В двух шагах от рая

Наталия Рощина

В двух шагах от рая

Эти глаза не могли обманывать. Сейчас они казались черными угольками, вспыхивающими время от времени. И не обязательно было вслушиваться в смысл произносимых слов. Музыка сердца, звуки, ласкающие слух, мелодия влюбленных. Он говорил от сердца. Лучи солнца освещали молодое красивое лицо, делая юношу совершенно нереальным. Словно ангел сошел с небес, и этот ангел признается ей в любви. Неужели такое возможно? Она не надеялась, не ждала, что все произойдет так скоро. Должно было случиться, но не сейчас. Наверное, в глазах ее жадный восторг, неожиданная радость смешались со страхом недоверия. Он видит, что она в нерешительности, и берет ее прохладную ладонь в свои, согревает, нежно целует.

– У нас все будет замечательно, – только теперь она начинает различать слова, понимать их смысл. – Мы будем счастливы, неприлично счастливы. Я сделаю все для того, чтобы ты никогда не пожалела о своем выборе. Мы навсегда вместе. Ты чувствуешь это? Тысячи тонких, невидимых нитей прочно связали нас еще в первую встречу. Их не разорвать. Это не удастся никому. Все радости и невзгоды пополам. Нет! Что я говорю?! Я готов принять на себя все горести, только бы видеть в твоих глазах радость, только бы знать, что ты счастлива…

Все происходило на закате, когда оранжевый диск солнца медленно прятался за высокие, темно-зеленые макушки деревьев. Аромат сосен дополнял впечатление сказочности, отрешенности от пыльного, душного города. Река неподалеку отчаянно сверкала мелкой рябью, играя с лучами, мягко скользящими по ее поверхности. Вся природа, казалось, хотела остановить привычный ход времени ради того, чтобы продлить мгновения счастья и восторженности для двух влюбленных. Сейчас они были на островке, вольно очерченном их возбужденным сознанием, где все атрибуты цивилизации отсутствовали, уступив место царству чувств, эмоций, признаний. Яркий свет постепенно терял свою силу, уступая место прохладе вечера. И вскоре только фонари неподалеку делали видимыми очертания близлежащих домов, дороги, автомобилей, прохожих. Никому не было дела до них, до их сплетенных в нежном, осторожном объятии рук. Все проходили мимо, не видя, какое чудо совершается совсем рядом.

– Я не могу жить без тебя. Знаю, что с тобой добьюсь всего. Я достигну таких высот, что тебе никогда не будет за меня стыдно! – его голос срывается от волнения, слова тонут в едва сдерживаемой страсти. – Ты мой свет, только мой! Я люблю тебя, Юлька. Скажи, ты согласна выйти за меня замуж?

Секунды, которые она медлит, кажутся ему вечностью. Его глаза то гаснут, то снова вспыхивают трепетными огоньками надежды. Он едва владеет собой и все смотрит, пронзая насквозь пристальным взглядом.

– Я согласна, Левушка, – наконец тихо произнесла она, и слов больше не нужно. Она видит только чернеющую бездну его приближающихся глаз. Он – погружается в теплые, спокойные воды ее сине-зеленых океанов. Их губы сливаются в поцелуе. Он целомудренный и страстный, долгий, как вечность, в которую они решили идти вместе.

– Юлька, ты видишь перед собой самого счастливого в мире человека, – его чуть грубоватый голос наполнен нежностью. – Скажи, чем он отличается от остальных?

– В его глазах свет, – пожимая плечами, ответила она. – Всем своим обликом он показывает, как ему легко. Такой человек никому не причинит зла!

– Наверное, это главное. Я сейчас люблю весь мир! – Лева подхватил девушку и закружил, смеясь. – Юлька, моя Юлька!

– Поставь меня, пожалуйста, остановись! У меня голова закружилась, – прижав ладони к лицу, она едва держится на ногах.

– Я никогда не брошу тебя. Вот как сейчас – ты можешь смело опираться на меня, доверять. Понимаешь? Это даже больше, чем любовь. Тест на надежность хочешь?

