Работа автора над собой

Тогда у меня появилась такая тактика – я выхватывал кого-нибудь одного из толпы и метелил так, как только мог. Потом выхватывал следующего. Пока меня били, колотили со всех сторон, я работал руками в ближнем бое, обрабатывая своих врагов одного за другим. Самая жуткая драка была на мой день рождения. Мне было, по-моему, тринадцать или четырнадцать лет.

Солнечный день, и меня поймали после школы, и всем классом накинулись, и там в снегу пинали, и я начал там точно так же выхватывать сначала одного, потом второго. Потом уже спустя много-много лет, я поговорил с одним из этих парней, которые меня тогда избивали. И меня поразило что он считал, что… я… был неправ. Он мне сказал – как ты мог? Ты же был сильнее меня! Я же был самый маленький, самый слабый. И ты меня начал избивать. И так далее, и так далее. у него было ощущение дикой несправедливости, он меня воспринимал как агрессора. Ему казалось, что это я на него напал, я его избил. У человека совершенно не отложилось в голове что они толпой в двадцать человек меня в снегу пинали. Типа, мы тебя пинали и это окей, а потом ты нас отпинал – как же так, нас-то за что?

Это конечно удивительно, и я понял, что человек себя способен за любое преступление, за любую подлость, за любую пакость оправдать.

Или, например, тоже примерно тогда же. Я был в библиотеке и два парня старше меня, на класс старше меня, тоже до меня докопались. Мол, че это ты тут делаешь. И когда я выходил из библиотеки, они меня вдвоем подстерегли и на меня напали. Начали, скажем так, пытаться меня избить. Но когда тебя бьют, начиная с десяти лет каждый день, ты в конце концов просто начинаешь давать сдачи. И я их избил, двоих. Сначала одного, я хватал одного, молотил, потом хватал другого и так по одному.

И мы с одним из этих парней встретились тоже лет через десять, где-то на какой-то местной вечеринке. И он мне такой типа – помнишь ты меня тогда избил в библиотеке. Я ему говорю: «придурок, а ты забыл, что вас двое было, ты забыл, что вообще-то вы вдвоем на меня напали, что вы у меня там книжку разорвали».

Интересно было бы поговорить с этими ребятами, которые меня травили, обзывали, гнобили. Наверное, у них воспоминания такие, что я был таким королем зла, который в одиночку травил и терроризировал целый класс. И они от меня защищались. Но мне по большому счету тогда никто не был нужен, я всё это время читал.

Глава 6

У меня приходили и проходили разные новые увлечения. Например, увлечение индейцами. Точно помню момент начала этого увлечения. Я шел по библиотеке и увидел книгу Луи Буссенара «Капитан Сорвиголова». Остановился, взял ее и думаю – что такое, интересно. А там история англо-бурской войны и этот герой в какой-то момент сидит на коне «как истинный вождь краснокожих». И меня почему-то это зацепило и я думаю – кто такие краснокожие?

Я начал искать какую-то информацию про индейцев. Сначала прочитал книгу про Сат-Ока, это польский чувак, который написал «Страну багровых туч» – и «Слушайте песню перьев». такие книги, якобы на реальных материалах про индейцев. На самом деле полностью выдуманные. В общем, тогда это воспринималось как реальная жизнь индейцев. Потом следующее естественно, «Пенталогия о Кожаном Чулке» Натаниэль Бампо. Причем я его читал таким причудливым способом: сначала «Последний из могикан», потом «Зверобой», потом «Пионеры», потом «Следопыт», и наконец последний – «Прерия».

Все эти пять книг я с удовольствием прочитал, и начал собираться в поход. Я начал рассказывать одноклассникам, о том, что я теперь не космонавт, а индеец. Они видели, что у меня книги про индейцев. И я начал ножи метать, луки делать, и они заинтересовались тем, что я делаю. И я сказал – ребята, окей, если вам интересно, пойдемте со мной в поход. Я пойду в поход летом. А это было зимой. И на этом лед был растоплен, и они начали как-то ко мне оттаивать.

