Эскимо с Хоккайдо

Так вот почему Аки и Маки облачились в костюмы! Настала суббота. День поминовения Ёси.

Я искал щелочку, проулок, куда можно скрыться, но пути к отступлению не было. Подростки надвигались. Кто-то пел в мегафон, так громко изливая свою скорбь, что я почти не слышал, как скрежещут мои мозги.

И вот они настигли меня. Волна плакальщиков ударилась об меня, рассыпаясь во все стороны, первые ряды еще сумели меня обойти, но счастье длилось недолго. Девушка с зажмуренными глазами врезалась в меня, и я отлетел на обочину, столкнувшись с парнем в драной футболке «Сломлен внутри». Он отпихнул меня в сторону, я тщетно попытался устоять на ногах, задирая повыше папку «Общества Феникса», цепляясь за нее, точно за ивовую ветку над бурной рекой. Отпрыгнул влево, споткнулся о ноги костлявой девицы с глазищами Бетти Буп[143]. Она испуганно глянула на меня и начала падать. Я уронил папку.

Я успел ухватить девушку за рубашку и подтянуть ее, пока не затоптали. Едва она обрела равновесие, как меня стукнули сзади. Я повалился вперед, рухнул на тротуар, на лету собирая бумаги из папки, пытаясь хоть что-то сохранить, пока не все разлетелись.

Несколько рук ухватили меня за кожаную куртку, под мышки. Я почувствовал себя невесомым – меня подняли, поставили на ноги, я влился в процессию. Сопротивление бесполезно. Девушка рядом со мной взяла меня за руку. Она молча посмотрела мне в лицо, глаза ее были полны слез.

Я еще разок-другой не слишком активно попытался ускользнуть, но ничего не вышло. Слишком мощен был поток людей, слишком целеустремленны были эти люди. Что подростки ни делают – болтаются ли они, томясь скукой, на улице, играют ли в компьютерные игры, танцуют – всё они ухитряются исполнять со сверхчеловеческой энергией. Выражение скорби – не исключение.

Теперь я понял, куда попал. По мере приближения к храму Цукидзи Хонгандзи полиции все прибывало. Копы выстроились вдоль улицы, сложив руки за спиной и созерцая нас равнодушным взглядом, каким представители власти созерцают некриминальную деятельность. Над головой зажужжали телевизионные вертолеты. К стенам зданий жались фургоны «НХК»[144], «СкайТВ» и «Ти-би-эс». Спутниковые тарелки поднимались к небу на тонких металлических прутьях, похожих на шесты, к каким крепится тент балагана.

Изящная молодая женщина – я узнал ведущую ночных новостей, – стояла на крыше фургона и вела прямой репортаж. Настоящая красотка, что и неудивительно: нынче телеведущих крупных каналов вербуют из моделей. Вести краше не становятся, зато вестники хорошеют с каждым днем.

Когда мы пробирались сквозь строй репортеров, пение стихло. Ребятки разглядели операторов на крышах фургонов и на обочине, поняли, что попали в объективы камер. Повисло смущенное молчание. Воздух казался наэлектризованным, точно перед грозой.

Один хриплый голос вырвался из толпы. «Ёси», – вскрикнула девушка, и возглас оборвался слезами. Второй голос подхватил этот вскрик октавой выше: «Ёси!» Третий – октавой ниже: «Ёси!» Имя бежало по толпе. Тысячи голосов отзывались тихими «Ёси» – сначала лепет ручья, потом стремительная река, поток, приливная волна.

Репортеры уловили знак. Зажглись прожектора, замигали вспышки, защелкали затворы. Крик перешел в рыдания, рыдания – в горестный вой. Девушка рядом со мной испустила звонкий, раздирающий уши вопль. Парня справа, до тех пор стоически на все взиравшего, прорвало:

– Да здравствует Ёси! Ёси навсегда!