– Нет.

– Боишься?

– Просто не хочу.

– Напрасно. Ты теряешь острые ощущения.

– Ничего, я наверстаю. А пока скажу, что ты всегда умел говорить красиво. Надеюсь, что не было лишних слов. Ты был так убедителен!

– Я надеялся услышать не это. Юлька, для своего нежного возраста ты бываешь слишком приземленной, – слегка разжимая объятия, Лева укоризненно посмотрел на нее.

– Двадцать лет – возраст принятия решений. Нежным он уже никак не может быть.

– Нам уже есть, о чем поспорить, – усмехнулся Лева.

– Тебя это пугает?

– Наоборот. Я знаю, что выбрал умную, хозяйственную, красивую девушку. У тебя очень много достоинств.

– Красоту ты поставил на последнее место, – заметила Юля.

– Хотя она и спасет мир, без толковой головы – ничего не стоит. Это мое мнение. Красоток без мозгов вокруг пруд пруди. Разве можно надеяться провести с ними всю жизнь, состариться вместе, растить детей? – Лева поморщился, закрыл глаза. – Скукотища!

– Ты сегодня философ.

– В двадцать три это непозволительная роскошь, но я не в силах от нее отказаться! Во мне уживается много разных мужчин. И один из них надеется не только философствовать, но и добиться в этой жизни самых крутых высот. Я стану ученым, известным ученым. Ты не против такой перспективы?

– Нет. А какую роль ты отводишь мне?

– Верной спутницы, любимой и любящей жены.

– Кратко, но здорово.

– Хочешь расшифровки?

– Нет. Жизнь покажет.

Лева взял ее за руки, крепко сжал. Юля почувствовала малую толику силы, которую он вложил в это движение. В какой-то момент она подумала, что в прозвучавших словах слишком много романтики, а реально Леве нужна молчаливая, кроткая, соглашающаяся с его мнением жена. Она должна быть при нем, его детях, его доме. Каждый день радоваться тому, что они вместе. Чувствовать себя счастливой, попадая в отсвет его успехов, удач, славы. О своих амбициях нужно забыть – они ненужное дополнение, рудимент, оцененный в начале совместного пути. Кто знает, может быть, Лев на самом деле станет знаменитым? Он самый способный студент на их потоке, его голова полна идей, и он – их генератор, что не могло укрыться от опытного взгляда институтских профессоров. Красный диплом, аспирантура. Вся его жизнь идет по запланированному сценарию, словно бы не зависящему от его воли. И только выбор спутницы жизни целиком принадлежит ему. Здесь в длинной рукописи пустая страница – белое поле, заполнить которое доверено лично. Он не имеет право на ошибку – поэтому и позволено. Что остается ей? Она любит его, какие могут быть варианты?

– Я надеюсь, что мы не делаем ошибки, – тихо произнесла Юля, прислоняясь к его плечу. Так приятно ощущать тепло его тела под белой футболкой. Мускулы твердые, волнующие, сильные руки ласково обнимают, оберегая от невзгод окружающего мира. Кажется, что не случится ничего плохого.

– У нас нет времени на них, – целуя ее в макушку, ответил Лева. – Жизнь так коротка.

***

Юлия Сергеевна смотрела на свое заплаканное лицо, припудривая покрасневший нос. Она старалась сосредоточиться на движении мягкой пуховки, оставляющей едва заметный, тончайший слой пудры. Но даже «ланкомовской» косметике было не под силу придать грустному лицу выражение радости, счастья. Юлия Сергеевна застыла: для кого она старается? От кого хочет скрыть следы слез? Здесь никого нет, а для себя она этого делать не будет. Рука коснулась аккуратно причесанных, густых шелковистых волос. Осталось приятное ощущение, только брови едва заметно дрогнули: чуть заметная седина удивила их хозяйку. К темно-русому тону прибавилось что-то вроде мелировки, столь модной ныне. В глазах Юлии Сергеевны застыло удивление: «Когда они появились?» Быстрыми движениями женщина принялась укладывать волосы, стараясь скрыть тонкие седые прядки, но короткие волосы упрямо держали свою форму, не желая скрывать очевидное. Устав от безрезультатных усилий, Юлия Сергеевна бросила расческу на комод, отвернулась от зеркала и обхватила голову руками.

