Омут. Сборник рассказов и миниатюр

Приземление оказалось весьма болезненным, так как бочонок все-таки выскользнул и ударил Фата по голове, а перепуганный кот расцарапал ему шею и порвал часть одежды. Путешественник через дупло некоторое время находился в беспамятстве. Очнулся он от промозглой сырости, ощупал свежую шишку на затылке да ссадины, подобрал бочонок и попытался встать, что оказалось весьма затруднительно, так как ноги по колено накрепко увязли в иле. Между тем глаза привыкали к темноте, и вот Фат смог различать очертания подземной галереи. Он обрадовался, когда увидел светящиеся зеленые глаза Царапы в стороне. Кот жалобно замяукал, верно, ему тоже досталось. С превеликим усилием Фат зашагал по чавкающей грязи, вымеряя каждый шаг из боязни, что засосёт в болотную топь подземелья. Царапа превратился из пушистого зверя в чумазого, комки грязи склеили его богатую шерстку в завитушки и лохмы. Котища вновь пристроился на бочонке, старался одновременно удержаться и вылизать себя. Фат, чертыхаясь, брел по узкому проему мрачной пещеры. Глаза окончательно свыклись с сумерками.

Отважные друзья пробирались сквозь причудливые заросли из лиан гладких, как хлысты, или обнаженные коренья могучих вязов, что спускались под остров в виде гигантских лап чудовищ. По ходу приближения к неизведанному пару сопровождали шорохи существ из низшего мира. Потревоженные многоножки небывалых размеров вместе с мокрицами и гадами всякими врассыпную разбегались от путешественников по царству теней. Для подземных тварей также в диковинку видеть жителей верхнего мира. Нарушители их спокойствия устроили нешуточный переполох, отчего темные обитатели пищали или издавали стрекочущие звуки. Царапа прижимался к груди Фата сильнее, и глаза котищи становились все округлее из страха. Памятуя слова Ярьомы о сильном духе кота, Фат попрекнул Царапу. Тяжелый болотный воздух вызывал удушье и затемнение сознания, с которым обоим приходилось бороться. Фат проклял все. Медленно, но верно они вышли к границе острова с озером, и наконец Фат ступил на более твердую поверхность в следующей галерее. Он понял, что оказался под островной кромкой оттого, что потолок сменился на водную толщу. Находились они под водой, но в воздушном пространстве. Диковинные глиняные колоннады с широким основанием подпирали оборотную водную гладь неведомым способом. Он изумился при виде фантастического явления и с приоткрытым ртом обозревал обстановку террасы. Сила гравитации работала в помещении по-иному, иначе бы вся мощь озерной воды просто-напросто обрушилась на них. Вода вытеснялась неведомой силой. Полная Луна по ту сторону озера из его мира серебрила толщу воды. Ломаные лучи Селены проникали тускловато-лимонным светом и освещали декорации подземного театра теней, где, возможно, скоро разыграется драма. Фат дотянулся до потолка, рука погрузилась в холодную воду, и ее изнаночная поверхность затрепетала рябью. Крупная серебристая рыбина объявилась прямо над головой. Она ритмично хлопала жабрами и проявляла интерес, тыкаясь мордой в нижний слой воды, словно о стенку аквариума.

Действительно, сказка в одном мире является реальностью в другом, а вода здесь – граница междумирья. Удивительно, что из зазеркалья неведомые существа, будь они лешие, кикиморы или русалки по-прежнему прямо участвуют в управлении жизнью леса. Страх понемногу исчез, Царапа спрыгнул и принялся обнюхивать и метить пространство, изредка кот вставал на задние лапы и пытался дотянуться до рыбины, что блуждала над их головами. Фат искренне сожалел, что не сумел взять фотоаппарат с собой, да он бы просто и не поместился с огромным объективом в телепорте дупла. Фат углубился, обошел колонну, под ногами что-то хрустело, лопалось, словно он ступал по черепкам. Фат присел на корточки и обнаружил бессчётное количество раковин гигантских улиток, размеры которых сопоставимы только с тропическими, но никак не на севере. Сколько слизняков он успел подавить неизвестно, только теперь путь свой он прокладывал крайне осторожно, чтобы избежать лишних жертв. Вот они завернули за другую колоннаду, колония улиток осталась позади, и перед ними предстало оно на коряге в роли трона с высокой спинкой. Чудище с пухлыми губищами навыкат, рыбьими глазками взирало на Фата и его хвостатого друга. По физиономии, а точнее, по глазам, усматривалось недоумение. Сердце Фата екнуло, колючий холодок пробежал по спине. Оно принюхивалось и водило носом в виде толстенного короткого хобота, как у морского слона. На носу громоздилась уродливая бородавка с грецкий орех и копной волосков. Чешуйчатая образина имела ластообразные ноги, корявые руки походили на ветви больного дерева. Голое пузо напоминало огромный бурдюк с жидкостью, от натуги на животе проступали паутиной жилы. С головы ниспадали кустистые водоросли вместо волос. Удивительное проявление природы, замысел которого нам не раскрыть, тяжело сопело и недовольно кряхтело, что его потревожили в самый неподходящий момент.

