Дважды ушедшие

– Ну…как бы… не уверен… Я не знаю…

– Вот как? Не знаете? – удивился профессор. – А скажите мне, Саша, вот когда вы шли добровольцем в Афганистан, разве вы не решали для себя этот вопрос?

Изобретатель нахмурился.

– Вы знаете, профессор, мне кажется, я тогда об этом не думал.

– О чем же вы думали? Об интернациональном долге?

– Я вас умоляю, профессор, я уже тогда никому из братьев меньших не был должен.

– Тем более, у вас не было в голове идеологии! И вы добровольно шли… на войну шли! Не в поход по местам боевой славы! На войну! И не родину защищать шли, когда о таких категориях, как жизнь и смерть, русский человек думает еще меньше, чем о том, где взять водки, чтоб с друзьями выпить напоследок. Вы на другую войну шли! Чужую, ненужную… Вы добровольно пошли туда, где люди дают представление, в котором только два действующих лица: жизнь и смерть. Да-да, Саша, да! Вы не могли не понимать, что война – это представление, в котором жизнь одних несет смерть другим. И вы не отдавали себе отчет в том, что можете погибнуть?! Позвольте вам не поверить!

– Нет, ну как? Я понимал, конечно, что могут убить. Но мне тогда было все равно.

– А! Вот видите, Саша, слово найдено, как сказал поэт. И вот оно, это слово: мне было все равно! Все равно – это тоже выбор, и выбор в пользу смерти…

Изобретатель с любопытством посмотрел на профессора. Потом мрачно сказал:

– Вы… вы правы, профессор: все равно – это выбор в пользу смерти. Согласен.

– А говорите, никогда не решали для себя этот вопрос… Оказывается, решали. И решили не в пользу жизни. Тогда не в пользу жизни. Но когда вы, доброволец, прибыли в Афганистан, то смерть посмотрела на вас отрезвляюще, и вам стало не все равно. И это нормально. Отрезвляющий взгляд смерти остужает самые горячие головы, меняет планы и взгляды на жизнь и вызывает нормальное человеческое желание показать ей, голубушке, кукиш. Умирать не хочется даже тогда, когда ты смирился с тем, что умрешь. У вас же были в Афганистане ситуации, когда, казалось, что уже… все?

– Да. Конечно. Были, – с расстановкой сказал изобретатель.

– Представьте, Саша, у меня тоже были. И больше всего в тех ситуациях хотелось жить… Выжить хотелось… И потому мне непонятно, почему ко мне на операционный стол все чаще попадают люди, решившиеся на так называемую вольную смерть. На самоубийство. Я не понимаю! Да, я знаю, что люди кончали жизнь самоубийством во все времена. Знаю. Но это не значит, что не надо стараться понять, почему они это делают. Кто говорит, что здесь нет загадки, тот ошибается. Смерть самый великий в мире лицедей. В какие только идеи, представления, желания и чувства она не рядится! Она может обрядиться в безнадежную, безответную любовь, в жалость человека к себе, в разочарование, в равнодушие, в протест, в чувство долга и даже в веру в Бога… И перечень этот открыт! Она, Саша, живет в каждом из нас. Знаете, почему люди изучают болезни? – неожиданно задал вопрос профессор и сам же на него ответил. – Правильно: чтобы знать, как с ними бороться. Болезни – это такая же часть жизни, как работа, отдых, любовь… Видимая часть жизни. Даже смертельная болезнь тела или души – всегда болезнь видимая. И только самоубийство готовится человеком в тайне, в клокочущей страстями, несбывшимися надеждами и мечтаниями тишине сердца… Нет тишины обманчивей, чем тишина сердца! Человека, заболевшего смертельной болезнью, жалеют. Сведшего счеты с жизнь осуждают. Как можно осуждать, если судьям неизвестна истина, послужившая причиной ухода?