Мир перевернулся. Не стало того, что составляло стержень ее существования. В нем больше не было смысла. Как это могло произойти? Ведь она всегда думала, что в ее семье полное доверие, гармония, взаимопонимание. Так и было, она не могла ошибаться и жить в обмане больше двадцати лет. Она бы обязательно почувствовала фальшь. Наверное, последние пару месяцев она ощущала что-то на уровне интуиции, что-то едва уловимое, вселяющее безосновательную тревогу. Она даже поделилась опасениями с подругой – Надей Андреевой. Но та лишь рассмеялась:

– У тебя кризис среднего возраста, дорогая, – заметила она, прямо глядя Юле в глаза.

– Не думаю, Надюша. Что-то изменилось в наших отношениях, разговорах. Это невозможно объяснить, но у меня душа не на месте.

– Щеголевы, вы самая благополучная пара в нашей компании. Не нужно ничего портить, пожалуйста, – Надя принялась ее успокаивать. – Лева – замечательный муж, известный в научном мире человек. Если бы не крепкий тыл, кто знает, достиг бы он таких высот? Он все это понимает и ценит, поверь. Мой благоверный не раз, между прочим, говорил, как Лева тепло отзывается о тебе. Ты у него на первом месте. Это всем известно. У вас чудный ребенок, как говорят, без проблем. Внук вот-вот родится. Не гневи судьбу.

– Ты так уверенно говоришь… Почему ты так уверенно говоришь?…

Юлия Сергеевна закрыла глаза, снова представляя себя невестой, спускающейся в длинном белом платье по ступенькам дворца бракосочетания. Воспоминания действовали успокаивающе, уносили ее из тревожной, разрушенной реальности. Ей тогда казалось, что она плывет, подхваченная невидимой силой, но вот-вот взлетит – такая была легкость и ощущение безграничного, бесконечного счастья. Она смотрела на Леву, идущего рядом, и не могла представить, что все могло бы сложиться по-иному. Неужели они могли бы прожить друг без друга? Нет, не могли. Потому что он и она – две половинки целого, неразрывного. Не нужны клятвы – все ясно без слов. Почему она так четко помнит те свои ощущения, а когда спрашивает об этом у Левы, он отшучивается, что волновался слишком сильно, чтобы что-то запомнить.

– Свадьба…Я не помню практически ничего, – улыбаясь, говорил он и сводил брови на переносице, силясь припомнить хоть какие-то детали. – Помню, как подъехали к твоему дому, как подружки выстроили непроходимый заслон. Друзья выставляли на каждую ступеньку бутылки шампанского, а твоя Надя была самой решительной. Она требовала все новых проявлений нашей состоятельности, и мне казалось, что ты живешь не на третьем, а на сотом этаже. Помню, что я только и был способен на то, чтобы глупо улыбаться… Как оказался в твоей комнате – не знаю. Ты показалась мне белым облаком, сошедшим с небес. Я боялся прикоснуться к тебе. Ты взяла меня под руку, и я подумал, что ты обязательно почувствуешь, как я дрожу от волнения. Мне было стыдно, что я – будущий глава семьи, не в силах совладать с этим… Регистрация, ресторан, свадебное застолье – все смутно. Остается только наша первая ночь…

Юлия Сергеевна снова ощутила, как сердце бьется, вырывается из груди. Она покраснела и улыбнулась: она ничуть не изменилась. Смутить ее всегда было легко. Юлия никогда и ни с кем не говорила на сокровенную тему, считая, что это личное – касается только ее и мужа. Это давно считалось несовременным, но Юлия придерживалась собственных правил. Даже с лучшей подругой все ограничивалось поверхностными разговорами. Лева стал ее первым мужчиной. Она надеялась, что и последним. И сейчас она не могла представить, что его место может занять другой. Это было нереально, как если бы утром случился закат, зимой сквозь толщу снега пробились ромашки. В голове Юлии Сергеевны один за другим возникали новые примеры. Но реальность казалась еще более абсурдной: сегодня Лева ушел.

