Мой дорогой герцог

– Не благодарите меня, я пыталась разозлить его, как вы, наверное, знаете. А также знаете, что я ненавижу его за боль, которую он причинил моему отцу.

– Прощение лучше, чем наказание: первое – признак доброты, второе – жестокости.

– Невероятно! Моя мама всегда говорила мне то же самое и еще другие пословицы. Эпиктет и Соломон были со мной все мое детство, пока я не решила, что с меня хватит, и, – она улыбнулась, – моя мама застала меня, когда я закапывала в землю свою Библию и книгу с цитатами Эпиктета.

– И что она сделала? – с удивлением спросил дворецкий.

– Да ничего. А папа, узнав о моем поступке, зааплодировал. Это тогда вызвало много споров в нашей семье. Понимаете, у отца и матери всегда были разногласия по поводу моего воспитания. Ему не нравились ее пуританские взгляды, а она не могла принять его богемных идей. И твердо стояла на своем. После случая с закапыванием книг она стала цитировать мне «Эссе о морали» папы римского и псалмы.

– Ваша мама, должно быть, была очень хорошей женщиной.

– О да. Очень хорошей, – сказала Келси торжественным тоном. – Отец матери был третьим сыном лорда Бритлвуда, и церковь являлась делом всей его жизни. Отец моей бабушки был сквайром. Я не знала бабушку и дедушку. Они не одобряли моего отца и лишили мать наследства, когда она сбежала с ним и они поженились.

– О… – сказал он с сочувствием в голосе, и некоторое время они шли молча.

Уоткинс резко свернул в другой коридор. Стены здесь покрывали обои и панели, значит, они вошли в новое крыло замка. Она поморщилась, увидев ярко-желтые с красным обои, они были ужасны, но все равно Келси была рада, что страшные тени, скрипы и вздохи остались позади, в старой части замка.

Дворецкий повернул еще раз, и они вошли в портретную галерею. Келси замедлила шаг, пораженная красотой комнаты. Солнечный свет струился из десяти больших окон, расположенных вдоль одной стены. Рядом с каждым окном располагались пуфики. Вытканный золотом ковер, тянувшийся вдоль всей комнаты, гармонировал с золотистыми портьерами на окнах и подушками на пуфиках. На другой стене висели портреты предков Салфорда в красивых резных с позолотой рамах.

Келси шла мимо портретов фамилии Салфорда, находя среди них стили Гейнсборо, Рубенса, Лели, Ван Дейка.

Ей нечасто выпадал случай полюбоваться такими произведениями искусства, поэтому она задержалась у картины сэра Генри Реберна, художника, чьи работы всегда узнавала по насыщенным цветам и широким мазкам кисти.

На картине был изображен мужчина с коротко подстриженными темно-каштановыми волосами. Он стоял у дуба, держа в руке поводья лошади. У него были тонкие аристократические черты лица, высокие скулы, которые делали его похожим на сокола. Прямые линии подбородка лишь добавляли надменности его чертам. Черные как оникс глаза сверкали. Портрет прекрасной женщины в длинном платье тоже принадлежал кисти Реберна. Грусть в ее глазах поразила Келси. Женщина была совсем молодая, возможно, ровесница Келси, но одиночество и меланхолия в ее взгляде, которые подметил Реберн, делали ее гораздо старше. Бледное лицо обрамляли золотые кудри. По изгибу плеча и наклону головы было видно, что мысли ее где-то далеко и позировать для нее – мучение.

– Я вижу, вы нашли портрет хозяина и последней герцогини.

Келси вздрогнула. Рядом стоял Уоткинс. Она всплеснула руками:

– Вы напугали меня!

– Извините, мисс Келси. – В его бесцветном голосе совсем не было раскаяния.

Келси улыбнулась и повернулась к портрету мужчины с узкими бедрами и широкими плечами.

– Так это лорд Салфорд?