Изобретатель с прищуром посмотрел на профессора. И лукавая улыбка тронула его губы…

– Вы, профессор, покушаетесь на тайны мироздания, – усмехнувшись, сказал изобретатель. – Арбитром хотите быть? Между человеческим и божественным? Да вправе ли вы судить? Разве вправе хоть кто-то судить личное?

Воронцов настолько не ожидал подобной реакции и такого вопроса изобретателя, что явно растерялся. Он развел руки над столом и, выпятив нижнюю губу, озадаченно и отрицающе покачал головой…

– Я… не знаю… Но, как бы… Александр, я не беру на себя роль арбитра, как вы изволили выразиться… Я просто хочу понять. Понимаете, просто хочу понять, почему они так поступают…

Профессор вдруг хитро посмотрел на изобретателя и спросил:

– А вот вы… могли бы… уйти?

– Я?! – удивился изобретатель. Примерно с полминуты он молчал, а потом сказал: – Профессор, вы же знаете, кто был в Афгане, тот много раз встречался с ней – с этой костлявой бабой в саване. Много раз. Особенно, когда выполняли задания в горах. И у меня с ней не возникло ни понимания, ни притяжения. Если б я захотел, то стал бы ее… любовником… Отдался бы ей, и мы сейчас с вами не разговаривали бы… Гейм овер… Но я не люблю, когда игра кончается… Я азартный человек… Как, впрочем, и вы, профессор. И потому, я думаю, что мы с вами, – во всяком случае, уж я-то точно, – даже проигрывая, никогда не уйду с подмостков по своей воле, – твердо сказал изобретатель.

Воронцов с интересом посмотрел на изобретателя.

– Видите ли, Саша, я подхожу к проблеме суицида как исследователь, а не как… актер в спектакле с участием загадочной дамы… э-э… с косой… И потому призываю вас в союзники, – с горячностью сказал профессор. – Помогите мне понять, что движет людьми, и не только в последние часы и минуты перед… перед уходом, а с самого начала зарождения мысли…

– Но как? – закрыв зачем-то глаза, сказал изобретатель. – Как я могу вам в этом помочь, профессор? Я что, волшебник?

– А с помощью вашей программы… или, ну как там называется ваше устройство?

– Это не устройство. Это, действительно, программа.

– Хорошо, пусть программа. Вы мне поможете?

Изобретатель внимательно посмотрел на профессора.

– Скажите, профессор, что вами движет? Научный интерес? Тщеславие? Или что-то иное?

Воронцов внимательно посмотрел в глаза изобретателю, потом обмерил его взглядом с головы до ног, и задумчиво сказал:

– Homo sum, humani nihi, a me alienum puto …

– Да, я понимаю, профессор… «Я человек, ничто человеческое мне не чуждо…» Но все же?…

Воронцов встал и прошелся по кабинету. Остановился у окна. Изобретатель, допивая чай, спокойно за ним наблюдал.

Неожиданно профессор резко, на одних каблуках, повернулся к изобретателю. Даже человеку, видевшему профессора первый раз, было понятно, что профессор крайне возбужден. Однако когда он заговорил, его голос был спокоен, ровен, сдержан. Это означало одно: профессор умел владеть собой даже тогда, когда чувства в нем клокотали…

– Понимаете, Саша, я давно уже не разоблачаюсь перед людьми, давно не пускаю их в свою душу… Евгений Кащеев – есть такой писатель-афорист – говорит, что чем меньше открываешь душу, тем реже в нее плюют… Поймите, я не о вас… Я вообще не знаю, что вы за человек. Но мне кажется, что мы можем понять друг друга и сохранить наше понимание в тайне от других. И менее всего мне хочется, чтобы мне в душу проник кто-то с неблаговидными намерениями.

– Напрасно вы так, профессор. Я же не собираюсь проникать в вашу душу… Насколько я понимаю, вы пригласили меня, чтобы проникнуть в душу другого?

– Но вы задали вопрос!..