Она заканчивала готовить ужин, когда он зашел на кухню и со странным выражением лица стал наблюдать за ней. Кажется, аромат горячих драников не вызывал в нем привычной реакции. Лев сел за стол, потянулся к пачке сигарет. Он позволял себе курить дома лишь в исключительных случаях. Юлия улыбнулась, вытирая руки о полотенце.

– Что ты, Левушка? Неприятности на работе?

Она знала, как для него важно все, что происходит в его институте. Кресло директора позволяло осуществить планы, вынашиваемые давно, но в тоже время обременяло многочисленными обязанностями, часто совершенно не связанными с наукой. Бумажная рутина и невежественность чиновников больше всего раздражали мужа. Он требовал ответственности, профессионализма и от своих сотрудников, за что снискал славу бескомпромиссного, порой тираничного руководителя. Но собственная полная отдача делу сглаживала острые углы взрывного характера Льва Николаевича Щеголева. Его уважали, ценили, были рады возможности работать с таким директором.

Юлия Сергеевна знала, что муж частенько возвращался с работы в скверном расположении духа. И причиной тому было очередное выяснение отношений между ним и подчиненным. Щеголев требовал четкого выполнения обязанностей каждым сотрудником, начиная с себя и заканчивая лаборантом, уборщицей. Зачастую он выражался достаточно жестко, мог обидеть человека, а потом страдать от этого. Поэтому, глядя на мрачное лицо мужа, Юлия Сергеевна предположила, что он в который раз сорвался и теперь его съедает чувство вины.

– Опять говорил с кем-то на повышенных тонах? Кто попал под горячую руку на этот раз? – улыбнулась она. – Завтра все станет на свои места, Левушка. Не переживай так.

– На работе полный порядок, – ответил он, покрутил сигаретную пачку в руках и снова положил на стол. – Но только на работе и порядок.

– Ты что-то хочешь сказать? – Юлия Сергеевна насторожилась, сервируя стол.

– Хочу, но никак не решусь.

– Настолько трудно?

– Да, не знаю, с чего начать.

– С главного. Ты ведь знаешь – так проще, – она перемешивала салат из помидоров, пробуя его на соль.

– Хорошо, – муж поднялся, стал в дверном проеме. Напрягся каждый мускул его тела. – Послушай, это очень важно. Я говорю много раз обдуманное. Юля, я ухожу. Я больше не люблю тебя.

В первый момент она подумала, что он ее разыгрывает. Это была не самая удачная шутка и, сдвинув брови, Юлия Сергеевна недоверчиво посмотрела на мужа. Она автоматически развязала узел на фартуке и повесила его на ручке двери. Поправила полы шелкового халата, удивленно подняла брови. Лев не стал продолжать, а просто вышел из кухни. Пройдя за ним в их спальню, Юлия увидела, что на ковре стоит большая черная сумка. Она была очень вместительной – на море, в отпуск они брали с собой именно ее. Юлия Сергеевна снова поймала бесстрастный взгляд мужа. В его глазах не было ничего похожего на потаенную усмешку – он смотрел серьезно, жестко, не отводя взгляд. Он ждал пока до нее дойдет смысл сказанного.

– Я ухожу, Юля, – повторил он, поднимая сумку.

– Когда тебя ждать? – она задала довольно глупый вопрос, учитывая то, что Лев держал в руках не дипломат, с которым обычно отправлялся на работу. Увесистая сумка была явно тяжелой даже для него.

– Прости, но ты говоришь ерунду.

– Я?!

– Да. Не делай вид, что ты ничего не понимаешь. Я слишком уважаю тебя, чтобы продолжать жить в обмане. Это не для нас, согласись.

