bannerbanner
Илиодор. Мистический друг Распутина. Том 1
Илиодор. Мистический друг Распутина. Том 1

Полная версия

Илиодор. Мистический друг Распутина. Том 1

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
7 из 12

Десять месяцев, проведенных о. Илиодором в Ярославле, – бледный период яркой биографии священника. Однако именно здесь произошло его становление как политической фигуры, чему он был обязан неожиданно свалившимся на его голову досугом. Если бы Ярославская семинария весь 1905–1906 учебный год занималась по плану, то, возможно, мы бы не знали того о. Илиодора, которого знаем.

Уже в эти десять месяцев он стяжал политическую славу. На выборах городского головы даже нашелся какой-то шутник, подавший за о. Илиодора записку. Слава распространилась и за пределы Ярославской губернии. Летом 1906 г. печать отмечала: «Нравственная физиономия знаменитого ярославского монаха теперь, благодаря газетным сообщениям, известна всей грамотной России».

Взгляды и характер деятельности молодого священника уже в Ярославле совершенно определились. На проводах один из союзников метко назвал своего пастыря русским Савонаролой.

В то же время духовная карьера о. Илиодора была испорчена. Для ученого монаха преподавание обычно становилось первой ступенью к высоким чинам, а впоследствии и к архиерейству. Покинув сферу духовного образования, священник сошел с этой лестницы. Позже поклонники с восхищением писали об отречении о. Илиодора от карьерных успехов. Но дело не в недостатке честолюбия. О. Илиодора привлекала не духовная, а политическая деятельность, для которой в Почаеве оказалось полное раздолье.

Почаев (1906)

Почаевская Успенская лавра

Вынужденный сменить место служения, о. Илиодор вспомнил об одном архиерее, с которым познакомился еще в январе 1904 г., будучи студентом Санкт-Петербургской духовной академии. Тогда только что постриженного и рукоположенного иеродиакона повели в гости к «большому другу и покровителю ученого монашества» архиепископу Волынскому и Житомирскому Антонию (Храповицкому). Перессорившись с духовенством Ярославской епархии на политической почве, о. Илиодор наверняка надеялся обрести взаимопонимание с архиереем-монархистом. Потому, видимо, и объяснял свой выбор возможностью «свободно говорить правду» на новом месте.

О. Илиодор сообщил о своем желании преосвященному Антонию и 28.VII.1906 был зачислен в состав братии Почаевской Успенской лавры. Согласно биографии, иеромонах сам избрал эту обитель. Однако, по-видимому, это был выбор преосвященного, которому требовался образованный редактор для задуманной газеты: как раз в те дни, когда решалось назначение о. Илиодора, архимандрит Виталий начал печатать пробные выпуски «Почаевских известий» – общедоступного издания, которое с 1.IX.1906 и до конца года предполагалось выпускать ежедневно.

Сам же о. Илиодор не только не рвался в Почаев, но даже, узнав о назначении, подумал: «Теперь упрятали, – сиди в щели!».

Край, где отныне предстояло подвизаться молодому священнику, в Российской Империи именовался «Западным». Двести лет эти исконно русские земли принадлежали Речи Посполитой, подвергаясь тяжким испытаниям. Католическое государство стремилось искоренить в своих границах православную веру. Насмешками, притеснениями, угрозами, подчас зверствами (епископ Иосафат Кунцевич) насаждалась уния. Православные храмы сдавались в аренду евреям, которые, как кассиры, взимали плату за вход. В Галичине, разделявшей с правобережной Украиной эти мытарства, во времена о. Илиодора еще была в ходу пасхальная песенка:

Иде, иде Зельман.

Иде, иде его брат.

Он растворит церковь Божу,

И мы споем песню свят.

Если же сговориться о цене не удавалось, то арендатор не отдавал ключи от церкви. На одной старой Псалтири сохранилась запись о прихожанах, желавших покрестить ребенка, но получивших от еврея отказ, поскольку бедняки наскребли только 2 злотых и 7 грошей, а запрошено было 3 злотых.

С разделами Речи Посполитой большинство старых русских земель вернулись в российское государство. Екатерина II распорядилась выбить памятную медаль с ликующей надписью: «Отторженная возвратих». Но прошло еще много десятилетий, прежде чем русские власти догадались взять в Западном крае национальный курс.

