Сталин

«Помнится, как Ленин, Крыленко (будущий главнокомандующий) и я отправились в Главный штаб в Питере к проводу для переговоров с Духониным. Минута была жуткая. Духонин и Ставка категорически отказались выполнить приказ Совнаркома. Командный состав армии находился целиком в руках Ставки. Что касается солдат, то неизвестно было, что скажет 12-миллионная армия, подчиненная так называемым армейским организациям, настроенным против советской власти. В самом Питере, как известно, назревало тогда восстание юнкеров. Кроме того, Керенский шел на Питер войной. Помнится, как после некоторой паузы у провода лицо Ленина озарилось каким-то необычайным светом. Видно было, что он уже принял решение. «Пойдем на радиостанцию, – сказал Ленин, – она нам сослужит пользу: мы сместим в специальном приказе генерала Духонина, назначим на его место главнокомандующим тов. Крыленко и обратимся к солдатам через голову командного состава с призывом – окружить генералов, прекратить военные действия, связаться с австро-германскими солдатами и взять дело мира в свои собственные руки».

Так и было сделано.

Мирные переговоры между Германией и Россией открылись в Брест-Литовске. Буржуазия стран-победительниц проклинает Брестский мир; толковый словарь Ларусса, словарь пристрастный, шовинистический и реакционный, являющийся официальным дипломатическим справочником, квалифицирует Брестский договор как «позорный».

Эту оценку придется основательно пересмотреть: если разобраться в деле как следует, то окажется, что, в противоположность мнению чиновников Ларусса, весь позор падает в данном случае на страны-победительницы и прежде всего на Францию и Англию. Сепаратный мир между Россией и Германией не предал никого, кроме предателей, которые сами изменили всем своим заявлениям и публичным обещаниям.

В своих знаменитых письмах к Альберу Тома, писанных в Москве в 1918 году во время переговоров, Жак Садуль прекрасно показал изнанку всей грандиозной аферы войны. Во время войны союзники трубили по всему миру, что их цель – это мир без аннексий и контрибуций, «демократический» мир. С каким добродетельным жаром все министерские глотки четыре года подряд громогласно заверяли, что кроме Эльзас-Лотарингии (здесь исключение было отчетливо установлено с самого начала войны) союзники не собираются захватывать никаких территорий, что они не позволят себе никакой мести! И в тылу, и на фронте нам прожужжали все уши торжественными обещаниями «демократического» мира, мира без всякого барыша для победителей. Это нужно было для того, чтобы заставить нас драться «до победного конца».

И вот все это оказалось не более как демагогией и враньем. Страны Согласия вполне сознательно намеревались захватить и поделить между собою огромную добычу; это вскоре стало ясно решительно всем. По вопросу об этой добыче уже давно были заготовлены и подписаны договоры, – а все далай-ламы так называемой цивилизации только и делали, что били себя в грудь, заверяя массы в противном. Разрыв между Россией и державами-победительницами, завершенный в Бресте, начался еще в ноябре 1917 года, когда большевики призвали их обратиться к Германии с предложением демократического мира и честно объявить свои цели в войне, – а союзники России отказались, и отказались недаром. Социалистическая Россия не приняла участия в этом предательстве, в этом насилии над волей всех народов земли, стремившихся к миру, в этом продолжении бойни, которая, как теперь уже ясно всякому, имела своим результатом неизбежность новых войн и развитие фашизма в Германии. И несмотря на это, великие народы Запада, представленные, увы, всяческими Ллойд-Джорджами, Пуанкаре, Клемансо и т. д., – обошлись с Россией, проявившей мирную инициативу, самым бесчестным образом; впоследствии они несколько изменили свою позицию (хотя бы по видимости), когда им стало выгодным торговать с огромным советским рынком. Терпеливая история оценит должным образом махинации почтенных пастырей народов.

