Из детства
Полная версия
Из детства
текст
Оценить:
0
Читать онлайн
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Из детства
Галина Юрьевна Юхманкова
Воспоминания о детстве. Утренники в детском саду, советская школа, каникулы в деревне.
Детство
У меня мама – военный. Ну, не совсем настоящий, а как будто, понарошку. Она в военной части работает. Там только моряки и офицеры – настоящие военные, в форме, и не делают ничего. А женщины – они на электронно-вычислительных машинах работают. И формы у них нет военной. Жалко. Мне форма военная очень нравится. Синие кители, пуговицы блестящие. Кокарды золотые на фуражках, кортики острые в специальных сумочках. Кортики – это ножики такие большие. Рукоятки у них широкие, резные, с позолотой. Жалко, что женщинам форму в военной части не дают. И кортики не дают тоже….
Там вообще все смешно очень, в этой военной части: моряки есть, а моря-то и нет. Ага, нет моря совсем! Это же Москва почти, и тут никаких морей не бывает. Речки только разные. У мамы в военной части – тоже речка маленькая. Но моряки думают, что это море, и на лодках по нему плавают. Такие забавные! Наверное, они и моря никогда не видели. Как же его можно с речкой спутать? А они путают, и Праздник Нептуна тут даже устраивают. Глупые такие! Тельняшки свои снимают, красками раскрашиваются, короны игрушечные надевают, и в речку со всего разбега прыгают. Как дети прямо маленькие! Я даже вот еще в школу не хожу, а, чтобы вот так – ну ни за что бы краской не вымазалась! Стыдно ведь… Зрители сидят, на моряков этих смотрят, и удивляются. Женщины-то некоторые, конечно, даже радуются. Почему, интересно, они радуются?
Я люблю, когда мама с работы пешком идет, через Пучковский лес. Она мне тогда земляники много приносит. Прямо на веточках. В лесу земляники очень много. И крупная вся такая! И мама радостная. А меня уже бабушка из детского садика забрала, и я маму дома жду. И землянику тоже.
Меня мама утром отводит в детский сад, а забирают вечером бабушка или тётки мои, тетя Валя и тётя Рая, у них своих детей еще нет потому что. А мама моя на работе всегда, а вечером в Москву едет, учиться, потому что ей в институте интересней, чем со мной. А тётки мои все дома, и им со мной интересней. Они у меня хорошие. Только тётя Валя мне иногда колготы узлом связывает, чтобы я по квартире много не бегала.
Мы раньше с бабушкой и дедушкой жили, на поселке, в городке нашем. Там так хорошо! И мышей нет. А вот в деревне маминой есть мыши. Спишь ночью в терраске, и слышно, как они прямо над ухом бегают, за стенкой. Страшно. Не люблю в терраске деревенской спать, там еще и пауков много. А вот на поселке ночевать очень люблю. Дом у моего дедушки большой, финский, чистый такой. Красивый очень. Как у Кржмелика и Вахмурки из мультфильма, мне очень нравится. Яблони в саду растут. И бабушка у меня очень добрая, ягоды из компота разрешает кушать. Собака на поселке есть, Тобик. Он на лисичку толстую похож. Сам рыжий, а лапки коротенькие. Хороший. За просто так не брешет. Так дедушка мой говорит. Не лает громко, то есть. И тарантас у меня на поселке есть замечательный, деревянный. Меня дедушка в тарантасе по саду катает. Там колёса маленькие прочно к деревяшке привинчены. И перекладинки по бокам гнутые, как перила. Это ходунки мои раньше были, когда я еще ходить не умела. А теперь дедушка из ходунков тарантас смастерил.
Только однажды я в тарантасе сильно застряла. Когда уже подросла немножко. Ох, я и испугалась же! Потому что ни рук, ни ног из тарантаса вытащить не могла. Я тогда громко очень кричала. От страха. Даже соседи заволновались, что это с ребенком случилось. А всего-то я просто выросла! И мы тогда с родителями моими в квартиру новую переехали, в Академгородок, на Пионерскую. Мама в научном институте работала, и ей квартиру дали. За то, что она там работает.
