
Алиса в Хуливуде
Последнее предположение было ошибочным, однако Свистун виновато улыбнулся, как будто Кортес и впрямь припер его к стенке.
– У тебя и без того есть клиентка, – сказал Кортес. – Вот и занимайся ею. Хорошенько охраняй Нелли. А если тебе это не по вкусу, только свистни, и я тебя подменю.
– Для этого тебе придется уйти в отставку. Кортес ухмыльнулся, на этот раз – вполне дружелюбно.
– Что ж, и это можно устроить.
– Вот и отлично, – сказал Свистун и замолчал. Ему только что посоветовали не лезть в чужое дело. Это было, конечно, неприятно. Зато теперь в разговоре намечалась приятная перемена.
– Ты хоть понимаешь, Свистун, о чем я тебе толкую? Если тебе нужно что-нибудь узнать о любом деле, которое я веду, спроси у меня – и я сам тебе расскажу все, что можно. Но не суетись вокруг фигурантов, не получив на то предварительного разрешения.
– Вот и отлично, – повторил Свистун.
Он проводил взглядом покинувшего кофейню Кортеса. Уже выйдя на улицу, тот обернулся и помахал рукой – сперва Свистуну, потом Нелли.
Свистун вернулся за столик.
– Хочу попросить вас об одном одолжении, – сказал он Боско и Канаану.
– В чем дело? – спросил Канаан.
– О точно таком же, что и вчера.
– Что вы меня постоянно бросаете на этих людей! – возмутилась Нелли. – Можно подумать, будто вам не терпится от меня избавиться. У меня что, изо рта плохо пахнет?
– Все дело в том, что…
– … что вы не успели закончить вчерашнее, – сказала она за него. – Хотя я понятия не имею, чем именно вы занимаетесь.
– Совершенно верно.
– Ладно, мальчики. – Она оперлась ладонями на стол, посмотрела прямо в глаза сперва Канаану, потом Боско. – Так чем займемся сегодня?
– Я могу почитать вам «Алису», – сказал Боско.
Свистун знал, что служителя морга зовут Чарли Чикерингом. Друзьями они не были, но Чарли никогда не отказывался заработать лишний доллар.
Глазные линзы у него были похожи на донца бутылок из-под кока-колы, на зубах он носил серебряную пластинку. Когда Свистун подошел к его столу, он пил лимонад из горлышка.
– Тебя повысили по службе? – спросил Свистун.
– А в чем дело?
– Раз ты на работе.
– Это не повышение, а всего лишь дополнительные обязанности.
– И дополнительный шанс получить пару баксов со стороны.
– Не понял?
– К тебе чаще обращаются за информацией.
– А ты что, прибыл сюда за информацией?
– Мне нужно разобраться с результатами вскрытия одной проститутки, умершей от побоев лет шесть-семь назад.
– Шутишь? Такое досье наверняка давно уничтожили.
– Даже если речь идет о нераскрытом убийстве?
– Если так, то оно, не исключено, хранится в архиве.
– Что тебе мешает проверить?
– Архив в подвале.
– Ну, так пойдем туда вместе, если ты боишься темноты.
– Да нет, я хочу сказать, на это потребуется определенное время, а мне не положено уходить далеко от этого стола.
– В такое время дня трупы едва ли начнут поступать сюда пачками, правда?
– Правила есть правила, сам понимаешь.
– Однако отлить ты же ходишь. Тем более если пьешь столько лимонаду.
– Знал бы ты, сколько он теперь стоит! Свистун выложил на стол пятерку.
– Видать, придется переходить на минеральную воду.
Свистун добавил еще пятерку.
– Я ведь о многом и не прошу.
– Ну ладно, чего не сделаешь ради старого приятеля!
Чарли наконец поднялся с места. Забрал обе пятерки, вчетверо сложил их и сунул в задний карман.
Они прошли на подвальный уровень. В картотечных ящиках здесь хранилось великое множество документов.
– А почему бы не пропустить все это через компьютер? – спросил Свистун.
– Через компьютер мы пропускаем только свежую информацию. А здесь самое настоящее царство мертвых.
– Но ведь должна иметься какая-то рубрикация.
– Это да. Все распределено по годам поступления.
– Ради Бога, Чарли. Прояви хоть какую-нибудь инициативу. За десять-то долларов, – сказал Свистун. – Или прикажешь мне самому разгребать все эти кучи?