Верно, друзья отвлекли чудо-юдо от важного дела, так как подле трона находился раскрытый кованый сундук, и образина перебирала его содержимое, причмокивая и облизывая губищи мясистым языком. Большущая жаба сидела возле его ног и надувала щеки. Фату подумалось, что это именно та ехидна из лодки. Царапа, завидя страшилище, подался назад и выгнул спину, готовый защищаться. Фат старался не терять самообладания. Тут чудище заговорило, его грудной бас булькал и гнусавил в толстый хобот, что бился о верхнюю губищу от каждого звука.

– По какому праву осмелился ты прийти ко мне?

– Не по воле своей, – ответствовал Фат, – от Ярьомы с гостинцем.

Фат выставил кадушку перед троном и снял крышку. Чудесный аромат душистого нектара тут же вырвался из бочонка и ударил чудищу в хобот. Оно чихнуло от непривычного запаха. Страшилище окинуло взглядом подношение и спросило:

– Что желаешь?

– Отпусти Ярьому в его чертог.

– Хе!

Зафыркало чудо-юдо, физиономия его скорчилась от насмешливой гримасы, и оно прыснуло от хохота, сотрясаясь телесами. Чудище чуть не покатилось от булькающего смеха. Минуту-другую и оно вскипело, напрягая все фибры на шее, и заорало что есть мочи.

– Не бывать этому! Пусть службу сперва сослужит!

Котище попятился назад, пока не уперся в башмак Фата, и еще пуще принялся шипеть и царапать воздух.

– В чем его долг?

– Мой остров оберегать!

Страшилище притянуло бочонок, с жадностью погрузило свой хобот в мед, и едва оно сделало глоток солнечного нектара, как тут же сплюнуло с отвращением и словами:

– Какая мерзость!

Чудо-юдо отерло рот, с хобота стекали тягучие янтарные капли и спадали ему на брюхо. Оно запустило руку под корягу, ухватило пригоршню пиявок и слизняков из-под трона и погрузило содержимое в пасть. Часть из них извивалась и успела проскользнуть сквозь корявые пальцы. Оно стало медленно и с наслаждением пережевывать. Фата чуть не вывернуло от смачного чавканья и хруста поедаемых бесхребетных. Закончив трапезу, чудище отрыгнуло, похлопало себя по пузу и повторило действие, но на этот раз оно протянуло пригоршню Фату, тот любезно отказался от угощения, и ползучие гады вновь погрузились в поганое чрево. Причмокивая от удовольствия, оно заговорило:

– Если заменишь Ярьому, тогда отпущу.

– Нельзя мне. Дома ждут.

Чудище поманило Фата костлявым пальцем с длинным ногтем к себе.

– Глянь.

Оно указало в сундук.

– Вот сокровище мое, – с благоговением произнесла образина.

Древний сундук наполняли диковинные камни небывалой глубины цветов всей палитры. Прозрачность одних поражала своей чистотой с розовыми или желтыми оттенками. Пурпурные и лиловые кристаллы переливались ярким блеском и громоздились россыпью. Игольчатые белые минералы, сращенные в пучки, походили на нетающий лед из царства вечной мерзлоты. Флуоресцентные лучи иных хрусталей пленили магией и навевали мысли о гномах и эльфах из пещер. Драгоценные самородки являли рай для ювелира, но среди несметного богатства Фат приметил и вовсе грубые булыжники или рубчатые сколы не к месту.

– Продаешь?

– Дурень! Это души!

 Фат вспыхнул от удивления.

– Каждый, кто приходит ко мне, обращается в камень по велению моему, живой камень, – уточнило оно. – У коего душа черствая – у того камень черный, а у коего светлая – благородный. Ярьома ладил со службой до сего времени. Вишь, сколь душ спровадил ко мне.