Лицо его сморщилось, он снова и снова выкрикивал одну и ту же фразу, все сильнее напрягая голос. Ему удалось заглушить товарищей, и камеры повернулись к нему.

– ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЁСИ!

– ЁСИ НАВСЕГДА!

К нему присоединился второй голос, третий, четвертый, пока вся толпа ребятишек не запела громоподобным голосом, способным снести здания, разрушить мостовую, сотрясти солнце и рассадить самое небо над головой. Телерепортеры подносили микрофоны к губам и свободной рукой прикрывали ухо, но вскоре отказались от попыток вести репортаж, позабыли, кажется, что они в эфире, и взирали на подростков в оцепенении, с ужасом и восторгом. Надвигающаяся процессия поглотила их, словно армия победителей, неодолимая, неостановимая мощь.

Наблюдая растерянность старших, я понял вдруг, как остро, отчаянно ребятишки нуждались в таком вот Ёси. Все факты, какие мне удалось выяснить, подтверждали, что по нему психушка плакала, но не это важно. Это – взгляд взрослого человека. А оглушительно орущая толпа подростков видела нечто иное.

Они видели человека, который не призывал их к ответственному поведению, не осуждал наркотики, уличные банды и добрачный секс. Не заставлял убирать свою комнату, усердно учиться и серьезно думать над своим будущим. Этот человек никогда не обличал их невежество и незрелость, не обзывал их бездельниками, никчемушниками, неудачниками. Он не попрекал их тем, что они не реализуют свой потенциал, не сравнивал с благовоспитанным отпрыском Мураками из соседнего двора. Он не считал их романы безобидной телячьей влюбленностью, их идеи – глупостями, их мечты – наивностью.

Им нужен был Ёси, им нужен был символ того, что жизнь не обязательно состоит – вовсе не состоит – только из домашних заданий, школ, вступительных экзаменов, корпоративных должностей, сносных браков, сыновнего и дочернего долга и разумных вложений средств. Им нужен был человек, воспринимающий подростков как просто людей, а не как очередное поколение потребителей «Пепси», рабочие ресурсы будущего или свидетельство деградации национальных идеалов.

И – не могу вполне сформулировать эту мысль – им, наверное, нужно было, чтобы Ёси умер.

Девушка возле меня посмотрела мне прямо в лицо как-то странно, словно прочла мои мысли. Она сжала мою руку и поманила наклониться ближе. Может, хотела поделиться скорбью, хотела, чтобы кто-то понял ее боль и утешил? Приложив ладонь к моему уху, она крикнула:

– Что с вашим носом?

Полиция закрыла ворота храма, чтобы плакальщики всё не разнесли, поэтому импровизированное святилище Ёси тянулось вдоль ограды. Ребята несли цветы, вешали фотографии в черных рамках и флаги. Они обнимались и плакали. Толпа рассеялась, обтекая территорию храма по периметру, и я отцепил от своей руки пальцы моей спутницы. По-моему, она даже не заметила. Я проложил себе путь через толпу и наконец оторвался от скорбящих.

Солнце уже заходило, когда я добрался до станции метро Цукидзи. Я спешил, как мог, однако ноги уже приноровились к похоронному ритму. Когда я добрался до станции, меня поразила тишина. На платформе я дожидался в одиночестве, тщетно прислушиваясь, всматриваясь в сумрачный тоннель. Казалось, поезд не придет никогда. Разумеется, в итоге он пришел, более того – он пришел вовремя. Я сел. Двери закрылись, и электричка устремилась в темноту.

24

– Пивка бы.

– Простите, пива не держим.

– А что есть?

– «Семь Ликов Блаженства».

– Давайте любой.

Я вернулся в трущобный Голден-Гай, к разваливающемуся на куски водопою «Последний клич». Вернулся в надежде услышать хорошие новости о Такэси, но одного взгляда на лицо бармена хватило, чтобы понять: новостей нет.

