Сильнее смерти
Пройдя через веранду, Акира очутился в той самой прелестной комнате, где Нагасава уже однажды его принимал. Он почтительно склонился перед господином, весь горя от противоречивых чувств.
Нагасава был одет в коричневое с красным отливом кимоно, в свободные черные штаны и синюю накидку-безрукавку камисимо с жесткими крылышками-наплечниками, зрительно делавшими плечи шире, что придавало облику мужественности.
Он приветливо кивнул Акире и, как человек серьезный и занятой, сразу перешел к делу:
– Хочу поговорить о твоей женитьбе. Есть подходящая невеста, дочь Коидзуми-сан.
Акира вздрогнул. Он пытался сообразить, о ком идет речь. Семейство Коидзуми было хотя и многочисленным, но далеко не бедным. Скорее всего, Нагасава имел в виду младшую дочь одной из наложниц главы этого клана.
– Я повышаю тебя в должности и назначаю новое жалованье.
Недоумение и настороженность всколыхнулись в сердце юноши. Подобные вещи не случались просто так. Он не имел никаких воинских заслуг, ничем не отличился (разве что вступил в связь с наложницей господина!). Подарок к ожидаемой свадьбе?
И вдруг его осенило: очевидно, Нагасаве пришлось помучиться над выбором невесты. Не все можно решить простым приказом. Много ли найдется людей, согласных отдать свою дочь человеку из проклятого, опозоренного рода? Коидзуми-сан был ровесником Нагасавы, и Акира не сомневался в том, что ему известна правда.
Нагасаве пришлось повысить Акиру в должности, чтобы хоть немного поднять его в глазах своего вассала! Молодому человеку стало стыдно и горько до боли, и он отрывисто произнес:
– Я должен подумать!
Взгляд Нагасавы уперся в его лицо. Акира понял, что сказал нечто непозволительное.
– Подумать о чем?
– Я не уверен в том, что достоин такой чести.
– Только я могу решать, чего ты достоин.
– Благодарю вас, господин, – поспешно пробормотал молодой человек, пытаясь сгладить неловкость.
– Я даю тебе первое важное поручение, – сказал Нагасава, – поедешь в отряде охраны, которая будет сопровождать мою женщину в Киото.
Акира замер. «Женщину!» Кого: Кэйко? Тиэко-сан? Его сердце забилось, как пойманная птица. Наверное, Кэйко! Тиэко-сан слишком стара, она много лет никуда не выезжала, и ей нечего делать в столице. Значит, он сможет увидеться с девушкой и перекинуться парой слов. А быть может, даже… О нет! Хотя… Кто сказал, что в жизни нет ничего невозможного? Он тысячу раз был прав, этот мудрец.
Акира ехал в составе небольшого вооруженного отряда по той же дороге, что и весной, когда сопровождал господина в Киото. Сейчас ему казалось, будто с тех пор прошла целая вечность.
Его окружало полыхавшее пламенем небо, черные гребни гор, хищно вцепившиеся в расщелины скал низкорослые темные сосны. Некоторое время с возвышенности еще были видны соломенно-желтые рисовые поля, мрачные крыши выцветших от непогоды и времени деревянных строений и окруженный высоким валом и глубоким рвом замок Нагасавы, а потом и они исчезли, растворились в пространстве…
Акира облегченно вздохнул. Его поза была спокойной, неподвижной – прямая посадка с гордо поднятой головой.
Все эти дни он думал о своем будущем, задавал себе вопросы, но… Стоило ему посмотреть назад, туда, где в окружении самураев ехала Кэйко, а потом заглянуть в себя, как он получал ответ, идущий прямо от сердца. Мириады невидимых солнечных нитей тянулись от него к ней, невозмутимой, без тени тревоги и сомнений на лице, полной особой женской недосказанности, тайны! Стыдно и нелепо воину, мужчине, быть покоренным женщиной, чужой наложницей, даже не самурайкой, «купчихой», но это бьшо именно так!
В конце концов Акира не выдержал и, улучшив момент, подъехал к Кэйко.
Она удивительно хорошо держалась в седле и совсем не походила на ту кукольно-роскошную красотку, что стояла на веранде дома Нагасавы несколько дней назад.
– Все в порядке? – негромко произнес он.
Девушка блеснула глазами:
– Да.
– Дальше крутой спуск, а потом будет подвесной мост.