Чарли прошелся вдоль картотечных шкафов, на ходу включая то там, то здесь электричество. Это были голые лампочки, подвешенные на фиксируемых шнурах. Меж тем Чарли все глубже и глубже зарывался в бумажные отвалы.
– Ладно. Вот восемьдесят первый год. Так на какое имя нам искать, а, Свистун?
– На букву «Б». „Ботфорты». Ее уличная кличка была Ботфорты.
– Это нам здорово поможет, – саркастически заметил Чарли.
– Наверняка есть особая индексация и по кличкам.
– Не наверняка, а частично. Но если у нас нет другого выбора…
– Что значит частично? Не всегда?
– Ну хорошо. Почти всегда.
– Не нагнетай ситуацию. Чарли проверил указатель.
– Никаких Ботфортов.
– Посмотри на Мать Фелиции.
Чарли так и сделал. В воздух поднялось изрядное облачко пыли. Свистун достал носовой платок и обтер лицо.
– Ничего нет, – сказал Чарли.
– Посмотрим восьмидесятый.
В указателе на восьмидесятый год они ее обнаружили.
– Коннорс, – сказал Чарли. – Ее фамилия Коннорс. Ах ты, дьявол.
– А в чем дело?
– Этот ящик в самом низу. Придется убрать шесть штук, прежде чем мы до него доберемся.
– Если упадешь в обморок от усталости, я проделаю тебе искусственное дыхание рот в рот, – сказал Свистун.
Чарли отошел и вернулся со стремянкой. Взобрался на самый верх и принялся по одному спускать ящики. В конце концов они добрались до того, в котором хранилось досье на Мать Фелиции, или Ботфорты.
Отыскать само досье оказалось уже совсем просто.
Свистун узнал, что Алиса Коннорс, она же Ботфорты, она же Мать Фелиции, умерла в центральном приемном покое службы «скорой помощи», не оставив домашнего адреса. Ей не было и сорока, хотя судебно-медицинский эксперт сделал приписку, согласно которой состояние внутренних органов и тела соответствовало шестидесятилетнему возрасту. Причиной смерти был назван разрыв селезенки. Последняя страница досье содержала загадочную для Свистуна пометку округлой формы.
– Что это значит, Чарли?
– Это значит, что копии отосланы в суд, в службу розыска пропавших без вести, окружному прокурору и в отдел по расследованию убийств. И еще в фонд имущества, вместе со всеми ее вещами.
– Но у нее были две дочери. Разве вещи не должны были передать им?
– Если у нее обнаружили наличные деньги, то их отдали. А при нераскрытом убийстве все остальное складируется на хранение.
– А как тебе кажется, теперь, по прошествии семи лет, убийцу еще ищут?
– Нет, не думаю. Но дело, как видишь, по-прежнему не закрыто.
– Спасибо, – сказал Свистун и поскорее отправился на выход из царства мертвых.
– Эй, – крикнул ему вдогонку Чарли. – А ты не хочешь помочь мне забросить эти ящики на место?
Свистун не сбавил шага.
– Большое спасибо, Свистун. Рад был услужить. Больше сюда не показывайся.
Твелвтрис страшился многого. Очутиться на старости лет без гроша в кармане. Заразиться СПИДом от какой-нибудь девки, путавшейся до него с бисексуалом. Умереть на группняке в объятиях и под хохот двух голых баб. Свалиться с яхты и утонуть, пока резвящиеся вокруг детишки будут смеяться, полагая, что дядя забавляется. Поскользнуться на использованном презервативе и сломать себе шею. Задохнуться, подавившись куском мяса. Но сильнее всего его пугала перспектива очнуться после глубокого, как сама смерть, послеобеденного сна и обнаружить, что, кроме него, во всем городе не осталось ни единой живой души.
Именно нечто подобное он и ощутил сейчас, окинув взором пустынное ложе. Даже Милли Босуэлл сгодилась бы, мрачно подумал он.
А ведь было время, когда он старательно изучал ее рыхлое тело.
Прошла всего пара месяцев с тех пор, как ему удалось вырваться из вонючего болота придорожных гостиниц и задрипанных ночных клубов. Он последовательно принял участие в целой серии ток-шоу: сперва с Дугласом (а ведь ты и сам вполне можешь повторить судьбу этого ублюдка!), потом с Гриффином и с Карсоном, начал выступать в еженедельном шоу на местном телевидении и в ежедневном тоже – но только по будням и в дневное время. И почувствовал себя готовым вступить в Большую Игру. Поучаствовать в еженедельном варьете. Или, лучше того, в полуночной развлекательной программе.