Непосредственное ведение брестских переговоров выпало на долю Троцкого, который присоединился к большевикам и был одним из видных членов правительства. Ленин руководил переговорами из центра, – не без советов Сталина. Когда Троцкий по прямому проводу обратился к Ленину за инструкцией, Ленин ответил ему следующей телеграммой от 15 января 1918 года: «Ответ Троцкому. Мне бы хотелось посоветоваться сначала со Сталиным, прежде чем ответить на ваш вопрос …». Немного позже, 18 января 1918 года, Ленин сообщает по прямому проводу: «Троцкому. Сейчас приехал Сталин, обсудим с ним и сейчас дадим вам совместный ответ. Ленин».

Решающая роль, какую сыграл Сталин в момент брестских переговоров, слишком мало известна. Вся группа «левых коммунистов», – даже те из них, которые энергичнейшим образом участвовали в захвате власти, – была против подписания мира. Против Бреста был и Троцкий со своей формулой «ни мира, ни войны»: он считал, что война может действительно кончиться лишь в результате мировой революции. Только Ленин и Сталин были за немедленное заключение мира. Ленин не решался бросить на чашу весов свой личный авторитет. Сталин уговорил его сделать это. Их короткий разговор имел немалое значение для судеб революции.

И вообще, в это время, – как пишет С. Пестковский, – «Ленин не мог обходиться без Сталина ни одного дня. Вероятно, с этой целью наш кабинет в Смольном находился «под боком» у Ленина. В течение дня он вызывал Сталина по телефону бесконечное число раз, или же являлся в наш кабинет и уводил его с собой. Большую часть дня Сталин просиживал у Ленина … Один раз, войдя в кабинет Ильича, я застал интересную картину. На стене висела большая карта России, перед ней стояло два стула, а на них стояли Ильич и Сталин и водили пальцами по северной части, кажется, по Финляндии».

А ночью, когда Смольный несколько успокаивался, Сталин отправлялся к прямому проводу и оставался там на целые часы.

Железная рука

Новая проблема колоссальной важности – гражданская война. Вооруженные враги, – они получили богатое снаряжение от европейских держав, – охватили кольцом всю Россию и, напирая на все ее границы, уже прорвались во многих пунктах внутрь страны.

«Были такие часы, – особенно в октябре 1919 года, – когда молодая республика казалась на краю гибели. Но ни белые армии, ни военное нападение Польши, ни крестьянские восстания, ни голод не сломили ее волю. Вдохновляемые Лениным, ее раздетые и разутые батальоны восторжествовали над четырнадцатью державами», – вынужден писать в своем очерке Г. Малле, реакционный журналист, всем сердцем преданный капитализму и вообще весьма пристрастный.

Здесь надо осветить личную роль Сталина.

На каком бы фронте гражданской войны ни возникала особенно грозная опасность, – всюду посылали Сталина.

«В период 1918—1920 гг. товарищ Сталин являлся, пожалуй, единственным человеком, которого Центральный Комитет бросал с одного боевого фронта на другой, выбирая наиболее опасные, наиболее страшные для революции места.

… Там, где в силу целого ряда причин трещали красные армии, где контрреволюционные силы, развивая свои успехи, грозили самому существованию советской власти, где смятение и паника могли в любую минуту превратиться в беспомощность, катастрофу – там появлялся товарищ Сталин. Он не спал ночей, он организовывал, он брал в свои твердые руки руководство, он ломал, был беспощаден и – создавал перелом, оздоровлял обстановку. Сам товарищ Сталин писал … что его «превращают в специалиста по чистке конюшен военного ведомства»[3] (Ворошилов).

Это – один из самых удивительных и одновременно самых неизученных отрезков жизненного пути Сталина. Он вел военную работу с таким блеском, он добился таких побед, которых достаточно, чтобы прославить любого полководца.

Пользуясь сведениями, сообщенными Ворошиловым и Кагановичем, мы дадим здесь краткий очерк «военной работы» того человека, которого тот же Ворошилов называет «одним из самых выдающихся организаторов побед гражданской войны».

За два года Сталин побывал: на царицынском фронте (с Ворошиловым и Мининым), на пермском фронте 3-й армии (с Дзержинским), на петроградском – при первом наступлении Юденича, на западном (смоленском) – во время польского контрнаступления, на южном – против Деникина, снова на польском (район Житомира) и снова на южном – против Врангеля.