Я оглядел изрезанную поверхность деревянной стойки в поисках имени Такэси, а бармен тем временем помахал над стаканом бутылочками – в общей сложности семью. Что-то попадало в сосуд, что-то текло мимо.

Я полез в карман и достал смятые листки из брошюр «Общества Феникса» – все, что пережило марш в память Ёси. Разгладив один листок на стойке, я принялся читать.

Как это будет?

Люди, удостоенные статуса Провидцев, вносят материальный вкладе осуществление проекта, и криоконсервация гарантирует им место в будущем. Криоконсервация осуществляется охлаждением тела до – 196°С непосредственно после смерти, чтобы свести к минимуму повреждение тканей…

Чуть ниже я наткнулся на особо заинтересовавший меня пассаж:

По завершении процесса пациента помещают в специально оборудованную камеру криоконсервации в нашем суперсовременном Криотории, расположенном в отдаленном районе Хоккайдо, и тщательно следят за ним, пока реанимация не станет технически осуществимой.

Я вспомнил, как Сэцуко почти дословно повторила слова Дневного Менеджера: дескать, жизни человека сливаются друг с другом. Сразу после этого она выбежала из ресторана и унесла с собой удостоверение Ночного Портье, выданное «Обществом Феникса». Я отпил «Семи Блаженств» и выкопал из кармана еще один смятый листок. Смятый и даже разорванный, но уцелевшего текста хватило, чтобы объяснить, каким образом Ёси в бессознательном состоянии от передозировки сумел перебраться из отеля «Шарм» в жалкий лав-отель «Челси».

Прорыв в будущееЧасть II: Неотложная криоконсервация жизни.

Нам не всегда удается запланировать момент смерти. Но даже в случае внезапной смерти «Общество Феникса» имеет возможность осуществить криоконсервацию с минимальным ущербом для ишемических тканей.

Все члены «Общества Феникса» снабжаются медицинским удостоверением с телефонным номером команды «скорой помощи». Желающие могут также сделать нательную татуировку с логотипом «Общества Феникса», чтобы их могли опознать, если удостоверение потеряется или его не окажется под рукой. Специальная «горячая кнопка» предоставляется членам нашего «Союза Провидцев», и если кто-нибудь из них не сможет набрать номер телефона, он все равно будет иметь возможность известить нашу группу неотложной консервации.

В настоящее время машины «скорой помощи» «Общества Феникса» обслуживают Токио, Осаку, Нагою, Саппоро и Фукуоку. В каждой машине выезжает команда из четырех санитаров, обученных правилам перевоза на «скорой помощи». Получив срочный вызов, эти специалисты отправляются на место происшествия, забирают пациента и перевозят его по безопасному адресу, где можно осуществить процедуру криоконсервации.

Поскольку научные организации, подобные «Обществу Феникса», наталкиваются на невежество, предрассудки и страх, мы предпочитаем скрывать адреса, где осуществляются процедуры криоконсервации. Тем не менее вы можете быть уверены, что все они безукоризненно оборудованы по последнему слову техники.

Следует отметить, что, прежде чем мы сможем приступить к криоконсервации, смерть пациента должна быть зарегистрирована по существующим медицинским и юридическим правилам. К сожалению, это означает…

Последние слова пропали. Но я и не читая догадывался, что это означает. Сложив бумагу, я спрятал ее взадний карман, проглотил остаток «Семи Блаженств» и достал бумажник. Бармен меня остановил.

– У вашего друга есть счет, – сказал он.

Будь это в моей власти, в этот самый момент вошел бы мой друг Такэси. Он бы подсел ко мне, а я бы не сразу заметил. Я бы показал ему обрывки брошюр «Общества Феникса», а он бы рассказал, что нарыл в отеле «Шарм». Мы бы поели досыта, выпили допьяна, семижды семь умножая лики блаженства у стойки бара и изумляясь всей этой безумной истории. И лишь когда мы, шатаясь, выбрались бы из Голден-Гай, я бы повернулся к нему и спросил в упор, почему он в тот раз говорил, будто Сара и я созданы друг для друга.