– Сейчас ты постараешься повернуть все так, будто я должна радоваться твоему уходу, – Юлия Сергеевна нервно повела плечами, удивляясь, что еще способна на членораздельную речь, не лишенную смысла.

– Так и будет, только позднее, – Лев стоял, с силой сжимая кожаную ручку сумки. Юлия загораживала дверной проем. Не отталкивать же ее, а выносить ее взгляд становилось все труднее. – Я сам подам на развод. Так будет лучше.

– Кому?

– Всем нам.

– Ты хочешь сказать, что двадцать лет жизни перечеркнуто? Ты вот так просто выйдешь и закроешь за собой дверь? – Юлия Сергеевна стояла с широко раскрытыми глазами, чувствуя, как горячая волна ужаса с невиданной энергией разрушает ее изнутри. – Я не могу в это поверить!

– Я не могу иначе.

– А что прикажешь сказать Наташе?

– Наша дочь уже взрослая. Я сам поговорю с ней. Это не твоя забота.

– У меня вообще больше нет забот. У дочери своя семья, у тебя скоро будет другая…

– Юля, я еще ничего не решил в этом плане, – Лев шумно выдохнул.

– Значит, ты не уходишь в никуда. Ты уходишь к другой – это разные вещи. Значит, ты не просто разлюбил меня, ты полюбил другую. Она согласна просто быть рядом, рядом с такой блистательной личностью, как Лев Николаевич Щеголев? Она тоже хочет стать его молчаливой тенью?

– Юля, не утрируй. Ты не менее блистательная личность, не нужно так. Прости, этот разговор не имеет смысла. Ты бы презирала меня еще больше, если бы все ушло в несуществующие задержки на работе, командировки… – Щеголев сделал несколько решительных шагов к выходу.

– Она есть или ее нет?

– Это для тебя важно?

– Да.

– Есть. Она напоминает мне тебя. Ту, которую я встретил много лет назад.

– Такая, как сейчас, я тебя уже не устраиваю, – Юлия чувствовала, что еще немного, и она заплачет. Она нашла в себе силы подавить эмоции, отключить их. – Лева?

– Что? – он остановился рядом, глядя поверх ее головы.

– Это не может быть правдой! Значит, теперь ты сможешь жить без меня? Я больше не твой свет? Куда же все ушло?

– Не знаю. Ты всегда ставила меня в тупик своими вопросами. Юлька, Юлька… Не осуждай меня, пожалуйста. Сейчас тебе очень больно, но со временем боль уйдет. Ты поймешь и простишь. Все изменилось помимо моей воли. Это не означает, что я не протяну тебе, Наташе руку помощи в трудную минуту.

– Мы не нуждаемся в помощи, – в голосе Юлии звучала обида.

– Прости. Я должен идти.

– Ты пожалеешь! – обида сменилась угрозой.

– Не думаю.

– Ты захочешь вернуться, но это будет уже невозможно, – она медленно шла за ним, машинально всматриваясь в узор ковровых дорожек. Больше всего на свете ей хотелось повиснуть у него на шее, поцеловать и увидеть, как озорно вспыхнут его глаза. Она до последнего не могла поверить в то, что происходит. – Я не прощу тебя!

– Я не вернусь, – тихо сказал Щеголев и осторожно закрыл за собой дверь.

– А я не пущу тебя больше в свою жизнь, – глотая слезы, сказала она.

Сколько времени Юлия Сергеевна стояла в коридоре, не в силах пошевелиться, она сказать не могла. Очнувшись, растерянно осмотрелась, сдвинула брови и прошептала едва слышно:

– Ничего, ничего…

Она вернулась на кухню, посмотрела на остывший ужин. Пустые тарелки, купленные недавно по случаю годовщины их свадьбы… Она и предположить не могла, что это будет их последняя годовщина – двадцать лет. Гости, поздравления, щедрый стол… Юлия любила угощать друзей, удивляя их каждый раз новыми рецептами, изюминками, изменявшими, казалось, привычные блюда. Ей нравилось, когда пустели тарелки, бокалы. Становилось шумно, раскованно, весело. Она любила этот праздник, ставя выше только день рождения Наташи. Даже свой день рождения она считала менее важным событием. Юлия Сергеевна знала, что для нее главное – успехи мужа и дочери. Это наполняло ее жизнь смыслом. И так получалось, что ее потребности всегда целиком и полностью были подчинены интересам семьи. Так было заведено с первых дней их совместной жизни. Это казалось Юле абсолютно нормальным. Зачем ей теперь эта свобода, отягощенная горечью неожиданного предательства? Это было самым страшным из того, что ей пришлось пережить. Как же он мог поступить с ней так жестоко!

