Тайная семья моего мужа

Я знала, как уязвима. Знала, что слаба. Но делать вид, что ничего не происходит, что ничего не знаю и позволять дальше себя обманывать… все это было мне глубоко противно. Просто потому что рушилась не только моя семья, но и моя вера во все то, чем жила до сегодняшнего дня. Вера в мужа. В то, что нас связывало…

Перевернув в голове очередную страницу, я вспомнила день, который изменил для меня все.

***

Шестнадцать лет назад

Руки дрожали, голова шла кругом.

До боли, до рези я всматривалась в тонкий кусок пластика. Не могла, не хотела верить тому, что видела. Все казалось – вот я сейчас зажмурюсь, а когда открою глаза снова – все это исчезнет, рассеется, как страшный сон.

Две полоски.

Две полоски на тесте на беременность. То, к чему я была совсем не готова. То, что пугало меня буквально до истерики.

Две полоски, способные перечеркнуть всю мою жизнь. Все планы, которые строила у себя в голове. Все надежды на лучшее будущее…

Слезы закипели в глазах, непонимание, как поступить, буквально сводило с ума. Сколько времени прошло с тех пор, как я позвонила Славе? Часы на руке говорили, что всего лишь полчаса, а мне казалось – вечность.

Но вот тишину квартиры разрезала трель дверного звонка. Я резко подскочила с места, сжала в кулаке ненавистный тест и понеслась к двери.

И только когда он – такой большой, высокий, сильный – шагнул внутрь, поняла – я ведь даже предположить не могу, как он отреагирует на мои новости.

Что, если развернется и уйдет? Скажет, что все это было на один раз? Гневно бросит, что это – только мои проблемы?

Я с ужасом представила, как расскажу все матери. И тут же поняла: она меня за такое просто убьет.

– Ну что тут у тебя случилось? – деловито поинтересовался Слава после того, как чинно и аккуратно повесил свою куртку на вешалку.

У меня не было сил на долгие предисловия, от гложущей изнутри нервозности уже не попадал зуб на зуб. Поэтому я только всхлипнула:

– Вот…

И молча протянула ему тест.

Я наблюдала, как он сжимает пластик двумя пальцами, но было отчаянно страшно взглянуть ему в лицо и прочесть там свой приговор.

– Вот оно как, – проронил он задумчиво и я буквально застыла, ожидая, что он будет делать дальше. Понимала: от него одного сейчас зависит моя дальнейшая судьба.

– Ты ведь… ты говорил, что все под контролем, – пробормотала беспомощно, когда он так и не добавил к сказанному больше ни слова.

Как же глупо я поступила, поддавшись на его уговоры и уверения, что он знает, что делает! И вот итог… после первой же близости. Здесь, на тесте.

– Так случается, – пожал он плечами с совершенно спокойным видом.

Меня затрясло сильнее.

– Случается?! И что мне теперь с этим делать?!

Он сжал тест в своей сильной, крупной ладони и на его лице расцвела вдруг нежданная, счастливая улыбка.

– Будем рожать, – заявил он уверенно.

– Ты что… рад?

Это не укладывалось в голове: такой реакции на внезапную беременность я от него не ожидала точно.

– Очень, – уверил он в ответ и, сграбастав меня в свои крепкие объятия, поцеловал. Так, что от этого поцелуя голова пошла кругом еще сильнее.

В груди расцвело теплое, приятное чувство. В этот момент, видя, как он радуется тому, что могло принести нам только сложности, я влюбилась в него заново. Даже сильнее, чем тогда, впервые, когда он вступился за меня перед университетскими хулиганами и сразу же стал моим героем.

Воспоминание об университете отрезвило. Дело ведь было не только в реакции Славы на эту новость, но и в том, что я совсем не была готова сейчас к материнству…

– Подожди… – попросила, уворачиваясь от очередного поцелуя, который способен был свести с ума. – Послушай… А как же…

– Поженимся хоть завтра, если хочешь, – перебил он меня, окончательно застав этим врасплох.

– Нет! То есть… я совсем не об этом…

– Нет? – переспросил он. – А вот знаешь, та рыжая с параллельного потока наверняка бы сразу согласилась…

Он дразнил меня, заставляя ревновать, пробуждая эмоции, о которых и не знала до него…

Казалось, что до него и вовсе ничего не было. Первая любовь, первый мужчина, первый защитник… я ощущала себя в его объятиях мягким тестом, из которого он мог лепить все, что ему только захочется…

И все же сейчас противилась тому, что он, кажется, для себя уже решил. И как бы ни был мне важен тот факт, что он вовсе не собирался бросать меня и сбегать, я хотела быть услышанной. Понятой…

– Слав… но как же универ? – поинтересовалась робко.