Потом мы снова со всеми разругались. Это так тянулось какое-то время, наверное, лет до шестнадцати. А потом я увлекся рок-музыкой и дальше все просто. Я был уже королем класса. У меня уже группа своя была, и уже все ходили у меня кассеты записывать и фотки рок-музыкантов покупать по рублю за штуку.

С музыкой тоже всё интересно. Я прямо четко прослеживал – с какого момента началось это увлечение. Первое мое музыкальное увлечение – Майкл Джексон. Песня «Билли Джин». И первые три песни, которые я записал – это «Модерн Толкинг», «Иеронимус Кадиллак», «Билли Джин» Майкла Джексона, и третья песня… Градский в программе «Веселые Ребята», он был Александр Грин. Придумал персонажа и на английском языке и пел такую дурацкую очень песню – «Донт би фанни». Три песни я и записал. Мама работала на радио и она мне выделила на своей кассете половину одной стороны кассеты. И там были эти три песни. Я их переслушивал просто на автомате, на повторе много раз подряд. Постепенно все больше у меня собиралось записей, и потом мне купили всё-таки магнитофон.

Это тоже была такая мечта многолетняя – магнитофон. Года два я его ждал и страдал без собственного магнитофона. Потом моя тетя Надя мне подарила сто рублей на магнитофон, и мама еще добавила своих и купила мне магнитофон «Весна». И долгие годы я с этим магнитофоном «Весна» существовал. У меня была большая фонотека по местным меркам – больше двадцати кассет. Куча самых разных записей. Конечно, всё это было очень эклектично, это были какие-то записи с радио, записи с телевизора, с программы «Взгляд». Очень странная коллекция. Но в то время телевидение было довольно интересное. По телевидению могли, допустим с утра передать песню группы «Юрай хип» и песню «Аквариума»… и это всё ловилось тут же, хватался магнитофон, втыкался шнур и тут же включалась запись на первую попавшуюся кассету. И все это заслушивалось до дыр. До скрипа. Некоторые кассеты начинали скрипеть со временем. А некоторые зажевывались и нужно было распутывать пленку и наматывать ее, надев кассету на карандаш. Нынешняя школота с ее айподами и знать не знает таких забот.

И, естественно, были книги, да. Книг у меня всегда было много. Я в библиотеке брал по десять книг за раз. Но я думаю, переломный момент для меня наступил тогда, когда мы встретились с Сергеем Титовым.

Глава 7

К чему была вся эта длинная-длинная преамбула? Хемингуэй говорил, что несчастное детство – это самая лучшая школа, для того чтобы стать писателем. У меня так получилось, что эти несколько лет – те самые несколько лет, когда люди учатся общаться друг с другом, это были несколько лет, когда я учился общаться сам с собой. Моими основными собеседниками были писатели. Я наблюдал мир. Не участвовал в играх своих сверстников, но всё время за ними наблюдал, был всё время как бы человеком со стороны. И учился понимать, что между ними происходит: как девочки из девочек становятся девушками; как у парней появляется интерес к этим девушкам; как девушки кокетничают с этими парнями, – как строятся взаимоотношения между людьми, что такое дружба, что такое лидерство. И мне всё это было очень интересно. Когда люди врут, когда люди говорят правду. И я всё время всё это наблюдал и пытался как-то осмыслять. Если бы я всё время был вовлечён в это общение, я думаю, что у меня не было бы возможности вести такого рода наблюдения. Ну и, конечно, чтение, которое тоже помогает некой рефлексии.

