Диалоги у картин

и снасть, и кисть, что ближе нам,

где лодки грезятся волнам.

055 Утреннее

По небесам, как будто, рано

для утра с жаждою кистей

там, где прибрежные туманы

глядятся в зеркало дождей,

где топь и тишь, а термосок

хранит живительный дымок

из дома, где, ещё чисты,

ждут акварельные листы.

056 Форма света

Часовню греет память лета,

старик, морозом обнажён,

там, где, снега, как форма света

сопоставления времён

веков и звонкой детворы,

что зимы наши напролёт

терзают валенками лёд

и мчатся с саночной горы.

Дай им, Господь,

                    не старить сердца

или в рисунках мастеров

сберечь единственное детство

от жизни мелких катастроф.

057 «Чайка»

Ему кричали: – Нужен третий!

Вон, тут, левее, до колен!

И, разве, есть цена на свете

за этот галлюциноген,

который вытянул народы

из городов с их барахлом

и пенит запахи природы

своим чарующим теплом!

Из нас бы каждый, заголясь,

рванулся берегом налево!

Да, где уха, и «грязь – не грязь»,

и закусить – не надо хлеба,

но, у художника, контракт…

Развёл руками виновато

и мы любуемся закатом

его надежды на… антракт.

Вот он – наш вечный неуют,

как «Чайка» по диагонали -

На дальнем берегу – поют,

а, здесь, стреляются в финале.

058 Частное собрание

Пуста Обломова кровать,

но тщетны муки вольнодума

без жажды души врачевать,

осатаневшие от шума.

И, пусть, свою – не навсегда,

до первой пропасти продажи…

Мелькнёт цена на вернисаже

и новый лист на грани льда,

где надлежит искать забвенья

и, быстро, вопреки себе,

писать предел уединенья

тропой забытого селенья,

как путь к неизбранной судьбе.

Мы, Бога спешные этюды,

торгуем вечности тепло,

где, даже если не светло,

нисходят ангелы, покуда

добру склоняется чело.

059 Ереванское

Где абрикосовые лета

и зимы белого руна

волною пурпурного света,

в туники лёгкие одета,

вдруг возвращается весна

согреть вазонные шкатулки

и бирюзу на мостовой

для приглашения к прогулке

между лучами и листвой,

для слов банальных и нежнейших

из поэтических вершин

между неспешностью мудрейших

и нетерпением машин.

060 Машинное

За бездной века – витражи,

дороги стиснули кварталы…

Пустите их на этажи!

Им на земле пространства мало!

И анфиладою «Купи!»

терзает мир простолюдина

Её Величество – Машина

с приматом мелким на цепи.

061 Позиционеры

Уже и градусник вскипает,

и на асфальтах – пузыри,

но полог лёгкий примиряет

с его неслышимым – «Замри…»

и мы, в ленивом антураже,

воображая паруса,

плывём… искать на вернисаже

свои билеты в небеса.

062 Акварелисту

Как спринтера пространство сжато.

Тореро! Схимник!! Лицедей!!!

Волшебник белого квадрата

и пары беличьих кистей,

где мириады полуцвета,

полупрозрачнейшего суть,

и удивлённая планета

ему позирует чуть-чуть.

063 Секретное

Ах, вот в чем делу закорючка –

старинный аглицкий пенал!

Когда бы мне такие штучки,

я б тоже лихо рисовал!

Ну, может, колером пожиже,

или по фотке «на крайняк»

Peto! Дружище! Подскажи же!

Как это… левой… можно так?

Мне, что-то, всё не по душе,

я… правой… пробовал уже.

064 Blue being (Sold)

Удивлены дома и лужи

капризу синего стекла

и, только тем, кому он нужен,

не разглядеть, что жизнь светла…

И, тем печальнее, что лист

проезжий выкупил артист.

065 Дворник

Кому – винцо,

                     кому – вино в бокалы,

но согревают равно нас, порой,

и дивных женщин дивные вокалы,

и променад заснеженный домой.

И, значит, всё

                  устроено как должно,

пока мы вправе,

                     просто жизнь любя,

уверовать, хотя бы осторожно,

в полезность невеликого себя.

066 Весеннее

Чудное настроение!

Город – весной бесстыж.

Солнечное смятение

гонит одежды с крыш,

будто смолой в кадиле

улиц дымят холсты

там, где автомобили

жмурятся, как коты.

