История русской армии. Том 2. От реформ Александра III до Первой мировой войны. 1881–1917

Приморский драгунский полк – знаки на шапки за отличие в 1900 г.;

Амурский казачий полк – георгиевские трубы за Хинган.

Забайкальские казачьи полки:

1-й Верхнеудинский – георгиевские трубы за Тяньцзин и Пекин, знаки на шапки за отличие в 1900 г.;

3-й Верхнеудинский – знаки на шапки за отличие в Северной Маньчжурии;

1-й Читинский – знаки на шапки за Бейтан и Пекин;

1-й Нерчинский – георгиевские трубы за Хинган и Цицикар;

1-й Аргунский – георгиевские трубы и знаки на шапки за отличие в Северной Маньчжурии; лейб-гвардии Стрелковый артиллерийский дивизион – знаки на шапки за отличие в 1900–1901 гг.;

1-я Сибирская артиллерийская бригада – знаки на шапки за взятие Хунчуна и отличие в 1900–1901 гг.;

2-я Сибирская артиллерийская бригада – знаки на шапки за оборону Благовещенска и отличие в 1900–1901 гг.;

3-я Сибирская артиллерийская бригада – георгиевские трубы за Тяньцзин и Пекин и за отличие в 1900 г.;

4-я Сибирская артиллерийская бригада – знаки на шапки за Хинган и отличие в 1900 г.;

2-я Забайкальская казачья батарея – знаки на шапки за отличие в 1900 г.

Глава 2

Война с Японией 1904–1905 годов и первая смута

Вмешательство России в японо-китайскую войну, когда мы в 1895 году одним росчерком пера лишили Японию всех плодов ее победы, пробудило ненависть к России в сердце каждого японца. Когда же три года спустя – в 1898 году – Россия приобрела Ляодун с Порт-Артуром, скрытая эта ненависть превратилась в открытую ярость. Сознание, что Россия не только лишила Японию ее завоеваний, но еще и присвоила их себе, было нестерпимо для национального самолюбия. Государственные расчеты, требовавшие обоснования преобразованной империи на Азиатском материке, шли об руку с уязвленным самолюбием всей нации. От императора Мутсухито до последнего рикши все поняли, что вопрос этот может быть решен лишь силой оружия. И вся страна без лишних слов принялась за лихорадочную работу. Руководители ее внешней политики во главе с «японским Бисмарком» маркизом Ито не задавались целью, подобно русским, облагодетельствовать вселенную пацифистскими утопиями. Они соблюдали интересы только своей родной страны, и соблюдали их замечательно, использовав к своей наибольшей выгоде международную обстановку, заключив союз с Англией (в 1902 году) и заручившись моральной и экономической поддержкой Соединенных Штатов. Во враждебном отношении Америки большую роль играли еврейские плутократические круги (вспомним только знаменитый банк «Кун, Леб и К°», финансировавший русское революционное движение). Американское общественное мнение было особенно восстановлено так называемым «кишиневским погромом» 1903 года, в действительности никогда не имевшим места и целиком вымышленным враждебными России телеграфными агентствами.

В период 1898–1903 годов был создан однородный и высококачественный броненосный флот, армия перевооружена отличной винтовкой образца 30-го года Мейдзи (1898 год), организованы и обучены значительные резервы, совершенно ускользнувшие от внимания русских наблюдателей. Полевая армия была доведена до 190 000 штыков и сабель при 484 орудиях (13 сильных пехотных дивизий и 3 кавалерийские бригады). При мобилизации выставлялось еще 13 сильных резервных бригад и многочисленные маршевые формирования. Мобилизованная армия должна была насчитывать 520 000 бойцов – молодых, отлично обученных, одушевленных фанатическим патриотизмом. Артиллерию составило 1032 скорострельных орудия (свыше трети горных). Значительная часть как офицеров, так и нижних чинов запаса имели недавний боевой опыт. Войска отлично знали театр предстоящих военных действий – Корею, Маньчжурию и Ляодун, где сражались в 1894 году и который тщательно изучили. Японский Генеральный штаб был создан по образцу «большого» германского и усвоил германские доктрины и германские навыки, как положительные, так и отрицательные. Изучив Восточную войну и Турецкую кампанию 1877 года, японцы пришли к заключению, что в лице русской армии они «отнюдь не будут иметь выдающегося противника». Возможности Сибирского пути ими также недооценивались – японский Генеральный штаб считал невозможным сосредоточение в 6-месячный срок в Маньчжурии русской армии свыше 150 000 человек. Японцы полагали возможным пропуск одной пехотной дивизии в месяц и 3 пар воинских поездов (с войсками и довольствием) в сутки. Они ошиблись вдвое.