– А вы можете не отвечать. Это нормально, профессор, нормально, – успокоил Воронцова изобретатель. – Вы видите меня в первый раз, у нас есть общие знакомые, поэтому, конечно, к чему откровения. Да я и не требую, и даже не прошу! Это – ваше личное… И потом, профессор, вы тоже видели эту бабу с косой, – стало быть, понимаете, что к чему в этой жизни… Хотя другой жизни, говорят, не бывает… Что касается проникновения в душу другого, так я готов помочь вам, профессор. Если бы вы не были в Афгане, то я бы вам отказал…

Воронцов удивленно посмотрел на изобретателя.

– А почему?

Изобретатель молча налил из чайника чай себе в чашку с драконами и, помолчав, ответил:

– А потому, что вы, профессор, видели смерть. Видели совсем близко. Как и я. И потому право имеете… проникнуть в ту душу, в которую эта баба пришла… Что знают о смерти люди, никогда не видевшие ее воочию? Да ничего они, профессор, не знают. А мы, видевшие ее очень близко, знаем многое. Мы – иные люди, профессор, другие. А вы – еще и врач. Поэтому у вас есть право. И я готов вам помочь.

Профессор внимательно посмотрел на изобретателя.

– Спасибо вам, Саша.

Он сел в кресло и стал что-то искать на своем столе. Беседа прервалась…

Молчание, после того, как люди сказали друг другу нечто важное, всегда бывает неловким. Люди словно еще раз взвешивают только что сказанное друг другу, оценивают важность и необходимость произнесенного, его ценность и последствия взаимной откровенности и признаний… Только слова взаимной любви не терпят молчания. Все остальные признания людей пробуждают мысль…

– Командуйте, профессор, – сказал изобретатель, нарушив, наконец, тишину.

Еще несколько минут они обсуждали, как лучше воплотить их замысел, ведь больной все еще находится в операционной, служащей ему одновременно и реанимационной палатой. Профессор сказал, что так он делает всегда, если больной слишком «тяжелый», и малейшее движение может ему навредить. Изобретатель удивился, что в клинике есть возможность оставить больного в операционной, но профессор пояснил, что для случаев, подобных вчерашнему, в клинике есть еще две операционных, готовых принять самых тяжелых больных. А помимо них – еще две операционные, в которых только оперируют, а потом сразу отправляют в реанимационное отделение. Профессор решил не ждать, когда «стрелка» – по показаниям – можно будет переместить в реанимационное отделение. Он использует оборудование изобретателя прямо в операционной.

Через десять минут в кабинете профессора появились его ближайшие помощники: «тунгус» Сережа, Юрий Михайлович, Маша и еще один высокий худосочный молодой человек в элегантнейших очках в золотой оправе. Профессор объяснил, что им необходимо продезинфицировать оборудование, принесенное изобретателем, для перемещения его в операционную, в которой находится «стрелок», и занять место дежуривших в операционной на время обследования состояния головного мозга больного и «скачивания» информации. Профессор пояснил, что это обследование – часть его секретной работы по исследованию головного мозга, а потому попросил коллег не обсуждать с сотрудниками клиники, да и вообще с кем бы то ни было даже сам факт подобного исследования. Давая молодым людям понять, что они причастны к некой тайне, профессор сознавал, что причастность к тайне делает одних людей ее приверженцами и последователями доверившегося им человека, а других – тайна делает предателями. И потому он не объяснил главного: предполагаемый конечный результат «обследования» головного мозга «стрелка». Из присутствующих, естественно, только «тунгус» Сережа знал, с какой целью присутствует здесь его друг-изобретатель. Но он был предупрежден…

Приготовления к проведению эксперимента у профессорской команды не заняли много времени. Всего через пятнадцать минут изобретатель, облаченный в костюм хирурга, уже находился в операционной и прилаживал к голове «стрелка» свои датчики, которые должны были считать и передать в его компьютер гигантский объем информации, извлеченной из глубокой памяти «стрелка».