Он задумался над тем, как и с чьей помощью этого добиться. У кого ключ от шкафов, наполненных телами списанных в тираж телезвезд. Начал наводить справки и выяснил, что все пути ведут к Железной Бляди, то есть к Милли Босуэлл. Вот он и занялся тем, чем следовало, а именно оттрахал ее вдоль и поперек. Ну, и что в том, собственно говоря, плохого? В армии и в кочевой жизни ему приходилось вытворять и похлестче. Да что там, долгие годы он трахал кого ни попадя, из ночи в ночь. В сельской глуши, в захолустных городках, в злачных заведениях, кишащих педерастами, бисексуалами, нейтралами и существами, которым и названия-то подыскать было нельзя. Созданиями вроде этой злосчастной бабы по кличке Ботфорты.
Он стремительно сел, словно в зад ему воткнули шило. К нему вернулись воспоминания о кассете, которую подсунула ему прошлым вечером Нелли. О Господи! Ума не приложить, как ей удалось заграбастать эту штуковину. Полиция наложила тогда лапищи на сделанную лично им запись и приобщила ее к материалам следствия. У него, правда, остался дубликат. Конечно, она могла, порывшись в его вещах, найти этот дубликат и сделать с него собственную копию.
Глупостью было, конечно, делать эту запись. Так, потехи для. Чтобы нагонять страх на новых шлюх. Вроде того, как он прокручивал им всякие страстимордасти на видео. Включая те, с убийствами. Но и они существуют только для развлечения. И приобрести их можно на любом углу.
А вот собственных свиданий записывать явно не стоило. Это было и глупо, и опасно. А с другой стороны, откуда ему было знать, что она отдаст концы?
Полицейские выдавили из него это признание. Нагнали на него страху – и выдавили. Он сам вручил им запись, лишь бы доказать, что вовсе не убивал эту потаскушку. Конечно, запись свидетельствовала об известной склонности к садизму, но ничуть не в меньшей мере доказывала и то, что она покинула его дом еще живой.
А теперь Нелли предупреждала его при помощи этой кассеты. Объясняла ему, что не остановится перед тем, чтобы снова вывалить всю эту грязь наружу. Как знать, может, она изготовит сотни копий и разошлет их по всему городу. Такая история поставит его на колени… Да что там!.. Просто-напросто уничтожит.
Он взял себя за запястье, чтобы проверить пульс. Сперва вообще не нашел его. И принял новую порцию адреналина. И тут же пульс отозвался на это громовыми раскатами. Не только на запястье, но и в ушах. Тем более что в доме стояла полная тишина.
Неужели в этом чертовом доме действительно никого нет? Так что же у него, интересно, за охрана? Какого хера он держит на службе парочку поляков?
Он встал с дивана и бросился к двери. Остановился в коридоре второго этажа, прислушался. Ничего! Только шум автомашин, проносящихся у подножия холма, напоминающий дальний прибой. Внезапно у него разболелась голова.
– Эй! Есть здесь кто-нибудь? Есть кто-нибудь во всем этом чертовом доме?
Он услышал голосок Дженни, слабо доносившийся из-за дверей ее спальни. Разобрать слов он не мог. Но ему показалось, будто она кричит:
– Папочка, папочка! Уолтер по моей просьбе ушел в магазин за покупками.
Он прошел к ней в спальню.
– Где ты? – заорал он с порога.
В спальне ее не оказалось. Шелковое покрывало на кровати было смято, на нем валялся киножурнал. Не следовало бы ей валиться на покрывало, подумал Твелвтрис. Одетой, да, должно быть, и обутой. Что за ребячество!
Дверь в примыкающую ванную была приотворена на дюйм-другой. Оттуда слышались легкие всплески, словно в ванне возился ребенок. Твелвтрис подошел к приоткрытой двери. Он решил сказать дочери, что нельзя валяться на кровати, не сняв покрывала. Кончиками пальцев он толкнул дверь. Она открылась с поразительной легкостью, все это было похоже на цирковой фокус.
Дженни сидела в ванне. На мгновение ему показалось, будто он испугал ее. Однако она ничего не сказала. Просто улыбнулась – точь-в-точь как улыбалась Мэрилин, когда не могла сразу угадать его настроение.
– Наверное, папочка, тебе не стоит глазеть на меня.
– Да уж конечно, – ответил Твелвтрис, однако и не подумал отвернуться.