– Да, как раз когда он получил титул, – ответил Уоткинс с гордостью.

На Келси вновь нахлынули воспоминания. – Я видела его, когда он проносился по деревне в повозке с красивой молодой девушкой.

Но это было так давно еще до скандала, до того, как Келси возненавидела его. Она отвернулась от портрета Салфорда и посмотрела на его жену.

– Она выглядит очень грустной, – сказала Келси, пытаясь сменить тему.

– Это нарисовано в день их свадьбы.

– Как я понимаю, не очень-то радостное событие. – Она изучала загадочное лицо девушки, чувствуя к ней жалость. Лучше провести всю жизнь в заточении в Тауэре в Лондоне, чем стать женой Салфорда.

– Это был запланированный брак.

– Вы хотите сказать, что лорд Салфорд и его жена совсем не любили друг друга? – Она повернулась к Уоткинсу.

Он кивнул:

– Пожалуй, вы правы.

Мать всегда говорила Келси, что леди не должны сплетничать с прислугой. Но Келси не считала себя леди, потому что была дочерью бедного художника, и, не церемонясь, спросила:

– А правда, что герцогиня покончила жизнь самоубийством из-за того скандала, Уоткинс?

– Не могу сказать, мисс Келси. – Уоткинс весь напрягся и не стал продолжать. Он слишком хорошо относился к лорду Салфорду, чтобы высказывать свое мнение.

– Ее самоубийство подлило масла в огонь скандала после смерти Клариссы, – сказала она, продолжая допытываться.

– Скорее всего да, но это не мое дело, и я не стану болтать лишнего.

– Понимаю.

Уоткинс дал ей понять, что не скажет больше ни слова. В деревне всем было известно, что жена Салфорда покончила с собой, но подробностей никто не знал.

Мысли о Клариссе и Салфорде не покидали ее. Два слившихся тела за угольным амбаром. Комната Келси была под чердаком, и девушка все видела из окна собственными глазами.

Келси зажмурилась, пытаясь прогнать воспоминание. Она видела их всего раз, но забыть не могла все эти годы. В ее самых сокровенных мечтах Салфорд целовал не Клариссу, а ее. Она просыпалась вся в поту, презирая себя за то, что позволила мужчине, которого ненавидела, заниматься с ней любовью, несмотря на то что это был всего лишь сон. Голос Уоткинса вернул ее в реальность:

– Вы побледнели. Что с вами, мисс Келси?

– Все хорошо, спасибо. Просто в голову лезут неприятные мысли. – Она потерла вспотевшие ладони. Уоткинс выглядел обеспокоенным, и она добавила: – Правда, все прошло. Я в порядке.

– Тогда прошу за мной.

Келси бросила на девушку с портрета последний взгляд, полный сочувствия, и поспешила за Уоткинсом. Они прошли через лабиринт коридоров, свернули еще несколько раз, и Уоткинс, наконец, остановился перед двумя большими дверьми.

– Это бальная зала. – Он хотел открыть дверь, но изнутри донесся какой-то шум. – Брут, – пробормотал Уоткинс.

– Брут? – Келси спряталась за спину Уоткинса, думая, что Брут – скорее всего ирландский волкодав, который питается человечиной.

– Не бойтесь, он не тронет, если его не трогать. – И дворецкий толкнул дверь.

Келси выглянула из-за плеча Уоткинса. Огромный рыжий кот шипел на прыгающего вокруг спаниеля. Собака, съежилась и зарычала, а потом убежала в угол. Нос у собаки был исцарапан до крови.

– Брут – наш местный задира и ловец крыс, – с важностью произнес Уоткинс, направился к коту и замахал на него руками. – Давай, Брут, иди, оставь Трасти в покое!

Брут зашипел на Уоткинса и, мягко ступая, вышел из комнаты, двигаясь с грациозностью хищника и помахивая хвостом с таким видом, будто он царь зверей.

