Рейд. Оазисы. «Выход»

– Друг, – донеслось снизу, – а ты кто?

– Ты знаешь, кто я, – сухо ответил Андрей Николаевич.

– Уполномоченный, что ли…, – догадался человек под холмом.

Горохов отвечать не стал, времени у него было мало: обычная семья даргов – это пять-шесть мужчин-воинов, он убил только двух. Где-то в округе бродят остальные. И, возможно, они слышали выстрелы. Выстрелы револьвера отличаются от выстрелов винтовки. Они могут заинтересоваться. Тем не менее, уполномоченный снимает с себя пыльник и одной рукой – во второй он держит обрез – хорошенько встряхивает одежду. Ему очень не хотелось бы свалиться с температурой под сорок после того, как клещ влезет под кожу.

– Друг, – продолжает человек, – воды дашь? Есть у тебя вода?

Горохов молчит, он наконец надевает пыльник и спускается к раненому, подходит осторожно, вдруг у того есть ещё оружие, но видит, что одна рука у человека разбита пулей, а второй он пережимает разорванные сосуды, чтобы не истечь кровью, но из его перебитой ноги кровь всё равно течёт. Андрей Николаевич достаёт фонарик, светит раненому в заросшее и грязное лицо и говорит удовлетворённо:

– А, господин Сорокин. А где второй, где подельник Юрумов?

– Нету Юрумки больше, – говорит бандит с горечью. И Андрей Николаевич чувствует острый запах полыни. – Сожрали Юрумку, дружбана моего, эти падлы… Животные.

– А как вы тут выживали целую неделю? – спрашивает Горохов.

– На полыни, – отвечает ему Сорокин, он тяжело дышит. – Яму у термитника выкопали и полынь ели. Ну так что, дашь воды? А?

– М-м… На полыни, ясно, – уполномоченный понимающе кивает. И продолжает: – Воды я тебе не дам, она тебе без надобности. Я тебе могу зачитать приговор по всем правилам, если хочешь.

– Да на хрен он мне, твой приговор, – морщится бандит, на его разбитую руку страшно смотреть, чёрное месиво из костей и тканей. Бандиту, конечно, очень больно, Горохов даже удивляется, что он не орёт, как резаный, но потом до него опять долетает терпкий запах полыни… Ну, на полыни терпеть можно…

– Не любишь официоз? Понимаю… Но я быстро, так сказать, тезисно, в двух словах… Короче, за убийство тринадцати человек, среди которых было два ребёнка, в оазисе Южный Ком, за многочисленные разбои и убийства старателей и за поставку даргам оружия и боеприпасов Трибунал Чрезвычайной Комиссии приговаривает тебя, Сорокин, к смерти, и я, старший уполномоченный Горохов, мандат сто шестьдесят, прибыл привести приговор в исполнение. Номер ордера и текст приговора… Ну, я думаю, тебя сейчас это не очень интересует.

Стрелять Андрею Николаевичу не хотелось: патроны – раз, шум – два, и он потянул из ножен тесак.

– Стой, стой, Горохов, обожди…, – захрипел бандит.

– Ну начинается, – уполномоченный поморщился. – С вами, сволочами, каждый раз одно и тоже.

– Да подожди ты.

– Не торгуйся, сдохни, как и жил, лихо…, – Горохов уже вытащил тесак.

– Секунду дай. У меня есть информация.

– Ну ладно… Секунда пошла, говори. Но имей в виду, ни воды, ни сигарет я тебе не дам.

– Да ладно, не надо мне сигарет, слушай…

– Ну…

– Я слыхал, что уполномоченный не убьёт приговорённого, если тот даст ему информацию. Важную, важную… Слышишь? У меня есть важная информация, – говорил бандит, потряхивая своей раскуроченной рукой, с которой капали и капали чёрные капли.

– Любопытно… И какая же это важная информация? Даже представить себе не могу, что это должна быть за информация, чтобы я такого, как ты, помиловал.