Совершенно иначе в смысле готовности к войне обстояли дела у нас. Со времени злополучной Гаагской конференции как правительство, так и общество были проникнуты усыпляющим и расслабляющим пацифизмом. О войне серьезно не думали. В частности, не допускали и мысли о том, что она может вспыхнуть на Дальнем Востоке; все внимание военного ведомства при генерале Куропаткине сосредоточилось на западной границе.

Наш план войны подвергался с 1895 по 1903 год значительным изменениям. Сперва считали, что с Японией справятся одни войска Приамурского округа. Затем войска эти решили усилить 6 резервными корпусами Сибирского и Казанского округов. И, наконец, было положено повысить качество подкреплений и направить на Дальний Восток два самых восточных полевых корпуса – X Киевского и XVII Московского военных округов.

Между политикой и стратегией у нас наблюдался совершенный разнобой. В 1902 году мы ослабили нашу Тихоокеанскую эскадру из чисто меркантильных соображений. К концу 1903 года состав эскадры был вновь усилен, но всемогущий министр финансов Витте, которому нужны были деньги для оборудования «своего» Дальнего, настоял на переводе кораблей в состояние «вооруженного резерва», что чрезвычайно ослабляло готовность флота. Морские силы были к тому же разбросаны: крейсера базировались на Владивосток, а главные силы – броненосцы и минная флотилия – были переведены в мелководный, каменистый и совершенно необорудованный Порт-Артур. В Артуре же отсутствовали доки и мастерские, и малейшие повреждения грозили оказаться смертельными для кораблей.

Первый план войны с Японией был составлен нами еще в 1895 году, ко времени нашей интервенции в японо-китайские дела. Превосходство франко-русско-германского флота над японским было подавляющим. Японская армия на материке предполагалась отрезанной от своих баз, и наши силы в Приамурском округе (30 500 человек, 74 орудия) признавались достаточными для нанесения ей поражения. За последовавшие 4 года наши силы на Дальнем Востоке удвоились, составив в 1898 году, в эпоху приобретения Порт-Артура, 60 000 человек при 126 орудиях. Однако мы уже не могли рассчитывать на сотрудничество иностранных флотов. Допускалась высадка японской армии в 110 000–130 000 человек. Наши силы должны были придерживаться строго оборонительного образа действий до прибытия 6 резервных корпусов, развернутых в Казанском и Сибирском округах и ожидавшихся к концу 4-го месяца.

Китайская война 1900 года имела следствием преобразование наших войск на дальневосточной окраине, увеличившее, как мы видели, их численность и повысившее их качество. Принятый в 1901 году план был проникнут оптимизмом. Положено было защитить Владивосток и Порт-Артур сильными гарнизонами, а остальные войска, около 30 000, развернуть в районе Мукден – Ляоян – Хайчен, где они должны были выжидать подкреплений, повышенных, как мы видели, в качественном отношении: вместо 6 резервных корпусов 4 резервных и 2 полевых. То, что у японцев, в свою очередь, могут оказаться резервы, составителями нашего плана не принималось во внимание. Из этого не следует, однако, делать вывод, что русские стратегические расчеты вообще хуже иностранных. Вспомним, что и французский план стратегического развертывания 1914 года (Жоффр, Кастельно) совершенно не считался с германскими резервными корпусами.

Летом 1903 года на Дальнем Востоке было учреждено наместничество. На этот высокий и ответственный пост был назначен адмирал Алексеев.

Присутствовавший в этом году на маневрах японской армии генерал Куропаткин вынес впечатление, что войны с Японией не будет. Министерства иностранных дел и финансов всецело разделяли эту точку зрения, и наместнику Алексееву было отказано в кредитах на оборону.