Я помню момент, здесь у нас поле, сейчас это поле застроили, там детский сад и начальная школа, но в этом поле… Да, кстати, любопытно, что я сейчас проезжал через весь посёлок, и там весь посёлок такой развалившийся, всё посыпавшееся, и только стоит белое новое здание церкви. Вернее, оно старое, это начало позапрошлого века, но такое отремонтированное, побеленное, это забавно, конечно. Мы в этой церкви учились. В самой церкви было ПТУ, а рядом была пристройка – деревянное такое здание, где была наша начальная школа. Сейчас пристройку эту снесли, и вместо ПТУ… а, собственно, мы в этом здании, где ПТУ, у нас были занятия, «трактора» мы их называли, раз в неделю в старших классах мы изучали устройство трактора. И по итогам нам должны были выдать права тракториста, и летом производственная практика была, мы там отрабатывали. Я умею ездить на гусеничном тракторе ДТ-75, умею на «Беларуси» ездить и умею на тракторе «Владимирец», мы его называли «пердунок», на трёх этих тракторах я более или менее умею ездить, хотя не ездил уже… сколько мне сейчас? Тридцать лет не ездил. Но, тем не менее, ездил. Особенно мне нравилось на ДТ-75 зимой: поле, метр снега, и ты просто прёшь по этому полю, как танк.

В конце школы мы должны были сдать экзамены. Экзамены – это был, конечно, полный позор для меня, я ничего не понимал, я категорически отказывался изучать эти трактора, и говорил, что, если я буду трактористом, для меня это будет полным жизненным поражением, поэтому я не буду, что хотите, то со мной и делайте, я ничего не хочу знать про ваши дурацкие трактора. И мне какой-то раструб надо было показать, и я смотрю на этот двигатель и говорю: «Идите нафиг, не знаю, где этот раструб и знать не хочу». И мне преподаватель с такой яростью: «Да вот же он! Прямо на тебя смотрит!» Ну… как-то мне там тройку эту поставили, но за правами я уже, конечно, не ходил, не стал их получать.

Что дальше происходило? Вместе с Мишкой Аристовым мы создали группу, и, если мы ещё более-менее умели играть, то… у нас была проблема с третьим музыкантом. Мишка на басу играл, я играл на гитаре, и мы искали ударника. Либо Мишка мог барабанить, а тогда нам нужен был басист. В общем, у нас была проблема с ритм-секцией, мы никак не могли третьего человека найти. Периодически кого-то находили, брали, учили человека, но так ничего и не получилось у нас ничего сделать. Но в итоге мы взяли ударную установку в школе, взяли электрогитару, и здесь, в старой бане в нашей сели и на мой магнитофон «Весна» записали несколько песен. Кажется, тогда я сочинил песню «Мне кажется порой, что я – твой каприз. Я думал идти вверх, но я качусь вниз. Я мог бы спать с любой из муз, ты тоже славная блядь, но я влюблён в блюз, я сам выбрал путь, куда ступит мой драный шуз» – это была такая пародия на Майка, но, на самом деле, в итоге пародийность ушла, и этот текст я уже дальше исполнял как бы всерьёз, и он даже каким-то успехом пользовался. Ещё была песня на стихи Макса Волошина, такой треш-металл: «Снова дорога. И силой магической всё это вновь охватило меня. Грохот, носильщики, свет электрический, ту-ду-ту-ту… Мерный, вечный, бесконечный монотонный стук колёс. Шёпот сонный в мир бездонный мысль унёс».

Забавное это было время, когда хеви-метал исполняли на стихи поэтов серебряного века. Была такая группа «Магнит», у которой была песня на стихи Блока… «и в жёлтых окнах засмеются…», а: «Работай, работай, работай, ты будешь с уродским горбом, за долгой и честной работой, за долгим и честным трудом». Была такая вологодская группа «Праздник Снов», у них была: «Плыть, плыть, плыть мимо могильных плит, мимо церковных рам, мимо семейных драм» – на стихи Рубцова.