– Это важная информация.

– Ты давай, не тяни, мне уже пора отсюда сваливать, тут скоро родственнички этих, – Андрей Николаевич кивает на труп дарга, – появятся.

– Я скажу, но ты пообещай, – просит его бандит.

– Ничего я тебе обещать не буду. Скажешь мне, где закопал пару кило меди, а я тебе пообещаю жизнь – нет, так не пойдёт.

– Нет, нет, это и вправду ценная информация.

– Объясни, в чём её ценность.

– Я тебе скажу, кто оплачивал оружие для даргов.

Горохов задумался. А вот это было действительно интересно, и чуть погодя уполномоченный произнёс:

– Хорошо, говори.

– Обещаешь не убивать? – хрипел Сорокин.

Андрей Николаевич глядел на этого убийцу, беспредельщика и конченую тварь с изуродованной рукой и с разбитой пулей ногой. Сейчас он беззащитен, без воды, без оружия, в этом ужасном месте, где через двенадцать часов он просто поджарится на песке. Глядел на него Горохов и удивлялся его желанию хоть немножко, но ещё пожить.

– Ладно, обещаю. Давай уже, говори, – наконец произносит уполномоченный.

– У меня… У нас-то денег никогда не было, чтобы целую партию оружия купить, – оживился бандит. – Смекаешь?

– Давай-давай, не тяни.

– Говорю же, денег у меня не было, чтобы оружие покупать для даргов. Я его только перевозил.

– А кто заказывал?

– Тип один из Полазны. Кроха его звали.

– Звали?

– Да, он делся куда-то. Я его всего пару раз видел.

– Ну всё, дальше не рассказывай, – Горохов хотел уже заканчивать разговор.

– Да, подожди ты…, – взмолился Сорокин. – Я ж не про него.

– Давай, только побыстрее.

– Так вот, он… этот Кроха, он нам назначал, где брать ящики в степи и куда их отвозить, мы денег-то никогда не видели.

– Он просто говорил вам точку в пустыне, где лежит оружие?

– То-то и оно, а потом говорил, куда его отвезти.

– И он вам потом просто платил за работу.

– Нет, ты послушай меня…, – Сорокин тяжело дышал. – Я ж говорю, не он. Платила нам баба одна из Серова.

– Что за баба? – уполномоченный присел на корточки рядом с ним.

– Алевтина, она хозяйка заведения «Прохлада», кабак такой у неё там, недешёвый. Девки приличные, полынь, бухло, всё такое…

– То есть вы делали работу, а за деньгами ехали в Серов? К этой Алевтине? А она знала, за что вам даёт деньги? Догадывалась, кто вы? И на чём зарабатываете?

– Да откуда же мне знать. Мы просто приезжали, заходили к ней, и она уже всё знала, ничего не спрашивала, вываливала нам лавёхи по-честному, сколько положено. Но потом, когда Кроха этот пропал, нас нашёл другой человек, Керим его звали… И всё было то же самое, стал нам давать координаты с оружием и говорить, куда его отвозить. Но…, – тут бандит замолчал.

– Ну, чего? – поторапливал его уполномоченный, ему не терпелось уже убраться отсюда.

– Деньги за дело нам снова платила эта Алевтина. Вот, понял? – наконец произнёс бандит. – Ну что, хорошая информация?

– Хорошая, – сказал уполномоченный и поднялся.

– Так ты мне помощь окажешь? – спросил его бандит с надеждой.

– Помощь? Какая ещё помощь? – Горохов спрятал тесак в ножны. – Насчёт этого договора у нас не было, я обещал тебя не убивать, я своё обещание выполнил. Спасать тебя, урода, я не буду. – он достал пачку с сигаретами. Но закуривать не стал.

– Помоги мне! Слышишь, эй… У меня есть деньги!

– У меня тоже есть деньги, – заметил уполномоченный.