В начале XX века межэтнические противоречия здесь были по-прежнему сильны, и Император Николай II говорил волынцу В.В.Шульгину: «Ведь у вас много национальностей… кипят». Если в белорусских губерниях на первом месте стояли раздоры с поляками, то на Волыни – с евреями, взявшими в свои руки всю торговлю и благодаря этому имевшими огромное влияние.

Конечно, крупный православный монастырь, стоявший в этом краю, не мог не приобрести политического значения. Почаевская лавра испокон веков была оплотом и символом православия и русской государственности, «маяком в безбрежном бушующем море». Дух прп.Иова Почаевского, борца против унии, сохранился здесь, как и его нетленные мощи. Издавна волынские крестьяне считали лавру своей «спасительницей», прибегая к ней в скорбях.

«Если бы вы знали, – писал о. Илиодор, обращаясь к врагам лавры, – сколько пролито слез в том месте, которое вы намеревались уничтожить, сколько оставлено в нем горя народного, сколько излито скорби и печали, когда наши братья изнывали под быдлом поляков и жидов, когда поляки-помещики в летнюю пору запрягали наших единокровных и единоверных в сани и ездили по полю, а жиды держали церкви в аренде. Все это видела Почаевская лавра, все горе народное принимала, скорбные души врачевала, утешения подавала. И теперь она без слов свидетельствует о пережитых печальных временах, когда она стояла твердо на страже Православия и Русской Народности».

Осенью и весной на большие праздники в Почаев собирались десятки тысяч богомольцев. С униатских времен эти дни именовались отпустами, в память о продававшихся тогда отпустительных грамотах – индульгенциях. Паломники шли и ехали со всей Волыни, со всего Западного края, да и из внутренних губерний.

«Сходятся крестными ходами за десятки-сотни верст (их встречают, устраивают местные крестные ходы), говеют, исповедуются, причащаются (вместо прежних индульгенций), получают и накупают разных иконок, листков, святощей, памяток.

Бывают полны не только все церкви: великая с двумя приделами (вместимостью 5.000), теплая, Иовлевская, Антониевская, Больничная, Трапезная-Варваринская, Типографская, но и обширный двор, где непрерывно идут службы и проповеди. В церквах вдоль стен сидят и исповедуют по 10-ти и более духовников. К чашам (по 3–5 чаш за раз за ранними литургиями) приступают сотнями».

Перебравшись в Почаев и впервые увидав это, воистину, торжество православия, о. Илиодор пришел в «неизъяснимое умиление» и с восторгом написал своим ярославским соратникам: «Сколько прелести в этом собрании народа православного!? Сколько духа, сколько мужества! Как удивительно цельной сохранилась душа его! Каким смирением, какой простотой веет от этих глубоко благочестивых душ! И стоит только поражаться силой сатаны и его окаянных и проклятых клевретов, которые успевают и эти смирные и ангелоподобные существа поднять на бунт и измену».

Пожалуй, на всей Руси не было обители, более подходящей для о. Илиодора. В лавре, как и в его душе, тесно переплетались религиозное и политическое начала, а масштабы и самого монастыря (свыше пятисот насельников), и бесчисленной паствы давали простор кипучей энергии молодого иеромонаха. Он сразу это осознал и горячо полюбил свою «величайшую обитель».

Однажды, прочтя в «Биржевых ведомостях» заметку, где лавра именовалась «захолустной», он разразился следующей филиппикой: «Дорогие мои, Православные Русские люди, страдальцы мои оплеванные и опозоренные, поверьте мне, что я привожу эти слова нахального лгуна, а сам мучаюсь и… плачу! Поверьте мне, что я не могу перенести хладнокровно того, что подлый жид называет великую Православную Святыню – Почаевскую лавру захолустной. То место, где находится славный чудотворный образ Божией Матери, где сияет Ее целебоносная стопа, где струится вода целительная из Ее чудесного источника, где почивают нетленные мощи великого подвижника и непоколебимого стоятеля за русское дело Преподобного Иова, наглый жид называет захолустным! То святое место, которое в продолжение многих веков стояло на страже Православия и Русской народности, нахальный жид назвал захолустным!..

То великое и прекрасное место, куда ежегодно осенью и весной стекаются для духовного назидания триста тысяч волынского крестьянства и благочестивых паломников со всех концов необъятной России Святой, дерзкий жид назвал захолустным!».