– Знаю. Я справлюсь.
– Мне нужно с вами поговорить, – сказал Акира, глядя прямо перед собой.
Кэйко кивнула.
– Почему господин отпустил вас в это путешествие? – вдруг спросил он.
– Я его попросила. Сказала, что хочу повидаться с родными.
– Он не рассердился?
– Нет. Напротив.
– Вот как?
– Иногда мужчина радуется, если женщина его о чем-то просит, Отомо-сан.
Хотя в ее тоне слышались знакомые дразнящие нотки и глаза насмешливо сверкали из-под полуопущенных ресниц, Акире показалось, что Кэйко нервничает. Опасливо оглянувшись, она быстро произнесла:
– Сейчас мы не можем говорить. Ждите. Я постараюсь что-нибудь придумать.
Акира знал, что она права. Рядом были другие самураи, они могли что-то заметить.
Неудивительно, что он получил нагоняй от одного из старших по рангу: юноше было сказано, что он не имеет права разговаривать с Хаяси-сан, ибо она – собственность господина Нагасавы, а собственность господина Нагасавы неприкасаема и священна. Акира послушно произнес положенные извинения.
Но в душе его не было и тени покорности! Акире казалось, будто он прячется в некоей потайной комнате и наблюдает за господином изнутри, за его жизнью, слабостями, привычками. Нагасава больше не вызывал в нем благоговения, он перестал быть божеством и превратился в обыкновенного человека. Так уж устроены люди – они неспособны уважать того, кого им случилось обмануть или, что еще хуже, предать. Акира думал, что в отличие от Нагасавы он находит в Кэйко нечто одухотворенное и прекрасное, для него она не просто игрушка, украшение комнат, самка, пригодная для того, чтобы рожать детей, – и это возвышало его в собственных глазах.
Когда подъехали к подвесному мосту, Кэйко заботливо помогли спешиться. Акира заметил, что самураи изо всех сил старались не касаться ее руками: ведь она была «любимой вещью господина», трогать которую – непозволительная дерзость!
Он смотрел на девушку, и у него перехватывало дыхание от пронзительности ее красоты, исполненной темной и мягкой женской силы. Эти черные волосы, светлая кожа, алые губы, сияющие глаза и приподнимаемые ветром яркие одежды!
Теперь он совершенно точно знал, что делать дальше.
Акира с восхищением рассматривал выложенные камнем неширокие каналы, великолепные сады с исполинскими кедрами и дубами, обрамляющие храмы и княжеские особняки. На улицах Киото было полно людей – крестьян, ремесленников, купцов, монахов. Тянулись бесконечные свиты высокопоставленных лиц, скрывавшихся в глубине отделанных плетеной соломой или лаковым деревом крытых носилок.
Дом купца Хаяси, крашенный белой краской, в два этажа, был большим и богатым. Нижний этаж занимала лавка, в верхнем располагалось жилье хозяев. Цепь таких домов тянулась в глубь города, уходя невообразимо далеко.
Их встретили почтительно и в то же время шумно: Акира к такому не привык. В замке Нагасавы царил порядок, а здесь – Акира сразу это почувствовал – его не было и в помине, каждый жил как хотел.
Еды подали много, в том числе такие невиданные Акирой лакомства, как сироп из клейкого риса и сока амадзуры и пчелиный мед. Сам Хаяси казался очень радушным, он был приятно поражен приездом дочери, нарядной, величественной, прекрасной. Кэйко уединилась с сестрами, которым не терпелось послушать ее рассказ о новой жизни и посмотреть подарки.
Акира успел заметить, как изменилось выражение лица девушки – здесь, дома, оно было совсем другим, веселым и открытым. Но в то же время она выглядела полной достоинства, гордой своим новым положением. И конечно, как и предполагал Акира, была намного красивее своих сестер.
Они разместились кто в саду, кто в доме, кто в небольшой пристройке. Каждую ночь у дверей комнаты Кэйко (которой, словно принцессе, выделили отдельные покои) стояла охрана из двух самураев. На третью ночь выпало дежурить Акире и Кикути, тому самому молодому воину, с которым он посетил «веселый квартал» в свой первый приезд в Киото.
Кикути сразу предложил разделиться: Акира дежурит полночи, а он спит – и наоборот. Акира засомневался, стоит ли рисковать: начальник мог прийти и проверить, как они несут службу. Услыхав об этом, Кикути со смехом заявил:
– Он выпил за ужином столько саке, что и не разберет, сколько нас: двое, трое или пятеро.