– Хоть воды дай.

– Лишней воды у меня нет. Да и тратить воду на того, кто жрёт полынь, всё равно, что в песок её лить, – Горохов оглядывался, так и не решаясь закурить. А потом пошёл к мотоциклу.

– Бинты, хоть бинты дай! – орал ему вслед Сорокин.

– Они тебе не помогут. Тебе руку ампутировать нужно. Под бинтами ты себе только гангрену заведёшь. Она под бинтами за пару часов образуется.

– А воды, воды дай напиться, – хрипел из последних сил бандит. – Напиться дай! Слышишь, падла! Я ж тебе информацию дал…

Но Андрей Николаевич уже не слушал его, он по пути нагнулся и поднял пистолет Сорокина. Разрядил его и положил в карман. Нужно было уходить, но уполномоченный не мог уйти, не сделав этого. Он обыскал поясные сумки даргов, забрал оттуда патроны. Девять штук. Потом собрал их винтовки, вытащил затворы и пошёл к мотоциклу. По дороге нашёл камень и об этот камень разбил винтовки, разломал, помял винтовкам казённики. Затворы он выбросил в барханы потом, уже когда ехал. Он с детства усвоил одно из главных правил степи: не оставляй ни оружия, ни патронов врагу. И с тех пор неукоснительно ему следовал. А про бандита Сорокина, оставшегося валяться на песке в одиночестве, уполномоченный больше и не вспомнит до самого дня написания рапорта об этом деле.

Глава 5

Первый отчёт в Отдел он сдал сразу, даже не переодевшись, по приезду в Березняки. Бушмелёв Евгений Александрович, массивный седеющий человек с тяжёлым взглядом, один из комиссаров Трибунала и по совместительству начальник Отдела Исполнения Наказаний, долго его пытать не стал. Сам в прошлом уполномоченный, он видел, что это дело далось Горохову нелегко, и только сказал, повертев в руках бумаги:

– Мало написал.

– Я всё изложил… Тезисно. Всё равно после совещания будете изводить меня писаниной.

Начальник отдела заинтересовался чем-то, даже очки надел, почитал и, взглянув на уполномоченного поверх очков, спросил:

– Так этот лейтенант бросил там тебя одного?

Горохов молча кивнул.

– Дело пахнет трибуналом. Причина?

– Да испеклись они там, – отвечал Андрей Николаевич. – Я всё на первой странице написал, что температуры были экстремальные. Я зафиксировал семьдесят два градуса. У людей Гладкова начались повальные тепловые удары, они перестали ему подчиняться. А этот лейтенант… Он и сам на ногах еле стоял, – Горохов махнул рукой. – Да и хорошо, что они уехали, а то мне бы и с ними ещё пришлось возиться, меня же потом, после того как я нашёл Сорокина, дарги по барханам гоняли. Пришлось десяток километров лишних проехать, пока оторвался от них.

– Но он оставил тебя в степи одного, – это в устах комиссара звучало очень значимо.

– Я написал об этом только потому, что в рапорте положено упоминать всё, что произошло, – произнёс уполномоченный, ему не очень-то хотелось всех этих разбирательств, трибуналов, там пришлось бы присутствовать, свидетельствовать. Да и этот лейтенант Гладков был неплохим солдатом, по большому счёту.

– Андрей, я вижу, что ты этого не хочешь, но я дам делу ход, – сказал Бушмелёв, всё ещё глядя поверх очков на уполномоченного, – не забывай, ты олицетворяешь закон, демонстрируешь неотвратимость наказания, а они должны были тебя защищать и помогать тебе. Вместо этого бросили тебя одного в экстремальной ситуации, как это прикажешь трактовать? Как назвать их поведение?

– Лейтенант предлагал мне уйти с ними, я отказался, – сказал Горохов, чуть подумав. – Это я принял решение.

– Что, им действительно было так плохо? – начальник Отдела снял очки и положил их на стол перед собой.

