Год 1914-й. Время прозрения

– Нет уж, – покачала головой Татьяна, – если вино налито, то его следует пить, а не то потом будешь всю жизнь корить себя за малодушие.

– В таком случае, – сказала Ольга, – я могла бы попробовать опереться на крупную буржуазию: зерноторговцев, скотопромышленников, банкиров, заводчиков и фабрикантов. Да только результат из этого может выйти даже еще хуже, чем при сохранении политики Папа́, потому что опора из наших буржуа такая же, как из кучи навоза. Предадут и продадут за весьма умеренные деньги, и это если не считать той дури, что сидит в буржуазных головах. Это они в том мире после так называемой февральской революции учинили в армии резню офицеров-монархистов и отменили полицию – не только политическую, но и обычных сыскарей, – а еще выпустили из тюрем сразу всех уголовников. Большевики, к тому же очищенные Артанским князем от разных нехороших людей, на этом фоне выглядят гораздо благоприятнее. Они организованы, знают, чего хотят, и за ними пойдут широкие народные массы. А для меня это важно, потому что я и в самом деле собираюсь последовать примеру Екатерины Великой и стать Матерью Отечества для всех своих подданных, а не только для аристократии и крупной буржуазии.

– У Екатерины не было выбора, – убежденно сказала Татьяна, – после смерти мужа она оказалась в чужой стране, и если бы хоть кто-нибудь усомнился в ее праве властвовать, то не сносить бы ей головы. Поэтому ей надо бы заручиться содействием мощнейшего на тот момент клана Орловых и стать даже более русской, чем иные русские от рождения.

– У меня, моя дорогая сестрица, тоже нет никакого выбора, – ответила Ольга. – Все мы сидим на источнике необузданной силы страшной мощи, которую по-настоящему не знаем, потому что чужие этой стране и ее народу – не плоть от его плоти и кровь от крови. Поведение нашего Папа́ – тому нагляднейший пример. А ведь эта скрытая в глубинах мощь способна как разнести нас на мелкие кусочки, так и вознести на недосягаемую высоту, прямо к звездам, где никто еще не был. Бегло прочитав о второй половине большевистской истории, я уверилась в этом даже больше, чем прежде.

– Так значит, – хмыкнула Татьяна, – ты уже твердо решила принять план господина Серегина сделать тебя следующей императрицей Всероссийской после самоустранения нашего Папа́? Только учти, что этот путь может оказаться и тяжелым, и кровавым. Папа́ и Мама́ в итоге смирятся с этим планом, ведь ты же их родная дочь, мы, твои сестры и брат Алексей поддержим тебя изо всех сил, но, кроме нас, существуют люди, которые прямо сейчас извлекают прямую выгоду из неустройств Российской империи. И это не только наши отечественные буржуа-нувориши и дворцовые блюдолизы, но и иностранные державы, которые держат Россию за служанку на побегушках. Вот они будут в бешенстве от твоих попыток навести в нашей Богоспасаемой Державе порядок, и постараются свергнуть тебя всеми возможными способами.

– Об этом, если ты помнишь, мы давеча тоже говорили, – вздохнула Ольга. – Поскольку для господ британцев и французов не существует ничего, кроме их шкурных интересов, то и я буду относиться к ним тако же. Когда по одну руку от меня будет стоять Господень Посланец господин Серегин, а по другую весь русский народ, то я смогу счесть себя непобедимой и неуязвимой.

– Народ? – переспросила Татьяна. – Ведь это же просто мужики в лаптях, с вилами и косами.

– Народ – это страшная сила, молчаливая и как будто незаметная, – убежденно произнесла Ольга. – Его преданность как воздух: ты его не замечаешь до тех пор, пока он не исчезнет, а тебе понадобится сделать следующий вдох. Если потребуется, я выйду к своему народу босая, чтобы и в минуты радости и в часы великих испытаний иметь право обращаться к нему «братья и сестры». Но сейчас говорить об этом преждевременно, потому что мы знаем только то, что почти ничего не знаем. Прежде чем строить какие-то детальные планы, надо еще не единожды побывать в Тридесятом царстве, но только уже официально, прочитать множество умных книг, побеседовать с самим Артанским князем и другими нужными людьми, о существовании которых мы пока даже не подозреваем… А посему нам надо посоветоваться…

С этими словами Ольга достала из кармашка платья «портрет» Кобры.