Он отмахнулся.

– Возьмешь академический. Или перейдешь на заочное…

– Но я не хочу, – отважилась озвучить свои мысли вслух. – Я подумала… может быть…

– Договаривай.

– Сделать… аборт?

Он дернулся – так резко, будто я его ударила. Отрезал решительно:

– Ты не убьешь моего ребенка!

– Но я не готова… сейчас. Я хочу получить нормальное образование, выстроить карьеру…

Его тон тут же смягчился, он нежно провел по моей щеке чуть шершавой наощупь подушечкой большого пальца…

– Не волнуйся, я сумею обеспечить нас обоих. Точнее, всех троих. Тебе не придется работать…

– Но я…

– Лид, ты меня любишь?

Этот вопрос меня смутил. Но я понимала, что он и так уже все знает сам…

– Люблю… – призналась чуть слышно.

Но этого было достаточно. Слава удовлетворенно улыбнулся:

– Тогда ты родишь мне этого ребенка…

Его тон был ласковым, но я ощутила, что в этих словах ясно прозвучал ультиматум…

Глава 6

Следующее утро началось с того, что на меня со всего размаху кто-то… упал.

Я испуганно подскочила в постели: резко разбуженная, ничего не понимающая спросонья. В первый момент показалось, что это запрыгнул на постель кот, но быстро стало ясно, что для кота гость был все же тяжеловат.

Точнее, как выяснилось, гостья.

– Мам, пора вставать! – громким шепотом огласила распластавшаяся на мне Яна.

Я кинула взгляд за окно: темно, хоть глаз выколи. Значит, еще даже не наступил рассвет. Кинув жалобный взгляд на часы на прикроватной тумбе, обнаружила: шесть утра.

– В чем дело? – поинтересовалась хриплым после недавнего сна голосом.

Рука сама собой потянулась на вторую половину кровати, где обычно спал муж, и тут я все вспомнила.

События вчерашнего дня обрушились на голову одним чудовищным комом, придавили к постели, заставляя почувствовать себя разбитой, сломанной…

– Ты обещала, что мы позвоним утром папе! – все тем же шепотом заявила дочь. – Уже утро!

Хотелось застонать. Убежать. Скрыться от всего, что предстояло вскоре решать. Всего, что как-то нужно было… пережить.

Пережить – ключевое слово во всей этой ситуации. Я совсем не была уверена, что сумею это сделать.

– Но еще слишком рано, – возразила Яне, с сожалением понимая – все равно уже придется вставать с постели и как-то прожить грядущий день.

– Обещала – выполняй, – раздался от двери насмешливый, полный чего-то едкого, невысказанного, голос.

Алина застыла в дверном проеме, сложив на груди руки, словно всей своей позой, каждой чертой лица, кидала мне вызов.

Я ощутила, как защемило сердце. Она была моим счастьем и моей болью. Я выстрадала в свое время с ней столько, что хватило бы на целую жизнь. И никак не могла понять, почему в какой-то момент дочь, так тесно ко мне, казалось, привязанная, словно бы перестала меня принимать?.. Даже отторгала, словно я была для нее чем-то инородным, неприятным…

Я списывала все на переходный возраст. Но сейчас впервые задумалась, а не было ли для такого поведения еще каких-то, неизвестных мне, причин?

– Обещала – выполню, – ответила твердо и, щелкнув переключателем ночника, зажгла в комнате свет. – А чтобы мы перешли к этому побыстрее, возьми сестру и отведи на кухню. Поставьте молоко греться, а я пока соберусь…

Меня снова окатили презрительным взглядом.

– Почему это я должна…

– Потому что я так сказала!

Я поразилась собственной резкости, слетевшей с губ. Но удивительное дело: она все же возымела свой эффект. Фыркнув, Алина взяла Яну за руку и, стащив с кровати, повела на кухню.

Я осталась одна. Блаженные секунды одиночества, о котором прежде могла только мечтать, теперь же… теперь оно заключало в себе слишком много отравляющих душу мыслей. Тех, с которыми так страшно было остаться один на один.

