Искушение ночи

Впрочем, это не имеет особого значения. Его давно уже не заботило, что думает какая-либо женщина. Он просто не видел оснований выставлять себя на посмешище.

Это решение далось ему нелегко.

Виктория с сомнением хмурилась, глядя в спину Энни, которая держала свечу.

– Вы уверены, что он в подвале? – спросила она, когда они стали спускаться вниз.

– Да, миледи, в одном из подвалов. – Девушка хихикнула. – Их здесь очень много.

– Каждое утро, – повторила Виктория вяло. – Каждое утро проводит целый час в подвале?

– Да. Он очень строго следует своему расписанию, миледи.

– Ну, разумеется, – сказала Виктория, теряясь в догадках. Всякий раз, когда ей казалось, что она близка к пониманию герцога, возникало что-то еще, вызывавшее у нее недоумение.

Лестница уступила место узкому коридору с облицованными камнем стенами. Потолок был таким низким, что в некоторых местах крестового свода приходилось нагибаться. Энни прошла еще немного и остановилась перед дубовой дверью, вделанной в глухую серую стену.

– Ну, вот мы и пришли, – сказала она. – Хотите, чтобы я... ну, это... доложила о вас?

Виктория покачала головой.

– Спасибо, Энни.

Горничная стояла в нерешительности, и Виктория поняла, что единственный источник света находится у Энни.

– Я посмотрю, там ли его светлость, и если он действительно там и у него есть свет, вы можете взять свечку и идти, – сказала Виктория.

– Благодарю вас, миледи. – Энни присела в реверансе.

Дверной ручки не было, только большое железное кольцо, так что Виктория приложила руку к двери и осторожно нажала. Дверь бесшумно отворилась на хорошо смазанных петлях, разочаровав ее ожидания драматического стона, и открыла нечто вроде крыльца, пять ступенек которого вели вниз в помещение с массивными сводами.

В помещении было пусто, если не считать высокой вешалки у одной из стен и Рейберна, который стоял в свете масляной лампы спиной к Виктории и медленно вращал индийские булавы. Не глядя на горничную, Виктория протянула Энни свечу. Она не заметила, как горничная ушла. Ее внимание было сосредоточено на герцоге.

Рейберн был великолепен. Его рубашка намокла от пота и обрисовывала контуры спины. Он поднял булавы, и на плечах и на шее напряглись мускулы. Он опустил булавы, и по спине будто перекатилась волна. Каждое движение обладало силой грации, исполненной поэтичности, чем-то абсолютно мужским, совершенно очаровательным – ив значительной степени возбуждающим.

Виктория вошла, закрыла дверь в коридор и спустилась по ступенькам в помещение. Мелкий белый песок, которым были посыпаны плиты, хрустел у нее под ботинками. Рейберн, должно быть, услышал звук ее шагов, потому что мгновение спустя он положил булавы на пол и обернулся. Он ничего не сказал, только едва заметно улыбнулся, словно прочел все нескромные мысли, мелькнувшие у нее в голове за последние две минуты. Она почувствовала, что краснеет под взглядом его ореховых глаз.

– Я решила поискать вас, – сказала Виктория, чтобы нарушить молчание.

– А почему вы решили, что я хочу, чтобы меня искали?

Виктория усмехнулась в ответ на его насмешку, ей удалось быть несерьезной, несмотря на исходившее от него недовольство.

– А почему вы решили, что для меня так важны ваши желания или нежелания? В договоре сказано, что неделю мы должны провести вместе, о чем, кстати, вы не преминули напомнить мне прошлой ночью, но не сказано, что вы будете оставлять меня в одиночестве.

Рейберн подошел к вешалке и повесил булавы.

– Ах, я только теперь понял свою ошибку. – Он взял полотенце с вешалки и вытер лицо. – Надеюсь, вам понравилось увиденное, вы не раскаиваетесь, что искали меня, потратив столько усилий?

– Очень понравилось, – промолвила Виктория. – Подумать только, у меня была такая возможность каждое утро, а я и не знала! Это стоит того, чтобы встать пораньше.

– Что же, цена довольно высока. Целый час вашего сна.

Виктория подавила улыбку.

– Это научит вас не напрашиваться на комплименты.

– Иначе могу получить пинок башмаком, не так ли?

– Вот именно.

Рейберн перебросил полотенце через плечо.

– У вас появилась причина искать меня? Виктория покачала головой.