Между тем как раз с лета 1903 года политическая обстановка на Дальнем Востоке стала резко ухудшаться. Кучка беспринципных петербургских дельцов во главе со статс-секретарем Безобразовым решила организовать консорциум для разработки лесных богатств на реке Ялу, вдоль корейско-маньчжурской границы. Заручившись содействием придворных сфер, они стали устраивать на Ялу ряд факторий, формировать с помощью военных и гражданских властей вооруженные отряды и распускать слухи о том, что они намерены присоединить эту область к России. Слухи эти чрезвычайно беспокоили японское правительство и до крайности раздражали японское общественное мнение.

Токио сделало представление в Петербург о выводе русских войск из Маньчжурии (соглашение это было заключено еще в марте 1902 года, но вывод войск задерживался отчасти деятельностью хунхузов, но главным образом происками Безобразова и К°, которым было необходимо присутствие вооруженной силы для обеспечения своего предприятия).

Петербургский кабинет затягивал переговоры. Недооценка противника играла роль в пренебрежительном отношении нашего Министерства иностранных дел, не подозревавшего, что экзотическая страна мимоз может оказаться страною шимоз. Главная же причина заключалась в той нашей наивной уверенности, что раз в Гааге были подписаны державами, и Японией в том числе, бумажки об «арбитражах» и третейских разбирательствах, то всякая возможность войны тем самым устраняется. Считать Японию великой державой никто не желал.

Военное ведомство все же решилось на ряд предосторожностей. Поздней осенью 1903 года на Дальний Восток было отправлено по 1 бригаде из состава X и XVII корпусов. Бригады эти были, впрочем, отправлены немобилизованными, без артиллерии и обозов. Этим испытывалась и провозоспособность Сибирского пути, законченного на всем своем протяжении, за исключением Кругобайкальского участка. Из войск на Ляодуне образован новый III Сибирский армейский корпус, а к началу января 1904 года все 8 Сибирских стрелковых бригад развернуты в дивизии 12-батальонного состава (3-батарейные стрелковые артиллерийские дивизионы – в 4-батарейные стрелковые артиллерийские бригады) и вновь сформирована 9-я стрелковая дивизия.

Еще в ноябре Россия предложила нейтрализацию Кореи. Япония отвергла это предложение, добиваясь включения Кореи и Маньчжурии в свою сферу влияния, на что России ни в коем случае нельзя было согласиться. 31 декабря Япония резкой нотой потребовала увода русских войск из Маньчжурии. Петербург не счел нужным ответить – и 24 января 1904 года токийское правительство известило нас о разрыве дипломатических сношений.

Получив известие о разрыве с Японией, наместник адмирал Алексеев телеграфировал в Петербург о разрешении мобилизации и введении военного положения. На это ему было поведено «насколько возможно, продолжать обмен мнениями с токийским кабинетом» (штаб наместника служил передаточной инстанцией). На следующий же день, 25-го, министр иностранных дел граф Ламздорф телеграфировал наместнику, что «разрыв дипломатических сношений с Японией отнюдь не означает войны…».

Но маркиз Ито смотрел на это иначе. Он прервал сношения с ясной и определенной целью – и в ночь с 26 на 27 января японские миноносцы атаковали нашу эскадру на артурском рейде.

Этим блестящим ходом Япония сразу поставила себя в наи-выгодное политическое и стратегическое положение. Наоборот, пробуждение России от гаагского угара было печальным. Перенеся обывательские взгляды в политику (наша вечная и неизлечимая язва), мы негодовали на «вероломство» и «предательство» японцев. В действительности «вероломства» тут не было ни следа. Прервав весьма недвусмысленной нотой дипломатические сношения, Япония дала нам два драгоценных дня для принятия элементарнейших мер. Если мы, несмотря на все это, оказались застигнутыми врасплох, то лишь потому, что сами напрашивались на это. Упрекать японцев в несоблюдении протокольных формальностей мы не имели оснований, сами начав войну с Турцией в 1806 году и со Швецией в 1808 году без всякого объявления. Очнувшись от пацифистских утопий, мы растерянно оглядывались на враждебный нам мир. Немногочисленные наши друзья смущенно молчали. А многочисленные враги не скрывали больше своей ненависти и злорадства.

