Петербургская литература. Альманах 2022

Борис Орлов, Николай Наливайко, Виктор Соколов, Сергей Шаповалов, Ирина Катченкова, Лаэрт Добровольский, Екатерина Дедух, Анатолий Козлов, Александр Казин, Сергей Паничев, Наталья Советная, Татьяна Никольская, Алексей Молчанов, Мария Мельникова, Игорь Михайлов, Роман Круглов, Григорий Демидовцев, Виктор Никифоров, Татьяна Федяева, Наталья Апрельская, Ирэна Сергеева

Петербургская литература. Альманах 2022

Война и мир ХХI века

Казин Александр Леонидович

доктор философских наук, профессор,

научный руководитель Российского института

истории искусств.

Проходя недавно по Летнему саду, я услышал, как один молодой человек лет пяти, стоя около копии античной статуи «Диана», спросил у своей мамы:

«Мама, а это из какого мультика»?

Мама затруднилась с ответом.

Я тоже задумался. Рассказать малышу о подвигах Геракла, и вообще о мифах древней Греции? Но мультики нынче повествуют совсем о другом. Как и вообще интернет, в котором нынешние дети «сидят» как раз примерно с пятилетнего возраста.

О чем же эта мировая сеть повествует?

Если сказать коротко – об эросе, танатосе и конце света. Технологии формирует мир по образу и подобию своего хозяина. Причем формирует почти тотально – за теми исключениями, которыми подтверждается правило. Старик Фрейд улыбается со своей трубкой. Как в воду глядел, обнажив нутро грешного человека. Правда, ему пришлось-таки прикрыть это змеиное нутро фиговым листком своего super ego – всё-таки ещё самое начало ХХ века было, сравнительно вегетарианские времена.

Сегодня вещи называют своими именами. Собственно, их просто показывают, особенно детям, юношам и девушкам. 24 часа в сутки мировая сеть выбрасывает терабайты информации, половину из которой (это подсчитано) составляет порнография. Та самая, которую раньше подсовывали из-под полы где-нибудь на базаре или в сомнительных компаниях. Менее грубая, но более опасная, глубинная. Теперь это социальная НОРМА. Детская порнография, вроде бы, запрещена, а вот взрослая – да сколько угодно. Питайся ею, детская и взрослая душа.

То же самое – насилие. Убей его, иначе он убьет тебя. Чудовища – двурогие и шестиногие – лазают/летают по свету, как его хозяева. Американский человек-паук – любимый герой миллионов. Он хороший, говорят дети. Неважно, что паук. Сформирована целая фаланга монстров неведомых названий и очертаний. Все они «колят, рубят, режут». Главное – победа! Недавно видел сюжет, как подростки лет 15-ти скрытно протягивают на детской площадке тонкую, почти невидимую леску – специально для того, чтобы какой-нибудь малыш на бегу порезал себе глаза. Милые детки. В сентябре 2020 года ФСБ арестовало 13 подростков, планировавших в разных городах взрывы на торжественных линейках в школах, и уже изготовивших соответствующие бомбы. Правительству специальным указом пришлось запрещать АУЕ – уголовную, в прямом смысле слова, молодежную идеологию: «арестантский устав един».

А вот и конец света. В подростковом сегменте сети это самый «хайп». «Однова живем» – это в прошлом. Сегодня круче: «живи быстро и умри молодым!» Полузакрытые (только для своих) сайты учат «ласковой смерти» – от прыжков с крыш для девушек до тяжелых наркотиков для юношей. Оккультные группировки под разными слоганами предлагают красивую смерть – отказ от священного дара жизни ради черной дыры антибытия. Собственно, это и есть антицерковь для молодежи, со своим тщательно разработанным словесно-музыкальным оснащением. Тяжелый рок – пляска темных пламен. Я уже не говорю про рэп, особенно про рэп-баттлы с уничтожением противника абсценным словом, которое есть ничто иное, как молитва сатане. Один псевдоним «Гнойный» чего стоит! Гнойное слово (движение, жест) царит сегодня на улице, на радио, на сцене и, разумеется, в сети. Инволюция НОРМЫ идет со скоростью самолета. Я лично помню времена, когда девушки матерных слов не произносили. Совсем недавно было.