Изобретатель работал молча. «Тунгус», профессор, Юрий Михайлович и молодой человек в очках внимательно наблюдали за его действиями.

Наконец, изобретатель потрогал зачем-то на голове шапочку, поправил маску и, кивнув, сказал:

– Я готов.

– Хорошо, – произнес профессор. – Да поможет вам Бог.

Изобретатель вышел из операционной в смежную комнату, где стоял его мощнейший «ноутбук», от которого в операционную и далее – к голове «стрелка» – тянулись довольно толстые разноцветные провода.

…Через один час двадцать три минуты сорок семь секунд изобретатель нажал на панели монитора кнопку «сохранить». Сохраненный в заархивированном виде файл «Для профессора», в котором лежала извлеченная из «стрелка» его память, «весил» девятьсот семьдесят целых семьсот тридцать шесть тысячных «терабайт».

Изобретатель поднялся из-за ноутбука и, встретившись взглядом с профессором, скрестил руки на уровне лица, давая понять профессору, что сеанс завершен.

Профессор отсоединил датчики от головы «стрелка», как показывал ему изобретатель, и, аккуратно смотал провода, тянувшиеся от операционного стола к выходу.

– Как, Саша, полагаете, у вас получилось? – спросил профессор, выйдя из операционной.

Изобретатель, принимая из рук профессора смотанные им провода, улыбнулся.

– А как же профессор? Когда было иначе? Все получилось.

– Вы знаете, я отчего-то волнуюсь. Как в молодости перед экзаменом…

Изобретатель снова улыбнулся. Он отсоединял датчики, скручивал провода и укладывал их в разные пакеты. На столе загадочно светился монитор его ноутбука.

– Не волнуйтесь, Леонид Семенович. Вся информация вошла просто великолепно. Ни сбоев не было, ни остановок. Головка-то у вашего пациента работает, хотя она и с лишней дыркой. Ну, с этим вы тут разберетесь, а у меня, профессор, теперь много работы.

– Да, Саша, я понимаю… А когда примерно, вы…м-м-м… дешифруете записанное, и переведете память нашего пациента в слова? – волнуясь, спросил профессор.

Изобретатель задумался на несколько секунд, словно что-то подсчитывал, и ответил:

– Машина, – кивнул он на ноутбук, – и мой главный «комп» сделают это за трое суток непрерывной работы. И потом я буду готов передать вам весь материал в электронном виде. Потребуется, конечно, много флеш,–дисков… Но я что-нибудь придумаю, – задумчиво сказал изобретатель. – А может, профессор, вам не нужен весь материал сразу? А только за последние несколько лет? Там ведь будет очень много текстов, в основном диалоги, разные картины, всякие абстракции… Там будет очень много материала.

Профессор с прищуром посмотрел на изобретателя.

– Саша, разве сейчас есть какая-то техническая причина, которая может помешать вам в передаче сразу всей информации?

– Да, в общем-то, нет. Хорошо, я сделаю, как вы хотите. Через четыре дня информация полностью будет у вас, – уверенно сказал изобретатель и, улыбнувшись, продолжил. – Не забудете, профессор, поделиться… нет-нет, не славой… слава мне не нужна, а…результатами своих исследований?

Профессор с улыбкой ответил:

– У меня, Саша, хорошая память на добрые дела.

Изобретатель подошел к ноутбуку и, отсоединяя выносной диск, не глядя на профессора, спросил:

– А вы полагаете, профессор, что я сегодня сделал доброе дело?

Профессор взглянул на изобретателя и после небольшой паузы произнес:

– Александр, я понимаю, что вы хотите сказать. За вашим вопросом кроется еще один вопрос – о том, имели ли мы право сделать в отношении «стрелка» то, что сделали?

– Да, профессор, вроде того. Обычно такие вещи я делаю с согласия, как бы это сказать… в общем, с согласия подопытного… А тут… Хотя… что ему, вашему больному? Он все равно хотел рассчитаться с этим светом…

– Александр, мы же с вами решили для себя этот вопрос. Не так ли? Зачем же к нему возвращаться?