Чудище подцепило из груды россыпи белый кристалл небывалой красоты с оттенками слоновой кости. Его переливы в лимонном свете Луны особенно будоражили воображение, и Фат поинтересовался:

– Кто он?

– Кристалл души давно уготовлен для Прокла.

Образина любовалась драгоценностью, чахла над белоснежным минералом, словно Кощей над златом.

– Сюда она войдет в конце времени. А ты что вытаращился?

Набросилось чудище на Фата с жуткой гримасой.

– Теперь твоя очередь – полезай в сундук, а станешь противиться, силой заставлю!

Фат подался назад, готовый бежать, хоть под землю провалиться. Правда, куда еще глубже? Мысли закрутились волчком, где бы скрыться. Так, он оказался у входа в галерею.

– Ну! – гневалось чудище, глазки его забегали, губищи зашлепали от негодования, что Фат посмел ослушаться. Чудо-юдо загорланило заклинание на неведомом языке. Жаба тут же отпрянула от трона в дальний конец и затаилась у колонны. Многоножки принялись поспешно зарываться в ил от неминуемой угрозы. Гул распева нарастал, водный потолок затянуло тревожной зыбью. Из другой галереи, куда Фат намерился улизнуть, послышался оглушительный лязг и скрежет. На призывы образины из пещеры выползло ракообразное чудище с железными конечностями. Гигантский рак хищно щелкал острейшими, как ножницы, клешнями и подгонял обоих к сундуку, отрезая любые пути к побегу. Броненосный панцирь защищал придонного отшельника. Едва Фат успел пригнуться, как створ клешни сомкнулся гильотиной над его головой. Образина свирепела пуще прежнего. Фат прощался с жизнью, еще мгновение и его обратят в камень. Храбрый Царапа не смирился со злой участью, вспрыгнул раку на шею. Лапы котищи скользили по гладкому доспеху, он сорвался, но сумел уцепиться за шейную борозду, выпустил сабельные когти и безжалостно вонзил в глаз. От неимоверных страданий рак скрючился и опрокинулся на спину, едва не придавив кота. Улучив момент, Фат выдернул Царапу за хвост, сам же в мгновение ока опрокинул мед в морду образины и насадил кадушку чуде-юде на голову. Ударив увесистым кулаком по днищу, бочонок как раз пришелся по размеру. Чудище пыталось сопротивляться, размахивало руками, беспомощно скатилось с трона и погрузилось в ил к многоножкам. Фат подхватил Ярьомин кристалл и схоронил за пазухой. Внезапно в водяном потолке раскрылись воронки, заструились каскадом водопады. Вода безудержно прибывала. Царапа, спасаясь от потопа, запрыгнул на трон, он терпеть не мог воду, поэтому постоянно одергивал и стряхивал лапы. Барахтающийся рак опрокинул клешней сундук, драгоценности яркой россыпью погрузились на дно. Фат схватил Царапу за шкирку, сам же набрал полные легкие воздуха, оттолкнулся что есть мочи от сундука и оказался в потолочной воде омута. Из последних сил он раздвигал одной рукой вязкую воду мощными гребками.  Царапа начинал захлебываться, обоим не хватало кислорода. Водоросли путали ноги, болотный сор забивал глаза. Как вдруг та самая громадная рыбина мелькнула над их головами серебристой вспышкой, Фат ухватился за ее хвост. Рыба затрепеталась, натянулась струной; и буксиром вытянула обоих из засасывающей мглы прямо к лодке посреди озера.

Фат жадно вдыхал воздух, Ярьома кое-как втащил его в лодку. Царапа нахлебался и не подавал признака жизни. Со дна озера чередой поднимались пузыри и разрывались у поверхности, высвобождая болотный газ. Ворожей принялся вытаскивать тину из пасти Царапы и разминать его под странные горловые звуки заговора, кот вернулся к жизни, но изможденный забился под скамью. Шутка ли, совладать с гигантским раком. Кормчий правил к берегу, но не острова. Червонным золотом солнце обагрило верхушки деревьев. На суше Фат обнаружил свои вещи, прежде переправленные Ярьомой и аккуратно уложенные. Без лишних слов Фат отдал кристалл души Ярьоме. Старик вцепился в самоцвет и с благоговением сказал:

– Волюшка.

Камень он упрятал в котомку и повесил на шею, затем поднял котищу, облобызал его грязную мордочку и, сдавливая слезы, сказал:

– Ну, дружа, прощай. Бог даст – свидимся.