– Скука. Я подумала, что, возможно, вам так же скучно, как мне.

Он усмехнулся:

– Трудно сказать, но откуда я знаю, насколько вам скучно? Во всяком случае, оставшуюся часть дня я не дам вам скучать.

– Неужели?

– Я велел кухарке приготовить еду для нашего пикника. Мы поедем верхом и устроим пир в Грачиной башне.

– Вы не забыли! – радостно воскликнула Виктория.

– Ведь я обещал. А теперь, если угодно, я провожу вас в «комнату единорога». Встретимся в парадном вестибюле через полчаса. У вас будет время переодеться.

– Отлично, – сказала Виктория.

– Тогда пойдемте.

Когда она вошла в парадный вестибюль, Рейберн ждал ее рядом с лакеем. Если не считать похожей на зонтик широкополой шляпы и шелкового шарфа, которым была обмотана шея до самого подбородка, Рейберн был одет элегантно, как и положено джентльмену, отправляющемуся на верховую прогулку. Она подошла, и он окинул ее взглядом.

– Терпеть не могу на женщинах костюмы для верховой езды, – заметил он.

Виктория приблизилась к нему, вкалывая последние булавки в шляпу.

– Вы считаете, что принадлежащее вам по праву место узурпировано мужской одеждой на леди?

Он улыбнулся и протянул ей руку.

– Я не настолько неуверен в себе. Просто мне кажется, что глупо сочетать костюм и корсет. Если буфы и кружевные оборки – это слишком, то такая строгость еще хуже. Что же касается вашей шляпы, – он устремил презрительный взгляд на украшенный перьями женский вариант цилиндра, – тут и сказать нечего, она говорит сама за себя.

Виктория оперлась о его руку и посмотрела на жесткий шелк сине-стального цвета, который виднелся из-под ее черного плаща. Это было, конечно, ближе и по цвету, и по фасону к ее собственному гардеробу, чем любое из остальных платьев, которые заказал для нее Рейберн.– А мне это нравится, – заявила Виктория, задев его за живое.

Рейберн лишь усмехнулся и кивком велел Эндрю открыть дверь.

Они вышли на гравийную аллею, и Виктория посмотрела на темные низкие облака. Казалось, сейчас не утро, а сумерки. «Так вот почему ему захотелось поехать сегодня утром», – подумала она. Дурному предчувствию в ее сердце соответствовало пасмурное небо.

Конюх подвел лошадей. Это были замечательные экземпляры, что ничуть не удивило Викторию. Рейберн не принадлежал к типу мужчин-охотников, но был требователен и достаточно горд, чтобы держать в своей конюшне только самых лучших лошадей. Она удивилась, увидев на гнедом хорошо начищенное дамское седло.

– Еще одно наследие вашего двоюродного деда? – спросила Виктория, скорее чтобы завязать разговор, чем из любопытства.

Рейберн пожал плечами:

– Принцесса была предназначена для Летиции, но уверен, вам эта лошадь вполне подойдет.

– Его зовут Принцессой? – удивилась Виктория.

– Настоящее имя у него другое. Прозвище Принцесса ему дал конюх в Четтерхэме. И оно прилипло к нему. – Рейберн поморщился. – Вы поймете, что я имею ввиду.

– А эта? – Молодая женщина указала на черную кобылку.

– У Аполлонии другого имени нет. – Он хмуро посмотрел на конюха. – Кажется, Стивен забыл принести подставку. Хотите, я подсажу вас?

– Настоящая леди должна садиться на лошадь без посторонней помощи. Иначе она не достойна называться леди.

Виктория взлетела в седло, раздув юбки. Оправила их и перебросила правую ногу через седло так, что обе ноги свисали слева. Потом взяла у конюха вожжи и кивнула. О, как она соскучилась по верховой езде! Ощущение сдержанной мощи под собой, летящая свобода тела. Не прошло и недели с тех пор, как она последний раз ездила верхом, а казалось, что целая вечность.

Рейберн с удовольствием посмотрел на нее и с легким изяществом сел на Аполлонию. Кобыла наклонила голову, скорее в знак приветствия, чем показывая свой норов, и он пустил ее шагом. Бок о бок они поехали по длинной аллее.

– Он всегда такой? – спросила Виктория, бросив на Принцессу неуверенный взгляд. Жеребец гарцевал – нет, семенил – по дороге, выгнув шею и высоко поднимая копыта.