– Да, им было паршиво, – подтвердил уполномоченный.

– А тебе? – взгляд Бушмелёва пристальный, в его вопросе слышится подтекст, который Горохов поначалу не может прочитать.

И он просто пожимает плечами:

– Ну, я-то в степи вырос. Хотя семьдесят это даже для меня многовато.

– Семьдесят – это для любого многовато. Это температуры за пределами существования человека, – говорит Бушмелёв и продолжает уже без всяких полунамёков: – А может, ты такой стойкий после того, как твой друг Валера провёл с тобою какие-то процедуры, и ты стал лучше переносить высокие температуры?

– Я никаких особых перемен в себе не заметил, – отвечает Андрей Николаевич. Он понимал, что о его делах с Валерой, в Отделе рано или поздно узнают, поэтому не удивился. Просто теперь всё встало на свои места. Уполномоченный продолжил, чуть подумав: – Думаю, ерунда это всё, послушал его, видел, что он себя-то вылечивает всё время. А на самом деле…, – Горохов пренебрежительно махнул рукой. – Не зря же его из НИИ выгнали.

–Угу… А улучшений после тех процедур… не заметил, значит? Ну ладно, – сказал Бушмелёв и сразу продолжил объясняюще: – У нас тут неделю назад тоже было пятьдесят семь. Но потом подул северный ветер, и немного отпустило, – тема на первый взгляд была закрыта, но Андрей Николаевич знал своего начальника много-много лет, он понимал, что тема не закрыта, она всего-навсего отложена, и комиссар ещё к ней вернётся. А пока он опять листает бумаги. Снова надевает очки. – А Сорокина, значит… Приговор ты в исполнение не привёл?

– У него рука только под ампутацию, и в голени перебита кость, воды нет, оружие я уничтожил, температура на следующий день едва не дотянула до семидесяти, дарги были рядом, короче, он был не жилец. За него я вообще не волнуюсь, а вот за дружка его… Останков костей Юрумки я не видел, – пояснил уполномоченный. – А Сорокин однозначно труп. Там и целому человеку долго не выжить, а уж раненому…

– Ну а полученная информация того стоила?

– Надо проверять, – уклончиво ответил Горохов. – Какая-то баба Алевтина где-то на краю цивилизации содержит кабак и оплачивает услуги поставщиков оружия.

– А где это её заведение? – уточняет комиссар.

– В Серове.

– В Серове. Ну конечно. Где-то за горами, – констатировал Бушмелёв.

– Я уже по карте прикидывал… Три дня пути, если в объезд, – подтвердил Горохов.

– Слушай, Андрей… Зайдёшь к Поживанову, расскажешь ему эту историю? Я ему, конечно, записку сооружу, но ты лучше сам зайди, так быстрее будет.

Поживанов Сергей Сергеевич тоже был комиссаром Трибунала и руководил Отделом Дознания, его кабинет был через пару дверей от кабинета Бушмелёва. И отношения с Поживановым у уполномоченного были доверительные, хорошие. Поэтому Горохов сразу согласился:

– Зайду.

– Ладно, тогда отдыхай, на совещание тебя приглашать не буду, если у кого-то появятся вопросы, потом вызовем, заскочишь – ответишь.

– Отлично, – кивнул уполномоченный.

– Давай, – не вставая, начальник Отдела Исполнения Наказаний через стол протягивает руку Горохову.

Тот молча жмёт тяжёлую и крепкую руку и выходит из кабинета.

«Не поздравил. Ну, этого и стоило ожидать. Исполнений не было. Трупов не было. Одни приговорённый, со слов дружка-бандита, съеден, второй вообще живой оставался. Так что это вполне естественно. Короче, всё будет ясно после совещания комиссаров», – так думал уполномоченный, выходя в прохладный коридор. Но у него не было сомнений в том, что этот приговор ему зачтут как приведённый в исполнение. Он был на хорошем счету, и его слово никто и никогда не поставил бы под сомнение. Ну а выговаривать ему за им принятые решения бессмысленно… Так как уполномоченный является лицом процессуально свободным, он, и только он на месте решает, приводить приговор в исполнение или есть смысл с этим повременить, поменять на важную информацию, например.