Собака тут же выбежала следом, задев ноги Келси. Та засмеялась, глядя, как хвост Трасти мечется между лап и как он убегает галопом по коридору.

– По-моему, Брут любит собак не меньше, чем крыс.

– У нас нет никаких крыс. И думаю, настанет день, когда я проснусь, а Трасти тоже не будет.

Келси улыбнулась, удивленная неожиданно появившимся у Уоткинса чувством юмора. Он продолжал:

– Брут совсем не умеет себя вести. От него лучше держаться подальше.

– Я это учту, – сказала Келси, входя в залу.

Зала оказалась огромной. Видимо, некогда величественная, она сейчас была пуста, люстра накрыта, стены расписаны фресками с изображением пар в нарядах семнадцатого века, музыкантов, слуг возле стола, уставленного яствами. Она удивилась, ожидая увидеть в бальной зале Салфорда совсем другие, эротические, сюжеты: греческих богов, окруженных обнаженными нимфами.

– Его светлость сказали, что вы будете работать там. – Уоткинс направился к дальней стене.

Они шли по мраморному полу, и их шаги эхом разносились по зале. Вдоль стены были построены леса, видимо, для нее.

Уоткинс остановился у металлической поддерживающей балки и внимательно посмотрел на Келси, явно ожидая ее реакции.

Она нырнула под балки. Длинная тонкая трещина тянулась от пола до потолка. Она провела пальцем внутри полудюймового разлома, ощущая, что глубина везде одинаковая, затем отковырнула несколько болтающихся кусочков штукатурки. Келси отскочила от трещины и взглянула на Уоткинса. Он стоял поджав губы, так, что их совсем не было видно, и сосредоточенно разглядывал узор на полу.

– Я не могу отреставрировать эту фреску. Слишком большая трещина. Как это могло произойти? – Она отряхнула руки и вылезла из-под лесов.

– Я… я не знаю. Это появилось не так давно, его светлость говорит, что от оседания.

– От оседания? – Келси скрестила руки на груди и посмотрела на него из-под бровей. – Мне казалось, замок перестраивали в последние годы правления королевы Елизаветы?

Уоткинс уклонился от прямого ответа:

– Полагаю, вы правы, мисс Келси.

– Хм… Получается, этому новому образованию уже двести лет. Не странно ли, что такая старинная постройка вдруг стала оседать?

– Не знаю.

– Вы не заметили еще где-нибудь трещин?

– Нет, только здесь.

– Передайте лорду Салфорду, пусть пригласит архитектора, чтобы посмотрел трещину. Все это может просто осыпаться. Надеюсь, он не очень часто бывает здесь, – едва сдерживая смех, заметила Келси.

– Зала уже не один год пустует, мисс Келси. С тех пор как умерла мать его светлости, больше семнадцати лет назад.

– Зачем тогда лорд Салфорд задумал ремонт стены?

– О, он просто одержим идеей содержать замок в порядке.

– Понятно. – Заметив неловкость Уоткинса, она прекратила расспросы. Он все равно не признается, что на самом деле случилось со стеной.

Уоткинс расслабился, вздохнул с облегчением и направился к двери.

– Ваша комната здесь, пожалуйста, следуйте за мной, я покажу вам ее.

Келси вздохнула и посмотрела вслед Уоткинсу. Очевидно, кто-то умышленно повредил стену. Но зачем? Ей вообще-то должно быть все равно, раз она получит за это три тысячи фунтов.

Она распишет стену и возьмет причитающиеся ей деньги. Все до цента. Она больше не позволит отцу подписывать выполненные ею портреты, тем более что он согласился на эту работу, даже не посоветовавшись с ней. Может, мужчины и доминируют в мире искусства, но с помощью этих денег она сможет спокойно жить в мастерской, отдать долю отцу, а затем сделать себе имя. Она могла бы дать рекламу в Лондоне. Возможно даже, ей удастся вращаться в высших кругах и завести какие-нибудь связи. Некоторые леди и джентльмены умоляли ее написать их портреты. Но какую цену придется заплатить за мечту? Не будет ли она слишком высокой?