Но это не в моей власти.

Такэси не вошел в этот момент. И в следующий, и потом. Я заказал еще два раза по «Семь Ликов» и выпил один, а второй оставил нетронутым на стойке. Тот же самый кот, что и в прошлый раз, сидел на своей жердочке и поглядывал на все происходящее.

– Вы близко знакомы с Такэси? – спросил я бармена.

– Довольно близко, – ответил он так, будто давно ожидал этого вопроса.

– Он ведь не такой человек, чтобы сбежать, задолжав кому-то деньги?

– Нет. Не думаю. Я бы сказал – он категорически не такой человек.

Я вынужден был согласиться. В соседней кабинке кто-то закончил свой рассказ взрывом ругательств, и слушатели расхохотались. Потом снова наступила тишина.

– Это вы обратились в полицию, верно? Вы меня опознали?

Бармен кивнул:

– Извините, что пришлось вовлечь полицейских. Но я волнуюсь за господина Такэси Исикаву. Он хороший человек. И единственный мой постоянный клиент. Вот уже много лет – единственный.

Мне стало еще хуже, и даже «Семь Ликов Блаженства» не помогли. Народ потихоньку расходился из Голден-Гай. Я глянул, что там делает кот, – а он тоже ушел. Последние глотки я растягивал, убеждая себя, что инспектор Арадзиро мог найти Такэси. Я придумывал немыслимые ситуации, даже внушал себе, что токийские полицейские свое дело знают. Я пытался уговорить себя: сейчас, сию минуту, инспектора обрабатывают Такэси. Может, лично «ОВОЛиП» среди них. Или Такэси сидит в пентхаузе в Эбису и его жена, министерство финансов, последними словами ругает его за то, что сбежал от долгов. Однако с тем же успехом я мог бы пожелать, чтобы Ночной Портье не умер в моем номере, чтобы я не взялся за статью о пси, чтобы я не позвонил Такэси, не наткнулся на «Мощный аккорд Японии». Столько всего – раз начав переделывать прошлое, на чем бы я остановился?

– Значит, вы с Такэси – друзья?

– Он мне нравится, – ответил бармен. – Редкий человек.

– Мне он тоже нравился, – тихо отозвался я.

Лунообразное лицо бармена чуть заметно дрогнуло. Такой парень должен был обратить внимание и на грамматическую поправку и на ее смысл. Я снова полез за деньгами.

– Счет… – начал было он.

– Прошу вас. Я уплачу.

Он пристально поглядел на меня, и я ответил ему таким же пристальным взглядом, а сам выкладывал купюру за купюрой все содержимое бумажника. Форму лица бармен поменять не мог, но веки его отяжелели. Когда пачка денег почти сравнялась высотой с рюмкой, бармен запротестовал, но я жестом остановил его. Он знал. Мы оба знали: Такэси не вернется в «Последний клич».

Мне оставалось одно только дело в Токио. Выходя из проулка, я попрощался с Голден-Гай. Я всегда прощаюсь. Кто знает – приедешь, а его уже нет.

Сибуя ночью так красива, что я чуть не позабыл мрачное дело, приведшее меня в этот район. У самого выхода со станции я окунулся в сверкающий мир, чистый, лучезарный, непрошибаемо оптимистичный. Над статуей Хатико, где поджидали друг друга по-зимнему одетые люди, протянулись гирлянды новогодних огоньков. Люди явно радовались тому, что пришли сюда, радовались, что живы, что они – люди.

На гигантском видеоэкране напротив станции красотка Юки Ёмада исполняла искаженную до неузнаваемости версию «Деда Мороза». Юки – не человек, а виртуальный кумир, видео-образ, порожденный компьютерными технологиями. Нестареющая красотка, не толстеет, не теряет голос перед ответственным выступлением, не диктует менеджерам свои условия. И уж тем более не принимает наркотики, не пытается разорвать контракт с фирмой, не говоря уж о том, что ее никто не убьет. Прибавьте к этому, что и денег ей не причитается. Дельцы от шоу-бизнеса надеялись, что Юки воплощает будущее музыки и, учитывая хаос, вызванный смертью Ёси, трудно упрекнуть их за такие мечты.