067 Архитектурное

Всё глуше вопль архитектуры,

всё дальше время алтарей,

где белокурые Амуры

стремились нижних этажей,

где предков строгие портреты

смущали вольности девиц

и шпоры шпорили паркеты

салонов, клубов и вдовиц…

Где солнцем полнились проёмы

с премилым видом на бульвар,

сегодня… доски в окнах дома,

и те – порогом в тротуар.

068 Старый дом

Реликт и города, и мира,

ушедших пращуров завет,

апартаменты бригадира

иль царедворца кабинет

ждут своего аукциона,

ещё надеясь наперёд,

что с уцелевшего балкона

живое платьице мелькнёт

и вновь откроется окошко

для муз дыханья и цветов,

а та же милая ладошка

дверь у парадного качнёт,

чтоб продолженьем

                    доброй сказки

вернулось таинство аллей

и понесли окрест коляски

довольных ужином гостей.

069 Простите

Так мир от солнца ищет тени,

где, должное воздав крестам

и, тонким, некогда, цветам,

терзаем, Богом данный Гений,

печальным образом madame…

За годы боль почти остыла,

когда бы знал – умерил пылы

постыдной тяги рифмовать

там, где художник пишет мать…

070 Острова

Хватает неба половины

и мы робеем, как трава…

Теснят асфальтами машины

последних листьев острова,

но тем дороже шёпот их

порою красок золотых

и обещания вернуть

усталым взорам Млечный путь…

                      ***

Что нам города?! – Перекрёстки,

как будто, людей и судеб,

пролётки, кареты, повозки,

колёсного царства вертеп,

и смотрят с мольбой человека

от, некогда чистых вершин,

балконы изящного века

на ленты дорог… для машин.

071 Тревожное

Без ампирных линий,

холодно и строго,

баннеры чуть ниже

каменных крестов…

Где к небесной сини

не ведёт дорога,

там надеждам ближе

тоги лоскутов.

Ты зачем, художник,

не рисуешь сказки,

не откроешь танца,

и садов в цветах

или ты заложник

настоящей краски,

что у ереванца

в истинных глазах?

Разве у Сарьяна

не осталось темы?

Разве всем не светит

вечный Арарат!?

Расцвети сафьяны,

напиши Эдемы,

где… ничто… поэта…

не встревожит взгляд.

072 Зимняя ночь

Лукав, кто любит на морозе

гирлянды лунных фонарей,

из полусна – полугипноза

застывшей паузы ветвей.

Но, в ожиданьи пробужденья,

он, кисти прелестью живой,

нам пишет болеутоленье

или… надежды на покой

у перекрёстков акварели,

что редко жалует народ,

как будто есть другие цели

у рисования природ.

073 Улицы весны

Богатства мира, здесь, копейки…

Из всех сокровищниц казны

оставлю дивные скамейки

на тёплых улицах весны,

и красок светлые разводы,

и пробуждений лёгкий шум,

и предназначенные годы

для чистоты неспешных дум.

074 Рецептурное

Игрой гранёного светила,

в очаровании теней,

всё и торжественно, и мило

в полётах кисточки твоей!

Всё – беспредел воображенья

и всё – отточенность луча,

как рецептура из мгновенья

улыбки доброго врача.

075 Вернисажное

– Как это мило! Персонально!

Теней и света торжество!

Я здесь смотрюсь феноменально,

хоть очевидное родство

мне несказанною бедою!

Зачем художник в этот раз

не ограничился одною

и написал так много нас?!

                    ***

Сезам гармоний и желанья,

надежд художника приют,

где полушёпота дыханьем

ему заслуги воздают,

а он терзается, хоть плачь,

судьбою проданных удач.

076 Шестая чувственность

То ли снег нам выпал в осень

и холстами забелел,

то ли ангел крылья сбросил,

то ли демон их надел

или хрупкое созданье

приютилось у стекла

и молѝт о пониманье,

как о крошечке тепла.

И стоим посередине

приспособленных бежать –

всё устроено в картине

для стремления понять,

словно чувственность шестую

устремлённости людей

в неустроенность чужую

пред усталостью своей.

077 Автомобильное

Когда последний выржавеет гвоздь,

я буду горд, и под кило промилле,

что у Peto мне видеть довелось

последние Земли автомобили!

Их акварельных линий совершенство

невероятно в крашеной воде,

где точность соответствует вражде

синонимов пейзажного блаженства!

Пусть человек давно и навсегда

колёсного движения заложник,

но, лишь восторг пленяет города,

когда их пишет подлинный художник!

078 Пряничное

Чудо экономики, сказок словари,

пряничные домики крохотны внутри.