Квартира наша очень удобная, на первом этаже. Не надо по лестнице подниматься, как другим. В кухне – подвал большой, подпол называется, прямо к в деревне. До нас в этой квартире фотограф жил, и фотографии в подполе проявлял. Ну, делал фотографии, то есть, из фотоаппарата – на бумагу. Интересно очень и здорово! Мой папа тоже фотографии делает. Лоточки у него есть красивые, маленькие, прозрачные. Оранжевый и красный. Там вода налита. И пинцетики металлические рядом лежат, блестят завораживающе. И баночки круглые разные у папы есть, где опасные химикаты. Проявитель и закрепитель называются, и мне трогать нельзя. Большой фотоувеличитель в подполе у нас хранится, кувшин такой длинный, как в магазине «Соки-воды». Только другой немножко, из железа, и серебристый весь. Папа мой его в ванную комнату переносит всегда, если фотографии делает. А я помогаю.
Свет в ванной нельзя включать, когда мы с папой фотографии делаем. Пленка засветится, и не получится тогда ничего. Я люблю смотреть, как папа чистые листочки бумаги в воду кладет, и на них вдруг картинки начинают появляться! Словно по волшебству эти картинки на пустых листочках появляются. Вот Тобик, вот я с бабушкой, вот мама идет. Потом папа эти мокрые листочки с фотографиями на большой прозрачный лист из плексигласа наклеивает. И скалкой специальной резиновой по ним катать немножко страшно начинает. Резко очень, и брызги летят. Это надо, чтобы вода с листочков бумаги ушла, и фотографии быстрее бы высыхали. А потом еще фотографии собрать надо, снять с плексигласа, и под тяжелый пресс положить. Чтобы выпрямить как следует. Потому что фотографии сухие сгибаются очень сильно. Так мне интересно фотографии делать! Жалко, что спать уже пора. Завтра в садик.
У нашей группы веранда на дорогу прямо выходит, на улицу Юбилейная. Садик наш новый, красивый такой весь. Здесь у всех детей мамы и папы в институте работают, где и мама моя. Сначала я в ясли старые ходила. Одноэтажные такие, и яблони вокруг насажены. И запах молочной каши всегда стоит. Только эти ясли я не помню, потому что совсем маленькая была. Всего один годик. Мама говорит, я ревела всегда и капризничала, не хотела из дома в ясли уходить. Почему, интересно, я ревела? У нас ведь тут и воспитатели были хорошие, Таисия Александровна и Анна Ивановна. И нянечки все добрые. Только мне все равно хотелось дома с мамой и папой быть, а не в яслях. А потом, в старом садике, я уже привыкла немножко, и мне даже нравилось одной в садике быть. Старый наш садик рядом с яслями прямо находился, через забор, и потолки в группах высокие очень были, как во дворцах. Но, конечно, новый садик, на Юбилейной, намного лучше. Тут окна до самого пола сделаны, и ты как будто на улице находишься. И во время «тихого часа» даже. Хороший садик.
Только однажды зимой у меня здесь санки мои украли. Новые совсем, красивые, со спинкой. А оставили нам старые какие-то, со сломанными деревяшками, и без спинки. Мне очень жалко было, и грустно. Ну, зимой-то вообще совсем не весело. Холодно слишком, и валенки в сугробе застревают, когда на горке снежной играешь. Дворники потому что эти горки снежные около подъезда всегда наваливают, и очень интересно по ним забираться, кто выше. А валенки – на вырост, и в снегу застревают, глубоко очень. Мне тогда домой босиком идти приходится, в носках одних шерстяных. И мама ругается сильно. А папа идет валенки в сугробе искать.