– И лучше бы тебе выйти.
– В последний раз я видел, как ты моешься, когда тебе было пять. Самое большее шесть.
– Нет, мне было больше. Я сама это помню.
– Я сейчас проснулся и сначала не понял, куда попал. Строго говоря, решил, что я у вас, с твоей матерью, а тебе всего десять. – Он описал рукой насмешливый жест. – Увидел журнал, увидел, как ты смяла покрывало, и решил выбранить тебя за неаккуратность. За то, что ты валялась на кровати в туфлях. Помнишь, ты так и делала?
Прижав к груди полотенце, она пристально смотрела на него.
– О Господи, ты вылитая мать, когда она была в твоем возрасте.
– Уйди, пожалуйста, – сказала Дженни.
Глава восемнадцатая
Фонд складированного имущества больше походил на морг, чем сам морг. Одному Богу известно, имущество скольких людей хранилось здесь в бесчисленных проволочных коробах. Все эти люди умерли, пропали без вести или ударились в бега.
Барни Тезих с пивным брюхом и незаряженным «магнумом» в кобуре был хранителем этого исполинского почтового ящика на тысячи ячеек. Крайне редко люди наведывались сюда за своими пожитками.
Вещи оставались тут до тех пор, пока их судьба не определялась решением суда. После этого имущество возвращалось родственникам – если и они не умерли и не исчезли, выставлялось на аукцион или предавалось огню. Наряду с прочими, и такие предметы, как пистолеты, ножи, зонтики, зимние сапоги, галоши, вставные челюсти, стеклянные глаза и фотографии людей, которых некогда любили и ценили.
– Вот что мне удивительно, Барни, – сказал Свистун.
– Что тебе удивительно?
– Удивительно, что я и сам не знаю, – предложить тебе сделку или попросить об одолжении.
– А в связи с какой проблемой тебя мучает эта дилемма?
– Ну, если я предложу тебе больше пары баксов, ты решишь, что та мелочь, о которой я тебя попрошу, стоит куда дороже, и начнешь чего доброго торговаться.
– А одолжение окажется для тебя серьезным?
– С другой стороны, если я предложу тебе двадцатку с целью форсировать…
– Форсировать?
– То есть ускорить.
– Да брось ты, я знаю, что такое форсировать.
– … с целью форсировать процесс, то не переплачу ли я ровно десятку?
– Следует принять во внимание еще один фактор, – заметил Тезих.
– Да? И какой же?
– Является ли мое дальнейшее молчание частью сделки.
– А мне-то казалось, что ты продаешь все в одном пакете.
– Это не так. Все по отдельности.
– И одолжение тоже делится на части?
– Молчание – это услуга, которую я оказываю своим лучшим клиентам бесплатно. Переплачивать им действительно не надо.
– Ладно, вот твоя двадцатка.
Свистун извлек из пачечки соответствующую купюру.
– Значит, услуга не включает в себя молчание, – подхватив деньги скрюченным от рождения пальцем, сказал Тезих.
Горестно вздохнув, Свистун добавил десятку.
– Начиная с этой минуты я, если тебе угодно, понимаю тебя без слов, – сказал Тезих.
– Найди мне короб Алисы Коннорс, умершей двадцать восьмого августа тысяча девятьсот восьмидесятого года.
– Давненько. Что бы в этом коробе ни лежало, все давным-давно рассыпалось в прах.
Или подверглось разграблению – и подвергалось ему каждый раз, когда короб переставляли с места на место, подумал Свистун.
Тезих ушел и надолго запропастился. Свистун не удивился бы, появись служитель состарившимся или переодевшимся по случаю перемены времени года.
Проволочный короб был почти пуст. Пара розово-голубых шелковых брючек в обтяжку, шерстяная кофта с глубоким вырезом на груди, крошечный, должно быть едва прикрывающий соски, лифчик, пара босоножек на высоком каблуке и – в отдельном коричневом конверте – яркая пластиковая сумка на молнии, в каких женщины носят смену белья, собираясь в недолгую поездку.
В сумке оказались солнечные очки с диоптриями, губная помада, тени для век, тушь, пудра, румяна, тюбик крема для кожи, упаковка ароматизированных бумажных салфеток, мятные конфеты в коробочке, резинка для волос и тридцать восемь центов.
Ни бумажных денег, ни кредитной карточки, ни ключей.
На конверте стояла подпись Барни Тезиха. И другая – детектива, ведшего дело, но она оказалась совершенно неразборчивой и вдобавок была залита кофе.