И, на самом деле, там, у шалунов,

детские отели для хороших снов,

мельница с водою, кубики, букварь,

барабан с трубою, маленький рояль,

куклы и машины, пара хомячков,

джинны из кувшина, феи из цветов –

попросить… треножник

                               с красками на дне,

чтобы, как художник,

                                   рисовать в окне.

079 Случайная зима

Я так люблю, когда светло

от снега, неба или окон,

когда тропинки вьётся локон,

когда машины занесло

для приглашения к прогулке,

и, расступились чуть дома,

где побелила переулки

ещё случайная зима.

080 Чужие города

Нам случай рушит гороскопы…

Вот, кисть, знакомая, скользит

пределам маленькой Европы,

где взору всё благоволит

до лёгкой зависти порой

сердцам, которым мил покой

и, в большей степени, согласье,

с химерой купленного счастья

за счёт соседнего окна

или негодного сукна…

Зачем разорван мир на части

не уникальностью культур,

а жаждой выгодных халтур,

что нам превыше лютой страсти

и обречённости всегда

мечтать чужие города.

081 Ракурс

Листва сдавалась власти ветра

и день отмеривал разбег,

на разделительной проспекта

стоял спешащий человек,

но все водители рукою

его приветствовали там –

он рисовал наш мир водою

с палитрой сердца пополам.

082 Отрадное

Где и паркуются – как надо,

и, в час сиесты, ни души,

там и художнику отрадой

стирать свои карандаши

и вековечить «на коленке»,

как мировой калейдоскоп,

неповторимые оттенки

новоувиденных Европ.

083 Испанское лето

Здесь царство маврского канона

как, гор Скалистых вдалеке,

преодоление Каньона

по огнедышащей реке,

где Солнце лист в минуту, гложет,

и кисть, безжалостно суха,

лишь поцарапать краску может,

как камень дедова соха.

084 Номинация «Ночь»

Он пишет Сны прикосновений

людского Космоса и Тьмы,

ажурный тёплый лёд строений

над властью белою зимы

и… нас, в начале у миров,

где душам не хватает слов,

пока художника рука

не соберёт на лист века.

085 Полуминуты тишины

Пусть не белы у них пюпитры,

где гимны сложены векам…

Опустошённые палитры

как души, вверенные нам,

чтобы за поиском ответа,

где, впору, заповедь забыть,

мы понимали – стоит жить,

пока глаза внимают свету

и не назначено цены

полуминутам тишины.

086 Улица на Арарат

Игрою розового света

кисть акварельная текла,

одушевляя силуэты

высот из камня и стекла.

И, вот уже, теплеют дали,

отцовский вспомнив виноград,

и ночь в тюльпановом бокале

долиной грезит «Арарат»

и, будто, в зелени Раздана

базальта алого врата

от Эребуни к Еревану

Эчмиадзинова креста.

087 Тревожная вода

Мне акварельная руда

                     от земснаряда –

твоя тревожная вода

                 и слепок взгляда,

что мир устроен вопреки

                           периферии,

где вечно гаснут маяки

                        Александрии

и бьются в твердь кариатид

                         слова Завета,

как голубь Ноевый летит

                   за искрой Цвета.

088 «Absolut Rent Branvin»

Уже верит душа

                  в безнадёжность разлуки,

от «поганых болот»

                         эти «тени встают» …

Посходили с ума,

                       как от холода, руки –

«Абсолют» парадокса

                           и конца «Абсолют».

«Чистота» из Европ, упоения бренды,

Араратовый миф, уходящий ковчег,

по янтарной лозе терриконы аренды

там, где небо своё потерял человек,

обретая взамен независимость воли

и нахлынувших рифм

                             гениальный глагол,

и свободу дожить до…

                             строки в протоколе,

что последней записки

                                    никто не нашёл.

089 Чистое искусство

Мы все – Земли аборигены,

но, как весенняя капель,

смеётся прозой гигиены

его ночная акварель,

и, чище не было картины

над тьмою луж и гаражей

с равненьем белой парусины

на вантах звёздных этажей.

090 Девушки и цветы

Войны ли, блага ли веками,

законов минуя людских,

цветы взлетают над ветвями

венцом сокровищ городских,

где пары звонких каблучков

весны пронизывают нежность

и, миру, новую безбрежность

художник даровать готов!