– Доброе утро, девушки! – весело сказала Кобра. – Вы уже встали, а значит, мы идем к вам. Шутка. В связи с учиненным вами вчера у нас переполохом Серегин решил немедленно принять приглашение вашего отца на переговоры. Делегация почти в сборе, так что будьте готовы и вы – форма одежды парадная, настроение боевое.

– А почему переполох? – спросила Татьяна. – Ведь мы совсем ничего не сделали, только кое с кем познакомились и немножечко поговорили.

– Ничего себе «немножечко поговорили», – хмыкнула Кобра, – когда твоя сестра и товарищ Коба пожали друг другу руки, то громыхнуло так, что проснулись даже на Небесах. Теперь, стоит Ольге сказать «Да» – и на ее стороне выступит вся королевская рать. Кобе понравилось, что ты, боясь нас, большевиков, все же, преодолевая этот страх, пришла, чтобы договориться: в первую очередь – ради своей страны, во вторую – ради родных, и только в третью – ради себя самой.

– Передайте Иосифу, – сказала Ольга, – что я больше не боюсь его ни как человека, ни как революционера. Я и сама готова стать революционеркой – ровно в той мере, которая поможет укрепить, а не разрушить вверенную мне страну. А сейчас извините, Кобра, нам надо собираться, чтобы к тому моменту, как нас позовут, мы были бы уже готовы.

– Желаю успеха, девушки! Пока, до личной встречи! – произнесла Кобра и отключилась.

– Ну, вот и все, – вздохнула Ольга, когда изображение Кобры на «портрете» застыло неподвижно. – Теперь либо грудь в крестах, либо голова в кустах. И не Папа́ и Мама́ нам следует бояться, а преогромного количества «образованной публики», которая со страниц солидных газет и бульварных листков будет изо всех сил оплевывать нас ядом, а также наших «верных» слуг, готовых воткнуть нож в спину.

– Врагов у нас теперь будет больше, чем друзей, – подтвердила Татьяна, – да только нашими друзьями будут Артанский князь, боевые офицеры в действующей армии, Кобра, Лилия, Иосиф и ему подобные люди, а врагами станет та мелкая и омерзительная шушера, в другом мире учинившая Февральскую революцию. Тут надо сказать огромное «спасибо» Папа́ – за то, что за двадцать лет своего правления заполонил Россию полчищами двуногих тараканов и мокриц, с которыми теперь надобно что-то делать, ибо так жить нельзя!

– Сделаем, обязательно сделаем, – улыбнулась Ольга, – дайте только срок.

20 (7) августа 1914 года, за час до полудня. Российская империя, Царское село, Александровский дворец, парадный кабинет царя Николая Второго.

Утром, зайдя в свой кабинет, император обнаружил там лист высококачественной писчей бумаги, на котором четким почерком большими буквами было написано: «Сегодня, здесь, в 11:00», и стояла подпись Артанского князя. Ну а кто еще мог прийти ниоткуда, чтобы оставить сию эпистолу и бесследно исчезнуть?

И тут все забегали. В первую очередь потому, что от такого известия у императрицы Александры Федоровны разом отнялись ноги. Такое с ней было уже не первый раз, и сам по себе этот факт означал, что она любой ценой желает отменить предстоящее событие. Но отменить визит Бича Божьего не представлялось возможным, а посему для императрицы достали имеющуюся в запасе кресло-каталку, возить которую вызвался сам император, ибо допускать на первую встречу с Артанским князем даже самых преданных слуг он считал невероятной глупостью. Помимо царя и царицы, на этой встрече должна была присутствовать мать императора, и более никого. Никаких министров, генералов, и уж тем более ближней и дальней родни, в эти роковые минуты Николай иметь рядом не желал. Двум самым дорогим женщинам в своей жизни – матери и жене – он верил, несмотря на то, что они сами друг друга терпеть не могли, а все остальные, за исключением детей, были ему чужими.