Рейберн улыбнулся:

– Теперь поняли, почему его назвали Принцессой?

«Через полчаса он устанет от этого. Если не считать его склонности к тщеславию, это надежная лошадь. Виктория скорчила гримаску. – Я вовсе не боялась, что упаду.

– Вас никогда не сбрасывала лошадь? – поинтересовался Рейберн.

– Я практически родилась в седле – конечно, сбрасывала. – Она улыбнулась. – И не одна. А сколько пинали! Как-то раз я чуть не перекатилась через одну дерзкую кобылку.

– Настоящая наездница, – торжественно произнес он. – Полагаю, вы единственная в семье, кто ездит верхом.

– Как быстро вы догадались! Мать перестала ездить верхом еще задолго до моего рождения, у отца – подагра, а мой брат предпочитает носиться в легких экипажах по глухим переулкам, пугая местное население. Ну а я езжу верхом.

– Почти каждый день? – предположил он. Она посмотрела на склон голого холма, негостеприимно расстилавшегося внизу.

– Почти каждый день, несколько часов кряду. Некоторое время они молчали. Рейберн свернул на узкую тропинку. Принцесса наморщил нос и начал грызть удила, не желая идти по траве, но, поартачившись, все же пошел, только уши выдавали его недовольство.

– Это чтобы убежать от семьи? – спросил наконец Рейберн.

Виктория улыбнулась и впервые после вчерашнего ужина вновь ощутила доверие к Рейберну.

– Конечно же, нет. Я люблю ездить верхом с того дня, как отец посадил меня на моего первого пони. Мне было три года.

– И вы все еще помните об этом? Виктория кивнула.

– Это самое яркое воспоминание детства. Сначала мне было скучно, и я упрямилась, от пони дурно пахло, а в детской меня ждала красивая новая кукла. Конюх водил меня по кругу на корде, мне надоело, и я стала придумывать, как заставить их увести меня домой.– И тогда?

– Тогда мне отдали поводья, а конюх меня отпустил. И вдруг я оказалась самым свободным существом на свете. – Она улыбнулась своим воспоминаниям. – После этого меня невозможно было выгнать из конюшни, пришлось дать моей бедной няне крепкого маленького пони, чтобы она сопровождала меня на прогулках по парку. Но когда мне исполнилось семь лет и у меня появилась гувернантка, а няня присматривала за Джеком, я уговорила позволить мне ездить где захочу. Без няни, без гувернантки, без конюха, без горничной. Чтобы я чувствовала себя свободной.

– А что вам хотелось делать? Виктория рассмеялась:

– Бегать свободно, как краснокожие индейцы, мчаться по склону холма так, что сердце, казалось, летит впереди меня. Быть сумасшедшей и беззаботной, что не положено маленькой леди.

Рейберн пристально посмотрел на нее.

– В сущности, вы нисколько не изменились, верно? Виктория посерьезнела:

– Пожалуй, да.

Наступило молчание. Они пересекли вересковую пустошь, вереск и утесник касались их ног, цепляясь за одежду.

– Вы, конечно, не против галопа? – спросил Рейберн, прервав молчание.

Его попытка развеять ее плохое настроение была очевидна, и Виктория приняла ее с благодарностью.

– Это вызов? В ответ Рейберн пригнулся к седлу, его кобылка бросилась вперед легким галопом. Рассмеявшись, Виктория последовала за ним.

– Это нечестно! – крикнула она. – Я же не знаю, куда ехать!

Рейберн усмехнулся в ответ.

– Не все ли равно? – бросил он.

Виктория предоставила коню самому выбирать дорогу, и он поскакал галопом вслед за Рейберном.

Час спустя они выехали из узкой лесистой долины как раз в тот момент, когда упали первые капли дождя. Виктория спросила, почему они так долго добираются до развалин, ей казалось, что они совсем близко; Байрон ответил, что они на самом деле близко, если вскарабкаться на утес. Для менее проворных этот путь – единственный.

Виктория подняла голову. Впереди возвышалась громада Грачиной башни. Длинный гребень вел к разрушенному периметру старинной крепости. С того места, где они находились, было видно, что очертания холма имеют слишком правильную форму, чтобы быть естественными, и что плоский гребень – это остатки дороги, проложенной по насыпи.

Только когда Рейберн с улыбкой повернулся к ней, Виктория поняла, что остановилась.