После этого он ушел, пообещав сменить Акиру через три часа. Оставшись один, молодой человек задумался.
Кикути нравился ему отсутствием обязательного (и зачастую бездумного) почтения к начальству и, как ни странно, отталкивал тем же самым. Дело в том, что его непочтительность и дерзость были расчетливы и – что еще хуже – циничны.
Из-за перегородок не доносилось ни звука; можно было подумать, что внутри никого нет. Подождав несколько минут, молодой человек понял, что больше не в силах выносить двусмысленную ситуацию. Он чувствовал, что никогда не достигнет мира внутри себя, пока на свете существует Кэйко. И решил подчиниться тому, о чем мечтал все эти дни, к чему стремились его тело и душа.
Акира осторожно, почти не дыша, коснулся руками сёдзи.
Комната была окутана мраком, лишь в углу мерцал небольшой светильник, но юноша заметил особый глубокий блеск глаз Кэйко, и ее волосы тоже блестели, как блестит трава в росе.
Молчание не было гнетущим, скорее выжидающим – полное смысла молчание предвкушения. Акире почудилось, что Кэйко тихонько дрожит; неяркий свет омывал ее фигуру, тонкие крьыья носа трепетали, и все черты лица были правильны, совершенны, как у храмовой статуэтки.
Она глубоко вздохнула и, не теряя времени, принялась раздеваться. Молодой человек не стал медлить и тоже сбросил одежду.
Мгновение – и их тела соприкоснулись, и Акире почудилось, что в следующую секунду он сгорит дотла. Его увлекало это опасное путешествие в мир прекрасной, не подвергавшейся сомнению и отрицанию истины. И что с того, что в любую минуту мог вернуться Кикути, что дом был полон самураев Нагасавы и родственников Кэйко!
Они не могли совладать с захлестнувшим их желанием. Кэйко была ослепительна, словно падающая звезда, и не противилась сладостному натиску страсти. А Акира… О нет, он касался не собственности Нагасавы, он касался своего, он больше не хотел мучиться от наваждения, желал твердо стоять на ногах и объявить всему миру о том, что именно ему принадлежит.
Хотя они превосходно обходились без слов, поговорить было необходимо. Акира начал первым. Времени оставалось мало, и он предложил без предисловий:
– Давай уедем вместе, сбежим!
– А как же господин Нагасава? – вдруг спросила она.
– Он мне больше не господин.
Воцарилось странное молчание. Потом Кэйко сказала:
– Это из-за меня? Из-за того, что случилось?
– И да, и нет.
– Куда мы поедем? – произнесла девушка после очередной паузы.
– Подальше от этих мест.
Она беспокойно завозилась и тихонько вздохнула:
– Как там, в других краях? Я никогда нигде не бывала.
– Я тоже. Но это неважно. Воины нужны везде. Я смогу наняться на службу. Жаль только Отомо-сан.
– Кто это? – спросила Кэйко, и Акира ответил:
– Моя мать.
– Как же мы сбежим? Кругом охрана.
– Можно попытаться на обратном пути. Или уже там, в Сэтцу.
Она прижалась к нему:
– Я нужна тебе, правда?
– Да, – твердо произнес он, – я хочу жениться на тебе.
– И ты возьмешь меня после господина Нагаса-вы? – тихо спросила она.
– Я беру тебя не после Нагасавы и не у него. Ты уже моя. Есть и была всегда.
И тут Кэйко задала неожиданный вопрос:
– Так ты больше не хочешь умирать?
Акира молчал. Едва ли смерть могла дать ему то, что давала жизнь, пусть даже он покупал счастье тем, что называется обманом и бесчестьем!
– Будет лучше, если мы спокойно вернемся обратно, – осторожно промолвила Кэйко. – Я найду способ дать знать, когда буду готова. Рано или поздно господин Нагасава куда-нибудь уедет, и я стану свободнее…
Акира вздохнул, продолжая молчать. «Стану свободнее!» Быть свободным – это ни о чем не думать, никого не любить, быть никем и ничем, ни к чему не стремиться. Желание – как цепи, надежда – как острие меча у горла, а неопределенность и вовсе – болото без огней. Так считали многие из тех, кто служил у князя. Но Акира был готов поверить в другое: свобода – это обладание тем, что способно подарить счастье.