091 Владимиру Волегову

Счастливый Пушкин не встречал

смиренной нежности красоток,

чей взор, загадочен и кроток,

Volegov бегло набросал,

с лукавой искрою ответа

на предложение руки

и всех сокровищниц поэта,

благоразумью вопреки…

Художник, милый, напишите

Дантесам женщину свою,

дуэли – кистью отмените,

казните вздорного судью,

переиначьте нам сюжеты

реки, которой нет черней,

кавалергарды и поэты

неравны в табели людей!

Хотя… у бездны русских лет

на них – её иконы свет.

092 Две Дульсинеи

Две Дульсинеи, две заботы

его стремительных кистей…

Ну, где вы, славные Кихоты?!

Пора, пора седлать коней!

Пока их минули печали

в безмерном гомоне людском,

пока глаза не засверкали

предусмотрительным венцом.

И, пусть, откажут недотроги

тореадорам молодым,

дай им, Господь, избрать дороги

по сказкам девичьим своим!

093 Дети и река

Идиллий чистые природы

и, берегами, дач наплыв,

где гости, сёла разорив,

о местном сведущи народе,

как обратившем свой колхоз

в сараи, пьянство и навоз.

Так нам вещают из картин

философических глубин

знатоки жизни – сценаристы,

что плебсы призваны развлечь.

Но, здесь, звучит иная речь

на тёплой отмели лучистой,

и нам – Европы пишет кисть:

– Ведь, это прелесть, согласись!

Я обещал и, вот, смотри,

как славно щиплют пескари

нам пальцы…

– Ах, mon cher ami!

Как это мило, что madame

нам от уроков фортепьян

сюда позволила спуститься!

Как я хотела б здесь родиться

или бывать все лета тут…

и, право, жаль, что нас – зовут…

094 «Золотой день»

Он пишет богову невесту,

предоставляя нам решать,

как, не придав значенья жесту,

в полотнах грации искать.

Здесь, будто, музы равно, щедро

вплели в каноны красоты

и зрелость розы откровенной

и целомудрия цветы,

и нежность самой тихой лиры,

что, вряд ли, слышна молодым,

как будто день, как мера мира,

не может быть не золотым.

095 К радости

Недурно в скверную погодку,

приметив утром васильки,

вообразить себе красотку,

фривольным шуткам вопреки.

Без сарафанного фольклора

и драпировок из парчи,

не Галатею, не Аврору,

а собеседницу почти,

внимать её улыбке милой

и, по капризам озорным,

накинуть планы тихих лилий

на фиолетный лета дым…

Так, неизвестные науке

мистификации кистей

кладут палитровые звуки

на оду «К радости» людей.

096 Картахены

Катона вспомнят сюзерены,

пусть эра новая придёт,

падут и третьи Карфагены,

когда настанет их черёд!

Но, прежде, сини этих далей

и бездны лютой глубины

заполнит варварство баталий,

которым, кровью, нет цены.

Мы – здесь, у грани разрушенья,

где сотен тёмных образов

ещё молитвы о спасенье

пронзают дуги парусов,

но, ядра, выше душ летают…

Художник! Смилуйся! Постой!

Они же, все – земли мечтают,

а не победы роковой!

И кисти брошены в бессилье,

лишь, веку, в знамени холста,

цвет Арагона и Кастильи

взамен Бургундского креста.

097 Контрасты

О, эта дама знает толк

в контрастах грубости и неги,

не усадить её в телеги,

но, на воде…

                     Ласкает шёлк

обводы линий вожделенья,

она случайное явленье

среди натруженных бортов,

не знавших юбок и зонтов

ещё от мира сотворенья,

и, кто, счастливец – наблюдать

её стихию молодую,

чтобы владычицу босую

своей судьбою полагать!

098 Красное – Белое

Как точно можно передать,

что, независимо от цвета,

в который женщина одета,

её мечта – интриговать!

Что профиль Белой, сотворит

забот не менее, чем Красной,

колен владелицы опасной,

чей взгляд недоброе сулит

тому, кто вздумает претить…

Мне, эту пару, не забыть…

Боюсь, что женщина одна

на полотне отражена…

099 Крупный план

Здесь непогоде повезло

застать художника в работе

и обрело волшебство плоти

её высокое чело.

Так настигают времена,

когда цинизм защиты тает –

где день без солнца не бывает,

там жизнь без женщины черна…

когда б не путали, порой,

интрижки случай роковой

и жребий спутницы на пѝки

не одолённого пути,

которым век не подойти,

но… как иначе видеть Лики

и час земной благословить

когда почудилось – любить.

                    ***

А, в целом, милые цветы,

где нам – удел второго плана,

сюжеты новой бондианы

и гибель грёзы наготы

от пули полного болвана.