Нехотя подойдя к зеркалу, я кинула на себя лишь мимолетный взгляд: не было никаких сил видеть все недостатки, которые с такой болью разглядывала накануне. Словно если не смотреть на них – их словно бы и не существовало…

– Какую кашу сварить? – поинтересовалась я, входя в кухню, где девочки, чинно рассевшись на стульях, смотрели дружно в одну точку – на плиту, на которой грелось молоко.

– Я не буду, – тут же ощетинилась Алина.

– Я не хочу кашу, – недовольно поморщилась Яна.

– Хорошо, тогда пойдете в школу голодными, – пожала плечами я.

Кудахтать над ними сегодня не было никаких сил.

– Разве мы не поедем к папе? – огорченно спросила Яна.

– А ты уже не болеешь? – вздернула бровь я.

– Мне стало лучше!

– Потому что ты и не болела, да ведь?

Я произнесла это и тут же ужаснулась собственным словам. Впервые позволила себе так открыто обозначить, что прекрасно знаю все дочкины хитрости…

Наступила тишина. И в этом безмолвии укол совести, последовавший за произнесенным вслух упреком, был еще болезненнее, еще мучительнее.

– Я обещала, что мы позвоним папе, а не поедем туда, – нарушила молчание первой. – К нему, возможно, до сих пор нельзя…

– Но мы хотим к папееее, – тут же захныкала младшая.

А мне нечем было утешить ее. Я даже не была уверена, что мы вообще ему дозвонимся.

Но к моему удивлению, когда мы набрали ему некоторое время спустя, Слава тут же ответил на видеозвонок.

– Мои принцессы! – воскликнул, завидев дочерей, склонившихся к экрану.

– Папа, тебе больно? – сразу же озабоченно поинтересовалась Яна.

– К тебе можно? – следом спросила Алина.

А я стояла в стороне и ощущала… что вовсе не уверена в том, что, случилось со мной что-то – и обо мне кто-то переживал бы так же сильно. Я самой себе казалась сейчас не просто лишней, а вообще… невидимкой.

И как только вообще до такого дожила?..

Они переговаривались некоторое время, засыпая друг друга вопросами, прежде, чем до меня донесся голос мужа:

– А где наша мама?

– Я здесь, – откликнулась сухо, взмахнув рукой из-за спин дочерей.

Можно подумать, что были какие-то иные варианты, – с горечью промелькнуло в голове. Когда я вообще куда-либо выбиралась в последний раз?.. Хотя бы даже одна, не то, что вдвоем с мужем…

– Приеду к тебе попозже. Что-нибудь взять?

– Возьми наших девочек, – тут же заулыбался он. – Ну и всякое, по мелочи… сама знаешь, что обычно надо.

– Ладно, – кивнула коротко.

По всей видимости, выбора мне просто не оставили. Снова. В присутствии дочерей выяснять у мужа, что это была за женщина, было не самой лучшей идеей.

Возникло даже малодушное желание отложить этот разговор, или сделать вид, будто и вовсе ничего не знаю…

Но ведь тогда я совсем спущу в унитаз собственную жизнь, уже и без того, как выяснилось, сотканную из обмана… и больше я так не хотела.

Впервые за много лет во мне зарождался протест. Похоже, измена мужа обнажила многое из того, на что я прежде закрывала глаза…

Например, на то, в кого так стремительно превратилась.

***

– Я договорился об отдельной палате, – сообщил нам Слава, когда мы прошли к нему и оказались в этих больничных хоромах.

Внутри все походило на какую-нибудь гостиницу советских времен: старомодная мебель, небольшой телевизор на стене. И все же подобные удобства стоили, конечно, денег. И наверняка немалых.

Я вспомнила о своем зашитом кармане и лицо исказилось в горькой гримасе. Хотелось расхохотаться, высмеять собственную жертвенность и уступчивость…

Все те качества, что во мне взращивали годами.

Я стояла чуть поодаль, у окна, позволяя отцу и детям общаться друг с другом. Снова хотелось пустить все на самотек и не заводить разговора, который меня так дико пугал, но в какой-то момент я вдруг услышала собственный голос:

– Девочки, пора. Алина, возьми Яну и отвези ее домой. Присмотри за сестрой до моего возвращения.

– А ты? – вопросили три голоса разом.

– А я останусь, чтобы поговорить с папой.

– Лид, но как же они одни поедут? – неодобрительно возразил муж, всем своим видом выказывая несогласие.