Негодовал о. Илиодор и потому, что некоторые враги отрицали подлинность нетленных мощей прп.Иова Почаевского. «Как это язычники смеют клеветать на святыню и мощи, которые я сам видел, они лежат как живые», – говорил иеромонах.

Впоследствии о. Илиодор сохранял «самые светлые воспоминания» о лавре, в которой «встретил таких же простых, глубоко верующих и чутких к правде людей, как у себя на Дону».

Послушание, порученное в Почаеве о. Илиодору, тоже как нельзя больше ему подходило. По воле преосвященного Антония он был назначен помощником заведующего типографией и редакцией «Почаевского листка». Огромная монастырская типография, основанная еще прп.Иовом, распространяла свет православной веры в Западном крае и за его пределами.

«Все церкви Волыни, Подолии, Холмщины, Полесья, Галичины, Буковины, Прикарпатья, а отчасти и Балкан пользовались и доныне пользуются богослужебными и вероучительными книгами почаевского издания. Еще на моей памяти октоихи, минеи, евангелия, триоди, апостолы печатались в Почаевской типографии по 2, по 5, по 10 тысяч, а псалтири, часословы, буквари, начатки, молитвенники, богогласники и другие народные книги – по 100 тысяч за один наклад.

Перед мировой войной, когда посетил лавру Почаевскую блаженнопочивший Патриарх сербский Димитрий, типография занимала огромный трехэтажный корпус за лаврской колокольней, имела до 100.000 кг. шрифта, 8 машин скоропечатных, одну ротационную, механический двигатель, словолитную, переплетную, стереотипную, фотографию, цинкографию, слесарную, столярную мастерскую, две книжных лавки, выпускала кроме богослужебных, школьных и народных книг еще 5 периодических изданий. Работающее при ней типографское братство доходило до 120–150 человек, а ежегодный оборот в последние перед войной годы превышал 150.000 рублей. В находившемся при типографии огромном цейхгаузе-складе был такой запас почаевских изданий, что когда временно занявшие Почаев австрийские войска пожелали очистить тот цейхгауз под конюшни, то трое суток выносили книги».

Заведующий этой изумительной типографией архимандрит Виталий (Максименко), впоследствии архиепископ РПЦЗ, был человек незаурядный. Рано осиротев, он сумел выучиться в семинарии и поступить в Киевскую духовную академию. Изгнанный оттуда за участие в мелком студенческом бунте, год просидел школьным учителем в глухом селе, добился отмены волчьего билета, заодно приведя в порядок разваленную школу, и поступил на второй курс Казанской духовной академии, где позже принял постриг. В Почаев был назначен в 1902 г. и вскоре возведен в сан архимандрита.

Вспоминая в одной из своих книг о. Виталия как «аскета-монаха, страшно худого, с выразительными глазами», в другой книге В.В.Шульгин описывал первое впечатление от него так:

«Худое лицо, впавшие глаза. Он строго постился и спал на голых досках, быть может, на этой деревянной скамье, где я сидел.

Редкая бородка, не стриженная, а потому, что не растет волос. Я не думал тогда, что так же изображают Христа. От этого человека исходило нечто трудно рассказываемое. … архимандрит Виталий как будто бы "что-то" знал, чего я не знал, а может быть, никто не знал. И это единственно важное "что-то" было настоящей сущностью этого человека. А внешность его и слова, которые он негромко произносил, были то неважное, что соединяло его с миром. Так тихо горящая лампадка есть то, что самое важное в келии. А остальное, стены, пол и потолок, скамьи и стол с куском хлеба, на нем лежащим, – только неизбежная дань суетному миру.

Простые люди чувствовали благостное "что-то" этого аскета. И шли за ним».

В защиту о. Виталия Шульгин выступил даже с кафедры Государственной думы: «Во-первых, это аскет, затем это настоящий подвижник, который душу и тело отдал народу. Ведь многие из вас, гг., только говорят о народе, а этот человек день и ночь с ним, он всего себя отдал народу, он всегда с ним, и когда он с многотысячными массами, стекающимися в Почаев, и когда он проходит по Волыни».

Действительно, архимандрит Виталий, еще юношей заявивший: «пойду в народ служить, как уже давно решился», принимал по двести человек в день, терпеливо разбирая их духовные и житейские просьбы. «…доступ в мою келию никому не возбранен, идут все, кому нужно, – писал он. – В дни собраний народа я всегда почти бываю с ним на дворе».