Готовясь к визиту, император долго думал над исходной мизансценой. Если занять место за рабочим столом (в парадном кабинете) под портретом императора Александра Третьего, то возникает какое-то неприятное ощущение загнанности в угол, и к тому же там есть место только для одного человека, а потому жена и мать оказываются вытолкнутыми на обочину будущего действа. Тогда Николай решил сесть за круглый стол в середине парадного кабинета, за которым проводились совещания с небольшим количеством участников. Сам император сел в центре, лицом к входной двери, по правую руку от него на кресле-каталке расположилась нынешняя императрица Александра Федоровна (она же Алики), по левую руку – вдовствующая императрица Мария Федоровна, бывшая датская принцесса Дагмара. Взгляды царствующих особ буквально гипнотизировали стрелки часов, стоявших на книжном шкапу рядом с входом. Однако Артанский князь хоть и появился буквально секунда в секунду, но совсем не с той стороны, откуда его ожидали. Переходной портал открылся между камином и дверью в камердинерскую, так что первой увидела гостей Александра Федоровна.

– Ники! – предупреждающе воскликнула она.

Император резко повернулся влево, и первым делом увидел… себя. Еще один Николай Александрович Романов стоял по правую руку от мужчины в военной форме (который только и мог быть Артанским князем), сияя при этом той особой свежестью, которую дает избавляющий от всех телесных болячек хороший длительный отдых, без бытовых забот и нервных стрессов. Его держала за руку супруга – такая же стройная, розовая, свежая и хрустящая, как будто и не было пяти родов, Алиса Гессенская. Демоны оставили ее душу, и теперь там поселились покой и любовь к супругу. Правда, детей у Анны Сергеевны экс-императрица забирать тоже не торопится: сейчас у нее с мужем в самом разгаре конфетно-букетный период, и дочери, рожденные в прошлой жизни, ее немного тяготят.

Дополняла этот рекламный плакат почти полностью прошедшая курс омоложения, а потому выглядящая лет на тридцать (по меркам двадцать первого века) Мария Федоровна из тысяча девятьсот пятого года. Такой свою мать Николай запомнил в раннем детстве. Узнала себя и резко развернувшаяся на стуле здешняя государыня Мария Федоровна, которой через три месяца аккурат должно было исполниться шестьдесят семь (соответственно, десять лет назад ей было пятьдесят семь). Но эта, такая вызывающая молодость ее альтер-эго, действовала на мать императора как удар под дых. И на Николая тоже. Император понял, что, не сказав и полслова, Артанский князь до предела конкретно обозначил свои позиции: «ведите себя прилично, и будет вам то, чего не купить ни за какие деньги – вторая молодость и идеальное здоровье».

А вот и сам Артанский князь Серегин, и на его гладковыбритом лице застыла жесткая усмешка человека, привыкшего самому водить в битву полки кованой рати. Дополняют образ прямой меч в потертых ножнах и чуть притушенное архангельское сияние над головой. Николай не знает, что это приглушенное свечение означает, что в настоящий момент Серегин сдерживает себя усилием воли, а иначе летали бы тут уже клочки по закоулочкам за многие грехи правящей фамилии. Но воля у Серегина сильная, а потому царская семья в безопасности.

Рядом с Серегиным – полусвященник-полувоенный, отличающийся от Артанского князя отсутствием оружия, коротко остриженной бородой с проседью и массивным наперсным крестом из чистого серебра. Из рассказов принцесс-черногорок императорская чета знает, что это отец Александр, доверенный священник при Артанском князе, а также глаза, уши и голос Господа в этом грешном мире. В глазах у священника плещется беспощадная синь заоблачных небес, а над головой теплится такое же жемчужное сияние, как и у Артанского князя, что означает, что Всемогущий Творец смотрит сейчас на всероссийского императора глазами своего аватара. Правда, ничего особо ужасного Николаю Александровичу этот взгляд не сулит, ведь своего самого страшного греха правящий император пока не совершил.

По левую руку от священника стоит женщина-брюнетка в полной военной форме – молодая, рослая, полногрудая, чем-то напомнившая Николаю давней памяти Матильду Кшесинскую. Но только если Малечка была фарфоровой куклой, то это – пантера со стальными мускулами и взрывным огненным характером, которому под стать висящий на бедре в ножнах ятаган-махайра. Над головой дамы-воительницы тоже теплится сияние, но не жемчужно-белое, а багрово-алое. В этой особе Николай сразу узнал госпожу Кобру, чья сущность полностью противоположна Артанскому князю, и в то же время составляет с ним единое целое, как Инь и Янь. Император Николай пока не знает, что если эти двое одновременно обнажат свои мечи, на свободу вырвется такая мощь, которая с легкостью уничтожит и дворец, и окрестности вместе со всеми людьми. Но, к его счастью, настолько он еще не нагрешил.