– Алина уже взрослая, справится, – отрезала я.

– А меня спросить не забыли? – тут же набычилась старшая.

– Меня тоже о многом не спрашивают, – ледяным тоном отрезала я. – Но приходится делать то, что должно.

Бросив на меня ненавидящий взгляд исподлобья, Алина все же взяла младшую сестру за руку и вывела ее из палаты.

– Ну и как это понимать? – хмуро поинтересовался у меня муж.

– У меня у тебе тот же вопрос, Терехов. Вчера я видела здесь, в больнице, женщину, которая назвалась твоей женой. Как это понимать?

Глава 7

Возможно, стоило начать совсем не так. Завести разговор о чем-то другом. Поинтересоваться в первую очередь, как пристало хорошей жене, его самочувствием. Узнать об аварии…

Но у меня не было сил на пустые разговоры. На никому ненужное притворство. На заботу и терпение, которые все равно никто, видимо, не оценит.

Внутри меня болело. Пульсировало нарывом. Все незаданные вопросы, неуточненные детали, неясное будущее. Мне было жизненно необходимо вскрыть эту рану, чтобы, может быть… выжить. Или погибнуть от этой заразы. Но главное – больше не мучиться. Не терзаться. Не тонуть в собственной рефлексии.

Впервые за всю свою семейную жизнь я захотела что-то для себя. Самой простой вещи. Честности.

– Агния… – произнес муж после продолжительной паузы.

Ее имя из его уст прозвучало так, что меня буквально обожгло этим словом. Каждая из пяти букв вошла в сердце ударом кинжала, заставляя его кровоточить и погибать…

Я порывисто отвернулась, зажмурилась, пытаясь пережить этот самый невыносимый, самый болезненный миг. Поднесла руку к переносице, сильно сжала, словно это могло как-то мне помочь стерпеть эту боль, сдержать режущие глаза слезы…

Нет. Не помогло.

С губ сорвался полувсхлип-полусмех. Горький, такой невыносимо горький, что его привкус остался стоять во рту.

– Что, даже отрицать не будешь?

Хотелось кинуть это насмешливо-едко, но вышло дрожаще-жалобно. И в этот момент я ненавидела себя даже сильнее, чем тогда, в ванной, перед зеркалом.

– А какой смысл? – спокойно откликнулся муж.

Я вжала ладонь в рот, до боли прикусила кожу, лишь бы наружу не вырвалось застрявшее в горле рыдание.

Как же обыденно он говорил обо всем этом! Словно это было чем-то самим собой разумеющимся: завести любовницу на стороне, когда дома ждет преданная, готовая для него на все, жена.

А может, так оно и было на самом деле? Может, я сама повела себя так, что заслужила все это, сама позволила так с собой обращаться?..

Но еще больнее было сознавать, как трепетно он произносил ее имя. Как какую-то молитву, как сам гимн любви. Обращался ли он хоть когда-нибудь так ко мне? Относился ли с таким же чувством?..

Я с ужасом поняла, что, по сути, он ведь даже мне не лгал. То, что я годами принимала как сдержанность и неспособность проявлять эмоции в открытую, на самом деле могло быть просто… равнодушием.

Какое страшное, пугающее слово. И какой слепой нужно было быть, чтобы ничего не замечать! Чтобы принять предложенную, навязанную мне жизнь и раствориться в ней полностью!

– Почему раньше не сказал? – спросила сдавленно. – Зачем продолжал со мной жить… зачем я…

Слова застряли в горле, но я упрямо вытолкнула их наружу:

– Зачем я тратила на тебя свою жизнь?

Резкий, оглушительный звук заставил меня вздрогнуть – это Слава гневно шарахнул кулаком по тумбочке.

– Затем, что у нас семья!

Я ощутила, как что-то защекотало мне горло. Нет, на сей раз – не слезы. Смех – разъедающий, издевательский хохот, который вырвался наружу, а я и не пыталась его сдержать.

– Семья? – переспросила хрипло, каркающе. – Та самая, от которой ты бегал к своей любовнице? Как давно, кстати? Месяцы? Или…

– Несколько лет, – глухо признался он.

Я покачнулась, словно мне одним махом подрезали ноги. Несколько лет… Несколько чертовых лет лжи, обмана, предательства. Несколько лет, которые могла потратить на себя саму.