Юлия Сергеевна выключила свет на кухне, побрела в спальню. Там села на невысокий пуфик у трюмо, медленно повернулась к зеркалу. Дернула тонкую веревочку бра над ним. Яркий свет еще сильнее подчеркнул выражение скорби на ее постаревшем лице. Словно в один миг все мышцы потеряли тонус, обвисли. Им не нужно больше придавать форму. Ей не для кого будет стараться выглядеть молодой, жизнерадостной. Она старалась для мужа, его не стало, а значит, это больше ни к чему. Уголки рта опустились, губы задрожали, исполняя бессистемный, хаотический танец потрясенных нервов. Юлия Сергеевна смотрела на себя, не мигая. Она заметила, как в ее глазах появилось презрение, быстро сменившееся на злость, почти ненависть к этому привычному лицу. Сейчас оно вызвало только негативные эмоции. Хотелось впиться в него ногтями, расцарапать. Она каждый видела это отражение в зеркале, наивно полагая, что оно может нравиться. Она была уверена, что Лева искренен, когда говорил, что у него жена – самая красивая женщина без возраста. Теперь эта фраза казалась ей насмешкой. «Без возраста» – он подразумевал, что она остановилась в развитии? Как была наивной, влюбленной девицей, легко отказавшейся от собственных привычек, желаний во имя великой любви, – такой и осталась. Что означает – дура дурой! И он играл ее чувствами столько лет?

Нет, Юлия Сергеевна резко дернула выключатель. Свет погас, шнурок остался в руке. Она разжала пальцы, наблюдая, как он опускается на ворсистый ковер. Это стало последней каплей. Женщина резко вскочила, одним размашистым движением смахнула все, что стояло на ее туалетном столике, и принялась топтать ногами тюбики с кремами, помадами, флакончики с духами… Пудра разлетелась ароматным облаком, заставив хозяйку закрыть глаза, отмахиваясь от мелких, повисших в воздухе частичек. Спальня наполнилась запахами, которые, смешавшись, стали навязчивыми, непереносимыми. Последний штрих – разбилась рамочка со свадебной фотографией Юлии и Льва. Крупные осколки стекла разлетелись по ковру, фотография потеряла былое очарование. Юлии Сергеевне показалось, что на нее смотрят совершенно незнакомые лица. В них не было искренности, только улыбка, положенная в такой знаменательный момент. Все с самого начала было гадливо и лживо. Почему она ничего не чувствовала? Юлия Сергеевна схватилась за голову, сдавила ее так, что почувствовала боль в висках. Еще мгновение – и она бросилась к окну, распахнула его. Отпрянув от неожиданно холодного воздушного потока, женщина на мгновение застыла. Потом, часто дыша, она слегка подалась вперед – внизу немногочисленные прохожие, под их ногами шелестят недавно опавшие листья. Там другая жизнь и никому нет дела до того, что происходит в этой спальне.