Дальше за женщиной-воином – девочка в древнегреческих одеждах, по возрасту где-то посреди между Алексеем и Анастасией. Но сияющий над ее головой небольшой нимбик христианской святой говорит о том, что это не просто девочка-подросток, а Святая Лилия-целительница, о которой любезной Алики протрещали все уши принцессы-черногорки. Мол, для этой особы нет ничего невозможного в медицине: если человек еще не умер, она исцелит его от любого ранения или болезни. Уже несколько раз императрица порывалась сграбастать больного сына в охапку и мчаться в Белград через Одессу, Варну и Софию, чтобы там найти путь в сказочное Тридесятое царство и припасть к ногам той, что сможет спасти ему жизнь, а не только принести временное облегчение, как Григорий Распутин. И вот теперь маленькая целительница вместе с Артанским князем сама пришла к ним во дворец. Императрица готова отдать все, упасть на колени и целовать пол под ногами чудотворницы – лишь бы ее ненаглядный сыночек был здоров.

Рядом с девочкой-целительницей стоит молодой мужчина кавказской наружности, образ которого составляют хорошо пошитый светлый костюм (производства швейных мастерских под руководством мисс Зул), узкий галстук, мягкая шляпа и острые черные усики. Он единственный из все присутствующих не поддается опознанию с первого взгляда, поэтому император мысленно назвал его «горцем». При этом несомненно, что господин Серегин взял его с собой с какой-то пока непонятной целью, ибо случайных людей в этой компании быть не может. Горец внимательно смотрит на императора, плотно сжав губы, и, несмотря на то, что это вроде бы самый малозначащий член команды Артанского князя, Николая вдруг пробивает холодный пот. Так же ощущает себя преступник, когда видит судью, который вот-вот вынесет ему суровый приговор. А может, это только наваждение, и этот молодой человек пришел сюда совсем по другой причине?

Эта немая сцена продолжается секунд двадцать или даже меньше, но для присутствующих Романовых они показались вечностью. Прервал тишину Артанский князь, полностью насладившись сложившейся мизансценой.

– Ну что, Ваше императорское Величество… – четким голосом полководца сказал он, включив архангельские атрибуты на половину всей мощности. – Вы хотели переговоров – вот, мы пришли к вам от имени и по поручению Творца Всего Сущего. Но сначала, Отче, скажите свое веское слово.

– Покайтесь, дети мои! – громыхающим басом произнес священник, воздев кверху свой наперстный крест. – Ибо пришло страшное время, после которого ничего уже не будет таким, как прежде! Время, когда вам можно было жить, не ведая горестей и забот своей страны, безвозвратно ушло, а то, что грядет на горизонте, будет страшным. Держава, шестьсот лет шаг за шагом поднимавшаяся из пепелищ Батыева нашествия, рухнет в прах. Брат восстанет на брата и сын на отца. Кровь людская потечет по земле, будто талая вода по весне. Погибнут миллионы, немногие умрут от пули и ножа, в том числе и твоя семья, а многие – от голода, холода и болезней. И виновен в этом будешь ты, Николай, сын Александра, правивший, будучи глухим к нуждам своего народа, к стенаниям тех, кто умирал от голода (что ты велел называть недородом), к слезам терпящих нужду вдов и сирот! Назвав себя Хозяином Земли Русской, ты совершил ужасное святотатство и нарушение канонов, ибо испокон веков царь был русскому народу – батюшкой, а царица – матушкой, и на том стояла и стоит богоспасаемая русская земля. А теперь, ради вразумления и просветления блуждающих во тьме, прочтем святую молитву: «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь!»