Причём наш трудовик, который нам выдавал инструменты в нашей группе, Вячеслав Евгеньевич Кунин – он был братом Валеры Кунина, который был лидером этой группы «Праздник снов». Тоже какие-то такие странные совпадения, как так получилось, что Череповец, 500 километров от Сямжи, где жил этот Валера Кунин, а здесь жил его родной брат, и мне выдавал эти инструменты? Валера приезжал, мы с ним не были знакомы, но он приезжал, длинноволосый парень такой, приезжал к брату в гости, он был в столовой, пил там чай и разбил рукой, показал такой фокус, разбил рукой, сильная очень кисть, раздавил стакан рукой. И порезал руку, и там вся столовая была в крови. А потом его убили, говорят, из-за каких-то разборок на рынке.

И я часто рассказываю эту историю, как здесь появился Титов. Я жил в этом мире, жил в Сямже, и я понимал, что где-то есть какой-то другой мир, но я этого другого мира не видел. Я не выезжал в этот другой мир, не знал, какой он. И тогда я познакомился с Сергеем Титовым. Серёжа, если смотришь это видео, то я хочу, чтобы ты знал, что более или менее всем в своей жизни я обязан тебе. Я часто рассказываю эту историю, но расскажу ещё раз. Я пошёл в столовую, это был 9-й класс, перед… 9-10-11-й, у нас было 10 лет, но мы учились… 9-й – это был 8-й. Мы в 8-м, по-моему, не учились, мы после 7-го сразу перешли в 10-й. И я вижу, висит афиша рядом с хлебным магазином, Сергей Сам исполняет песни Сергей Сам Санкт-Петербург. Ну, для меня Санкт-Петербург – это вообще столица российского рока, это сразу рекомендация железная. И песни Александра Башлачёва я никогда не слышал, но я читал «Время колокольчиков» текст в журнале «Юность» с предисловием Троицкого – это была первая публикация. И «Время колокольчиков» на меня очень сильное впечатление произвело именно текстом своим. И я думаю, ну, хотя бы в исполнении Сергея Сама я услышу песни Александра Башлачёва. Но в это день я должен был встречаться с Юркой Бачиным, у нас с ним был общий интерес – мы с ним курили сигареты «Прима». Если вы курили когда-нибудь, то вы помните, что они всегда влажные такие были, «Прима» или «Ява». Причём «Ява»… нет, «Прима»… вторые не помню, какие, «Ява» – это было с фильтром. «Прима» и… не помню уже сейчас, какие. Причём «Прима» нормальная была и была «Прима» моршанская, которая драла горло. И их берёшь, эту «Приму» кладешь на печку или на батарею, она высыхает, ты берёшь, и так сигаретку чух-чух, и там табачок щелкает… и без фильтра, естественно. И мы с ним курили сигареты, это был наш общий интерес. И мы должны были с ним встретиться после школы, и я думаю: «Ну как же так? Он единственный мой друг на настоящий момент, надо же как-то… как-то надо, ну, я же не могу его продинамить», и я пошёл на встречу с ним. И мы сидим с ним, курим, на стройках мы в основном тусили, сидим мы на крыше стройки, и я говорю: «Ты знаешь, всё-таки я пойду на концерт, хочу посмотреть, что это такое, мне интересно». И он обиделся на меня, и мы после этого перестали общаться.