Всего семью годами старший о. Илиодора, его начальник стоял гораздо выше его по силе духа, по авторитету. Впрочем, у двух монахов было много общего: личный аскетизм, нацеленность на общественное служение, крайне консервативные политические убеждения. Поэтому сработались очень легко.

Через несколько лет биограф о. Илиодора писал:

«О. Виталий нашел в нем очень деятельного помощника.

В свою очередь о. Илиодор был полон глубокого почтения и уважения к своему учителю. И даже теперь он говорит о нем с чувством глубокой благодарности…

Около 1½ года провел о. Илиодор бок-о-бок с о. Виталием и многое позаимствовал у этого знаменитого пастыря».

Единение с паствой, бесчисленные проповеди с амвона и под открытым небом, патриотический дух, крепкие выражения, даже жесткое ложе – все эти обычаи о. Илиодор перенял у архимандрита.

Проповеди под открытым небом

В дни отпустов на лаврском дворе проводились беседы «на животрепещущие для народа темы», своего рода лекции, заполнявшие внебогослужебное время. Например, на праздник Троицы 1907 г. такие беседы происходили днем и затем после вечерни.

Здесь-то в полной мере проявил себя ораторский талант о. Илиодора. Получив в свое распоряжение огромную аудиторию под открытым небом, он с жаром взялся за дело.

«– К колокольне, братья, к колокольне! – звал он богомольцев. – Беседовать будем.

И посылал собирать народ.

– А мы в это время песни петь будем. Ну, начинайте за мной!

И все запевают "Царю Небесный"».

Говорил, конечно, на свою излюбленную тему, – о трагическом положении, в которое попала Россия, отступив от седой старины и исконно русских начал. Атмосферу этих бесед он передал со свойственной ему нескромностью:

«Под открытым небом у Почаевской высокой колокольни стояло несколько тысяч простого народа. Это он собрался послушать беседу монаха. Монах стоял на высоком месте и громким голосом рассказывал народу о том, что теперь делают на Руси Святой проклятые безбожники. Народ слушал, плакал, а по временам, когда монах особенно возвышал голос и поднимал руки к небу, он, тоже поднимая руки и смотря на небо, громко вопиял: "умрем, умрем за Царя, за Русь, за Веру!". Беседа монаха чередовалась с могучим народным пением молитв. Картина была величественная, поразительная».

Впрочем, даже апологетическая биография о. Илиодора вынуждена признать, что «флегматичные хохлы» «сначала довольно равнодушно отнеслись к его проповеди»: «Бреше щось таке монах и нехай его».

Но он быстро нашел путь к сердцу волынского землероба. Явившийся вскоре в Почаев столичный корреспондент отмечал, «что монах имеет огромное влияние на толпу, знает ее психологию, умеет завладеть ее вниманием. Он говорит с народом на понятном ему языке, пересыпая свою речь шутками и анекдотами». Выходцу из простой семьи, о. Илиодору ничего не стоило сбросить с себя интеллигентский флер и заговорить так, как говорили на его хуторе, с «острыми казацкими словцами».

Не имея в своем распоряжении никаких технических средств, священник ухитрялся говорить так громко, что его проповедь была слышна на базарной площади.

Беседы имели успех. Слушатели занимали не только лаврский двор, но и деревья и заборы. «Часто можно было видеть, как в базарные и ярмарочные дни продавцы и покупатели бросали свои воза и целыми часами слушали горячего проповедника».

Без доли смущения о. Илиодор описывал царивший вокруг него ажиотаж: «Но вот монах кончил свою проповедь. Он сделал жест, чтобы народ расступился и дал ему дорогу. Народ разбился на две стороны и всюду слышалось: "спаси, Господи! спаси, Господи! Батюшка, побеседуй еще!..". Но батюшка шел в свою келью, так как был слишком утомлен двухчасовой непрерывной речью. Народ за ним валил. Тогда он быстро повернул в одну боковую калитку и исчез в густом лаврском саду. Здесь он в изнеможении опустился на ближайшую скамейку, склонил на ствол векового дерева свою мокрую от пота голову и скоро задремал».