В дальнем конце бальной залы открылась дверь. Келси подняла голову от доски с набросками. Молоденькая девушка внесла поднос. Она была настолько худой, что одежда свободно болталась на ней. В ее ярко-рыжих волосах была видна наколка горничной. Девушка тяжело вздохнула, приподняла поднос, и наколка сползла на лицо. Она не заметила Келси, которая приютилась в дальнем углу комнаты у окна, и направилась к двери, ведущей в комнату художницы.

Келси перевела взгляд на свои наброски и нахмурилась. Она собиралась рисовать сюжеты для фресок на стене. Старые были слишком простыми, однообразными, она хотела сделать что-то новое, эффектное, запоминающееся, но красивые, аристократические руки Салфорда не шли у нее из головы. Как глупо! Она тратила время, снова и снова рисуя их. Келси захлопнула папку с набросками и встала.

Горничная повернулась и во все глаза уставилась на Келси, словно увидела привидение. Она побледнела и, выронив поднос, закричала.

Келси поспешила к ней, но истерика не прекратилась, а лишь усилилась, когда девушка увидела, что Келси идет к ней. Она схватила горничную за плечо и встряхнула.

– Все в порядке, я тебя не обижу, я – Келси Уолларил, художница. Я теперь буду работать здесь, приехала сегодня утром.

Горничная перестала кричать, посмотрела на Келси и постепенно успокоилась, видимо, узнав ее. Приложив руку к сердцу, девушка сказала:

– О, мисс, вы меня напугали, я не ожидала увидеть вас здесь.

– Извини, я не хотела.

Келси наклонилась, чтобы поднять поднос, но из-за упавшей еды он прилип к полу. Келси потянула, поднос оторвался от пола, а Келси по инерции подалась назад и, приземлившись на кусок миндального пирожного, проехала на нем, прежде чем смогла остановиться.

– О, мисс, вы не ушиблись? – Горничная помогла Келси встать. – Позвольте, я уберу здесь. Прошу меня извинить. Вы в самом деле не ушиблись?

– Да нет, пострадала только моя гордость. – Келси улыбнулась.

– О, слава Богу, мисс, я рада, что вы не сердитесь, не то что некоторые, уж я-то знаю. О Боже, это ведь был ваш ужин, вы, наверное, умираете с голоду, а все равно не стали меня ругать. – На глазах у девушки выступили слезы, и, чтобы скрыть их, она взяла с подноса салфетку и принялась вытирать пол.

Келси присела позади нее на корточки.

– Не расстраивайся, ничего особенного не произошло.

Келси подобрала с пола кусок жареной телятины и кинула на поднос, театрально взмахнув кистью. Девушка засмеялась сквозь слезы.

– Как тебя зовут? – спросила Келси, улыбнувшись.

– Мэри… Мэри Симпсон.

– Что же, Мэри Симпсон, – сказала Келси, подражая шотландскому говору горничной. – Я – Келси Уолларил.

– Рада познакомиться. – Мэри широко улыбнулась и вытерла подолом глаза и нос. – Не знаю, что на меня нашло… все из-за этой комнаты. У меня даже мурашки бегают.

Улыбка сбежала с лица Келси. Она ложкой подцепила кусок пудинга и тоже бросила на поднос.

– А что в этой комнате страшного?

– О, мне, наверное, не следует говорить, вам отвели комнату совсем рядом… – Мэри указала на дверь, ведущую в спальню Келси, затем понизила голос и заговорщическим шепотом произнесла: – Но вы должны знать! А они скрыли! Это нечестно!

Мэри замолчала. Келси захотелось встряхнуть ее, но она лишь спросила:

– Что скрыли?

– В этой комнате повесилась последняя герцогиня. – Она показала на люстру. – Вон там.