Царапе не понравились кошачьи ласки. Кот вырвался, расчесал ухо и по привычке захотел вернуться в лодку домой плыть, но Ярьома отвадил его.

– Фат твой новый хозяин.

Старик оттолкнулся веслом. Из лодки Ярьома крикнул:

– Лето я вернул тебе с избытком! Не поминай лихом!

Царапа метался между Фатом и кромкой воды, не понимая, почему его не взяли. Они проводили взглядом ворожея, пока тот не скрылся в зарослях острова. Внезапно радужное свечение принялось на дне омута. Мириады кристаллов, что выпали из сундука, ожили, сбились в стаю и закружились в безудержном танце вокруг острова. Грянул оглушительный гром, и земля содрогнулась от раската. Фейерверк самоцветов вырвался из плена тьмы, и устремился в безоблачную высь, озаряя небосвод. Загудел ветер, и деревья забушевали, в середине острова сверкнул зигзаг белой молнии. Факельный метеор взмыл в небесный чертог, оставляя белый дымный след. Жители поселка потом утверждали, что проснулись от неимоверного грохота, и позже наблюдали неистовое свечение в небе со стороны озера, но отнесли явление к полярному сиянию.

Разгоряченный событиями Фат сперва не заметил, что листья устилали землю шафрановым ковром. Природа увядала. Осень вступила в свои права, а ведь его поход приходился на июль. Промозглый воздух холодил вымокшего до костей Фата. Он брел, утопая во мхах, фотограф более не увлекался прекрасными образами золотой поры. Размышления тяготили его о великом таинстве природы, свидетелем которого ему довелось стать и о сдвиге во времени. После злоключения он начинал сильно сомневаться в позиции атеиста и своем понимании этого мира, на душе скребло. Погоняло «Фарт» оправдалось: ему неслыханно повезло не обратиться в самоцвет. Царапа бежал подле. Они забрели в сухостой, Фат развел костер. Аппаратура вышла из строя, батареи разрядились, навигатор пришел в негодность, поэтому приходилось идти наобум. Царапа исчез, но вскоре объявился с мышкой в зубах. Котище заботливо положил дохлого зверька перед дрожащим Фатом. Так они и просидели в обнимку до позднего вечера, пока случаем на них не вышел отряд поисковиков.

***

Редактор журнала не помнил себя от радости при встрече с художником образа. Издатель с превеликим интересом выслушал рассказ Фата, но публиковать историю отказался за неимением свидетельств, и вообще он счел все повествование за байки. Я, Царапа, протестую! Ведь я и есть прямое подтверждение того необычного явления, к которому мы с Фатом причастны. Вот так я и поселился у своего нового хозяина, а недавно он устроил мне фотосессию. С той поры Фат стал определенно сухопутным и не купается ни в озерах, ни в каких-либо других водоемах.

Зигзаг судьбы

Математики не способны просчитать Бога,

поэтому они возвели его в бесконечность,

что касается дьявола, то, к примеру,

сумма всех чисел рулетки составляет 666.

Рэю постоянно не везло в азартные игры особенно в рулетку. Никогда в жизни шарик не выпадал на целое число. Волчком крутился предательский шарик по обводу рулетки, весело перепрыгивал бортики, отстукивая биение пульса у Рэя, но никогда даже близко не подкатывался к назначенному числу сорвать банк. Игрок лихорадочно менял красное на черное и наоборот, но все одно – вечное поражение преследовало его. Рэй с небывалым упорством продолжал посещать казино «Самородок», что в Карсон-Сити. Безудержный кузнец счастья уверовал, что вот-вот он исчерпает свой предел неудачи, но злой рок преследовал его, и чаша невезения казалась бездонной. Всякий раз после работы с фанатичным упорством игроман устраивался за зеленым столом. Игра увлекала настолько, что Рэй засиживался в прокуренном помещении до самого утра. Впрочем, о том, что наступало утро, здешний завсегдатай узнавал, лишь покинув игорный дом. При очередном проигрыше неудачник рвал на себе волосы, хватался за блокнот с ручкой, прибегал к хитрым вычислениям, ведомым только ему, в тщетных попытках рассчитать свой процент удачи, лихорадочно менялся местами с соседями по столу и требовал заменить крупье. Рэй ни разу не испытал вкус победы за рулеткой, он познавал исключительно горькое послевкусие поражения, но азарт дурманил, наполняя вены адреналином, от чего раб пристрастия оказался не в силах отступиться. Перед каждым походом в казино Рэй проводил особые ритуалы в честь богини удачи – Фортуне, взывал, стоя на коленях перед ее хрупкой статуэткой из тончайшего фарфора. Однажды горемыка проигрался в пух и прах, сумел залезть в кредиты. Опухший с тяжелыми мешками под глазами он вывалился из-за стола, нагрубил крупье и побрел к выходу. Вернувшись домой, Рей с неистовым бешенством швырнул статуэтку Фортуны оземь. Фаянсовая фигурка вмиг разбилась вдребезги, осыпая все вокруг крошевом из мелких блестящих осколков. Битая керамика издавала прескверный режущий скрежет под подошвами пасынка фортуны, что топтали тотем некогда почитаемый. Блокнот, изорванный в клочья, валялся здесь же с переломленной ручкой на полу. Осквернитель метался по комнате, хулил богов и отчаянно бранился, потрясал руками в проклятиях. Вдруг Рэй остановился, задумался на минуту-другую, словно безумная мысль прокралась в его воспаленное сознание. Поначалу он отмахнулся от бредовой затеи, но затем произнес в пустоту:

– Что же, – рассуждал он, – если мне не благословит Фортуна в казино, сыграю-ка я в более интересную игру.

Рэй поспешно извлек из секретера револьвер. Начищенный наган переливался отблесками холодного металла. Оружие завораживало и удобно лежало в руке.

– Русская рулетка! – крикнул он победоносно.

Рэй решил проверить формулу собственного неуспеха от обратного, полагая, что Фортуна без тени сомнения вновь приговорит его к поражению, и оружие выдаст осечку. Отважиться на подобное безрассудство и противопоставить себя провидению, мог только человек фанатичный с раздутым до небес эго. Рэй откинул барабан, вставил единственный патрон, несколько раз прокрутил барабан о рукав и поднес к виску. Какой-то момент фаталист колебался, но преисполненный уверенности, что проиграет в очередной раз, Рэй зажмурил глаза и нажал на спусковой крючок, раздался щелчок, за ним резкий хлопок. Пороховой дым заполнил комнату.

Его нашли на следующий день с наганом в окостеневшей ладони. На сей раз Фортуна оказалась «благосклонна», бедняга исчерпал свой предел невезения. Можно только предположить, какой куш Рэй мог сорвать бы, пойди он в казино, на следующий день.

Сказ о вороватой бабе

«Копейка рубль бережет», – думала торговка в поселковой лавке и продолжала обвешивать, да обсчитывать честный люд. При этом баба мантру бубнила: «Да рубль тысячу подарит». Местные привыкли к ее мелким проделкам, однажды и бита была, но все одно. С иными покупателями торговка вздорила и сквернословила, нежели те по незнанию своему пытались отстоять свое право на причитающуюся сдачу. Оно бы так и продолжалось, пока черт не проведал о плутовке и не наведался к ней на закате. «Дай, – говорит рогатый, – спички мне». Баба, естественно, ошалела при виде беса в шерсти, с козлиной мордой и хвостом хлыстовым. Черт чиркнул спичкой о прилавок, таращится на трясущуюся бабу через мерцающее оранжевое пламя и молвит: «Как посмела ты ловчить без спросу?» Спичка погасла, в нос бабы ударило зловоние серы. Черт зажег сразу три спички и продолжает: «Отныне платить мне будешь ровно половину с прибытку». Баба вжалась в прилавок, от страха затряслась осиновым листом. «В наказание вернешь мне все, что прикарманила. Сроку тебе до заката следующего дня». Уже у выхода нечистый зловеще пригрозил: «А не вернешь! Запалю тебя!» В мгновение ока весь короб со спичками вспыхнул в его костлявой клешне, и черт растворился в дыму густом. Баба ноги в руки и кратчайшим путем через бурьяны и овраги бросилась в церковь к отцу Никифору, тот уже двери во двор храма затворял, как торговка из темноты кинулась настоятелю на шею и завопила во все горло: «Спасите!». Перепуганный Никифор чуть было дух не испустил при виде бешеной бабы. Кое-как угомонил ее и осенил крестным знамением.