– Ну? – спросил он.

– Чего вы ждете? Ведите дальше, прежде чем дождь примется всерьез.

Рейберн пустил лошадь шагом по направлению к нависающему над вересковой пустошью черному призраку башни.

Виктория не ощутила ни волнения, ни даже любопытства, однако пока они приближались к башне, у нее вновь появилось дурное предчувствие, которое она испытала накануне. Башня все меньше и меньше походила на постройку и все больше на ствол какого-то огромного каменного дерева, которое росло прямо из земли, из холма. Сооружение это было впечатляющих размеров, но в обрушившемся крепостном валу обнаружилось больше теней, чем должно было быть, больше провалов и вершин, чем можно было ожидать, учитывая его величину. Эта надменная твердыня словно бросала ей вызов, как бросала вызов окружающему пейзажу, возвышаясь на фоне затянутого тучами неба. И снова у нее появилось странное ощущение, что ответы – здесь, среди этих камней, только бы она могла, их понять. Эти камни и тени звали ее, но в то же время отталкивали.

Она невольно посмотрела на герцога, едущего впереди, и в голове у нее мелькнула мысль. Виктория попыталась прогнать ее, но мысль снова возвращалась.

Лошадиные копыта цокали по полузаросшим травой булыжникам, когда они поднимались по гребню к башне.

– Ее разрушили во время гражданской войны, – проговорил Рейберн. – Однако уже тогда она была необитаема целое столетие, но поскольку замок был не защищен, мои предки – сторонники короля – обосновались в Грачиной башне.

Виктория ничего не сказала, глядя на крепость и пытаясь предположить, какую брешь пробила пушка, а какую часть разрушило время. Когда они поднялись наверх, редкие капли дождя превратились в морось. Прямо перед ними поднималась квадратная башня, а немного в стороне появилась вторая каменная постройка, низкая и длинная, невидимая снизу из-за изгиба холма. Еще более удивительным оказалось то, что половина крыши этого строения была крыта соломой.

– Идите сюда, – сказал Рейберн и спешился, загадочно улыбаясь.

Он провел лошадь через дверной проем в низкой постройке, и копыто лошади тупо загрохотало, задев полускрытый камень. Виктория заглянула в полумрак, пытаясь рассмотреть, как велико расчищенное пространство внутри, но там было бы темно даже при безоблачном небе. Виктория спешилась и последовала за герцогом.

Глава 15

Виктория замешкалась в дверях, щурясь, а Байрон смотрел из дальнего угла комнаты. «Никогда не прыгнет в неведомое», – насмешливо подумал он, когда ее глаза наконец остановились на нем, и она завела лошадь внутрь.

– По-моему, вы говорили, что башня пустует уже двести лет, – произнесла Виктория, подходя к нему и оглядывая провисающую крышу.

Байрон взял повод ее лошади и привязал к коновязи рядом со своим.– Так и было. – Он ослабил подпруги и потрепал каждую лошадь по холке. – Но во время выпаса овец слишком велико было искушение использовать это строение как убежище для пастухов.

Рейберн жестом указал на противоположный конец комнаты, где виднелся круг кострища под отверстием в крыше, а к стене была придвинута койка.

– Ах! – сказала Виктория, скривив губы в усмешке. – Я половину жизни провела в деревне и только теперь поняла, что ничего не знаю о посевах, овцах и отелах, из которых состоит жизнь арендаторов в нашем поместье.

Байрон усмехнулся, представив себе Викторию в ночном одеянии, которая бежит в сарай посмотреть, как в первый раз ягнится отборное поколение овец, или отчаянно пытается спасти любимую кобылу.

– Не многие леди знают о таких вещах. И не все джентльмены. Зачастую даже те, у кого более пятисот акров земли.

Улыбка Виктории стала мягче, в ней появилось любопытство.

– Но вы знаете. Байрон пожал плечами.

– Я должен был чем-то заниматься в молодые годы, не только дебоширить, и поскольку двоюродный дед предоставил в мое распоряжение четыре мелких поместья, с удовольствием воспользовался этим. – Рейберн бросил на Викторию взгляд. – Пошли. Вы хотели посмотреть Грачиную башню, а пока видели только пристройку.– Охотно, – сказала Виктория, обмотав вокруг запястья подол своей длинной узкой юбки для верховой езды. – Позвольте спросить, сколькими поместьями владеет герцог Рейберн?