Зимой я вообще люблю на посёлок к бабушке и дедушке ездить. По выходным. На санках потому что. И дедушка для меня горку в саду всегда заливает. И я в большом белом тазу скатываюсь по ней далеко-далеко, до самой Тобиковой будки. Тобик меня носом своим холодным обнюхивает, и хвостом виляет. Обратно домой папа мешок картошки на моих санках везет. И банки с огурцами солёными и капустой. А я тоже на санки хочу. Потому что – в горку, и идти совсем неудобно. Взрослым-то хорошо, они вон, оденутся себе, как хотят, пальто, сапоги красивые…И идут себе в горочку легко. А тут тебе и валенки с галошами, и три кофты, и шуба длинная, каракулевая, на вырост, в ногах путается. Платок из-под шапки на глаза лезет. Никакого удобства же! Хорошо, что у меня папа добрый. Он меня на санки всегда сажает, если я долго очень ною. На санках здорово. Мешок с картошкой неудобный, конечно, жесткий. Зато я банки с капустой придерживаю, чтобы не упали вдруг. А мама – вот барыня какая – ничего не делает! Просто так рядом с санками идет, гуляет. Даже папе моему не поможет никогда.
Однажды зимой мы по речке замерзшей гуляли. Мы из маминой деревни в Академгородок наш пешком возвращались. И по речке прямо шли, по льду толстому. Подо льдом все водоросли видно, и воду с пузырьками тоже. Красиво очень, как будто в аквариум заглядываешь. Только мама зачем-то начала каблуками своими по льду стучать. И лед сразу так гудеть страшно начал! Трещать даже! Я тогда сразу на берег убежала. На всякий случай, мало ли, что. Не пойду больше по речке гулять.
А больше всего, конечно, я весну люблю. Потому что моя любимая большая лужа напротив дома появляется, и там – камешки разноцветные всегда. Очень много камешков. И я тогда куртку свою легкую надеваю, блестящую, оранжевую, и иду на улицу, камешки в карманы собирать. Очень я люблю камешки в луже собирать! И одеваться тепло мне уже не надо!
И лето я тоже очень люблю, конечно. Меня летом из садика раньше забирают. Мы вот только после сна выходим на участок гулять – а уже и «Запорожец» дяди Ванин на дороге стоит, и папа мой идет на веранду, меня домой забирать. Мне так радостно! Никого потому что на машине домой не забирают. Все дети рядом с садиком живут. А меня – забирают. Я, конечно, тоже рядом живу, но сейчас мы по важным делам едем. Мы едем в Пучково, маму мою с работы встречать, из ее военной части. Мама сначала на служебном автобусе с работы едет. Только автобус этот до микрорайона идет, где фабрика. А маме в научную часть Академгородка надо, где дома новые, панельные, улучшенной планировки. Потому что мы все теперь там живем, в нашей новой трехкомнатной квартире. И институты тут находятся, рядом с нашей квартирой. А на фабрике институтов нет, там только дома деревянные, и мужчины нетрезвые ходят. Поэтому летом мы маму всегда на нашей машине встречаем, чтобы она по фабрике одна не ходила. Так, на всякий случай встречаем, мало ли, что.
Я очень люблю в пучковском лесу орехи собирать. И грибы с ягодами тоже собираю, пока мы мамин автобус из Пучково ждем. Мы около дороги в сторону съезжаем, в лес прямо. Чтобы пылью не дышать, а дышать полезным лесным кислородом. И на природу любоваться. На сосенки молодые, березки, орешник. В августе всегда орехов в лесу много. Мы с папой большие сумки набираем, пока мамин автобус не подъехал. Только в лесу надо всегда аккуратным быть. Потому что здесь много вредных насекомых летает. И живут они стаями в кочках и валежниках. Вот, например, когда-то давно этот лес убирали, и ветки сухие свалили очень аккуратно, в большую кучу. И мы через нее с папой за орехами полезли. А там – шершни! Ну, осы такие большие, страшные, в полоску. Мы, конечно, и не знали, что шершни в этом валежнике живут. И испугались здорово, конечно. Хорошо, что мой папа очень быстрый. Он меня под мышку схватил, через валежник перепрыгнул ловко, и бегом к машине побежал. Я даже и рассмотреть этих шершней толком не успела. Только слышала, как они гудели громко. Страшно очень гудели. Не люблю насекомых. Зачем они все в лесу селятся? Специально, что ли?