В общем, Горохов не волновался, он был расслаблен, он был у себя дома, поэтому спокойно достал сигареты, закурил и, пройдя по пустому коридору до нужной двери, без стука открыл её и оказался в приёмной, где за столом сидел молодой парень, имени которого Горохов не знал. А вот парень уполномоченного знал: сразу встал, поздоровался и спросил:

– Господин старший уполномоченный, вы к Сергею Сергеевичу?

– Да.

– По личному?

– Нет, по важному делу.

– У него посетители, но я сейчас спрошу.

Молодой человек приоткрыл дверь и, не заходя в кабинет, а только засунув туда голову, сказал:

– Сергей Сергеевич… К вам старший уполномоченный Горохов.

– А ну, зови его сюда, – сразу ответили ему. И в кабинете задвигали стульями, и навстречу уполномоченному вышли три оперативника. Горохов их всех знал, они улыбались друг другу, жали руки, перебрасывались ничего не значащими фразами, а на пороге уже стоял щеголеватый, в лёгком, почти белом костюме невысокий человек с большими залысинами. Он улыбался уполномоченному, обнимая его за плечи.

– Заходи, Андрей, давай, заходи.

– Я с сигаретой, – Горохов показал некурящему комиссару дымящуюся сигарету.

– Тебе можно, заходи.

Они поздоровались за руку, и уполномоченный вошёл в кабинет. Горохов ещё не успел усесться в удобное кресло, как Поживанов уже поставил перед ним тяжёлую пепельницу и спросил, улыбаясь:

– По пятьдесят за возвращение? – он достал из стола бутылку с чем-то чайного цвета. Бутылка была дорогой.

– Не-не-не…, – Горохов сразу закачал головой и рукой помахал: не буду. – Ты что? Утро, восьми ещё нет.

– Рыцари пустошей по утрам не пьют? – улыбался начальник,

– Пьют, но я ж к тебе по делу. Да я с дороги, дома ещё не был.

– Да, я понял. Тогда кофе.

– Кофе давай, а то там, на юге, только чай из пустынной флоры, – как только Поживанов попросил секретаря сделать кофе и тот ушёл, Горохов сразу перешёл к делу. – Я в рапорте всё укажу подробно, а пока Бушмелёв меня просил забежать и рассказать тебе вкратце, что я выяснил.

– Давай, что там у тебя? – Сергей Сергеевич поудобнее уселся в кресле. Локти положил на стол, так ближе к собеседнику.

Он выглядел немного вызывающе – белоснежная рубашка с модными серебряными запонками, чистое лицо, белая кожа, просто преуспевающий торговец водой или цветниной, а не генерал-майор и комиссар Чрезвычайной Комиссии, но уполномоченный знал, что в своё кресло он попал не по знакомству. Поживанов настоящий сыскарь с огромным опытом. И люди у него в отделе лучшие. Так что…

Глава 6

– Там, в приговоре последнем, был бандит Сорокин. Помнишь?

– Припоминаю, – кивнул Поживанов.

– Ну и перед приведением, он, как у них водится, начал скулить: не убивай, давай, мол, я тебе информацию выдам.

– Угу, – комиссар слушал уполномоченного.

– В общем, они, Сорокин со своим подельником, гоняли винтовки с патронами на юг, даргам. Но оружие было не их, они были только доставщиками.

– А кто же был заказчиком?

– Это дело тёмное, сначала был один какой-то тип, некто Кроха…, – продолжая слушать Андрея Николаевича, начальник Отдела Дознания взял уже исписанный лист бумаги и начал что-то мелко писать в углу. – … но этот Кроха куда-то делся, и его заменил некто Керим. Теперь он говорил Сороке, где брать товар и куда его отвозить.