Одинокие фонари освещали небольшое пространство вокруг, а чуть подальше было совсем темно. Из арки то и дело появлялись новые силуэты. Они спешат домой, в гости. Им было, куда спешить. Юлия Сергеевна закусила нижнюю губу, почувствовала солоноватый вкус крови – никакой боли. Она не ощущала боли после того, как фактически перестала существовать. Осталась оболочка, способная создавать иллюзию жизни. Долго ли она сможет играть эту комедию? У нее никогда не было способностей к лицедейству. Юлия Сергеевна резко отодвинула штору, раскрыла вторую створку окна. В комнате все так же пахло косметикой, потоки аромата и свежести смешивались, повинуясь законам природы. Недовольно морщась, Юлия Сергеевна оглянулась, окинула взглядом обстановку: широкая кровать, балдахин. Она долго вынашивала идею восточного колорита и, наконец, воплотила ее, успев к годовщине их свадьбы, чем невероятно гордилась. Этим летом полы в спальне устлали неброские ковры с восточным орнаментом, стены украсили новые обои, на подставках из слоновой кости появились ароматизирующие свечи в витиеватых подсвечниках, вместо кресел – большие подушки с золотыми узорами на бордово-красном фоне атласной ткани, шторы – такого же густого цвета с большими золотыми кистями.

В тот день Лев вернулся с работы, и Юлия, взяв его за руку, и загадочно улыбаясь, повела к закрытым дверям спальни. Он шел, не сопротивляясь, не задавая вопросов. Все дни она не позволяла ему заглядывать туда. Муж уже удивленно поглядывал на ее расписной шелковый халат и сияющие глаза, а когда увидел совершенно обновленный интерьер, изумленно воскликнул:

– Сказочно! Ты изменила все! А ты сама? Ты все еще Юлия Сергеевна или новая Шахерезада?

– Я всегда остаюсь собой. Мир меняется вокруг меня или я изменяю мир, – она увидела, что ее ответ понравился ему не меньше совершенно обновленного убранства их спальни. Она ясно читала нескрываемый восторг в его глазах. Неужели уже тогда он возвращался после других объятий? Неужели уже тогда он не любил ее, а лишь искусно притворялся?…

Юлия Сергеевна поморщилась: она не сможет вернуться в созданный ею же райский уголок. Она сотворила его во имя их любви, во имя сильного чувства, связавшего их неразрывно. Все эти годы она свято верила в незыблемость их союза. Она снова вспомнила признание юного Щеголева, когда на закате летнего вечера он говорил о своем желании соединить их судьбы. Он был так убедителен, она – так хотела верить всему, что он произносил. Это было похоже на клятву, которую для верности подписывают кровью. Но для влюбленных было достаточно слов. Они имели силу заклятия. Заклятия, способного оживить, вдохнуть живительную энергию, творить чудеса. Теперь все ушло в прошлое. И никогда не забыть ей короткой фразы: «Я больше не люблю тебя».

Это говорил не он. Губы Юлии Сергеевны тронула натянутая улыбка. Ей почудилось! Она просто устала – слишком напряженный ритм жизни, набирающий обороты с каждым годом. Годы бегут, возраст берет свое, и не нужно пытаться обмануть его. Нужно отдыхать, заботиться о себе, любить себя, не растворяться полностью даже в самом близком, самом дорогом человеке. Сколько раз она разговаривала об этом с мамой. Милая мама, она всегда утверждала, что ее дочь нашла свою вторую половинку, но просыпаться и ложиться с именем Левы – это слишком. Юлия кивала головой, соглашаясь, что ее отношение к мужу похоже на болезнь. Может быть, в других странах даже нашли ей название. Но Юлия знала, что не может быть другой, и не хотела излечиваться. Это только сейчас, совершенно неожиданно она поняла, что переборщила. Нельзя было заменять необходимое внимание к себе постоянной суетой семейных забот, волнениями о дочери. Это приводит к тому, что самая высокая любовь может постепенно раствориться в бесконечной череде будней. Самое страшное, что ты не заметишь этого. Ты будешь по-прежнему вариться в собственном графике, в котором нет места отдыху, только желание сделать все лучшее для них, любимых и родных. Им хорошо – и ты спокойна. И только жесткие, жестокие слова заставят взглянуть на все по-другому. И поймешь, что больше нет ничего, что было тебе так дорого. Нет счастья, нет семьи, дети выросли. Ты остался один на один с пустотой, образовавшейся внутри, вокруг. И что же случилось с твоей любовью? Нечего притворяться, что ничего не случилось! Случилось, и жить с этим больше нет сил…