А вот лес я очень люблю. Особенно если веток нет, которые по носу попадают, и старых деревьев нет поваленных. Потому что через них перелезать совсем неудобно. Вот у мамы в военной части – хороший лес. Чистый, аккуратный, и белых грибов – просто море. За час можно целых три ведра набрать. Даже если старые грибы не срезать, а срезать только молодые, крепкие. Мама молодец, что здесь теперь работает. Она, как квартиру новую получила, сразу сюда работать ушла. Что ей там, в институте этом? А здесь – офицеры все в красивой форме….Я бы тоже перешла бы!
А бабушка моя в институте осталась работать, и дедушка тоже остался. Бабушка часто меня к себе на работу после садика забирает, если больше некому. Она меня в свою лабораторию космических исследований приводит, и я со всеми вежливо здороваюсь. Здесь почти все женщины – бабушки. Только не совсем еще старые. И мне разрешают на машинке печатной попечатать. Мне очень нравится. Клавиши тут круглые, черные, и буквы стерты. Но стучит печатная машинка громко, здорово очень. Я люблю печатные машинки. Когда вырасту, обязательно на такой буду же работать.
А дедушка у меня в другом здании института работает. Не знаю, в каком, он приборы собирает разные, и спутники тоже иногда. Он вообще очень часто в экспедиции уплывает, за границу, в другие страны. На китобое. Это корабль такой специальный, на котором рыбаки китов огромных в море ловят. И в трюмы складывают. А на палубе китобоя приборы научные стоят, из института нашего. Они в ящичках специальных стоят, чтобы их дождем не намочило. И дедушка мой за этими научными приборами следит. Они потому что волны разные в воздухе ловят, и на пленку записывают. А мне и неясно вовсе, какие в воздухе волны-то? Волны ведь на воде только бывают….
Мой дедушка очень хозяйственный. Он много красивых вещей из экспедиций всегда привозит. Ковры, велосипеды, печенье в коробках металлических, и скатерти разные. Ковры все такие пушистые, бархатные! С пастухами и пастушками. И цветов на них много. Очень красивые! Я люблю их руками гладить, такие они мягкие! Еще кораллы морские у дедушки под телевизором в тумбочке стоят. Белые, колючие очень, высохшие потому что. И клык моржовый с картинкой в тумбочке стоит, за стеклом, и мне трогать нельзя. Там пингвин нарисован. Это рыбаки так делают, когда у них время есть свободное. Они картинки на клыках моржовых рисуют. А мне моржей жалко. И китов жалко очень.
Еще я пилить на посёлке очень люблю. Ножовкой настоящей. И гвозди забивать люблю тоже. Только мне не дают. Меня бабушка вышивать и вязать учит. Мне нравится, конечно, но пилить – лучше. Бабушка моя очень красиво вышивает, гладью называется. Салфеточки у неё, а на них фиалки вышиты. Прямо как настоящие! А я только крестиком пока вышиваю, не очень красиво.
У дедушки на поселке кроликов много. И свинка Машка есть. Большая, и глупая очень. Она всегда в грязи зачем-то роется. Пятачок у нее вечно черный, неопрятный такой. И уши смешно болтаются, когда она по саду бегает. Она к нашему Тобику очень любит приставать. Тобик старенький уже, и спит всегда около будки своей, в саду. Там тенёчек такой приятный, и травой свежей здорово пахнет. Машка вокруг Тобика ходит, и пятачком своим его толкает. А Тобику уже и волноваться даже неинтересно. Он и не просыпается совсем.
Кролики у моего дедушки в сарае живут. Там много больших клеток с сеном, и поилки на дверцы прикручены. Уютно очень смотреть, как кролики в клетках спят. Они серые и черные, пушистые, но всех боятся. Мне черные кролики очень нравятся. Дедушка маленьких крольчат за уши берет, и мне на руки сажает. Их только за уши брать можно. Иначе оцарапают. У них когти острые – ого-го! А одной мне нельзя в сарай заходить. Там – яма глубокая, деревяшками накрыта. Это погреб был, давно еще, при старых хозяевах. Когда мои дедушка с бабушкой молодые были. Они старый дом тут купили, и новый на его месте построили, а сарай с ямой тут так и остался. У меня вообще все бабушки с дедушками молодцы. У всех дома построены. И хозяйство есть.