На просвещенном Западе дело обстоит серьёзнее. Если на Руси знают, что грешат, то тамошние либералы – особенно университетские профессора – искренне полагают, что так можно, и даже нужно. Прогресс – это возрастание свободы! Нет Бога, нет традиции, нет нации, нет пола, нет Родины. Есть права человека! Радужный флаг – победитель небесного деспотизма. Рационализм – самодостаточный конечный человеческий рассудок – не различает ценностей. Как гениально предвидел Достоевский, «свобода, свободный ум и наука заведут их в такие дебри и поставят пред такими чудами и неразрешимыми тайнами, что одни из них, непокорные и свирепые, истребят себя самих, другие, непокорные, но малосильные, истребят друг друга, а третьи, оставшиеся, слабосильные и несчастные, приползут к ногам нашим и возопиют к нам: «Да, вы были правы, вы одни владели тайной, и мы возвращаемся к вам, спасите нас от себя самих». Недавно президент Франции Макрон – кажется, по поводу какого-то юбилея расстрела исламскими радикалами редакции журнала «Шарли эбдо» – гордо заявил, что каждый француз имеет право на богохульство. Это же прямо цитата из Великого Инквизитора: «О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас как дети за то, что мы им позволим грешить». Я вспоминаю при этом многотысячные толпы на улицах города Парижа в январе 2015 года – с обнявшимися премьерами почти всех европейских стран во главе – громко кричащих: «мы все Шарли!». В переводе на человеческий язык: «мы все богохульники!».

Это цивилизация? Нет, это варварство. Причем варварство вторичное, постцивилизационное, наступившее после всеобщего торжества космополитизма/атеизма/либерализма (КАЛа). Если задуматься о функциональных корнях происходящего в ХХ1 столетии возврата к Хаосу, то придется признать, что это вторичный Хаос – в сущности, искусственный продукт, инвольтация онтологически темных (нисходящих) энергий. На наших глазах разворачивается полномасштабный инферногенез – в Европе, Америке и отчасти в России. Дело тут не только в транснациональных корпорациях, снимающих любые границы – от географических до моральных – для своих капиталов. Дело в исходных ценностных установках владельцев этих корпораций, полагающих подобную ликвидацию необходимой и успешной. Не экономика, вопреки Марксу, является базисом культуры, а, наоборот, культура является базисом экономики, государства и цивилизации вообще. А базисом культуры и цивилизации является религия. Цивилизация, культура и технология – это то, что вокруг культа (П.Флоренский). Культура – это сфера смыслов, а религия – это область совершенств и могуществ, эти смыслы определяющих.

Если капитализм как таковой возник вопреки христианству («раздай своё богатство, богатый юноша, и следуй на Мной», не говоря уже о запретном ссудном проценте), то посткапитализму и вовсе ничего не стоит продать свою душу князю мира сего. В сущности, в ХХ1 веке мы встречаемся с глобальной империей/цивилизацией зла, ядро которой находится в виртуале, но культурное и технологическаое оснащение которой представлено на всех уровнях современного информационного космоса. Её своей волей – сознают они это или нет – творят свободные носители люциферианского выбора в истории. Якобы расовые протесты в Америке поддерживают сегодня отнюдь не только черные – их организаторами вступают как раз белые, но только с прическами зеленого, желтого и красного цветов – типично постмодернистская практика «означающего без означаемого». Такова сетевая интер-религия и интер-культура («сетература»), в экуменическом культе которых в принципе снимается различие между полетом и падением, ангелом и люцифером. Виртуальная реальность электроники – это жесткое дисциплинарное поле производства человеческой «инфо-массы» («видиотов»), находящейся под строгим контролем анонимного сетевого антицерковного управления. Применительно к постмодернистским информационным и художественно-культурным сетям можно выделить даже некий «императив горизонтальности: «символические структуры типа «высшее\низшее» заведомо кодированы как скомпрометировавшие себя, как не работающие; апелляция к ним расценивается как дурной вкус и обречена на поражение» (1). Таков ныне глобальный художественно-политический перформанс. Эстетика политики в информационном обществе важнее политической экономии: первая управляет второй.