– Значит… все, – выдохнула сквозь зубы. – Конец…

Что-то скрипнуло позади меня: муж поднялся с постели, подошел ко мне со спины. Такое привычное ощущение, будто он заслоняет, защищает меня собой ото всего мира… Оно казалось мне таким необходимым все эти годы. Теперь же… в его фигуре, нависающей надо мной, впервые почудилось что-то угрожающее, чужеродное…

– Какой еще конец? – резко, грубо поинтересовался он.

– Развод… – только и сумела вытолкнуть из себя единственное слово.

Сильные, мощные руки развернули меня так, что я оказалась с ним лицом к лицу. Он смотрел на меня напряженно, вглядывался в мои черты, словно пытался понять, серьезно ли я это говорю. И, осознав, что это не шутки и не игра, свистящим и резким, как удар кнута, тоном, отрезал:

– Развода не будет.

– Что, прости?

Он говорил это так уверенно, совершенно не оставляя сомнений – он снова решил за нас двоих, как тогда, много лет назад. Он решил – а что думаю я, его абсолютно не волновало.

Не говоря уже о моих чувствах.

– Никакого развода, – жестко повторил он. – Если бы я этого хотел – ушел бы уже давно.

– А чего хочу я – тебя не волнует?! – выкрикнула ему в лицо, более не сдерживаясь. Да и не в состоянии была этого сделать: меня трясло от его самоуверенности, его наплевательства, его уверенности в том, что я все приму, как есть.

И от обиды. Разрывающей на части обиды за то, что потратила жизнь на того, кто в ответ мне дал только боль…

– А что тебя не устраивает? – пожал он плечами. – У тебя все есть…

– Все есть?!

С губ сорвался смех, но по лицу неконтролируемо потекли слезы. Я с остервенением дернула на себе свитер – все еще выглядевший свежим благодаря бережному обращению, но который носила уже не один сезон.

– Посмотри, в чем я хожу! Посмотри, как ты относишься ко мне!

Хотелось выплюнуть ему в лицо еще кучу обвинений, всего того, что терпела, но слова захлебнулись в рыдании. Только руки все так же, припадочно, дергали старый свитер, пока не послышался жалобный треск – одежда поползла по шву…

– Ты все равно никуда не выходишь, – все тем же ровным тоном возразил он. – К тому же, деньги я тебе даю исправно – могла бы купить, что тебе нужно! Не мне же за тебя по магазинам ходить!

Эти обвинения, которые он так нагло в меня кидал, буквально парализовывали. Он дает мне деньги! С этим не поспоришь. Вот только двум растущим дочкам требовалось все больше и все чаще, и зачастую я предпочитала что-то купить для них, желая обеспечить самым лучшим, жертвуя при этом собственными потребностями…

– С меня хватит, – постановила решительно, разворачиваясь к двери.

Сильные пальцы перехватили мою руку, сжали до боли, словно предупреждая.

– Лида, не дури. Развода не будет. Мои дочери не будут расти в неполной семье…

Его дочери. Какое неприятное, отвратительное выражение. Но, похоже, очень верное.

– Так, может, мне вас втроем и оставить? – бросила ему резко, вырывая свою руку из захвата с неизвестно откуда взявшейся силой. – Будете жить одной большой семьей с твоей этой Агнией…

Он пригвоздил меня к месту тяжелым взглядом. Раненый хищник – и от этого еще более опасный.

– Я тебя предупредил, – вонзилось мне в спину напоследок.

Глава 8

Домой возвращаться не хотелось.

Просто я знала: у меня не было сейчас никаких сил, чтобы притворяться перед всеми, будто ничего не случилось. Что жизнь идет своим чередом, что все по-прежнему. Конечно, никто не мог видеть, что творилось у меня внутри: кровоточащее сердце не просматривается сквозь внешние слои, но что было делать с собственным взглядом, через который наружу рвалась разбитая душа?

Но и сказать домашним все так, как есть, я пока не могла тоже. Просто не представляла, как сумею вынести ту бурю, что поднимется в семье при одном только слове «развод». Понимала прекрасно: слишком ранена, слишком уязвима сейчас, чтобы выстоять под всеобщим давлением…

Я медленно шагала по направлению к центру, зябко засунув руки в карманы все того же плаща: было не столько холодно снаружи, сколько от той изморози, что окутывала, захватывала душу изнутри – шаг за шагом, секунда за секундой…

Сводящий с ума, пряный аромат внезапно коснулся ноздрей, заставив меня заозираться по сторонам в поисках его источника. Он обнаружился довольно быстро: запах тянулся из кофейни, мимо которой я проходила.