Я тоже очень хозяйственная. В садике всегда много интересного на участке нахожу, когда мы с группой гуляем. Камешки красивые нахожу, бусинки разные. И у мальчишек наших вымениваю разные вещи полезные. Вот один мальчик, например, принес в садик кольцо мамино золотое, с рубином. Без спроса дома взял, и девочке из нашей группы принес. Но я мандаринку мальчику отдала, и он колечко мне подарил. Только воспитательница колечко это замечательное у меня потом отобрала. Потому что мальчик без спроса колечко у мамы своей взял. Очень мне обидно было. Зато я его носила весь день. Как взрослая. Ни у кого такого не было, а у меня – было.
Мне многие мальчики камешки драгоценные из дома приносят. Я их прошу, они и приносят. Очень я люблю драгоценные камешки и стеклышки разные, блестящие. Однажды я камешек такой в нос себе случайно засунула, во время «тихого часа». Я, конечно, не специально, а просто хотела посмотреть, поместится он в носу, или нет. Он и провалился глубоко. Воспитательницы испугались все, когда у меня кровь из носа пошла. Потому что я камешек пыталась обратно из носа выковырять.
Еще люблю, когда в садике на обед компот из ягод. Мы тогда с девочками косточки от абрикосов собираем, и в туалете сандаликами своими раскалываем. Потому что у сандаликов наших каблуки из камня сделаны, и очень хорошо косточки разбивают. И мы серединки у косточек кушаем, потому что они вкусные очень. А в магазине их не купить.
И гренки белые из хлеба мне тоже нравятся, когда они не в супе, а сухие еще, в тарелке лежат. Меня однажды родители мои позже всех из группы нашей забрали, ночью почти, и я плакала очень сильно. Ведь на улице уже темно, и в группе нет никого, разобрали всех детей уже. А за мной никто не идет и не идет, и мне грустно очень было, и страшно немножко. Вдруг родители про меня вообще забыли, ведь у мамы уже другой ребенок появился, мой брат Миша? А меня они решили навсегда в садике оставить!!???? Очень здорово я плакала тогда, и нянечка наша мне все-все гренки с кухни отдала, целую тарелку большую. И я всё одна съела.
А однажды нам сказали в садик пижамы теплые принести. И шапки с ушами, на веревочках обязательно, чтобы завязывались туго. Потому что в «тихий час» окна будут в спальне нашей открывать, а на улице – зима. И это называется «закаливание». Чтобы дети спали, и дышали во сне свежим зимним кислородом, и к холоду привыкали постепенно. Для здоровья Я совсем тогда и не замерзла, только нос замерз сильно.
Мне в садике больше всего физкультурный зал нравится. Там обручи лежат, погремушки большие, мячики разноцветные. И мешочки черные с песком, маленькие, аккуратные. Мы их бросаем, кто дальше забросит. А еще здесь пианино стоит. Клавиши забавно проваливаются, если играет кто-то. Мы под музыку маршируем по залу, а потом начинаем упражнения гимнастические делать. Наклоны, повороты, приседания. Я люблю маршировать, и музыку вообще всю люблю. У меня в группе друг есть, Серёжа. Он уже в музыкальную школу ходит, талантливый потому что. И на пианино уже играет здорово, двумя руками. «В траве сидел кузнечик» и «Кошачий вальс тоже». Он иногда на пианино нам играет, в физкультурном зале, если нашей музыкальной руководительнице куда-то отойти вдруг понадобилось. Сережа вообще у нас молодец. Потому что он меня всегда слушается. Мы с ним, наверное, поженимся.