Задумываясь о будущем подобного культурного строя, можно предположить следующее. Уже в ближайшие десятилетия возможно наступление жесткого «сетевого тоталитаризма», то есть нового мирового порядка, построенного именно на всеобщей относительности горизонтальных «пустых мест» цивилизационного пространства. Старомодное «дурновкусие» различения ценностного верха/низа может быть окончательно блокировано спекулятивными финансово-семиотическими играми, идеально встраивающими человека в игровую социально-компьютерную систему. Иначе говоря, возможна тотальная демонизация постхристианского мира, предсказанная таким мыслителями, как К.Н.Леонтьев, О. Шпенглер, Х. Ортега-и-Гассет, Р.Генон и др. – тотальное духовное раскрытие «мирового яйца» снизу для беспрепятственного воздействия на него инфернальных сил. В перспективе подобная социальная архитектура крайне неустойчива. Постмодернистская цивилизация находится в плену у своих неклассических технологий, это пиррова победа прометеевско-фаустовского проекта.Глобальный Фауст получит в ХХI веке своего Мефистофеля – но уже не вальяжного господина, как в величественном сочинении Гете, а трансгуманистического киборга, в котором будет смоделирован люциферианский выбор, сделанный либеральной элитой Запала к ХХ1 столетию. Антихристианская цивилизация вошла сегодня в гедонистическую фазу своей истории, предвещающую в обозримом будущем гностическую «культуру смерти», и последующий за ней суд (2). На улицах уже чувствуется нечистое дыхание поколений, занятых в своей короткой жизни исключительно «флешмобами», обрекающими на гибель любую вертикальную социальную иерархию и дисциплину. Наукам, искусствам и государствам – конец. Прощайте, классические филармонии и психологические театры. За гомофилами пойдут педофилы, за педофилами – зоофилы, потом ещё какие-нибудь «филы». И верховные суды признают их человеческие права. Последними пойдут людоеды, и съедят председателя верховного суда. Храмы будут сожжены (Собор Парижской Богоматери – не единственный пример), христиане, как в Риме, уйдут в катакомбы, а на бывших стадионах развернутся гладиаторские бои. Все кончится антропофагией и войной всех против всех – Достоевский и это предвидел.

Что касается России, то здесь ещё «бабушка надвое сказала». В отличие от Запада, в основном уже определившегося, и в отличие от Востока, которому в известном смысле не надо определяться (ритуал всегда равен себе), России как срединной цивилизации материка («хартленд»), сочетающей в себе динамику Европы и устойчивость Азии, постоянно приходится делать судьбоносный выбор между восхождением и нисхождением, между классикой, модерном и постмодерном. Россия ещё открыта для выбора Бога. Либералы у нас надеются на то, что траектория прогресса ведет мир от низших форм к высшим, чтобы однажды привести его в совершенное состояние – к «концу истории» по Фукуяме. Это как раз то состояние, когда преступление будет объявлено нормой, а норма – преступлением. В отличие от них, теоретик консервативной революции А. Г. Дугин предлагает, наоборот, «запрячь в историческую работу» сам постмодерн, подобно тому, как древние богатыри заставляли пахать землю Змея Горыныча – принять вызов постмодерна, стремясь освоить его формальную структуру, с готовностью поместить в чудовищный язык глобализации радикально иное содержание, уходящее корнями в глубины премодерна, в Традицию. Это значит не просто отстаивать старое, но отстаивать Вечное» (3). Вряд ли такая стратегия имеет шансы на успех в постхристианском контексте, но в России она имеет шанс по мере её включенности в сохранившееся наследие православия, отвергающего как хилиастический оптимизм (утопическую веру в прогресс), так и устрашающую трансгуманистическую эсхатологию. История предстает противоречивой борьбой двух неравных, но огромных могуществ. Ее финальный смысл лежит за пределами мира сего, и он во всей полноте откроется только после его конца. Прав итальянский мыслитель Джорджо Манганелли, когда устами одного из своих персонажей говорит, что мы не замечаем, что конец света уже наступил, поскольку сам этот конец «порождает некоторое время, в котором мы пребываем, и это время исключает для нас опыт конца» (4).