Прожив в лавре каких-то две-три недели, о. Илиодор торжествующе извещал своих старых друзей: «Дуб принялся на новом месте и уже начал пускать корни. … В Ярославле меня слушали тысячи, здесь же на Святой горе Почаевской внимают слову моему десятки тысяч благочестивых душ, жаждущих слова истинного, правдивого. И слово мое действует на сердца людские».

Внимание огромной аудитории быстро вскружило голову молодому проповеднику. «Илиодора бабы испортили своим неистовым обожанием, – говорил архиепископ Антоний. – Благодаря им он так возомнил о себе, что если толпа меньше десяти тысяч человек, то он и говорить не хочет».

Приписывая внимание тысяч богомольцев только собственным заслугам, о. Илиодор, конечно, льстил себе. Если бы слушатели не перенесли на него авторитет Почаевской лавры и вообще православной веры, то аудитория бы существенно уменьшилась. Но ораторский талант все-таки был бесспорен.

Архимандрит Виталий, который, как уже говорилось, всегда был с народом в дни его собраний, тоже проводил подобные беседы. «Лидора и Италь цiлый день мучат народ, не дают ему ни поiсты, ни поторговаты», – сокрушались недруги. Но о. Илиодор мгновенно затмил своего начальника.

Почаевский СРН

13.VIII.1906 в дни очередного отпуста «десять тысяч богомольцев Волынской, Подольской, Люблинской, Черниговской, Киевской губерний выразили непреклонное желание также откликнуться на призыв Самодержавного Императора сплотиться вокруг Царского Престола и образовать на родине "Союз русского народа"». У истоков этой организации стояли оба монаха-типографа. Главой Союза стал о. Виталий, но собственно замысел, вероятно, привез из Ярославля о. Илиодор, ибо только с его приездом появился Почаевский союз.

«Когда наступила смутная пора, – писал о. Илиодор, – враги Церкви и Родины подняли высоко голову, начали издеваться над Русским народом, поносить его святыни. Полилась кровь по всему лицу необъятной России, изо всех концов ее послышались мучительные стоны и страдальческие вопли верных сынов Родины… Эти вопли и стоны тронули сердца почаевских монахов; души их загорелись огнем ревности о славе Божией, о счастье многострадального Русского богатыря. И вот они выступили против врагов: жидов, поляков и русских изменников».

Спустя две недели (30.VIII) состоялось собрание союзников, на котором присутствовали три архиерея, включая преосвященного Антония, и гости из «Киевской монархической партии». Впрочем, высшее духовенство быстро удалилось. Выступал, в частности, о. Виталий. Последнюю речь сказал о. Илиодор. Его речь передана в «Почаевских известиях» наиболее подробно, вероятно, потому что заметку писал он сам. Как сообщает газета, он «раскрыл членам Союза лукавство демократов, которые, несмотря на то, что обещают народу золотые горы и землю, являются его врагами и наглыми обманщиками. Собеседник подробно указал на пагубность их посулов, которые могут только обещаться людьми безнравственными и сумасшедшими. Крестьяне были очень довольны, что им указано на лукавство демократов, и вполне согласились с тем, что они их враги, злодеи, губители и развратители».

На этом и следующем (3.IX) собраниях были определены ближайшие задачи Союза: открытие чайной-читальни, потребительной лавки, отпор евреям и т.д.

Первая чайная-читальня была открыта в Почаеве 1.XI и разместилась в трех комнатах лаврской новой гостиницы. Такие чайные – визитная карточка общероссийского «Союза русского народа». Все они руководились одной идеей – замена пьяного досуга культурным, отсюда и чай вместо крепких напитков. «Свободное время нашлось у тебя или недоразумение какое встретилось или тоска напала – не ходи в кабак, иди к своим в чайную. Там тебе будет хорошо», – объясняли «Почаевские известия» союзникам.

Особый интерес представляет замысел потребительной или общественной лавки. Основная ее цель в том, чтобы передать торговлю из еврейских рук в русские и работать «без еврейских процентов и без обмана». Для этого решено было устроить в Почаеве главную лавку и склад, а по селам – филиалы. Для поиска вкладчиков Союз избрал по одному уполномоченному на каждое село. Минимальная сумма вклада составляла всего 5 рублей

Бурная патриотическая деятельность Почаевской лавры была немедленно оценена местной либеральной печатью, отметившей, что благодаря приезду о. Илиодора черная сотня на Волыни крепнет. Он ответил шутливой благодарностью за бесплатную рекламу.