Свистун побарабанил по ней пальцем.
– А ты сам в состоянии это разобрать?
– Это не мой почерк.
Тезих едва удостоил неразборчивую подпись взглядом.
– Я понимаю, что не твой. Но это вот твоя подпись. Вот я и спрашиваю у тебя, чья вторая?
– Понятия не имею.
– А все остальное кто-то у тебя купил?
– Я тебя не слышу, Свистун. А ты меня слышишь?
– Я тебя слышу.
– Это странно, потому что я-то тебя не слышу.
Твелвтрис сидел у себя в спальне, размышляя над тем, что на самом деле Дженни вовсе не выставила его из ванной. Сидел, пытаясь рассортировать мысли и чувства, одинаково пугающие и болезненные. О, как он ненавидел себя, как он ненавидел за то, что позволял собственному члену вести себя по жизни. Но так или иначе дело обстояло именно таким образом.
Дженни сидела в ванне, такая голенькая, такая красивенькая, – и наверняка уже распробованная каким-нибудь опытным дядькой вроде него самого. Время от времени – с тех самых пор, как она впервые здесь появилась, – он носился с мыслью о том, что она, возможно, все еще остается девственницей. Но что за вздор! В наши дни такого просто не может быть. Даже в Атланте двадцатиоднолетнюю девицу, которая ни с кем не переспала, считали бы полной идиоткой. Да, интересно, в какую пропасть летит страна? Куда подевались прежние ценности?
Я хочу сказать, надрываешься, чтобы прокормить жену и детей, а чего ради еще надрываться, верно ведь? И вот тебе со временем надоедает одна и та же холодная отбивная, одни и те же несвежие эклеры – но разве из-за этого у родного отца нет права лично удостовериться в том, что его дочь еще не обесчестил какой-нибудь молодой негодяй, и мизинца ее не стоящий? А, кстати, интересно, кто потребовал развода – он сам или Мэрилин? Он не мог этого вспомнить.
Все, что ему было известно, – он отдал бы целое состояние за то, чтобы снова переспать с Мэрилин. Но не с нынешней Мэрилин, уже одиннадцать лет прожившей с каким-то поганым докторишкой на дремучем Юге, а с той Мэрилин, которую он повалил на пол и взял на старом ковре. Да, вот с той самой Мэрилин! С молодой Мэрилин, которую завалил молодой Твелвтрис. С Мэрилин, которая выглядела точь-в-точь так, как сейчас Дженни. Как та Дженни, которой исполнился двадцать один, но которой всего пару дней назад было только десять.
И не зря же эта штука так называется: стальной болт.
Боско сидел с Нелли, набрасывая какие-то рисунки на обложке меню, когда к «Милорду» вернулся Свистун.
Он успел подойти и подсесть к ним незамеченным.
– Чем это ты занимаешься? – полюбопытствовал он.
– Объясняю Нелли насчет Санта Аны. Этот ураган называют «дренажными ветрами». Но так говорят специалисты, а простой люд зовет их «ведьмиными». Простой люд говорит, стоит задуть Санта Ане, и индейцы сходят с ума и принимаются пачками топиться в море.
– А теперь проститутки, сутенеры и грабители пачками бросаются под колеса машин, – подмигнув Нелли, ухмыльнулся Свистун.
– Смейся сколько хочешь, – возразил Боско. – Только эти ветры и впрямь сводят некоторых людей с ума. Расспроси Канаана или Кортеса, как в такие дни обстоят дела со статистикой убийств, изнасилований и самоубийств.
Разговор подошел слишком близко к теме телохранителя, роль которого играл при Нелли Свистун. Поэтому он перестал ухмыляться.
– Ну, и что же означают эти каракули? – спросил он, указав на один из рисунков Боско.
– У меня есть теория. Ветры Санта Аны дуют уже две ночи и полтора дня. Согласно моим многолетним наблюдениям, это продлится сегодня до вечера, потом всю ночь, потом завтрашний день и завтрашнюю ночь, и ветры начнут стихать послезавтра к вечеру, часов этак с пяти.
– А как ты это докажешь?
Боско поглядел в окно и обнаружил то, что искал.
– Видишь Сучку Су?
– Сучка Су – это черная потаскушка в серебряном парике, – пояснил Свистун привалившейся к его плечу и тоже выглянувшей в окно Нелли.
– Обрати внимание на обувь, – сказал Боско.
– Сапожки по щиколотку.