Пока Отец Александр произносил свою богодухновенную речь (его патрон лишь поглядывал на происходящее вполглаза, пребывая в уверенности, что исход действа заранее предрешен) господа Романовы сами не заметили, как сползли со стульев и оказались стоящими на коленях, благо пол в кабинете устилал пышный персидский ковер. Александра Федоровна рыдала и поминутно крестилась, ибо мнилось ей, что болезнь ее сыночка – наказание за озвученные прегрешения, Николай стоял молча, сжав губы и широко раскрыв глаза. Кого он видел в этот момент перед собой, Бог весть – быть может, разгневанного до невозможности Папа́, отчитывающего старшего отпрыска за очередную проказу. А ведь Николай Александрович с самого детства рос весьма непутевым шалопаем. Путевый цесаревич не пошел бы в пьяном виде колотить тросточкой по священным колоколам в синтоистском храме, и, следовательно, избежал бы удара саблей японского полицейского по голове.

Лишь вдовствующая императрица была в основном спокойна, ибо после смерти супруга посвятила себя благотворительности. И хоть собираемые ею деньги были каплей в море захлестнувшей Россию нищеты, успокоение душе госпожи Дагмары они гарантировали. Но в тот момент, когда священник начал читать святую молитву и царский кабинет стало затоплять жемчужно-белое сияние, даже ее захватило чувство, что жизнь ее мелочна и суетна, и что самые главные возможности увековечить себя, делая людям добро, она безнадежно упустила.

Отзвучали последние слова молитвы, и после слова «Аминь» сияние постепенно истаяло, как туман под лучами утреннего солнца.

– Встаньте и слушайте внимательно, – сказал священник, когда кающиеся грешники закончили креститься. – Артанский князь Серегин послан к вам перед последним историческим поворотом, за которым разверзается бездонная пропасть. Не нужно ему тут ни удела, ни какого личного интереса, а только лишь избавление России от ожидающих ее страданий. И тот, кто не внемлет ему – будет сам виноват в своих несчастьях, ибо терпение Небес тоже не безгранично. Аминь!

– По правую руку от меня стоит предыдущая инкарнация вашей семьи, – сказал Артанский князь. – Эти ваши воплощения пошли со мной на сотрудничество, дали мне увести их с гибельного пути и получили для себя лучшую жизнь. Никто из них не нуждается в представлении, каждый из вас узнал среди них себя.

– Да, – подтвердил Николай Романов из 1905 года, – так и есть. Господин Серегин обменял меня на троне с братцем Мишкиным после победоносной для русского воинства Второй битвы на реке Шахэ и полного разгрома японской Маньчжурской армии. Да я, собственно, к тому моменту был рад такой возможности, ибо оказаться в том будущем, в которое можно попасть своим ходом, без всякой посторонней помощи, у меня не было никакого желания, поэтому я согласился на предложенную Сергеем Сергеевичем операцию рокировки с подстраховкой.

– Но, Ники… – ошарашенно произнесла Александра Федоровна из 1914 года, – ведь Мишкин такой непрактичный, словно ребенок – ну какой из него мог получиться император?

– Видела бы ты, сестра, – ответила Александра Федоровна из 1905 года, – какое чудовище вылупилось из маленького Мишкина после того, как помощники Сергея Сергеевича сняли опутывающие того враждебные заклинания. Ну вылитый Петр Великий, только тот лупил своих бояр тростью, а Михаил Второй применяет для мануального внушения исключительно собственные кулаки. И все у него хорошо – армия, которую он привел к победе, готова носить его на руках, оппозиция запугана до икоты, простой народ от нового царя в восторге, а вокруг трона железной стеной сомкнулись патриоты и бессребреники.

– Я, конечно, был бы рад соскочить с этой бешеной карусели, – вздохнул Николай Романов из 1914 года – но, к сожалению, нынешний Мишкин после его женитьбы на дважды разведенной особе неравнородного происхождения стал совершенно непригоден к занятию трона, а потому не может рассматриваться в качестве моего преемника, даже в качестве регента при малолетнем императоре Алексее.

– На самом деле, – сказал Серегин, – скандальная женитьба вашего брата – это не причина его непригодности к занятию трона, а следствие. Но разговаривать об этом, стоя на ногах, мы считаем несколько неприличным, а потому…

Бич Божий щелкнул пальцами, и из раскрывшейся дыры в пространстве появились плечистые, до зубов вооруженные остроухие, таща массивные стулья гнутого дерева по числу участников делегации Артанского князя. Расставив стулья, они с высоко поднятыми головами покинули царский кабинет, а из дыры вышли двое юношей и встали за стулом господина Серегина. И только присмотревшись, сначала императрица, а потом и все прочие Романовы поняли, что темноволосый парень по левую руку от Серегина – на самом деле коротко стриженная эмансипированная девица, похожая на уменьшенную копию присутствующей тут же женщины-воительницы.