Желудок жалобно заурчал, я инстинктивно сглотнула. Как давно я не бывала в таких местах? Не покупала вот так, чисто спонтанно, кофе?

Когда-то, помнится, намекала мужу на то, чтобы иногда выбираться в такие вот заведения вдвоем, но Слава лишь возразил: к чему тратить деньги на такую ерунду, когда можно сварить кофе самому, дома? И просто купил кофеварку. А я так и не смогла объяснить ему, что все дело даже и не в самом кофе вовсе…

Поддавшись какому-то внутреннему протесту, я порывисто свернула к дверям кофейни: отчаянно захотелось побаловать себя хоть чем-то, пусть даже это была всего лишь чашка кофе…

Всего лишь… для многих, но не для меня.

Я жадно бегала глазами по меню, написанному мелом на доске, висящей над стойкой, когда рядом раздался знакомый, но уже почти забытый голос…

– Лавандовый раф, пожалуйста.

Я резко обернулась, в груди заклокотала радость, какая бывает от встречи с тем, кого уже и не надеялся увидеть…

– Лен! Лен, это ты?

Я подалась ближе к стоявшей у кассы девушке, и она с удивлением повернулась на мой голос.

– Привет, – произнесла как-то настороженно.

Мне захотелось шагнуть ей навстречу, крепко обнять… но выражение ее лица заставило резко скукситься, сдержать искренний порыв…

Она внимательно изучала меня несколько мгновений, а потом, словно что-то для себя решив, со свойственной ей прямотой, выдала:

– Удивлена, что ты меня окликнула.

Я моргнула, не зная, как реагировать на эти слова. Что же было удивительного в том, чтобы радоваться встрече с давней подругой?..

Или… бывшей подругой. Я даже вспомнить не могла, когда вообще видела ее в последний раз. Да что там видела – когда просто говорила с ней.

– Присядем? – предложила она, кивая на один из столиков.

Я утвердительно качнула головой, чувствуя себя при этом, однако, неуютно. Просто видела: что-то явно не так. И не была уверена, что стоит навязывать Лене свое общество.

– Я только… заказ сделаю, – пробормотала поспешно, осознав, что так ничего и не выбрала.

Вспомнилось, что заказала Лена. Взгляд метнулся к меню, и от цены на этот кофе меня даже замутило. Но любопытство по отношению к чему-то неведомому и желание сделать хоть что-то для себя самой, заставили меня сказать:

– Мне тоже этот раф… Лавандовый. Пожалуйста.

Когда я подошла к столику, Лена уже успела скинуть с себя верхнюю одежду. Я тоже стянула с плеч плащ, но вдруг вспомнила о порванном свитере. Неловко опустившись на стул, я стыдливо уложила плащ на коленях так, чтобы он прикрыл позорную дыру сбоку.

– Ну что, как твои дела? – вежливо поинтересовалась Лена, обращая на меня взгляд голубых глаз.

Ответ на этот вопрос так и застрял в горле. Врать не хотелось, а признаваться вот так, сходу, в том, что вся моя жизнь в одночасье рухнула… казалось чем-то постыдным и неуместным.

– Да нормально, – наконец выдавила из себя и, чтобы она не восприняла это за нежелание с ней общаться, поспешно добавила:

– Яна уже ходит в школу… А у Алины наступил переходный возраст… ну, знаешь, как это бывает…

Я через силу улыбнулась, но улыбка явно вышла вымученной.

Лена задумчиво посмотрела на меня и, откинувшись на спинку стула, заметила:

– Все это, конечно, хорошо, но вообще-то я спросила, как дела именно у тебя.

Она особенно выделила последнее слово.

– Я… да все как обычно… как у всех…

– Ясно.

Ее тон ясно давал понять: она не верит ни единому моему слову.

– Выглядишь… усталой, – заметила подруга после паузы с явным неодобрением в голосе.

Вдруг склонившись ко мне ближе, она шепнула:

– Если тебя держат в плену и зверски мучают – просто подмигни…

Это было произнесено легко и шутливо, но меня вдруг… прорвало.

Я с ужасом услышала, как из моего собственного рта вдруг помимо воли вырвалось рыдание. Ощутила, как трясутся в припадке плечи, а я сама ничего не могу с этим поделать. Словно не контролирую собственное тело…