100 Монолог куклы S.Dali

– С ума сойти! Все пишут женщин!

Что ни художник, то – Brando!

Какого чёрта вы, милейший,

не родились полвека до,

когда б мы, только в Барселоне,

для ваших чуднейших фигур

имели дюжину салонов

с наимоднейшим брендом «Surr»!

Мой мальчик, дамы злоязыки,

я сам, за ними, мелкий плут!

Не смейте к паре нас, великих,

тащить табунный Голливуд,

где, все, шаблонами избиты,

там спят и видят славы путь,

как из банально знаменитых

в Volegov-podium шагнуть!

Я – Salvador! Усвой, же, это!

Сумей талант не распылять!

Найдутся тысячи сонетов

тебя на розы вдохновлять,

но, будешь… принят лично Богом,

когда, преемственность храня,

дерзнёшь лепить меня с Ван-Гогом

или Ван-Гога и меня.

101 Настенное

Кому цифирей ровный стих,

где роскошь тёмная пшеницы

на голубые льётся ситцы

её наивностей живых,

её непознанных роскошеств

и нераспущенной косы

среди потеряннейших множеств

копировальной полосы.

Декабрь южного разлива,

как тёплой кисти благодать,

где чуда смеем ли желать,

пока глаза для красок живы!

И, вряд ли, стоит день иной

минуты прелести такой.

102 Опыты прелести

Как кисть, за ситцами скользя,

рождает летние отрады!

Цветам возделанного сада

пусть реже припадаю я,

но, Боже, ангелам – прости

искусств дарованное бремя,

где опыт – прелести претит

и потакает, в то же время.

103 Пакетбот

Тот достигает совершенства,

чья кисть лучом сотворена.

В её улыбке – свет блаженства!

В её движении – волна,

что бег кораблику пророчит,

как сыну – верный поворот,

где он по плечи всё промочит,

но одеваться не пойдёт,

пока не выловит назад

свой пакетботик настоящий,

где капитан вперёдсмотрящий

забыл портовый адресат

и сын забыл, а, потому,

не надо в плаванье ему.

104 Пленэр

Он так, должно быть, изнемог

от череды своих портретов,

что убежал в банальность лета,

где ни селений, ни дорог,

и, только равенство травы,

Европ и Азий безграничных,

брегов и рощей архаичных

у неподвижности воды.

Напрасно!

            В час настиг кумира

его блаженных верный рой,

которым бледны краски мира

за палисадом мастерской,

и, верой новообращённой,

я – с ними, в тяжести поста,

без этой кисточки, точёной

на вертикальности холста.

105 Побег

Он, наконец, позволил ей

взмолиться бездною очей

оставить тяжести холстов

для вящей радости жрецов,

красою жертвы приносящих.

Мир лики новые обрящет,

а этой деве стать пора

романом нового пера

и таинств женщин настоящих…

Смотрите – как её «достал»

чужих фантазий идеал.

106 Портрет с книгой

Она мила, но щедрость роз

не предпочла соблазнам книги,

в которой больше пылких грёз,

чем применительной интриги

в искусстве браком управлять.

Пора, пора умерить страсти

и, постараться, не блистать,

а лишь светиться тихим счастьем,

однажды созданной семьи,

из пары ножек для скамьи,

где дети счастливо сопят…

Жаль, домостроевский уклад

таким прелестницам не нужен,

но, обмануться буду рад,

когда портрет заказан мужем.

107 Прошлогоднее

К исходу первого квартала

так мало вспомню декабря

и, огорчения смиря,

с улыбкой выдохну устало,

что всё, пожалуй, позабыл,

но, календарь – роскошным был!

И, пусть, там бизнес немудрёный

и полиграфа ремесло –

хранит душа оклад зелёный

и детской прелести тепло.

108 «Tossa-de-Mar»

Увы, я не был в Барселонах,

где море гладью средь земель

и серенады у балконов,

и, что ни домик, то – отель,

где иногда темнеет небо

и все выходят из воды

до самой утренней звезды

бродить торговцам на потребу,

забавя блики фонарей

неловкой щедростью своей…

Не так ли красное вино

гостям лукавит не грешно,

что кисть и краски иногда

им возвращают города.

109 Живая вода

Какое тёплое мгновенье -

сбежать с помпезности оград

на эти струи и каменья,

где рыбки вольные блестят,

где эта мягкость дождевая,

легко качая небосвод,

уверит, что вода живая

совсем-совсем не так течёт…