Ещё радикальнее выказываются некоторые современные петербургские «фундаменталисты». В романе П. Крусанова «Голубь белый» основные персонажи – художники, ученые, философы, музыканты – в финале как бы держат ответ перед Богом (вернее, перед его посланцем желтым зверем) за то, как они жили и что творили. Оправдания бесполезны: Зверь всех убивает. Но характерны сами эти оправдания. В них звучит сомнение в праве и даже необходимости бесконечного (в плане гегелевской «дурной бесконечности») творчества перед лицом Абсолюта, и уж, во всяком случае, не остается не только модернистской гордыни, но даже и постмодернистской игры. «Я так и думал, так и жил» – говорит главный герой. «Стремился не соперничать с Творцом, а претворять с Ним вместе замысел, прислушиваясь к изначальной ноте, чтобы случайно не слажать, не осквернить тональность и тоже сделать красоту… Все уже создано, и в этом рае просто нужно было жить, не отделяясь от него дурным умом и порожденной в муках творчества помойкой. Все, что портачит соблазненный разум, – скверна» (5). В эпилоге романа герои всё-таки «воскресают» – правда, совсем в других оболочках и в других мирах, но это уже произвольная авторская «отмазка»: основной сюжет заканчивается аннигиляцией.

Так или иначе, роман «Голубь белый» разворачивает перед читателем картину завершения вавилонской башни атеистической цивилизации. В качестве альтернативы писатель предлагает смерть и трансцендентное воскрешение героев, отказавшихся играть в постмодерн, то есть в игру с нулевой суммой, игру в ничто. Так «модернизм, достигший стадии постмодерна, от апологетики всего изменчивого, инновационного перешел к апологетике виртуального. Виртуальные игры выступают высшей и последней стадией развития модерна как идеологии «неустанных перемен». Перед современным человечеством стоит выбор: либо оно, азартно «заигравшись» с виртуальным, окончательно разлучит себя с космосом (точнее, с Богом – АК) и устремится к самоликвидации, либо на новом витке вернется к великой традиции, а вместе с нею – к реальному миру и к реальной ответственности перед ним» (6). В России пока есть возможность это сделать. Надо только ясно сознавать, что это будет именно НАШ ВЫБОР, а не какая-либо необходимость, навязанная людям извне – чем-нибудь вроде «чипизации», «зеленых человечков» или гостями с Марса. Значительная часть люциферианской элиты – научной, художественной, философской – посвятила сегодня свой талант самоликвидации человека, и уже давно справилась бы с ним, если бы это зависело только от неё. Однако, как писал тот же А.С. Панарин, история – слишком серьёзное дело, чтобы доверять её только человеку. Своеобразие отечественной цивилизации проявляется в состязательности, конкуренции и даже борьбе между собой указанных установок творческого и нигилистического сознания, в то время как в современной Америке и Европе, например, они – во всяком случае, до 2020 года – коммерчески (путем символического обмена) сосуществовали. Не исключено, что коронованный вирус послан нам для того, чтобы не дать возможности глобализму (читай – пошлейшему американизму) подмять под себя остальной мир, заменив его пестротой национальных консерватизмов. Россия, по всей вероятности, найдет себе место в новом многополярном (послевоенном) мире, особенно если Китай, Индия и Ислам помогут ей в этом. Не исключено также, что Господь своей всемогущей волей закрыл (возможно, на время) для части деградировавшего человечества дальнейшие пути познания твари, что не дать ему с помощью новейших технологий превратиться в грешного Бога (то есть поддаться все-таки древнему адамову искусу). Может, поэтому дети уже книг почти не читают, а смотрят мультики?

Впрочем, скоро мы это узнаем.

Примечания

Матвеева А. Пустые места: топография // Сб. «Культурология как она есть, и как ей быть. Международные чтения по теории, истории и философии культуры. Вып.5. СПб.,1998. С.168.

Неклесса А. И. Мир индиго. Эпоха постмодерна и новый цивилизационный контекст. Доклад на семинаре «Контуры эпохи постмодерна: новый цивилизационный контекст. Россия в Новом мире» при Отделении общественных наук Российской Академии наук 27.3.2008. Электронная версия.

Дугин А.Г. Геополитика постмодерна. М.,2009. С.50.

Цит. по: Агамбен Дж. Оставшееся время. Комментарий к Посланию к римлянам. Пер. с итал. М.,2018. С. 95 – 96.

Крусанов П. Ворон белый. История живых существ. СПб.,2012. С.212.

Панарин А.С. Русская культура перед вызовом постмодерна. М.,2005. С.47 – 48.

