляли по пляжу. И хотя отец и сын постоянно ссорились – и, наверное, будут ссориться, – в конце концов они всегда приходили к какому-то соглашению. Это была странная любовь, трудная любовь, но разве что-то в этом мире дается легко?

Поэтому Валентайн, узнав, что Джерри сдержал слово и отправился во Флориду спасать Мейбл, заметно повеселел.

Следующим этапом стало восстановление добрых отношений с Роксаной. В восемь утра Валентайн уже спускался вниз. Народу в казино было полно, до него доносились обрывки разговоров, веселые звонки, означавшие, что кто-то выиграл у очередного электронного автомата. А когда он шел мимо стола для крэпса, стикмен[35] как раз возгласил: «Победил одиннадцатый», – и сидевшие за столом разразились воплями – кто разочарования, кто победы.

Роксана выглядела почти приветливо. Ее длинные рыжие волосы были собраны в узел, отчего открытое ирландское личико казалось еще более привлекательным. Он положил обе ладони на конторку: интересно, сколько раз за день заезжие игроки обещали бросить ради нее работу, дом и семью и увезти ее куда-нибудь в тропический рай?

– Найдете ли вы в себе силы дать старой вонючке еще один шанс?

– Никогда, – холодно ответила она. – Отойдите, пожалуйста.

Через минуту он вернулся – с дюжиной белых роз.

– Как мило, – сказала она, нюхая цветы. – Но это все равно вас не извиняет. Почему вы не позвонили?

– Я только собирался, но тут на меня налетел Ник, и я никак не мог от него избавиться.

– Ах, так вы провели ночь с этим маленьким засранцем? – Она швырнула в него букет, промахнувшись всего на пару сантиметров. – Идите к черту!

Он собирал рассыпанные по полу цветы: как же получилось, что он прожил жизнь, так и не разобравшись в женских настроениях? Валентайн взглянул на Роксану: физиономия ее выглядела такой грозной, что он чуть было не сбежал от страха.

– Простите, – пробормотал он. – Я сделаю все, чтобы загладить свою вину.

Она занялась очередным посетителем, успев, однако, сказать:

– Ловлю вас на слове. А пока, до моего перерыва, сделайте хоть что-нибудь полезное.

– Непременно. Что именно?

Роксана достала из кармана пять долларов монетами и швырнула через прилавок:

– Сыграйте для меня на Одноруком Билли. Утром я так торопилась, что не успела.

– Вы играете на этом дурацком автомате? – не подумав, спросил он.

– Каждый дурацкий день, – ответила она.

Двадцать минут спустя они встретились в «Убежище Ника». Прежде сонный бар превратился в жужжащий улей – на небольшой сцене играл джаз, официантки в купальниках едва успевали разносить напитки. Валентайн приткнулся за первым же освободившимся столиком и заказал два кофе.

Теперь Роксана волосы распустила, и это был удачный прием: на нее таращились все мужчины в баре.

– Здравствуйте, – чопорно поприветствовала она проворно вскочившего Валентайна.

– Дайте мне вашу руку.

Роксана подчинилась, и он вложил ей в ладонь три вишенки, дольку апельсина и дольку лайма.

– Я сыграл на ваши деньги, и вот что мне выпало, – улыбнулся он и добавил: – Простите, я действительно очень хотел и собирался вам позвонить.

Она отхлебнула кофе:

– В конце концов я уснула возле телефона. Боялась, что с вами что-то случилось.

Валентайн потупился. Ему, видно, на роду написано обижать тех, кто ему дорог. Он нервно забарабанил пальцами по столу и, к немалому его удивлению, она накрыла его руку своей.

– Больше так не делайте, хорошо? – тихо попросила она.

– Обещаю.

Они сидели молча, слушая, как джаз играет «Нью-Йорк, Нью-Йорк»[36]. Эта вещь никогда не оставляла Валентайна равнодушным, кто бы и на чем бы ее ни исполнял. Легенда гласила, что Синатра на самом-то деле собирался назвать песню «Нью-Джерси, Нью-Джерси», но публика в Хобокене как-то раз его освистала, и он передумал. Какой элегантный способ мести!