И я прихожу на этот концерт, покупаю билет за пятьдесят копеек, и на меня кассирша так смотрит как-то странно, я захожу в зал и в зале вижу, что я – единственный зритель. Сидит этот парень босиком, с гитарой, бородка такая, растерянный абсолютно. Как же так, он готовился, а никто не пришёл? И портрет Башлачёва, свеча перед ним зажжённая, и я ему говорю: «А у вас есть записи Александра Башлачёва?» И он говорит: «Да, есть», и я говорю: «Дайте переписать», а он говорит: «Ну, давай, чего уж». И я оттуда бегом, это весна ещё, как сейчас помню, весна, грязь кругом, и я бегом из этого клуба, бегу, значит, домой, хватаю магнитофон, хватаю кассету, бегу обратно в клуб, а он уже ушёл, и мне говорят: « по такому адресу иди, он там тебя ждёт». И я прихожу по этому адресу, он жил в гостях у своего друга Володи Золотарёва, у которого жена – Ирина Хиля, помню, все имена же, блин, помню! Ирина Хиля, она по партийному какому-то распределению жила у нас в Сямже и занималась таким странным делом, это конец 80-х, у нас тогда начали открывать видео-центры, и там показывали всякое это: Брюс Ли, то, что мы называли порнухой – «Три шведских девушки в Америке», на самом деле, не порнуха, а такая комедия с лёгким эротическим подтекстом. И она должна была от партийных органов просматривать эти фильмы и давать своё заключение, как бы цензура, можно это давать людям смотреть или нет. уже были видео-центры, но ещё была какая-то партийная цензура. И им дали видик, у них эти ящики кассет стояли, и они сидели целыми днями смотрели это кино. Прекрасная работа, лучшая работа в мире. Ну, я с ними познакомился, говорю, я такой-то, такой-то чувак, я стихи пишу, и так далее. И они сказали, что, давай мы тебе покажем нормальное кино. И я говорю: «Да, круто, давайте». И первый фильм, который они мне показывают, называется «Ад живых мертвецов». На самом деле, этот фильм называется «Вирус», я его потом нашёл, это очень плохое и очень страшно кино. Прямо реально очень страшное, про зомби. И я после этого фильма не мог спать месяц, наверное, я со включённым светом ложился спать.

И я начал к ним ходить, я начал захаживать к ним и начал общаться с ними, и это были люди из другого мира, и они мне просто давали книги читать, прямо список книг, которые надо прочитать. Я как сейчас помню, там были Гладилин, Виктор Некрасов, Окуджава, Фазиль Искандер… кто-то ещё, не помню сейчас уже всех, шестидесятники. И я прямо по списку все эти книги находил и отыскивал. Вообще по поиску литературных источников я был ищейка тот ещё.

Например, может быть, вы помните, была такая пластинка «Аквариума» первая, фирмы «Мелодия», из двух она была собрана – «День серебра» и «Дети декабря», и там была на обратной стороне статья Вознесенского. И там интересно очень было сделано, это реально очень хорошая статья, я до сих пор помню какие-то обороты из неё: «Курёхин, который куролесит у него на фортепьяно, он ведь тоже идёт от классики»… «Курёхин, который куролесит…», чёртов футурист. И там он говорил, что Гребенщиков… Естественно, «Аквариум» на меня производил просто совершенно волшебное впечатление. Когда я увидел «Город Золотой», когда его впервые показали по телевидению, я понял, что это всё, это любовь с первого взгляда. И потом я приезжаю куда-то в деревню какую-от и нахожу, был такой журнал «Крестьянка», и в то время в журналах «Крестьянка» и «Работница» печатали вкладыши в кассету. И там был вкладыш в кассету с «Аквариумом». И я увидел там Гребенщикова с акустической гитарой, это просто всё сразу же… Мы же информацию собирали, просто выжимали, где только можно. фотография- это была информация, мы смотрели, как человек одевается, тельняшки все эти Гребенщикова, папироска всегда в руке. Мы строили жизнь, строили свой образ из этого, потому что всё вокруг, вся информация – это было фуфло. Было понятно, что в библиотеку заходишь, и это целая библиотека фуфла. Потом-то стало понятно, что в этой библиотеке фуфла, если правильно искать, можно найти «Иосифа и его братьев» Томаса Манна или даже какого-нибудь Брюсова, Бальмонта, Белого, и так далее.