В считаные минуты я мог бы добраться до лав-отеля «Челси», второго отеля, где Ёси побывал в ту роковую ночь, где, как я теперь понимал, он и умер. Но не лав-отель был целью моего пути. Я прошел по Бунка-мура-дори, мимо здания 109, и вошел на подземную парковку. Поднялся по лестнице, досчитав до седьмого этажа, а потом подлинному коридору с приглушенным освещением – до «Взлетной Полосы Талантов Продакшнз».

Стеклянная дверь отворилась, и я вошел в темную комнату, прикидывая: если Санты не окажется на месте – подожду, делать нечего. Очень уж много вопросов требовалось ему задать, в том числе – узнать, где та камера, ключ от которой отдала мне Ольга. Как я ни ломал голову, так и не вспомнил песню, которую играли в тот вечер в «Дикой клубнике», а прежде чем я уеду из Токио, мне требовалось непременно узнать, что в камере, и тогда, может быть, удастся, благодаря нелепому и дикому наитию, связать все события воедино.

Но ждать Санту не пришлось. Он заранее явился в свой импровизированный кабинет и уселся в кресло перед окном. Я остановился футах в шести от него.

– Неплохой вид, а? – заговорил я. – Понятно, почему вы так цеплялись за это место, хоть оно вам и не по карману. Вы бы на все пошли, чтобы сохранить свой маленький бизнес. Вот почему вы согласились убить Ёси, да? Кидзугути предложил вам столько, что можно было оставить торговлю наркотиками и по-настоящему вернуться в шоу-бизнес. Попробовать запустить «Хамских Тигров». Но план не сработал.

Санта не отвечал, но ведь я пока не задавал вопросов. Я сделал шаг вперед, а он так и сидел в кресле, застыл, боялся даже пальцем шевельнуть.

– Вы отвезли Ёси в отель «Шарм» и оставили там наедине с его драгоценным героином. Однако на обратном пути в «Краденого котенка» вы получили от Кидзу-гути новый приказ: он отменил прежний план, велел предотвратить убийство. Тогда вы позвонили в службу спасения и сообщили о передозировке. Теперь вы изо всех сил пытались спасти того, кого только что пытались убить. Но Ёси уже не было в отеле «Шарм». Он оказался на другом краю города, в лав-отеле «Челси». Потерпите минутку, я вам расскажу, как это случилось, но сперва давайте с остальным разберемся. Поправьте меня, если я в чем-то ошибусь.

Санта по-прежнему держал язык за зубами. Я набрал в грудь побольше воздуха, мысленно перебрал все факты, прежде чем их выложить. Я чувствовал, что слишком много болтаю, но какая разница? Выпивка ли тому виной, или пустой желудок, или все, что обрушилось на меня с тех пор, как я приземлился в Токио, с тех пор, как меня отправили в принудительный отпуск, с начала времен? Мне было плевать, что там Санта знает и чего не знает. Плевать, даже если сейчас он развернется в кресле и направит мне в грудь револьвер. Плевать, если нажмет на курок. Ничто меня не остановит.

– Когда вы облажались с убийство Ёси, Кидзугути отказался платить. Нужно было добывать деньги както иначе. Откуда-то вам стало известно, что Ёси надул «Сэппуку» и не отослал им демоверсию. Вы сообразили, что потому-то Кидзугути и передумал его убивать, и вы решили: если удастся найти пропавшие записи прежде, чем они окажутся в «Сэппуку», вы снова в деле. Вы и ваш диджей Това окажетесь… а где же ваш Това?