Впрочем, едва ли такая свобода будет долгой! Нагасава немедля отправит по их следу своих воинов, и, если поймает, оба умрут страшной смертью! Но все же стоит рискнуть!
Желая вернуть божественный сон, он снова сжал Кэйко в объятиях…
ГЛАВА 5
Разумом здравый
Станет ли в чем-нибудь клясться?
Все так зыбко вокруг.
Тропами сна блуждая,
Мы сами не знаем, кто мы.
Тайра Садафуми[14]Шло время. Они благополучно вернулись в Сэтцу. Кэйко не давала о себе знать. Помня ее обещание, Акира думал, что, по-видимому, у нее нет возможности передать ему послание, и продолжал ждать, не подозревая о том, какие события происходят в замке Нагасавы.
Однажды господин вернулся с соколиной охоты с хорошей добычей, и женщины сразу взялись потрошить дичь, чтобы управиться до ночи. Вдруг Кэйко вскочила с места и выбежала из помещения, прикрывая лицо рукавом. Тиэко-сан с усилием выпрямила согнутую спину и тревожно посмотрела вслед. Потом вышла, ничего не сказав служанкам, которые продолжали ощипывать птиц.
Кэйко стояла на залитой поздним солнцем веранде. Это было зловещее солнце, оно пылало кровью на западе, озаряя вершины гигантских криптомерии и их толстые, в несколько обхватов, стволы. Стояла тишина, и в ней слышалось частое дыхание девушки. Было видно, что ей дурно, и в то же время ее глаза, казавшиеся особенно яркими на побледневшем лице, сияли загадочным, торжествующим блеском.
– Что это ты? – с нарочитой небрежностью произнесла Тиэко-сан. – Тебе лишь бы увиливать от работы. Возвращайся обратно.
Девушка слегка откинула назад голову, и на ее нежных губах сверкнула презрительная улыбка.
– Да, я не люблю работать. Не хочу и не буду!
Тиэко-сан на мгновение застыла. В ее взгляде сгущался мрак. Такая дерзость поистине граничила с сумасшествием.
– Вот как? – произнесла она, и в этом вопросе, как и во всей ее позе, было что-то выжидающее.
– Да! И если вы посмеете меня ударить, вам отрубят руку!
Тиэко-сан замолчала. Она молчала достаточно долго для того, чтобы Кэйко ощутила некоторую растерянность. Потом женщина все-таки задала неизбежный вопрос:
– Почему?
И тут Кэйко бросила в лицо своей мучительнице:
– Потому что я подарю господину наследника!
Тиэко-сан схватила ее за руку.
– Ты ждешь ребенка?!
Услышав в ее голосе радость, Кэйко отпрянула от удивления. – Да…
– Нужно поскорее сообщить господину. – В тоне Тиэко-сан слышалось что-то притворное – это еще больше сбило Кэйко с толку.
– Вы сами скажете? – пролепетала девушка.
– Да, – твердо произнесла Тиэко-сан. – Я отвечаю за тебя, за твое поведение, потому будет лучше, если именно я сообщу ему эту новость. А ты иди. – Она говорила ласково, как если бы Кэйко была ее дочерью. – Не работай больше. Отдыхай.
Кэйко попыталась освободить руку, и Тиэко тут же разжала пальцы. У старухи было странное, зловещее выражение лица. Тихонько повернувшись, девушка выскользнула с веранды.
Той же ночью уже начавшая засыпать Кэйко вдруг почувствовала, как ей на плечо легла чья-то рука. Испуганно вздрогнув, она открыла глаза. Было темно, но девушка услышала знакомый голос, голос Нагасавы:
– Так это правда?
От него веяло какой-то высшей силой – силой, способной менять судьбы других людей, управлять их желаниями и волей.
– Да, – осторожно ответила она.
– С завтрашнего дня я начну восстанавливать сад. Тот уголок с прудом был давно заброшен – это неестественно, я знаю, но разве можно признать естественным отсутствие в доме детей? Там все будет устроено так, как ты хочешь. Ты не возражаешь?
Небывалое дело – мужчина спрашивает совета у женщины! Кэйко поняла, что ей уготована роль даже не императрицы – богини! И она царственно произнесла:
– Не возражаю…
Несколько дней она наслаждалась своим новым положением. Ее оставили в покое – никто не заставлял работать, Тиэко-сан была приветлива, служанки почтительны, господин Нагасава смотрел как на святую, не решаясь даже приблизиться, не то чтобы коснуться рукой.