Начало войны

Русские силы на Дальнем Востоке составляли в январе 1904 года 90 000 человек при 184 орудиях, не успевших еще закончить своего переформирования. Артиллерия еще не освоилась с материальной частью – скорострельной пушкой. Мобилизация Приамурского округа была объявлена 28 января, Сибирского – 2 февраля. Главнокомандующим сухопутными и морскими силами был назначен наместник адмирал Алексеев, начальником его штаба – генерал Жилинский, генерал-квартирмейстером – генерал Флуг. Наместнику были подчинены: на суше – командующий Маньчжурской армией, на море – командующий Тихоокеанской эскадрой. Командующим Маньчжурской армией был назначен генерал Куропаткин, начальником его штаба – генерал Сахаров, генерал-квартирмейстером – генерал Харкевич; командующим Тихоокеанской эскадрой – адмирал Макаров. Оба командовавших находились еще в Петербурге. Во временное командование Маньчжурской армией вступил командующий войсками Приамурского округа генерал Линевич.

27 января в Чемульпо после геройского неравного боя погибли крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец». Наша артурская эскадра была приведена минной атакой японцев в расстройство, потеряв подорванными 2 своих лучших броненосца и один крейсер. С первого же дня и часа войны японцы добились господства на море, залога господства на суше – великое политическое и стратегическое преимущество нападающего – и в первых числах февраля в Корее (Цинампо) стали высаживаться войска их I армии барона Куроки. В состав армии Куроки входили дивизии Гвардейская, 2-я и 12-я и 2 резервные бригады. Подготовка высадки может считаться образцовой. Она началась еще осенью 1903 года, когда японцы стали исподволь посылать в Корею партии запасных под видом рабочих, торговцев, земледельцев, ремесленников. Запасные эти знакомились с местностью, исправляли пути сообщения, производили разведку ресурсов. Японское правительство благодаря этому до последней минуты не производило общей мобилизации (что могло бы встревожить Россию раньше времени). Оно знало, что высадившиеся войска (2-я дивизия) найдут запасных уже на месте. В Японии было приступлено к формированию еще двух армий. Главнокомандующим был назначен маршал Ойяма, его начальником штаба – генерал Ко-дама. Флот вверен был адмиралу Того.

Распределение наших сил в феврале было следующим:

Ляодун занимал III Сибирский корпус генерала Стесселя (4-я и 7-я Сибирские стрелковые дивизии).

В районе Ляояна сосредоточились главные силы – I Сибирский корпус барона Штакельберга (1-я и 9-я Сибирские стрелковые дивизии) и 5-я Сибирская стрелковая дивизия II Сибирского корпуса.

На границу с Кореей, на Ялу, был выдвинут Восточный отряд: 3-я и 6-я Сибирские стрелковые дивизии и забайкальцы (дивизия Ренненкампфа и бригада Мищенко) под начальством командира II Сибирского корпуса генерала Засулича.

Наконец, в районе Владивостока оставались 2-я и 8-я Сибирские стрелковые дивизии.

В Сибирском военном округе резервные бригады развернулись в 3 Сибирские пехотные дивизии.

1-я могла быть готова раньше других, 2-я и 3-я составили IV Сибирский корпус генерала Зарубаева.

Мобилизованы и отправлены на Дальний Восток Сибирская и Оренбургская казачьи дивизии.

Одновременно была произведена частичная мобилизация Киевского и Московского военных округов, где объявлен поход X и XVII корпусам. Поведено было торопиться скорейшей отправкой этих двух корпусов – и эта торопливость отразилась на их укомплектовании: в строй попали запасные преимущественно старших сроков, 39–43 лет, что не должно было способствовать повышению их боевых качеств. Воинским начальникам было предписано отправлять в части первых явившихся. Таковыми оказались исполнительные и степенные «бородачи», являвшиеся в присутствия сразу по получении повестки. Молодые запасные, как правило, загуливали и являлись через несколько дней, когда штатные нормы оказывались заполненными. «Бородачи» – все отцы семейств и люди, отвыкшие от строя, – видели в этом несправедливость, и это печально отражалось на их духе. Шедший первым X корпус только что укомплектовал за счет своих кадров 7-ю и 8-ю Сибирские стрелковые дивизии и еще не оправился от операции «переливания крови».

Еле достроенный Сибирский путь блестяще справлялся со своей труднейшей и ответственнейшей задачей. Войска и грузы шли походным порядком по льду замерзшего Байкала, а с весны переправлялись через это сибирское море на огромном ледоколе «Байкал», куда вкатывались составы поездов.