Санта не отвечал, и только тут до меня дошло, какой я идиот. Меня так очаровал собственный умный голос, разъясняющий бездарное и бессмысленное убийство, что я до сих пор не заметил другого убийства. Обойдя кресло, я убедился в том, что должен был понять сразу, как только вошел в комнату и не застал Санту на ногах – живой Санта бегал бы по кабинету, непрерывно болтая сам с собой.

Хидзимэ «Санта» Сампо больше не будет болтать. Кто-то об этом позаботился. Глаза толстяка закатились, грудь красного свитера окрасилась другим оттенком красного – темнее и страшнее. Раскрытый рот запекся кровью. На полу у ног Санты лежал маленький, скомканный кусок почерневшего мяса. Я не сразу догадался, что это такое.

Подавляя рвотный позыв, спотыкаясь, я бежал прочь из офиса Санты, вниз по ступенькам, через гараж и на улицу. В этих местах спотыкаться не рекомендуется, тротуар качался из стороны в сторону, люди неслись о всех направлениях, тошнотворное коловращение волос и кожи, зубов и языков. Языки лизали губы, языки подпирали изнутри щеки, языки перекатывали во рту резинку, языки вопили, языки болтали, миллионы зыков, все говорили одновременно, все хотели быть услышаны. Языки говорили столько слов, слова сливались воедино, накладывались друг на друга, разрывались, превращались в бессмысленные звуки: помидор слесарь секс вешался вершина четверг дружок посудомойка распродажа история кошка фуясу акэдо мацугэ ясуи кокиороситэ якимоти гакувари пансутотёбо гутимотэмотэанатаносиндзинрукэкконситайяйгантавагототаваготосаннансимаидэтёдзёноатасидакэгамадэурэнокоринаноёимотогаватасинофукуоёкумудандэкитэикунодэараматаатарасиифукуокаттанотоатэкосуттэяттаанофуфуваисакаигатаэнаикарэнитаисурукимотивасуккарисаматэсиматаайцуноканодзёкаоватинкусядакэдосэйкакуватотэмоиикодэкаваииндадзибуннодэппагасоннанииянарахайсядэкёсэйсурэабаииноникарэвадзибунгасаботтэбакариитакусэниракудаисасэтагакконисакаура миоскитэхокоситафусигифусигифусигифусиги…

Я успел только завернуть за угол, и меня вырвало.

Когда приступ закончился, я выпрямился и понемногу окружающий пейзаж вновь обрел отчетливые очертания. Я глубоко вдохнул, чтобы прийти в себя. Огни все мелькали, громкоговорители орали, люди проносились мимо, отворачиваясь от меня, притворяясь, будто не видят ни меня, потного и бледного, ни произведенного мной безобразия. И каким-то образом даже сейчас Сибуя оставалась прекрасной.

ТРЕТИЙ КУПЛЕТ (совпадает с первым)

Кошачья мята – наркотик для киски

Один вдох, второй вдох —

Взлетел на облаке сна

Сёнэн Нож («Мятный сон»)

25

Проходка за кулисы с тура «Молот Вестготов» 1986 года болталась на шоферской рации. Грузовик мчался по шоссе к северу от Саппоро. Я проехал с Кэндзи около пятнадцати миль, но слух у меня до сих пор не приспособился.

– Вижу, вы стоите там в футболке «Мерцбоу», задницу отмораживаете, и говорю себе: какого хрена, Кэндзи? Подвези человека! – Посмеиваясь, Кэндзи пихнул меня в плечо. Здоровенный медведь с широкими сутулыми плечами. Судя по густой трехдневной щетине, в жилах его текла кровь айну.

Хорошо, что он мне встретился. Я приземлился в аэропорту Саппоро безо всякого багажа, не считая похмелья, на спине кожаная курточка, а в кармане – десять тысяч йен и три мятые листовки «Общества Феникса». Я не собирался арендовать машину и оставлять за собой бумажный след, но кто бы предсказал, что наследство Ёси, футболка «Мерцбоу», спасет меня от ледяной гибели на обочине. Еще несколько минут – и я бы выглядел в точности как Джек Николсон в финале «Сияния»[145].