Байрон остановился и предложил ей руку.

– Девятью, включая Рейберн-Мэнор. Владею также несколькими кварталами в Лондоне и полудюжиной почти ничего не стоящих особняков в Бате. – Она легко положила руку, обмотанную шелком юбки, на его локоть, и ее кисть в мягкой замшевой перчатке осторожно легла на его запястье. – Земли все еще обширные, хотя только пять поместий остаются открытыми для меня.

– Вот как? А что случилось с остальными? – спросила Виктория, не отрывая взгляда от развалин башни.

Байрон ответил, исподтишка наблюдая за ее реакцией:

– Одно я снес. Оно и в лучшие свои времена мало чем могло похвастаться, а потом вообще стало непригодным для жилья. Второе сдал обувному фабриканту из Лондона, который хотел иметь неподалеку деревенское поместье для поддержания своих общественных амбиций. В третьем теперь школа для мальчиков. В четвертом – сыроварня.

Виктория удивленно взглянула на него:

– А я полагала, учитывая вашу привязанность к этому замку, что вы не захотите расставаться с другими поместьями.

Он остановился и повернулся к ней лицом.

– Все это очень хорошо – разговаривать о прекрасных традициях и семейной истории, но я намерен сделать свой вклад в наследие предков, оставив несколько прибыльных поместий, а не список долгов. Времена меняются, Виктория. Пятьдесят лет назад герцоги и графы Англии были самыми могущественными людьми в мире. Теперь даже самого богатого аристократа лондонские бизнесмены могут купить несколько раз. – Он безрадостно улыбнулся. – Мы мстим им, игнорируя их сыновей в Гайд-парке и отказываясь приглашать их дочерей на наши чаепития и балы, но если хотите знать правду, мы немного боимся их, боимся, что скоро нас будут вычеркивать из их списков приглашенных. Дети Энни не будут признавать следующего герцога Рейберна, к его великому сожалению.

Виктория покачала головой. Щеки ее разрумянились, глаза ярко блестели.

– Возможно, это послужит компенсацией ткачам и кузнецам, о чьей судьбе вы так печетесь. Но все это представляется почти невероятным. Даже здесь, – она указала на чудовищные руины, – где, кажется, легче всего поверить в упадок нашего класса. – Она слегка улыбнулась. – Не важно, что могущественные находятся в упадке, они сохраняют память о могуществе, которое выше, чем самые фантастические достижения не могущественных.

– Значит, вы предрекаете нашим наследникам упадок и распад? – Он сухо рассмеялся. – Я предпочел бы забвение!

Они подошли к основанию башни, и Байрон остановился перед узкой трещиной в каменной стене.

– Здесь единственный путь внутрь с этого уровня. Деревянные лестницы, которые вели вверх от главного входа, давно разрушены.– В таком случае, – Виктория расправила плечи, пародируя храбрость, – позвольте мне прокладывать дорогу.

Она протиснулась через отверстие в стене и тут же замерла на месте.

– О! – воскликнула она, широко раскрыв глаза. Байрон заглянул ей через плечо. Хотя он бывал в этих развалинах много раз, однако что-то почти священное было в этом месте, отчего у него перехватило дыхание. Снаружи холм, овеваемый ветрами, был гол и сух, ледяная изморозь хлестала по старым стенам, упрямые травы стлались и пробивались даже на поле из упавших камней. Но внутри башни царила тишина. Они стояли на узком выступе, который обрывался вниз, где некогда были подвалы. Рубцы двух столетий – ступени распавшейся лестницы, разрушающиеся своды, которые некогда поддерживали деревянные полы, – выступали из стен причудливыми каменными углами. И везде, где была почва, росли кусты и травы, образуя странный висячий сад, который, казалось, окутывал это место колдовскими чарами.

Лицо Виктории озарилось озорной улыбкой, и она прыгнула на один из наклонных блоков.

– Это не опасно? – спросила она. Он посмотрел на нее.

– Нет, если только вы не собираетесь прыгать по нему таким вот образом, но когда я был здесь в последний раз, все казалось довольно прочным. Однако внизу, в подвале, лежит скелет овцы – своего рода напоминание о том, что следует соблюдать осторожность.

Виктория вскинула брови:– Я проворная, как коза, а не как овца, но я приму ваше предостережение к сведению.

Небольшой прыжок – и она оказалась на нижней ступеньке каменной лестницы, которая вилась вверх по стене.