Келси взглянула на закрытую люстру и представила грустную молодую девушку из портретной галереи с веревкой на шее и золотыми локонами, обрамлявшими бледное лицо…

Вдруг одна из хрустальных подвесок на люстре с легким звоном качнулась. Сердце Келси бешено забилось. Мэри побелела от страха.

В этот момент Келси обернулась и увидела стоящего у двери Уоткинса. Из груди ее вырвался вздох облегчения: легкого дуновения воздуха, проникшего внутрь, хватило, чтобы качнуть подвеску. Келси попыталась успокоиться.

– Что ты наделала, Симпсон? – строго спросил Уоткинс, подходя к девушкам.

– Мэри не виновата, – сказала Келси. – Это я перевернула поднос.

– О! – Голос Уоткинса смягчился. – Симпсон, быстро принеси другой поднос, а потом уберешь здесь.

– Да, сэр. – Мэри подняла поднос, поклонилась Уоткинсу, затем Келси и выбежала из комнаты.

Келси посмотрела на Уоткинса. По его взгляду она поняла, что он обо всем догадался.

– Не сердитесь на нее, – сказала она, помолчав.

– Не буду, если вы не станете верить чепухе, которую она вам наговорила об этой комнате.

– Я не верю в призраков, – ответила она, отчеканивая каждое слово. – А вы, Уоткинс?

– Нет, замок Стиллмор населяют только живые.

Келси взглянула на люстру. Снова одна подвеска шевельнулась, или у нее слишком живое воображение? Она и до этого слышала какие-то странные звуки, когда впервые попала в замок. Келси постаралась отогнать эти мысли. Уоткинс прав. В Стиллморе живет только герцог собственной персоной.

Она взглянула мальчику в глаза, увидела в них улыбку и бросилась к нему в объятия. Было так хорошо, когда он обнимал ее. Он любил ее. Иона любила его так, как никого больше в этом мире.

– Ты женишься на мне, когда вырастешь? – Она провела рукой по мягкой шерстке кролика.

Улыбка осветила лицо мальчика.

– А ты уверена, что не хочешь выйти замуж за этого кролика?

– Нет, только за тебя. Кролик будет смотреть, как нас обвенчают в прекрасной церкви. – Она засмеялась и погладила кролика. – Правда, кролик?

Кто-то вошел в комнату. Грубо вырвал ее из объятий мальчика. Она брыкалась, кричала, тянулась к нему, но он растворился в таинственном сером тумане…

Келси проснулась от ночного кошмара, который мучил ее с самого детства. После него оставалось ощущение, будто у нее вырвали сердце. Она прижала руку к груди, чувствуя, как быстро бьется сердце, и заставила себя дышать ровно. И тут почувствовала, что в ее комнате кто-то есть…

Это чувство было ей уже знакомо, впервые она испытала его, когда вместе с Уоткинсом шла по темным коридорам замка в день своего приезда. Она открыла глаза. Два дьявольских зеленых зрачка сверкнули в темноте. Келси открыла рот, но не смогла закричать. По телу побежали мурашки.

Шторы на окне были раздвинуты, и лунного света было вполне достаточно, чтобы Келси разглядела нечеткий силуэт на спинке кровати.

– Брут? – прошептала она, чувствуя, что понемногу приходит в себя. – Ты до смерти меня напугал. Как ты сюда пробрался? – Она протянула к нему руку. – Можешь подойти ближе, котик, я так же одинока, как и ты.

Однако кот спрыгнул с кровати и исчез в темноте. Отведенная ей спальня находилась перед бальной залой и, очевидно, была в спешке отремонтирована к ее приезду. Сосновая кровать, платяной шкаф и рисовальный столик не гармонировали с золотистыми французскими обоями, позолоченными зеркалами и изысканным, покрытым золотистым шелком пуфиком, стоявшим у окна.