Дорога шла в гору, мы с Кэндзи обсуждали лучших металлистов всех времен и народов. Разговор в основном вел Кэндзи, рассказывал, что был настоящий гарибэн[146], пока не услышал выступление какой-то местной группы. С того дня он перестал быть правильным парнем, а два года спустя бросил школу и сел за баранку.

– Ем, когда хочу, ношу, что хочу, слушаю любимую музыку – жизнь прекрасна! – рассуждал он. – И вот еще что, друг. Я имел баб отсюда до Кагосимы и на всех промежуточных стоянках. На каждой стоянке отсюда и дотуда.

Пока он болтал, взошло солнце, но я почти не слушал. Между небом и землей постепенно проступал горизонт. Определились очертания гор. Появились новые детали – тут дерево, там валун, на склонах гор стал лучше виден снег. В утреннем свете – идеально выписанная гора, будто на открытке «Восход солнца».

Разговор постепенно сникал, провалился в молчание, как день проваливается в ночь. Мили оставались за спиной, и часы тоже. Дорога карабкалась в гору, а я все сидел в грузовике, и ни одной мысли в голове.

На горизонте вечерело. Линия между небом и землей вновь начала размываться. Меня загипнотизировал танец снежинок, летевших через дорогу, змейками вившихся в свете фар. Так бы и смотрел вечность. Поинтереснее лампы «Лава».

В темноте мы добрались до города Ничто на шоссе посреди Нигде, то бишь Хоккайдо. Я попросил Кэндзи притормозить.

– Здесь выходите? – спросил он удивленно и озабоченно. – Что тут есть, кроме снежных заносов да пары мужиков?

– Еще кошки, – сказал я и предложил водителю денег, но он отказался. Мы пожелали друг другу удачи и всего такого, а потом он захлопнул дверь кабины и поехал дальше по крутому шоссе в горы.

Я повернулся и пошел по дороге в сторону от шоссе. Щеки тут же закаменели, ноздри слиплись. Нос распух и стал вдвое больше прежнего – надо полагать, оттого ему и вдвое холоднее. Но я упорно шагал вперед, к огням отеля «Кис-Кис», мягко мерцавшим на дальнем краю долины.

ЗАКРЫТО НА ЗИМУ.СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА И СЧАСТЛИВОГО НОВОГО ГОДА ВАМ.УВИДИМСЯ ВЕСНОЙ!!

Вывеска на двери была написана жизнерадостным почерком Дневного Менеджера. За дверью кошка лапой била по стеклу, разевая пасть в беззвучном «мяу». Я прижался к стеклу лицом и заглянул внутрь.

Кое-где горел свет, но никого ие было на месте.

Прежде чем пуститься вокруг здания в поисках другого входа, я на всякий случай толкнул дверь. Она нехотя подалась, и я вошел в отель «Кис-Кис».

Холл вонял, как давно не чищенный кошачий туалет. Не успел я войти, пятеро или шестеро котят подкатились к моим ногам, вопя, словно родная мамочка вернулась. Когда глаза приспособились к скудному освещению, я увидел, что кошки повсюду. Одни съежились по углам, поникли усталыми тенями, сливаясь с темнотой, другие атаковали искусственные цветы в горшках, третьи развалились и дрыхли на дорогой мебели. Одна кошка прыгнула под кресло, вторая вылетела из-под кресла. Либер и Штоллер точили когти о две колонны возле стойки регистратора, не обращая внимания на трех котят, которые дрались на мраморном полу у самых их лап.

Полномасштабный кошачий дурдом. Пройти по вестибюлю, не наступив на котенка, – все равно что проехать на велосипеде по горам Камбоджи, не налетев на мину. Котята сбивались бандами по трое и четверо и набрасывались на мои ботинки. Я начал понимать, каково приходилось Годзилле.