А потом однажды утром Тиэко вошла в главную комнату замка и остановилась, глядя на коленопреклоненного Нагасаву. Он не двигался: то ли молча молился, то ли просто замер в раздумье. Было еще рано, туман пльи над землей, стирая привычный пейзаж; он заползал с веранды, его седые шевелящиеся щупальца были повсюду: мир-иллюзия, мир-призрак, мир-обман, где непрочно многое из того, что кажется гранитом.
Тиэко смотрела на Нагасаву, как хищная птица смотрит со скалы на ничего не подозревающую добычу. Но стоило ей задуматься о будущем, как в хищника превращался Нагасава, – она испытывала привычный трепет перед его властью, властью господина, правителя и мужа. И все-таки он не был властен над ее тайными помыслами, желаниями и минутными движениями души.
Внезапно Нагасава повернулся: то ли просто решил встать, то ли каким-то образом уловил ее присутствие.
– Тиэко! – произнес он, поднимаясь с колен. – Свершилось, Тиэко! Мальчик… Или даже пусть сначала дочь, потом сын – неважно!
Женщина молчала. Ей было странно смотреть на этого человека, утратившего спокойствие, а месте с ним, как ей казалось, и часть своего достоинства правителя и самурая. Куда подевалась та благородная сдержанность силы, утонченная мудрость, уравновешенность ума? И все из-за проклятой девчонки!
Последняя мысль придала ей сил.
– Я благодарен богам, – сказал Нагасава, и Тиэко усмехнулась уголками губ.
Вот пример иллюзорности человеческого представления об истине. Сейчас истиной (и какой!) владела она, владела и любовалась ею, таинственным, сверкающим непостижимыми недрами кристаллом, поворачивая его так и эдак… Через секунду она преподнесет его Нагасаве в благодарность за годы отверженности и одиночества!
– Мне кажется, вы должны благодарить Ясуми, мой господин! – сказала она, и в ее голосе звенел лед.
Нагасава выпрямился.
– Ясуми?! Как ты смеешь произносить это имя! При чем тут Ясуми?
Тиэко не дрогнула под его взглядом. Теперь ее голос зазвучал по-другому, вкрадчиво, мягко:
– Я о молодом Ясуми, которого все называют Ото-мо. Но ведь он сын того… Я всегда об этом помнила.
Нагасава понял значение ее последних слов. Умерив свой гнев, он настороженно ожидал продолжения.
– Я их видела: вашу любимую наложницу и этого преданного вам самурая. Сначала они забавлялись в офуро, а потом перешли в ее комнату.
Нагасава ощутил ледяное прикосновение ее слов к своему сердцу. Внезапно ему стало трудно дышать. А Тиэко стояла, спокойная и прямая, привычно сложив спрятанные в складках неяркого одеяния руки.
– Когда это было?
– В ночь последнего большого пожара. Этот человек явился в замок по вашему приказу. А она… Все женщины работали, а она, – Тиэко сделала особое ударение на этом слове, – принимала ванну.
– И ты уверена, что они…
– Ни на ней, ни на нем не было ни клочка одежды, и потом, пусть я стара, но еще могу отличить, когда люди просто разговаривают или моются, а когда…
– Замолчи! – приказал он. Перевел дыхание и спросил: – Почему я не узнал об этом раньше?
Тиэко не произнесла ни слова. Он прочитал ответ на ее лице.
– Ты понимаешь, чего заслуживаешь?
– То, чего я, по-видимому, заслуживаю, я получила уже давно, если только вы не говорите о смерти.
– Только не лги, что хочешь умереть!
– Мне это безразлично.
И тут Нагасава произнес нечто неожиданное:
– Почему я должен тебе верить?
Тиэко опять промолчала. Он мог и не верить, но что это меняло в сути происходящего? Внезапно ей почудилось, что она поняла. Нагасаве не была нужна правда, он предпочел бы жить в неведении, воспитывать и боготворить ребенка, которого родила бы Кэй-ко, быть самодовольным и спокойным. Он боялся стать окончательно побежденным – равнодушными богами, подлыми людьми, жестокой судьбой. Слова Тиэко не просто лишали его пьедестала, они разверзли под его ногами бездну, в которой, наверное, можно было отыскать что угодно, кроме единственно главного – смысла жизни.