Но все равно комната была красивее, чем ее собственная спальня. И к счастью, не большая, так что Брут не мог от нее спрятаться.

Она присела на пол, опершись на руки, и заглянула под кровать:

– Кис-кис-кис, Брут, иди сюда, котик.

Ей ответили заскрипевшие наверху половицы. Отвлекшись на шум, Келси опустила оборку и посмотрела наверх. Ей показалось, что кто-то идет по лестнице. Ее комната была в восточном крыле замка, и, как она полагала, эта часть его пустовала. Кто же тогда живет в комнате над ней? И кому понадобилось разгуливать там посреди ночи? Уж точно не призраку герцогини.

Она снова напомнила себе, что привидений не бывает. Что просто разыгралось воображение. Шум подъехавшей повозки прервал ее размышления.

Она шагнула к окну, которое выходило на передний двор замка, и отодвинула занавеску. Луна вышла из-за облаков, осветив четырехместную коляску с черными лакированными боками, на которых виднелся герцогский крест. В коляску была впряжена пара серых коней.

Кто мог приехать в замок за полночь? И зачем? Подъехав к замку, коляска свернула на другую дорожку и направилась к входу для слуг.

Несмотря на все запреты, вопреки здравому смыслу, Келси зажгла свечу и выскользнула за дверь.

Бальная зала была погружена во мрак. Келси, стараясь не смотреть на люстру, поспешила к двери, которая вела через кухню к входу для слуг. В конце длинного коридора Келси услышала приближающиеся шаги, доносившиеся из соседнего коридора. Она быстро задула свечу, поставила подсвечник и, затаив дыхание, прижалась к стене. Кто-то приближался, пламя свечи танцевало на стенах.

Вошел Уоткинс и остановился напротив двери. Казалось, он сейчас заметит ее. Но он не заметил. Она услышала скрип двери и голос Уоткинса:

– Его светлость ждут вас.

Келси открыла глаза и рядом со слугой увидела женщину. Та похлопала Уоткинса по щеке и сказала хриплым голосом:

– Не сомневаюсь, дорогуша.

Келси окинула гостью быстрым взглядом. Красное платье с глубоким вырезом, из которого буквально вываливалась пышная грудь, плотно обтягивало фигуру. Светлые волосы были убраны наверх, лишь один длинный завиток спускался на плечо. На губах и щеках лежал толстый слой краски. Келси вспомнила Клариссу. Она тоже носила такие платья. И тоже была блондинкой.

Келси стояла в конце опустевшего коридора. Ей бы вернуться в свою комнату, но она всегда все делала наоборот. Ее задело, что Салфорд позволяет этой бесстыднице смотреть на свое лицо, а ей – нет. Келси подождала, пока шаги затихнут. Затем тихонько пошла по коридору, следуя за ними, прячась за мебелью, скрываясь в тени. Вверх по лестничному пролету. Вдоль по коридору. Внимательные глаза предков Салфорда следили за каждым ее движением с портретов в золоченых рамах, но она не обращала на них внимания.

Уоткинс и женщина остановились напротив двери в комнату. Келси замерла и прижалась к стене. Они все еще находились в восточном крыле замка. Она поняла, что комната герцога была как раз над ее спальней. Значит, она слышала шаги Салфорда.

– Ваша светлость, посетительница уже здесь. Женщина прошла мимо Уоткинса, покачивая бедрами, ее грудь колыхалась в такт шагам.

– Спасибо, сладенький! – Она послала Уоткинсу воздушный поцелуй.

Келси прикусила губу, чтобы не рассмеяться. На лицо Уоткинса отразилось брезгливое выражение. Он в сердцах хлопнул дверью и исчез вдали коридора.

Оставшись одна в темноте, Келси подкралась поближе к двери, из-за которой донесся бархатный голос лорда Салфорда, а затем низкий, чувственный смех женщины. Келси присела и попыталась заглянуть в замочную скважину. Но ничего не было видно. Тогда она приложила к двери ухо.