Баба поведала отцу, что так, мол, и так черт к ней наведался, грозится душу забрать за грехи тяжкие, и не сумеет она теперь упомнить, кого и насколько обвесила или обсчитала, чтобы откуп дать. В слезах баба кинулась на колени перед Никифором с мольбой о помощи, вцепилась в рясу его и ревела белугой, что все осознала, готова каяться и искупить прегрешения свои. Никифор сперва подумал, что баба умом тронулась, но поганая мыслишка закралась, а вдруг баба права и нечистый осмелился наведаться в его приход. «Хорошо, помогу тебе, но с условием». Баба вновь завопила: «Все что угодно пожертвую, батюшка!» Настоятель взял с бабы честное слово, и та поклялась на кресте искренне, что более не поддастся на козни нечистого и прекратит обкрадывать честных покупателей. На том и порешили. Весь следующий день баба в жутком томительном ожидании провела за прилавком. Слово сдержала: никого не обхитрила, даже довесок делала. В каждом покупателе пыталась углядеть черты рогатого, но тщетно. Ближе к закату в лавку явился отец Никифор с толстенной свечей в руке, иконой Спасителя и Священным Писанием подмышкой. Долго священник проводил обряд очищения, обкурил лавром все углы в помещении, раскрыл талмуд сакральный и принялся сердечной молитвой бесов изгонять. Теперь сидят – ждут. Баба трясется, в крест вцепилась, а настоятель отворот нашептывает. Так прошел час, затем второй миновал. Солнце за горизонт давно склонилось, но никого. Только сверчок стрекотал в тишине, что Никифор от трели его однообразной стал носом клевать. Тут священник вскочил, захлопнул манускрипт и заключил: «Ну, все, матушка, время позднее. Идти надобно». Баба снова завопила: «Как же так, родимый?» «Видно, помолясь, изгнали духов твоих. Иди с миром». Глядь, у двери едкий дым столбом повалил с гарью черной. Удушливый смрад от жженой серы окутал лавку, посыпались фосфорические искры, и из клубов дыма сизых выглянула козлиная физиономия. Морда скалилась, озиралась по сторонам – бабу искала. Козел оглушительно блеял, борода его трусилась, а шершавый язык вываливался со слюной обильной. Баба в обморок свалилась, а настоятель Никифор не растерялся – схватил со стенки огнетушитель и направил мощную струю пены прямо в пасть нечистого, весь баллон стравил. И с отчаянным криком: «Изыди вон!», от души угостил беса баллоном по рогам его, что те переломились, вдобавок окатил его святой водой из кувшина. Не привыкший к такому дурному обхождению бес жалобно завопил и растаял. Все стихло.

***

Баба мерно посапывала и изредка подергивалась всеми телесами желейными. Явно некий кошмар привиделся во сне. Видно, уснула при пересчете, так как сидела торговка за прилавком, уложив мясистые руки под голову на горке из мелочи, что рубль прилип к ее маслянистой щеке. Проснулась баба с дикой головной болью от звучного чавканья соседского козленка возле прилавка с овощами. Подняла голову, рубль тут же не удержался и звонко упал в груду мелочевки, оставив алую рифленую вмятину орла на щеке. Животное пробралось в отворенную дверь и с жадностью уплетало сочную капусту из ящика. «Кыш! Я тебе покажу!» Козлик цокнул копытами и выбежал. Баба едва ли припоминала вчерашние события. Смутные обрывки жуткого сна еще крутились каруселью в ее голове. Баба окинула лавку взглядом – все без изменений и на своем месте. Окончательно утвердилась торговка во мнении, что всего лишь кошмарный сон стал причиной ее расстройства, и она с облегчением выдохнула. А раз это сон, то никому и ничего она не должна, а раз так, то будет жить по-прежнему. В лавку забежал тракторист, потребовал сигареты и спички. Позевывая, торговка спокойно передала посетителю пачку вместе с коробком и по привычке обсчитала по мелочи. Через минуту-другую, обозленный тракторист вбежал в лавку. «Мало того что обсчитываешь, так и товар порченный подсовываешь!» Мужик с ненавистью швырнул в нее коробок горелых спичек. Баба кинулась за вторым, тракторист вновь в бешенстве. «У тебя что?! Все спички горелые?!» Та бросилась проверять товар, и действительно во всех новых коробках имелись исключительно жженые спички.

Говорят, баба та еще долго ходила по деревне, приставала с расспросами и потешала каждого встречного, не видал ли кто козла со спичками. Все долг какой-то хотела вернуть ему. Позже отец Никифор сжалился и забрал убогую к себе трудницей в приход, а лавка все-таки сгорела, молния в нее угодила.