В начале февраля наместник предписал конному отряду генерала Мищенко (2000 шашек, 6 орудий) произвести рекогносцировку Северной Кореи. Рекогносцировка эта совершенно не дала результатов – артиллеристу Мищенко не хватало кавалерийского глаза и кавалерийского сердца, его войскам (забайкальцы и пограничники) не хватало кавалерийской выучки. Разъезды продвинулись на каких-нибудь 100 верст, не обнаружив неприятеля и не выяснив районов его сосредоточения. Генерал Линевич распорядился отвести отряд Мищенко назад, за Ялу. 25 февраля в Телин прибыл Куропаткин, вступивший в командование Маньчжурской армией. Генерал Линевич вернулся в Хабаровск.

Организация русского верховного командования, совершенно не предусмотренная Положением о полевом управлении войск, явилась ненормальной и глубоко дефективной. Наместник мог считаться главнокомандующим лишь номинально. Командующий Маньчжурской армией – «самостоятельный помощник», в действительности же фактический главнокомандующий, – сносился непосредственно с Петербургом.

Куропаткин с самого начала проявил тенденцию не считаться с указаниями Алексеева, полагая его, как моряка, малокомпетентным в вопросах «сухопутной» стратегии.

Расхождение во взглядах обоих штабов наметилось сразу. Адмирал Алексеев требовал решительного образа действий для недопущения японцев в глубь материка и находил наши силы достаточными для того, чтоб сбросить в море не успевшую еще усилиться японскую армию (к марту у нас было 6 дивизий против 3 японских). Генерал Куропаткин, наоборот, утверждал, что «чем дальше заберутся японцы, тем лучше!». Командующий Маньчжурской армией был под очевидным влиянием своего генерал-квартирмейстера, весьма посредственного исследователя Отечественной войны.

Весь февраль и март Маньчжурская армия держалась совершенно пассивно. В главных силах по прибытии IV Сибирского корпуса считалось 6 пехотных и 1 кавалерийская дивизия – 80 000 строевых и 210 орудий, расположенных вдоль железной дороги от Ляояна до Мукдена. Восточный отряд генерала Засулича – 2 пехотные и 1,5 кавалерийские дивизии, 25 000 бойцов и 78 орудий – составлял «стратегический авангард» на реке Ялу, в дикой, горной и лесистой местности на отлете свыше 200 верст от главных сил.

По настоянию наместника передовой отряд генерала Мищенко двинулся в Корею и 15 марта имел небольшое столкновение с японским авангардом у Чжен-Чжю. Мищенко отвел свою конницу за Ялу, в исходное положение, опасаясь, что ледоход отрежет его от главных сил Восточного отряда. Никаких результатов этот второй поиск в Корею не дал.

Военные действия сосредоточились на море у Порт-Артура. Прибывший туда Макаров буквально переродил всех и все, сообщив всем артурцам несокрушимую свою энергию и пламенную веру в русское дело. На суше вырастали форты, как за полстолетия до того воздвигались севастопольские бастионы. На море произошел ряд лихих дел. Наши моряки сцеплялись на абордаж с отчаянно храбрыми японскими брандерами, все нападения которых с целью закупорить рейд были отбиты. Наш маленький крейсер «Новик» (капитан 2-го ранга фон Эссен) атаковал один весь японский флот. С прибытием Макарова эскадру нельзя было узнать.

И тем ужаснее, тем непоправимее была катастрофа 31 марта. Не стало Нахимова Тихого океана! Россия лишилась своего лучшего моряка, эскадра потеряла свое сердце… В числе немногих спасшихся с «Петропавловска» был великий князь Кирилл Владимирович.

Адмирал Алексеев поставил задачей Маньчжурской армии «притянуть на себя японскую армию, дабы не дать ей возможности всеми силами обрушиться на Порт-Артур и задержать ее наступление через Ялу и далее».

Для этой последней задачи, как мы видели, на Ялу был выдвинут Восточный отряд. Задержка японцев на Ялу не входила, впрочем, в расчеты командовавшего Маньчжурской армией, и генералу Засуличу было приказано «не вступать в бой с превосходными силами».

Генерал Засулич занял чисто пассивное, кордонное расположение по высотам правого берега. Не помышляя об активной обороне, он не оборудовал тет-де-понов и за два месяца стоянки на Ялу не укрепил своих позиций и не производил разведок.