– Я прикажу ей явиться сюда, – сказал Нагасава. Прошло несколько томительных минут, и наконец пришла Кэйко, прекрасная и трогательно кроткая, похожая на горный цветок. Ее волосы лежали надо лбом мягкими прядями и, искусно подвернутые, красиво ниспадали на шею. Она была одета в белое, отливающее глянцем кимоно с темно-синим узором, рукава которого украшал тонкий, сплетенный из белых нитей шнур. Тиэко с первого взгляда определила, что ткань ручной росписи, и ее глаза стали угольно-черными от ненависти. Нагасава не покупал ей таких нарядов, даже когда она была юной девушкой! Ну ничего, скоро все будет кончено! Она еще увидит пятна крови на этом глянцевом шелке, следы боли на полном притворства красивом лице!
Нагасава долго смотрел на девушку. Он чувствовал, что у него недостанет сил повторить обвинения и сделать шаг в пропасть. И все-таки нужно решиться…
– Тиэко-сан утверждает, что ты и… – он запнулся. – …Отомо совершили страшное преступление, наказанием за которое может стать только смерть. Что ты можешь сказать?
Он смотрел с горячей настойчивостью – вечный отпечаток скрытности исчез с его лица, он был полон ожидания и… надежды.
И Нагасава, и Тиэко ждали чего угодно – смертельного испуга, крика, плача, мольбы, но… Кэйко спокойно произнесла:
– Кто такой Отомо?
Ее глаза были наивны и чисты.
– Ты задаешь глупые вопросы.
– Я не понимаю, о ком вы говорите.
– Неужели ты ни разу не видела человека по имени Отомо?
Кэйко поклонилась:
– Может быть, видела, но я не знаю по именам всех ваших самураев, мой господин.
Нагасава бросил взгляд на Тиэко. Та стояла молча.
– Что ты делала в ночь последнего большого пожара?
Девушка свела тонкие брови:
– Не помню…
Нагасава взялся рукою за меч. Его губы задергались, глаза сверкнули.
Кэйко отшатнулась, инстинктивно прикрыв рукавом лицо.
– Я не понимаю, в чем вы меня обвиняете… – В ее голосе был испуг и… искреннее недоумение.
Нагасава медленно повернулся к Тиэко. На его лице читалось почти физическое страдание, между тем как лежащая на рукоятке меча рука безжизненно застыла.
– Тогда умрешь ты!
– Я готова умереть, я хочу умереть, особенно сейчас, когда вижу, как она издевается над вами!
Кэйко возмущенно вскрикнула, и Нагасава опять повернулся к ней. Было заметно, как его покидают остатки самообладания.
– Отвечай, ты спала с Отомо?! Не притворяйся, Тиэко-сан видела вас в ночь пожара!
И Кэйко произнесла с непоколебимой уверенностью, которой мог бы позавидовать дающий клятву самурай:
– Тиэко-сан лжет. Я спала в ночь пожара одна, а не с кем-то. Она хочет меня уничтожить…
– Я сам уничтожу тебя, если узнаю, что ты притворялась, – сказал Нагасава и прибавил: – Теперь иди. И ты иди, Тиэко…
Он не заметил, как они исчезли. Нагасава остался один. Несколько минут он не двигался и смотрел на мутную завесу тумана, отделявшую его замок от остального мира. Раньше он любил глядеть на горы и думать о том, как они независимы, велики в своем одиночестве и одновременно равнодушны к нему. Прошло много лет, и это самое одиночество стало его жизнью, он привык к нему, как привык к своим мечам, одежде, волосам, коже. Но сейчас ему вновь захотелось бросить взгляд туда, чтобы сравнить, понять, позавидовать и… поучиться. Но гор не было видно. Не было видно ничего.
Нагасава вздохнул. Едва ли не впервые в жизни в трудной ситуации он предпочел бы бездействие, но знал, что это невозможно. Невозможно выбрать то, что посередине. Или Кэйко, или Тиэко, жизнь или смерть, цветущий сад или серая пустота.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Сёгун – титул высшего феодального правителя Японии, которому принадлежала реальная власть.
2
Перевод Р. В. Котенко.
3
Сёдзи – бумажные раздвижные стены на деревянном каркасе в японском доме.
4
Даймё – феодальный князь, управляющий уделом или княжеством.