Так вот, на этой обложке было сказано, что Гребенщиков «следует школе ироников Заболоцкого и Хармса и волевому глаголу Гумилёва». И я искал этого Хармса, искал этого Гумилёва, искал этого Заболоцкого. А потом вышла книжечка Заболоцкого небольшая в библиотеке поэта, я её, естественно, сразу же схватил, сразу же начал читать эти «Столбцы», «Сквозь волшебный прибор Левенгука», «Некрасивая девочка», всё от ранних этих его «Столбцов» до поздних стихов, это всё прямо то что надо было. А Гумилёв вышел, был такой журнал «Полиграфист», и там были такие самопальные книжечки, которые ты сам собирал, склеивал и у тебя была такая маленькая книжечка Гумилёва. И папа из редакции принёс, сделал мне такую книжечку Гумилёва, и там был… Ну, естественно, там ранние были: «Жираф», «Конкистадор», и так далее, не было этих поздних, которые уже башню сносили, это «Слово», «Шестое чувство», «Заблудившийся трамвай» – это всё было позже.

И я начал вытаскивать, отовсюду вытаскивать поэзию, где только можно. И путь тоже шёл такой очень интересный. Вознесенский, ага, хорошо, Вознесенский написал, а кто такой Вознесенский? Что за хрен вообще этот Вознесенский? Я в библиотеке вижу – Вознесенский, и там какой-то томик, его стихи и воспоминания о Пастернаке. Я взял, прочитал стихи, ну, такое, да, похожее на «Аквариум» немножко, такое образное. И воспоминания о Пастернаке, конечно, влюблённые совершенно, и в числе прочего там небольшой рассказ про Крученых, причём такой очень некомплиментарный: он воровал книги, от него исходил запах старости, и так далее. Но Пастернак – это просто всё. И я решил, мне надо найти стихи Пастернака. Я пришёл в школьную библиотеку и говорю: «У вас есть стихи Пастернака?», мне говорят: «Нету». Я так: «Странно. Ладно». Прихожу в районную библиотеку: «У вас есть стихи Патернака?», мне говорят: «Нету». А мне казалось, я с детства помню: «А в походной сумке книжки (спички) и табак. Тихонов, Сельвинский, Пастернак», и это с детства, мне отец всё время цитировал это, и я это запомнил – «Тихонов, Сельвинский, Пастернак». Потом я их всех прочитал: и Тихонова, и Сельвинского, и Пастернака, конечно. Но тогда Пастернак у меня просто идея фикс была какая-то, где, где его найти? Хоть что-то, хоть строчку. Нигде нет. Я всю Сямжу на уши поднял.

Надо сказать, что мне когда что-то было надо, мне пофиг было, меня остановить невозможно было. Например, я узнал, что из Сямжи сотрудники клуба едут на концерт группы «Секрет» в Череповец, и я лёг на диван и сказал маме: «Мама, я не встану до тех пор, пока ты не сходишь и не договоришься, чтобы я был на этом автобусе». И я лежал часа четыре, потом мама встала, пошла в этот клуб, договорилась со своими знакомыми, и на следующий день в пять утра я уже стоял, ждал автобуса. Первый, за час до всех пришёл, час стоял, ждал во тьме в полной зимней, и я поехал на концерт группы бит-квартет «Секрет» и группы «Сталкер», они вдвоём выступали в череповецком дворце «Алмаз».

Или я узнал, что у одного парня, у взрослого парня, у дядьки уже, что у него есть два альбома Pink Floyd: Wish You Were Here и Animals. Я к нему пришёл домой и сказал: «Чувак, я такой-то, такой-то, я знаю, что у тебя есть два альбома, дай мне переписать, я жить без них не могу, мне нужны эти два альбома». И он, ни слова не говоря, развернулся, ушёл в комнату, вернулся с этой бобиной, отдал мне просто молча. Я говорю: «Я через два дня верну», и я забрал, поехал к маме на студию, взял огромный магнитофон «Олимп», он реально размером с эту комнату, на санках его притащил домой, переписал с бобины на бобину и оттащил обратно, и вернул ему эту бобину, и чего-от, не помню, что-то подарил ему за это.