Не успела Келси опомниться, как дверь распахнулась и она ввалилась в комнату…

Глава 3

Келси уставилась на турецкий ковер с цветочным узором, униженная, не в силах пошевелиться. К счастью, волосы упали ей на лицо и скрыли краску стыда.

Проститутка хрипло расхохоталась. Келси готова была провалиться сквозь землю.

– Это совсем не смешно, – сказал Салфорд. – Немедленно убирайся!

Келси взяла себя в руки, вскочила и, не оглядываясь, выбежала из комнаты.

В своей спальне Эдвард Джеймс Хантингтон, благородный восьмой герцог Салфорд, попытался оттолкнуть Саманту, но она обняла его.

– Да забудь ты об этой глупой девчонке, – сказала она, запуская руку ему под одежду. Ее пальцы сомкнулись, почувствовав его эрекцию. – Она просто любопытная. Нет ничего особенного в том, что юная мисс интересуется мужчинами. Впрочем, могу поспорить, не такая уж она наивная. Ее отец – постоянный клиент моих девочек, ну а ей захотелось самой посмотреть. – Саманта улыбнулась, обнажив крошечную щербинку между зубами.

– Я должен пойти за ней. Она и так считает меня дьяволом во плоти. – Эдвард скатился с кровати.

– Не все ли тебе равно, что подумает эта юная мисс?

– Уж не ревнуешь ли ты? – равнодушно спросил Эдвард, натягивая брюки.

– Мне просто не нравится, что я готова, а мой мужчина выскакивает из постели и бежит преследовать другую женщину. Ведь она совсем ребенок. – Саманта надула губки и отбросила шелковые светлые волосы, выставив напоказ свою роскошную грудь.

– Я скоро вернусь. – Эдвард надел рубашку и поцеловал женщину в ложбинку меж грудей.

– Ладно, иди, – недовольно сказала Саманта, сев на кровати. – Вряд ли эта малявка на что-нибудь способна. Она только взглянет на тебя и сразу упадет в обморок.

Он не отреагировал, продолжая застегивать рубашку.

– Мне знаком такой тип девушек, – продолжала она гнуть свою линию. – Если собираешься приударить за ней, ничего не получится.

– Ты ее не знаешь! – Эдвард вспомнил историю про вскрытие, которую рассказывала ему Келси. Пусть лицо у него изуродовано, Келси это не остановило бы. Она смогла бы посмотреть Циклопу в глаз и рассмеяться.

– О, я знаю. И вовсе не собираюсь тебя тут ждать. И не вернусь, если опять позовешь.

Эдвард посмотрел на нее так, что она сразу умолкла.

– Вернешься, моя сладкая. Я плачу тебе огромные деньги за то, чтобы ты являлась по первому же моему вызову.

Саманта негодующе хмыкнула, когда он взял свои туфли и направился к двери.

Келси бежала не останавливаясь, пока ее не пронзила острая боль. Она задыхалась, в висках стучало, к горлу подступила тошнота.

Отдышавшись, девушка убрала прилипшие ко лбу волосы, вытерла слезы тыльной стороной руки. Вдруг в ноздри ударил запах вспаханной земли. Только сейчас она заметила, что стоит посреди пшеничного поля. Залитые лунным светом шелковистые колосья слегка покачивались. За полем мелькнул знакомый домик с высокой соломенной крышей, широкой дымовой трубой и клумбами маргариток по обеим сторонам. Она провела здесь много времени, греясь у огня, свернувшись калачиком. Келси пробежала почти три мили до дома Гриффина.

Она прошла сквозь ряды пшеницы и направилась к входной двери. Макгрегоры наверняка уже спали. Она не хотела их будить. Она могла бы бросить камешек в окно Гриффина, но он спит мертвым сном и ничего не услышит. Поколебавшись минуту, она постучала в дверь.