ПРОЗА

Наталья Советная

ДОТЯНУТЬ ДО ВЕСНЫ

Глава 1. Корни

Наташа уверенно вела машину по старой шоссейной дороге, которую проложили к  деревням Оболь, Загузье, Вировля ещё лет сорок  назад, при советской власти. Ловко объезжая западни из ямок и трещин,  присыпанных дорожниками мелким гравием, но уже размытым дождями, женщина заговорщицки поглядывала на бабушку Наталью, в честь которой её  назвали:

– Отыщем, бабуля, обязательно отыщем  твои Давыдёнки, и Маслицы, и погост. Гляди внимательно, где сворачивать?

Внучка примчалась из Москвы в Езерище на пару дней – проведать, лекарства привезти. Летом каждые выходные летала в Белоруссию на своей ласточке, нынче же – декабрь. Хотя за окном лишь местами скудный снег или наледь, не успевшие растаять под настойчивой моросью золких дождей, и вроде зима ещё не наступила,  но ведь дни – до обидного короткие. Только рассвело, а уж и стемнело. Сумерками да ночами Наташа ездить не любила: дорога после суетливого рабочего дня в сон клонит. Да и дел к концу года невпроворот, в выходные тоже приходится с отчётами возиться. Министерство науки и высшего образования Российской Федерации – не шутки. Раньше новогодних праздников проведать ещё раз не получится.

В нынешний приезд в хате не сиделось, словно подталкивал кто отправиться, пока снегом не замело, по бабушкиным родовым местам. Кроме неё, рассказать да показать уже некому.  А годков Наталье Арсентьевне ни много ни мало – сто два! На своих ногах, в уме и в памяти.

– Поворачивай! – встрепенулась бабушка, замахала сухонькой ручонкой.  – Кажись, туды!

Сколько же не была она на могилке у родительницы Софьи Тихоновны Григорьевой? Уже и доченьку свою, Валечку, Наташину мамку, схоронила.

– И зачем живу так долго? – вдруг всхлипнула, тонкие бесцветные губы мелко задрожали. – Горем только маюсь: столько похоронок-то за жизнь!

– Темнеет быстро. Туда ли едем? – внучка решительно переключила внимание.

Наталья Арсентьевна растеряно уткнулась в окно:

– Поросло всё лесом! Как узнать-то?  А грязища… Машину тебе не жалко? – взглянула на Наташу виновато. – Я про могилки ляпнула, а ты и сорвалась. Детка, не слухай меня, старую!

– Грязь смоем, а вот тебя, бабулечка, мне жальче всех машин. Давно же по родимым местам тоскуешь.

…Пятилетняя Ниночка с тряпичной куклой в одной руке  другой вцепилась за Наткину и словно онемела, в её перепуганных глазищах отражался большой деревянный гроб, стоявший на лавке посреди их махонькой  хатки. Тоня поодаль, у печи, обессиленно опустилась на краешек табуретки и тёрла заплаканные до красноты глаза. Лёшка жался к папке. Арсентий Григорьевич, словно потерянный, уставился невидящим взглядом в одну точку и машинально гладил-гладил девятилетнего сынишку по коротко стриженым русым волосам.

В хату протискивались соседи и какие-то незнакомые люди. Гроб, как привезли из больницы закрытым, так почему-то и не открыли. Бабы шептали, что никак не могла Софья разродиться, ребёночек-то и помер, а у несчастной – заражение крови. Охали, тайком крестились, вполголоса причитали. Иные голосили громко, так что и мужики не выдерживали, шумно вздыхали, сочувственно посматривая на вдовца. Как мужику одному с четырьмя ребятишками?   Разве что старшая уже заневестилась – пятнадцать Наташке, семилетку в Бодякино окончила как раз в нынешнем, тридцать пятом году, успела мать порадовать – чем не помощница на первое время?

То ли в тесной горенке  от скопления народа душно, то ли от горя воздуха не хватало, только Натка не выдержала, из хаты выскочила вместе с Ниночкой. Обхватила её руками, прижала к себе, словно мамка:

– Не бойся, моя маленькая, всё будет хорошо, я с тобой!

…Машина шла по еле заметным лесным дорожкам, по пустынному полю, на черноте которого редкими расплывчатыми пятнами светился снег. Бабушка то признавала здешние места, то сомневалась. Приметили озерцо, да и должно быть, но не такое же! За поворотом путь преградил бурелом.

– Оставайся здесь, а я по тропинке попробую, –  предложила внучка.