– Итак, – сказал Серегин, – присаживайтесь туда, где вы сидели до нашего появления, и начнем разговор как культурные и уважающие друг друга люди. Однако при этом следует помнить, что различных мнений может быть великое множество, но правильный ответ в конце задачника только один. И нам этот ответ известен, а вот вам – нет.

– Так значит, господин Серегин, вы не будете прямо сейчас свергать Нас с трона или совершать что-то подобное? – спросил император Николай, усаживаясь на свой стул.

– Разумеется, нет, – ответил Артанский князь, – меня прислали сюда предотвратить назревающую Смуту, а не разжигать ее пламя до небес. И в то же время стоит заметить, что продолжение вашего царствования прямо противоречит выполнению поставленной передо мной задачи. Даже если предположить, что я возьмусь с вами нянчиться неопределенное количество лет, однажды вы взбрыкнете, и дело кончится плохо.

– Господин Серегин! – воскликнула действующая императрица Александра Федоровна. – Вы противоречите сами себе… То вы говорите, что не собираетесь свергать моего мужа, то утверждаете, что продолжение его царствования для вас неприемлемо…

– Это противоречие мнимое! – категорично заявил Артанский князь. – Ни о каком свержении и речи быть не может, потому что ваш муж Николай Александрович Романов совершенно добровольно и без малейшего принуждения передаст власть вашей общей старшей дочери Ольге Николаевне Романовой…

Александра Федоровна хотела было еще что-то сказать, но муж бросил в ее сторону такой тяжелый взгляд, что слова застряли у нее в глотке: мол, у брата-близнеца жена сидит, молчит и всем довольна, и ты такая же будешь. Убедившись, что супруга, которую он изначально стремился держать поближе к спальне и подальше от политики (да только в том не преуспел), не будет вмешиваться в разговор своими глупыми замечаниями, император Николай вновь обратил свой взгляд к Артанскому князю.

– Скажите, Сергей Сергеевич, – сказал он, – а почему Ольга, а не Алексей? Только потому, что мой сын болен этой страшной болезнью и ему мало лет?

– Малолетство и болезнь тут ни при чем, – ответил Артанский князь. – Малолетство решается назначением правильного регента-воспитателя, а болезнь будет не в силах устоять перед медицинским искусством моей приемной дочери Лилии-целительницы. – Означенная особа встала со своего стула и сделала книксен, чем заработала одобрительный взгляд вдовствующей императрицы. – Даю вам честное слово Защитника Земли Русской, что, как бы ни повернулись наши взаимоотношения, ваш сын будет полностью избавлен от последствий одолевающего его недуга, и ему, как и прочим членам семьи, будет обеспечена полная личная безопасность. Мелкое мстячество и групповая ответственность не в моем стиле, а потому, если вы с супругой что-то накосячите, то отвечать за содеянное придется только вам самим, и никому более. Дети ваши, а также прочая родня, даже при самом неблагоприятном стечении обстоятельств останутся в полной безопасности. Это я вам гарантирую и как младший архангел, и как русский офицер.

Раскат отдаленного грома скрепил клятву, а император Николай, вздохнув, сказал:

– Нам уже известно, что вы не произносите всуе ни одного слова, поэтому я принимаю ваше обещание так, как будто оно прозвучало из уст самого Господа. А теперь будьте добры, поясните, почему вы не хотите, чтобы мне наследовал Алексей, раз уж ни его возраст, ни болезнь не являются тому препятствием?

– Дело в том, – сказал Артанский князь, – что у нас в команде имеется надежный эксперт по вашему семейству, чуть позже я вас с ней познакомлю. По заключению этой женщины, которому я доверяю, ваш сын обременен всеми теми недостатками, делающими его непригодным к занятию престола, что и вы сами. Двадцатый век – время ужасных войн и великих социальных потрясений, а посему государственный штурвал стоит вручать людям, способным стойко удерживать выбранный курс, невзирая на внешние обстоятельства и крики советчиков. Именно ваша дочь Ольга сможет выслушать всех, но без малейших колебаний сделает ровно так, как требуется для пользы дела, поэтому именно ее стоит делать императрицей, а не Алексея.