Невозможно представить себе более ужасное положение, чем то, в котором оказались бойцы Октября в 1918 году. Вся страна была превращена в загроможденное трупами и развалинами поле сражения, где, не прекращаясь ни на минуту, шел бой за самое главное – за политическую власть.

В Москве происходит левоэсеровское восстание, на востоке изменяет Муравьев, на Урале развивается и крепнет чехословацкая контрреволюция, на крайнем юге – к Баку подбираются англичане. «Все горит в огненном кольце». Сталин приезжает в Царицын. Телеграмма за телеграммой летит по проводам к Сталину в Царицын от Ленина и обратно. Сталин приехал не в качестве военного инспектора, а в качестве руководителя всем продовольственным делом юга России. Положение Царицына приобретает громадное значение. Восстание на Дону и потеря Царицына означали бы также потерю – страшную потерю – всего Северного Кавказа, этой богатейшей житницы.

Немедленно по приезде Сталин пишет:

«Гоню и ругаю всех, кого нужно, надеюсь, скоро восстановим. Можете быть уверены, что не пощадим никого – ни себя, ни других, а хлеб все же дадим. Если бы наши военные «специалисты» (сапожники!) не спали и не бездельничали, линия не была бы прервана; и если линия будет восстановлена, то не благодаря военным, а вопреки им».

Сталин застает в городе «невероятный хаос». В советских, профессиональных и партийных организациях, в органах военного командования – царят путаница и неразбериха. На каждом шагу приходилось наталкиваться на быстро растущую казачью контрреволюцию, которая получала в это время обильную поддержку от немецких оккупантов, занявших Украину. Белые банды захватывают один за другим близлежащие от Царицына пункты и не только срывают возможность заготовки хлеба для Москвы и Петрограда, но и создают прямую угрозу Царицыну.

С первого же взгляда Сталин понял, что прежде всего он должен взять военное командование из рук колеблющихся и беспомощных. 11 июля 1918 года он телеграфирует Ленину: «Дело осложняется тем, что штаб Северокавказского округа оказался совершенно неприспособленным к условиям борьбы с контрреволюцией. Дело не только в том, что наши «специалисты» психологически неспособны к решительной войне с контрреволюцией, но также в том, что они как «штабные» работники, умеющие лишь «чертить чертежи» и давать планы переформировки, абсолютно равнодушны к оперативным действиям … и вообще чувствуют себя как посторонние люди, гости».

Сталин не такой человек, чтобы ограничиться констатированием фактов. Надо действовать, – и он действует. «Смотреть на это равнодушно, когда фронт Кальнина (на Северном Кавказе) оторван от пункта снабжения, а север – от хлебного района, считаю себя не в праве. Я буду исправлять эти и многие другие недочеты на местах, я принимаю ряд мер и буду принимать вплоть до смещения губящих дело чинов и командиров, несмотря на формальные затруднения, которые при необходимости буду ломать. При этом понятно, что беру на себя всю ответственность перед всеми высшими учреждениями».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Демьян Бедный пишет об этом Верещаке:

Ему не нравится – ни сталинский нос,Ни цвет сталинских волос,Ни сталинский голос, – ни единая нотка, —Ни сталинская походка …

2

Кадетская партия так и не успела сыграть никакой роли в государственной жизни страны: она была расплющена между царским режимом и Октябрьской революцией. Отметим, что ее вожди, заклятые враги большевизма, все же еще задолго до войны заявили, что в случае, если царское самодержавие будет заменено в России конституционным строем западного типа, – новое правительство не признает займов, заключенных Николаем после 1905 года. Эти займы они называли «займами, заключенными царем против народа». В 1906 году, когда царское правительство полным ходом развернуло террористическую деятельность, казна его была пуста. Ее наполнила Франция. Этот жест французского министра Рувье (кстати сказать, вора) позволил царю снова взяться за свои дикие репрессии. С такой оценкой займа соглашались даже самые умеренные элементы русского «общества».

3

Намек на беспорядок в ведомстве, руководимом Троцким.