– Угу, – продолжал писать Поживанов и, не отрывая глаз от бумаги, спрашивал: – Ещё какие-нибудь вводные по этому Кериму будут?

– Нет, но вот по оплате будут.

– По оплате? – Сергей Сергеевич поднял на Горохова глаза.

– Да, всегда зарплату за дело Сорока получал у некой Алевтины, в Серове. Она там содержит заведение «Прохлада».

– Серов? Край карты, – заметил комиссар, продолжая записывать слова уполномоченного.

– У тебя там никого нет?

– Есть, – ответил Поживанов, но, как водится, кто там у него есть, уточнять не стал. Информация конфиденциальная. – Дам ему запрос на эту Алевтину, он выдаст предварительную информацию. Но сам понимаешь, это всё будет небыстро.

– Отлично, – сказал Горохов, принимая чашку кофе от секретаря.

– Ты раньше времени-то не радуйся, – сказал Сергей Сергеевич, тоже беря чашку с подноса. Он постучал левой рукой по толстой папке, что лежала на столе. – Видишь?

– Много дел? – догадался Андрей Николаевич.

– Сорок два текущих дела, с твоим будет сорок три, и это при моих весьма ограниченных ресурсах.

Горохов знал, что у комиссара очень мало людей – и непосредственно в отделе, и так называемых неофициальных сотрудников, – чтобы всерьёз контролировать огромную территорию в сорок тысяч квадратных километров, по которой разбросано почти двести оазисов. Но вопросы поставки оружия дикарям всегда были в приоритете. Так что Поживанову придётся этим делом заняться.

– Ну, моё дело довести до тебя информацию, – сказал Горохов, отпивая кофе. О, это было очень приятно. Жаль вот только, что пил он его сейчас, уставший с дороги, много суток не мывшийся, небритый и голодный. После глотка сладкого кофе он сделал большую затяжку и сказал: – Живут же люди!

А комиссар поглядел на него и произнес:

– Амосов всё-таки уходит.

– Доконала его болезнь? – догадался уполномоченный. Амосов был одним из комиссаров, Начальником Оперативного Отдела; он многие годы боролся с последствиями тяжёлых солнечных ожогов, полученных на одном из заданий много лет назад, и, как следствие, почти неизлечимой проказы.

– Доконала, – кивнул комиссар и продолжил. – Терехов будет рекомендован в ЧК.

Терехов был замом Амосова и как никто другой знал общую оперативную обстановку на юг от Березняков. Горохов согласно кивнул. Именно Терехов обеспечивал оперативную и техническую поддержку всех уполномоченных или сотрудников Следственного Отдела, когда те работали в «поле». Это был грамотный человек.

– А тебя, – продолжал Поживанов, допивая кофе, – будем двигать в его замы.

– Меня? – удивился уполномоченный.

– Тебя, – сказал Сергей Сергеевич. – Есть мнение, что ты уже примелькался. Физиономия твоя уже по всему югу известна. Да и по количеству исполненных приговоров ты в первых рядах. А если брать значимость приговоров, так ты безусловно первый.

– В Оперативном Отделе и свои специалисты есть.

– Повторяю для нерасслышавших, твоя личность уже известна на обоих берегах реки. Андрюша, ты примелькался, и эта фуражечка твоя, и легенда твоя инженерная у всех на слуху, мне уже с мест передавали твоё описание. Тебя знают. И при твоём появлении будут сразу разбегаться, и это ещё полбеды, а то ведь будут стрелять без предупреждения. Так что всё, решение принято, безопасность превыше всего, и Бушмелёв будет выдвигать твою кандидатуру в замы Терехову, я это дело поддержу. Думаю, что и другие возражать не станут, ты у всех на слуху. Особенно после дела в Полазне.