О.о. Виталий и Илиодор поставили перед собой грандиозную задачу: объединить в Почаевский союз всю Волынь и открыть его отдел в каждом волынском селе. Для этого энергично принялись распространять в народе весть о своем почине. При обычных проповедях в лаврском дворе они призывали богомольцев записываться в Союз. Те и сами следовали призыву, и односельчанам о нем рассказывали. Не удовлетворяясь этой сложной цепочкой, создатели Союза сами стали колесить по селам: например, 17.IX о. Илиодор выезжал в Борецкую волость, а 24–25.IX о. Виталий ездил в с.Бережанки.

В помощь своим сельским единомышленникам руководители Союза напечатали в «Почаевских известиях» разжеванную донельзя инструкцию по открытию отдела, вплоть до образца извещения пристава о предстоящем собрании.

Не менее доступно растолковывались и цели Союза: «Поймите же, православные люди, что в Союзе между собой и под защитой Самодержавного Царя никто вас не обидит, будет вам хорошо, дойдет ваша мольба до Государя». Подчеркивалась монархическая, а значит и законная, подоплека нового дела: «мы, объединяясь в Союзы русского народа, делаем дело Царю нашему Батюшке угодное». Нередко вопрос переносился на религиозную почву: враги Союза обвинялись в том, что они «вторично распинают Христа», «смеются над Самим Христом».

Но, как ни бились почаевские монахи, малограмотным крестьянам все-таки тяжело было уразуметь цели Союза во всей их полноте. Народ смотрел на дело проще, ставя знак равенства между монастырем и руководством Союза. Авторитет лавры был так силен, что народ сразу поверил новому учреждению. О.о. Виталий и Илиодор иногда прямо апеллировали к этому авторитету: «Крестьяне, на Лавру как свою спасительницу смотрели ваши отцы и прадеды; относитесь к ней и вы так же. Знайте, что ведь Лавра никогда вам неправды не говорила», а иногда, наоборот, разграничивали свое детище и монастырь: «Лавра Союза не касается. Союз находится при редакции "Почаевского листка"».

Немалую роль сыграло доверие крестьянства лично к руководителям Союза. В.В.Шульгин писал об архимандрите Виталии, что «волынские мужики слушали его беспрекословно – верили ему… Верили, во-первых, что он – «за них», а во-вторых, что он учит хорошему, божескому». Глубокое впечатление должен был производить и о. Илиодор своим аскетическим видом, ярким красноречием и неподдельной искренностью.

Успеху Почаевского союза способствовал и распространившийся по Волыни слух: «все говорят, что не записавшийся в лаврский Союз земли не получит». Кто «все»? «Батюшка, старшина и даже мировой посредник». Откуда взялся этот слух, непонятно: насколько можно судить по материалам периодической печати, руководители Союза никогда не прибегали к таким примитивным лозунгам. Недруги долго еще попрекали двух монахов «грандиозной, чисто революционной провокацией».

В селах нашлись свои общественные деятели, свои ревнители и ораторы, щеголявшие союзническими значками, выписывавшие «Почаевские известия» и душой болевшие за Союз. Эти-то патриоты и стали движущей силой нового дела на местах. С легкой руки дореволюционных либеральных газет в исторической науке утвердилось мнение, что эту роль играло приходское духовенство. Оно, конечно, помогало, но далеко не всегда, и почаевские руководители Союза метали громы и молнии в священников, не желавших помогать патриотическому делу. По бесчисленным крестьянским письмам, публиковавшимся в «Почаевских известиях», заметно, что Союз принял характер подлинного народного движения. Это засвидетельствовал и В.В.Шульгин, вспоминавший: «Села совершенно добровольно делали "приговоры" о том, что хотят образовать "союз", и образовывали: такой союз был и в нашей деревне, и я был его почетным председателем».

Агитация против Почаевского союза была весьма разнообразна. Далеко не полный свод ходивших в народе небылиц, составленный «Почаевскими известиями», включает 11 пунктов. Тут и разные кары, которые правительство якобы применит к союзникам, и фантастические намерения, приписываемые Союзу и непопулярные среди народа (союзники выступают за восстановление «панщины»), и разоблачения якобы меркантильных намерений лавры.

На страницу:
7 из 12