Изобретатель положил выносной диск в чехол и застегнул на нем «молнию».

– Не знаю, профессор. Может, решили, а может, и нет. Но теперь это уже не имеет значения. Информация будет у вас, как договорились: ровно через четыре дня, – сказал изобретатель, давая понять, что разговор окончен.

Профессор пристально оглядел изобретателя с головы до ног. Лицо его не выражало никаких эмоций.

– Хорошо, Александр. Но я думаю, что этот диалог между нами не закончен, – сказал профессор.

– Вы думаете, его можно закончить?

– Думаю, да.

Изобретатель пожал плечами и с сомнением сказал:

– Не знаю. Впрочем, профессор, мне, пожалуй, пора. Мне уже почему-то не терпится приступить к расшифровке. Может, я смогу выделить из всего массива памяти ту часть, которая интересует вас. Я имею в виду его мысли о самоубийстве и то, как и когда они появлялись. Во всяком случае, я попробую. Я передам вам весь объем и ту часть, которую сумею выделить… Если сумею, конечно.

– Я буду вам весьма признателен.

                                    ***

Профессор Воронцов, как ученый, умел терпеливо дожидаться результата проведенного эксперимента. Ожидание – необходимая составляющая любой научной, исследовательской работы, в какой бы области ни трудился ученый, и, видимо, поэтому сложилось твердое убеждение, что настоящая наука не терпит суеты. Алхимики, признанные ныне современным невежественным рационализмом шарлатанами, лжеучеными и чуть ли не врагами истинной науки, могли годами ждать, когда свинец превратится в золото, а вино, подвергнутое многократной перегонке и воздействию реальных объектов и мистических сил, станет эликсиром долголетия и даст человеку возможность приблизиться к Богу… Возможно, они и «научили» науку ожиданию и умению терпеть… И даже если бы они, алхимики, не дали миру множество великих открытий, а всего лишь «научили» науку не торопиться, то и тогда их вклад в развитие науки и торжество человеческой мысли трудно было бы переоценить. Поспешность – не только вор времени, но и враг опыта… Профессор Воронцов в душе считал себя алхимиком. Нет, он не ставил перед собой задачу отыскать «философский камень» или найти в человеке нечто такое, что сделает человека действительно свободным и одновременно сохранит ему образ и подобие Божье, устранив при этом в нем, в Человеке Свободном, возможность греха и преступления… Нет! Он был не настолько наивен, этот профессор! Но он ненавидел Смерть и был готов в противоборстве с нею пойти даже на преступление…

Примерно через сутки после того, как изобретатель закрыл за собой дверь клиники, унося в ноутбуке скопированную память «стрелка», способность к ожиданию едва не покинула профессора… Не выдержав, он несколько раз сам звонил изобретателю, спрашивал, как идет процесс расшифровки, и, получив положительный ответ, успокаивался. И все-таки едва ли не каждый час он возвращался мыслями к проведенному Александром сеансу копирования памяти…

За дни, проведенные в ожидании, Воронцов сделал несколько замеров состояния «стрелка», дважды сканировал головной мозг. Ощущение чуда не отпускало профессора: все функции организма мозг поддерживал… Помощники регулярно докладывали профессору о малейших отклонениях в состоянии больного. Профессор приходил, смотрел, давал указания… Приборы показывали, что «стрелок» редко и кратковременно, но все-таки приходил в сознание. Приборы фиксировали, что он слышал звуки, но ни одним видимым движением ни разу на них не отреагировал. Однако, уже можно было уверенно предполагать, что менингита и пневмоцефалии избежать удалось… И если не случится абсцесс, то, скорее всего, «стрелок» останется жить…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Пенетрирующее пулевое ранение – (лат. penetro – проникать) ранение, при котором пуля проникает внутрь органа, нарушая его целостность.