Это было неожиданно… И приятно. Хотя у Горохова и были немного другие планы, тем не менее это было явным признанием его заслуг. Замначальника Оперативного Отдела – это всего одни шаг до кресла члена Чрезвычайной Комиссии. А ведь он был относительно молод для должности зама. Да, это сообщение безусловно ему польстило. Впрочем, Поживанов был прав, Горохова уже знали и на том, и на этом берегу реки. И его отличная легенда про инженера-вододобытчика уже была многим знакома. Его, так сказать, «клиенты» – они далеко не все убогие недоумки и мясники типа Сорокина; господа, выбившиеся в элиту криминального дела, обладали острым чутьём и пониманием значения информации. Так что…

– Ну, что сказать, – Горохов видел, что Поживанов ждёт его реакции, закончил: – это приятная новость.

– Приятная новость? – комиссар теперь глядел на него немного удивлённо. – Приятная новость – и всё?

– Да нет… Ну, я, конечно, рад, что меня так ценят, – попытался исправить впечатление уполномоченный. – Это честь для меня.

– Да что-то по тебе незаметно, – продолжал удивляться начальник Отдела Дознания. – У тебя, что, были другие планы? На пенсию, что ли, собирался?

«Сразу видно – сыскарь!». От него трудно что-либо утаить, Поживанов по лицу, что ли, всё видел, хотя Андрей Николаевич всегда держал себя в руках, стараясь не выражать ни жестами, ни выражением лица своих эмоций и мыслей.

– Да нет, просто очень всё неожиданно, – отвечает Горохов. Он допивает кофе, тушит окурок в пепельнице. Он не хочет пока раскрывать своих планов никому, даже сослуживцам.

Уполномоченный встаёт:

– Поеду я, Сергей, устал что-то.

– Ну давай, – комиссар встаёт, протягивает ему руку. Но когда Горохов уже открывает дверь кабинета, он окликает его: – Андрей!

– Да, – Горохов останавливается.

– Как там, на юге?

Уполномоченный пару секунд думает, что сказать, а потом говорит:

– Семьдесят два градуса.

Поживанов понимающе кивает.

Горохов спустился на первый этаж неприметного на первый взгляд здания, в котором располагался Трибунал. Там, на первом этаже, занимал половину здания роскошный зал, место сбора уполномоченных, людей, приводивших в исполнение приговоры Чрезвычайной Комиссии. Шикарные кресла, столы с белоснежными скатертями, ковры, температура меньше двадцати пяти градусов, холодильники с дорогой едой, фруктами, лёд, напитки. Уполномоченных ценили. Руководство понимало, что люди, значительное время, проводившие в пустыне, в селениях-оазисах, должны хотя бы тут, у себя, ощущать комфорт. И вспоминать, что цивилизация ещё существует. На сей раз в зале никого из его коллег не было. Как всегда вежливая и улыбчивая Тамара заведующая комнатой отдыха, увидав его, встала и поспешила к нему.

– Андрей Николаевич, здравствуйте. С возвращением, – она не должна была задавать уполномоченным вопросы, поэтому сразу предлагала. – Будете обедать? У нас сегодня печёный с луком картофель и улитки в кактусовом соке.

Да, он чувствовал божественный запах деликатесного, привезённого с севера картофеля. Горохов снял фуражку, и с неё на дорогой ковёр полетела почти белая степная пыль. В этом роскошном зале он, в своём старом пыльнике, в выцветших галифе и запылённых сапогах, с этими своими обрезами и револьверами, смотрелся как инородное тело. Он взглянул на заведующую и сказал:

– Нет, Танечка, есть не буду, – сейчас его даже печёный картофель не мог остановить. – Помоюсь, переоденусь и домой. Устал, хочу выспаться.

– Вода в бассейне чистая, два дня назад меняли, – продолжала она. – У вас в шкафчике чистые полотенца. Могу принести вам текилы со льдом.