Но тем не менее, да, так искал, искал, не мог нигде найти ни по каким книголюбам, ну, нигде не было их. И в какой-то день прихожу в библиотеку и мне библиотекарша говорит: «Зайди к заведующей», я поднимаюсь в кабинет к заведующей, и она говорит: «Саша, я знаю, что ты искал Пастернака», я говорю: «Да, есть такое дело». И она достаёт книжечку Пастернака в библиотеке «Классики и современники», сборник стихов, говорит: «Даже печати ещё нет, она только-только пришла. Даю только тебе только на неделю, через неделю вернёшь. даже записывать в формуляр не будем, я знаю, что тебе надо».

Как-то вселенная помогала, на самом деле. Спасибо тем людям, которые мне помогали всё это время. И я иду домой, и с этого дня я каждый день вставал в пять утра, заводил будильник, садился, и я весь этот сборник, где-то здесь лежит тетрадь, я весь этот сборник переписал в тетрадь. Потом я нашёл воспоминания Пастернака, так я через воспоминания, воспоминания о чём? О Маяковском. Я думаю: «А что, Маяковский нормальный поэт что ли?» А Маяковского у нас было собрание сочинений дома красное, двенадцать томов. И я беру первый том, начинаю читать, а в первом томе – там его воспоминания. И его воспоминания – это вообще самое крутое, что он написал, по-моему, вообще за всю жизнь. Ну и, на самом деле, первый том, он реально очень клёвый, это его футуристические произведения, они реально мощные очень, «Облако в штанах», и так далее. Это история такого рок-н-ролла, это футуристы, это Бурлюк, который «А это вы написали? Вы гениальный поэт», это Хлебников сумасшедший, который в наволочке хранит стихи, это Крученых, Есенин, вся эта тусовка. Я окунулся просто с головой в этот карнавал и пропал.

Причём к этому времени ребята… Титов и Золотарёв, у них закончилась уже практика, и они уехали. И здесь произошло два витка, очень мощных, которые очень многое во мне поменяли.

Глава 8

После восьмого класса я собирался уехать, я уже понимал, что здесь не могу жить, я уже понимаю, что Сямжа – это жопа, что ещё два года я здесь не выдержу, и мне надо куда-то уезжать, в город в какой-то. И я хотел уехать в Архангельск в училище связи. Почему? Потому что в этом училище учился Ревякин. Я уже где-то прочитал в статье, что там учился Ревякин, и думаю: «Ну, если ему было нормально там учиться, то, наверное, и я могу там учиться».

Я подал заявление, пришёл вызов. И тут происходит такая забавная история: я знакомлюсь с девушкой, которая лежит в больнице. У девушки желтуха. И у нас, ну, отношения / не отношения, это как дружба завязывается, и какое-то время я с этой девушкой общался. Не помню уже ни как зовут, даже лица её не помню сейчас. Но такая влюблённость какая-то была. Потом там появился другой парень, который её знал раньше, который был меня старше и сильнее, и он меня прогнал, он сказал, что всё, нет, ты не будешь к ней ходить, начал меня избивать, и так далее, и так далее. И почему-то я ему уступил, почему-то я уже и в девушке в этой разочаровался, короче, влюблённость появилась и очень быстро пропала. Но прошло какое-то время, прошло два месяца, и через два месяца… но там тоже с этим парнем сложная история, на самом деле, там всё тоже не слава богу было. … там была история с этим Юркой Бачиным, кстати говоря, с бывшим моим приятелем, он эту девушку оскорбил. Она сказала, что он проходил мимо и какие-то оскорбительные слова говорил, и я этого Юрку побил. И за Юрку вступились два парня постарше, и они, короче, меня избили. Я сходил, позвал ещё кого-то, чтобы мне помогли избить этих двоих, короче, такая волна пошла, волна насилия.