– Когда дует Санта Ана, Сучка носит сандалии. А когда чувствует слом погоды, переобувается в такие сапожки. И каждый раз после этого, через шестьдесят, самое позднее через семьдесят два часа, погода меняется.
– Поразительно, – хором, словно заранее отрепетировав это восклицание, выдохнули Свистун и Нелли.
– Мне тоже так кажется, – согласился Боско.
– Мне бы хотелось отправиться в Венис прямо сейчас, – сказала Свистуну Нелли.
– Договорились, – ответил он. – А ты не хочешь привести себя в порядок перед поездкой?
– Отличная мысль. Меня тут накачали кофе.
Ее бедро под столом прикоснулось к бедру Свистуна. Он поднялся с места, давая ей выбраться. И залюбовался ею, пока она проходила по залу. Просто ничего не мог с собой поделать. Да и любой на его месте залюбовался бы. Он вновь сел на место.
– Где ты был? – спросил Боско.
– Да так, то одно, то другое. Канаан ушел?
– А что, по-твоему, он прячется под столом?
– Просто хочу сказать, что разминулся с ним.
– Да, он ушел час назад.
– Помнишь, как мы вчера разговаривали про Ботфорты?
– Про ботфорты?
– Про Мать Фелиции.
– А, ну да, конечно.
– Канаан не расследовал этого дела?
– А с какой стати? Он же никогда не расследует убийств.
– Ну, в конце концов, это было не совсем убийство. Я хочу сказать, ее ведь не нашли убитой прямо на улице. Она умерла в больнице после побоев.
– Ну и что?
– Ну, а Канаан не всю жизнь занимался сексуальными преступлениями, связанными с малолетками. Лишь последние пару лет. После истории с его племянницей.
– Ну и что?
– Вот мне и любопытно, а тогда, семь лет назад, он ведь тоже служил в полиции нравов?
– Значит, ты выяснил? Значит, это было семь лет назад, а не шесть?
– Выяснил.
– Чего ради? Что вообще происходит?
– Ничего не происходит. Просто хочется кое-что нарыть на этого Твелвтриса, вот и все.
– Хочешь докопаться до того, что он убил эту проститутку, а кто-нибудь из полиции помог ему спустить дело на тормозах?
– Что-то в этом роде.
– Но не Канаан же его покрыл?
– Я этого и не говорил. Только, ради всего святого, не рычи на меня. Я не охочусь на Канаана. Начитаешься таких книг, как «Алиса в Стране Чудес», вот и пойдут мозги набекрень.
– Эй, детка, чего это ты так разорался? Они молча смотрели друг на друга чуть ли не полную минуту.
– А как тебе кажется, в те времена Кортес уже служил в убойном отделе?
– Вполне может быть. Но почему бы тебе не спросить у него самого?
Свистун достал из кармана брелок с ключами и отстегнул ключ своего «шевроле».
– Махнемся на пару дней?
– Нет вопросов. – Боско достал ключи от своего пикапа. – Но не мешало бы заправить бак.
– Я пройду черным ходом?
– Все, что тебе угодно, Свистун. И ты сам это знаешь.
Глава девятнадцатая
– А почему на пикапе Боско? – удивилась Нелли.
– Хотелось бы не облегчать задачу тому проходимцу, который сфотографировал нас позапрошлой ночью.
– Вы думаете, он за нами следит?
– Не знаю, но рисковать не стоит.
– Господи, как я буду счастлива, когда все это останется позади!
– Если вам и впрямь страшно, то все может закончиться очень быстро. Достаточно будет отправиться в контору к адвокату и заявить, что вы в эти игры больше не играете. И упорствовать не будете. И не станете настаивать на дележе ровно пополам. И не…
– Так дела не делаются.
– Именно так они и делаются, когда бывший муж упрямится, а у бывшей жены сдают нервы.
Тогда они делят нажитое на глазок. А вопрос о том, честно это или нет, отпадает сам собой.
– А что бы назвали честными требованиями вы сами?
– Я бы сказал, что сто тысяч в год, – вы ведь в состоянии прожить на сто тысяч в год?
– И на какой срок?
– Может быть, на пять лет. Вы прожили с ним пять лет, вот пусть он и обеспечит вас на пять лет.
– Он зарабатывает двадцать миллионов в год.
– У него большие издержки. Так что предоставьте эти хлопоты ему самому. Возьмите сто тысяч в год чистыми, налог пусть выплачивает он. И какое вам тогда дело до двадцати миллионов?