Наталья Арсентьевна согласно кивнула. Не с её ногами блудить по кустам да оврагам в декабрьскую слякоть. В такую же непогодь  отец в тридцатом от раскулачивания пешком сбежал. Чтобы не сослали в Сибирь.  В декабре тысяча девятьсот двадцать девятого Постановление Совнаркома БССР вышло, по которому  Городокский район был объявлен районом полной коллективизации. Вот тут-то и началось! Кто в колхоз, кто из колхоза… Приедет ретивый начальник из города, объявит: «Всем в коммуну! А если против, так на луну отправляйтесь, потому как ничего не получите: ни земли, ни керосину, ни соли!». Люди пошли. Некоторые даже сознательно. Да на беду, в бригадиры-председатели не всегда ответственные крестьяне выбирались,  затёсывались ловкачи: бездельники, пьяницы, как Ахрем Моисеев из Боровки. Народ возмущается, а он, как обухом в лоб: «Кто не согласный, тот есть антисоветский элемент! Заможных кулаков раскулачили и – на Соловки. Вам то самое будет, а может, и расстреляем!». Так ведь и правда, кузнеца Фадеева сослали. Справный был мужик.

  Арсентий Григорьевич в колхоз не хотел, подался искать работу ближе к большому городу. Так на  строительство Беломорканала попал. А до коллективизации  в Бодякино у немца-мельника подрабатывал. Тот после революции обжился на белорусской земле. Откуда сам, кто его знает, может, ещё с Первой мировой остался. Всё в его хозяйстве для местных было в диковинку. И сукно валял-красил, и  пруд искусственный выкопал, и плотину соорудил. В воде  утки, гуси плещутся. Хозяева на лодке – отдыхают, удочки забрасывают. Больше для развлечения, но и на ушицу лавливали. Сад большой. Арсентий Григорьевич,  бывало,  в платочек несколько яблочек завяжет и домой. Дети уплетают – вкусно! Особенно Натка яблочки любила, как увидит на столе, так глазёнки и загорятся. Морковку сеял немец. Для деревенских – тоже редкость. Они всё больше хлеб растили – это же главное. А у чужинцев ещё и диковинные цветы у дома,  видимо-невидимо! Когда Наталья к папке в Бодякино бегала, так красоту ту глазами впитывала, впитывала. Теперь её хата в цветах от ранней весны, чуть не до снега. Розы вырастила сама – из черенков.

Подзаработал Григорьев у немца денег, чтобы поставить свой дом.  А поначалу все вместе жили, с дедом и отцовыми братьями-сёстрами. Хатка крошечная, курная. Спать негде. На полатях самотканую постель расстилали, утром скручивали. Хозяйство тяжким трудом, по крохам собиралось: лошадка, три коровы, поросята. Дед Гриша девять детей в свет вывел. Дедушка Тихон, который по матери, шестерых. Все на земле и от земли. Без неё жизни не было, потому материнские братья за счастьем-земелькой в Николаевскую область подались, там легче было купить.

– Обтямнело-то как! – охнула Наталья Арсентьевна, беспокойно вглядываясь в заросшие ольшаником пустоши. – Теперь вон сколько её, землицы! Обезлюдела.

…Гулко, ритмично поскрипывали большие колёса механической молотилки. Софья Тихоновна, ухватившись двумя руками за ручку правого, крутила изо всех сил и, хоть вымоталась изрядно, вида не подавала, озорно на мужа поглядывала, радуясь урожаю. Арсентий Григорьевич, скинув взмокшую от пота рубаху, вращал левое колесо, но легко, одной рукой,  умудряясь при этом и сноп поправить, и пот со лба смахнуть, и дочек подзадорить:

– Тоня, отгребай полову! Живее шевелись!

– Натка, что зазевалась? Сноп, сноп подавай!

Ноги у девчонок от усталости подкашиваются, ночь глаза слепит, а родители уже вдвоём покрикивают:

– Надо! Надо, доченьки! Потом выспитесь, потом отдохнёте. Покуда цеп в руках, потуда и хлеб в зубах!

Наталья не ленива: она и лён полоть, поднять, мять, растирать и прясть, и со скотиной управиться, и лошадей на водопой… Вот и теперь тяжёлый

сноп подхватила, а колосья щёку щекочут, полем от них пахнет, хлебом да так пряно-сладко, что глаза сами собой закрываются, руки слабеют…