Сердце Байрона сжалось при виде того, как она балансирует на краю, но в ее глазах был вызов, и он предпочел молчать, чтобы не провоцировать ее. Наблюдая за Викторией, Рейберн обнаружил, что она прекрасно чувствует себя среди этих развалин. Будто они сродни ей. Такие же дикие.

– Вы не присоединитесь ко мне? – спросила она, склонив голову набок.

– Как хотите, – пробормотал Рейберн, преодолев томительное ощущение тревоги. Он пошел за ней по скользким от дождя блокам.

Виктория продолжала подниматься по лестнице, однако пробовала ногой каждый блок, прежде чем ступить на него, и Рейберн немного успокоился, однако старался не отставать от нее, чтобы в случае необходимости подхватить.

Лестница становилась все более шаткой, в ней появились трещины. Виктория довольно долго стояла на месте, Байрон хотел сказать ей, чтобы спускалась, когда она расправила плечи и поднялась еще на две ступени, чтобы оказаться вровень с оконной щелью. Там она остановилась, любуясь пейзажем. Байрон видел, что лицо ее изменилось, обычная осмотрительная бесстрастность сменилась чем-то более нежным, почти восторженным. Приглушенный солнечный свет проникал в окно, освещая ее лицо. Точеный нос был слегка вздернут, губы приоткрыты, будто она пила ветер. Это было создание из фарфора и света, сверкающее жизненной силой, которую не могла удержать в себе плоть. Что бы ни случилось в оставшиеся три дня, подумал Байрон, он навсегда запомнит ее именно такой – неземное создание, застигнутое в момент беззащитности.

Солнце скрылось за облаками, и момент был нарушен. Байрон вздохнул. Ему бы следовало радоваться, потому что чем темнее, тем безопаснее для него, но он не мог подавить в себе легкое сожаление.

– Все это не похоже на холмистые фермерские земли, к которым я привыкла, но не менее красиво.

Байрон улыбнулся:

– Скоро вы начнете повторять сентиментальности известных поэтов, принадлежащих к Озерной школе, как их прозвали.

Виктория фыркнула:

– Вы слишком цинично оцениваете Братство прерафаэлитов, а я – Вордсворта и Колриджа. – Она бросила взгляд на ступени. – Очень хочется подняться еще выше, но я трусиха и боюсь рисковать своей шеей.

– Благоразумие не трусость.

Виктория бросила на Рейберна раздраженный взгляд.

– Пожалуй, мне лучше спуститься, – сказала она. – Больше здесь смотреть нечего. А то промокнем до нитки. Вот-вот развернутся хляби небесные.

Сойдя вниз, Рейберн протянул Виктории руку, и они прошли через пролом в стене. В этот момент хлынул ливень.– Однажды я уже промокла из-за вас! – воскликнула Виктория, высвободилась и бросилась в пристройку. Однако прежде чем добралась до навеса, рассмеялась, но не язвительно, по поводу тщетности попыток остаться сухой, – ее смех, казалось, исходил из самых недр земли.

Когда спустя некоторое время вошел Рейберн, Виктория стояла без шляпы и вешала плащ на колышек в балке крыши. С нее стекала вода, волосы растрепались, глаза блестели, щеки пылали.

– Как бы не разболеться, – произнесла Виктория. – Я вымокла до нитки. А мне скоро уезжать, неделя на исходе.

Байрон снял пальто и шляпу и повесил рядом с ее плащом.

– Вряд ли это случится, вы достаточно выносливы, – произнес он.

Виктория усмехнулась:

– Могли бы притвориться, что раскаиваетесь.

– Притворился бы, если бы не видел, как вы веселитесь.

Виктория действительно сконфузилась.

– Значит, вы слышали?

– Как колокольчик. Это было, мягко говоря, неожиданно. – Рейберн вопросительно посмотрел на нее.

Виктория долго молчала, потом стала медленно стягивать перчатки.

– Вы, видимо, решили, что я сумасшедшая, – сказала она.

– Отнюдь нет. – Он тоже снял перчатки и взял ее за руку. Его рука была холодна, а у нее просто ледяная. Рейберн нахмурился. – Где-то здесь должны быть дрова.

Виктория высвободила руку и огляделась.

– Вон там, – сказала она, кивком указав в угол, где стояла койка пастуха, и добавила: – Мне не хотелось бы лишать кого-то возможности согреться.