К концу марта армия Куроки заканчивала свое сосредоточение, и маршал Ойяма поставил ей задачей овладеть линией Ялу, сбить Восточный отряд и открыть этим путь в Маньчжурию. 22 марта к Ялу подошел слабый японский авангард (всего 2000 человек), но генерал Засулич упустил возможность его уничтожить. Когда приказывается «не вступать в бой с превосходными силами», то дело всегда кончается тем, что боятся тронуть и неприятельский дозор…

В конце марта Куроки подошел к Ялу, без труда овладел многочисленными островами, навел мост, совершенно нами не замеченный, и 18 апреля нанес Восточному отряду полное поражение под Тюренченом. До чего плохо велась у нас разведка, видно из того, что о переправе японцев наши войска узнали только по грохоту колес по настилке моста. Японцы атаковали 22-й стрелковый полк, поспешно отступивший и обнаживший фланг бригады 3-й стрелковой дивизии генерала Кашталинского. Дальнейший бой свелся к единоборству 11-го и 12-го Восточно-Сибирских полков против 3 дивизий армии Куроки (35 000 штыков, 128 орудий). Наши стрелки бились геройски, особенно 11-й полк, пробившийся штыками сквозь кольцо врагов, потерявший командира и ходивший в атаки с музыкой. Полковой священник шел впереди с крестом. Яростное сопротивление наших 6 батальонов 32 японским ввело Куроки в заблуждение относительно нашей численности: каждый наш полк он считал за дивизию. После боя ему были представлены раненые и попавшие в плен русские офицеры.

Узнав от них, что против его армии дрались всего два полка, Куроки поклонился им: «В таком случае, господа, поздравляю вас – вы герои!» Под Тюренченом 6000 русских с 30 орудиями дрались с 36 000 японцев при 128 орудиях.

Мы лишились 63 офицеров, 2718 нижних чинов, 22 орудий и 8 пулеметов – 46 процентов всех участвовавших войск. У японцев убыло 30 офицеров и 1000 нижних чинов. Засулич спешно стал отходить на Фынхуанчен – важный узел путей из Кореи в Маньчжурию и дальше. Следом за ним двинулся и Куроки.

Тюренченский бой, как некогда Альма, показал нашу страшную тактическую отсталость и явился как бы синтезом всех наших недочетов в этой области. Куроки, подобно Сент-Арно, мог бы сказать: «Они отстали на полстолетия!» Потеря орудий (22 пушки) действовала особенно удручающе – за сто лет от Аустерлица до Тюренчена во всех многочисленных войнах и бесчисленных сражениях русская армия взяла с боя 3 с лишним тысячи орудий, но сама лишь один раз потеряла 16 – в кровавый день Фридланда.

Цена фридландским этим пушкам – один взятый нами штандарт. При Эйлау мы потеряли 14 орудий, но взяли 12, при Бородине потеряли 15, но взяли 13. В неудачных делах 1814 года мы лишились при Нанжи 10 орудий, при Шампобере – 9 и Монмирале – 8. В Польскую кампанию потеряли при Сточеке – 8 и при Дембе-Вельке – 10 пушек. В Восточную войну в неудачных сражениях при Альме, при Инкермане и на Черной нами не потеряно ни одного орудия; в Турецкую войну 1877 года в неудачном деле при Елене потеряно 11. Большая скорбь, но и большое протрезвление: японец перестал быть «макакой», и вся энергия войсковых штабов и строевого офицерства пехоты и артиллерии обратилась на скорейшее исправление всех этих недочетов, поскольку это было вообще возможно в тяжелых военных условиях. Переучиваться приходилось буквально под огнем, но от генерала до рядового железных восточносибирских полков и батарей никто не пал духом.

Дело 18 апреля явилось как бы сигналом к развертыванию на материке всей японской вооруженной силы.

23-го числа у Бицзыво, в 30 верстах на северо-восток от Ляодуна, стала высаживаться II армия генерала Оку в составе 3 дивизий, и 28 апреля сообщения Порт-Артура с Маньчжурской армией и с Россией были прерваны. Армии Оку надлежало действовать фронтально против нашей Маньчжурской армии, в то время как армия Куроки должна была угрожать ее левому флангу и сообщениям. Для связи между армиями Оку и Куроки в первых числах мая в Дагушане высадилась IV армия генерала Нодзу – вначале всего 1 дивизия.