Утренники у нас в садике часто бывают. Когда Новый год, или Восьмое марта. И мы для гостей выступаем. Гости все – наши мамы и бабушки. Они в музыкальный зал приходят, и сидят в шапках, смотрят, как мы стихи читаем. Я на Новый год всегда выступаю, потому что активная очень. Сначала я Снежинкой была. Мама платье мне белое сшила, и мишурой блестящей внизу украсила. Потом я была Лисичкой, но здесь костюм уже готовый дали. А потом целых два года я Снегурочку на утренниках изображала. Потому что волосы у меня белые, и стихи я всегда хорошо запоминаю. И мне мама тоже костюмы Снегурочки шила. Красивые очень, прямо как покупные. Один – тёмно-синий, бархатный, шапочка, платье и сапожки. Мама вату накрахмалила, и по краям у шапочки и платья приклеила. А второй костюм был голубого цвета. Тоже с мишурой по краям. Из атласа весь, сказочный, блестящий. Только там у меня тряпичные сапожки на чешки не налезали, потому что ткани на сапожки не хватило. А потом мама костюмы эти зачем-то кому-то отдала! Даже и не знаю, кому. Жалко очень! Они ведь мои были, мама мне их шила…Мама у меня молодец. Она мне еще Юбку Матрешки сделала. Красную, в белый горошек. Для «Танца Неваляшек». Это где «мы – милашки, куклы-неваляшки, яркие рубашки». Но тоже потом ее кому-то отдала….Такая она нехозяйственная!
Зато, когда всех детей из группы на прививки отправляли, мама не разрешила мне прививки делать. Потому что у меня – аллергия. И прививки делать нельзя. Мы даже к врачам специальным ездили, в Москву. На метро. Там мне немножко на руке что-то поцарапали остренько, и растворчиком на руку покапали. И у меня рука распухла вся страшно, женщина-доктор даже сама немножко перепугалась, и домой нас сразу отправила. И сказала нам немедленно переезжать жить в Крым. Там у меня все будет хорошо, и аллергия сразу пройдет. Но мама не хочет переезжать. Потому что у нее здесь дом, деревня, тётки все, и дядя Ваня на колясочке… Как же она переедет? А мне очень хочется посмотреть, что это такое- Крым. Я там не была ни разу. И от аллергии вылечится мне хочется тоже. Но мама не хочет никуда переезжать.
Еще кот у нас живет, Кузя, очень старый. И глаза у него одного нет. Потому что он драться любит с другими котами. И глаз ему выцарапали. Там теперь вместо глаза дыра у Кузи огромная! И мама туда порошок лечебный насыпает. Чтобы Кузю вылечить. Только глаз-то все равно уже новый не вырастет.
А на поселке у бабушки и дедушки котов нет. Были когда-то давно, а теперь нет. Потому что у дедушки – астма. Это у него после войны, он разведчиком был, и много нервничал. А от этого всегда астма бывает. И пальцев двух на руке у дедушки нет. Оторвало один раз, когда он через линию фронта переходил. И дедушку потом сразу домой отправили. Потому что без пальцев в разведчики не берут уже. Бабушка моя тоже на фронте была. Только не далеко, а здесь, под Москвой. Она из зениток по самолетам немецким стреляла. У нас фотографии есть, там дедушка в форме, красивый такой, как артист иностранный. Высокий, нос очень прямой, и глаза голубые. Бабушка моя в форме – тоже красивая очень. У неё глаза большие, черные-пречерные, будто там ночь. И волосы черные, кудрявые. А лицо – белое. Поэтому папа мой красивый родился, и я красивая тоже. А у мамы моей нос очень большой. Почему-то у тёток всех носы нормальные, а у мамы вот – большой…
К моему дедушке на поселок иногда брат в гости приезжает. Тоже дедушка. Он – поп. В церкви работает. Он на Демиса Руcсоса очень похож. Заросший такой весь, косматый, толстый. И у него одна жена старая, некрасивая совсем, а другие все – молодые. Послушницы называются. И он с каждой послушницей по очереди в гости к нам приезжает. Мама моя с ним много всегда разговаривает, и покреститься как-то хочет. Не знаю, что это. Наверное, тоже хочет, чтобы у неё много мужей было. А как же тогда папа мой? Я не хочу, чтобы мама крестилась. Ну это все! Потому что дедушка Боря, поп, даже и не воевал совсем, представляете? Все воевали с немцами, а он – нет! Он на священника учился! Трус какой.
А мой дедушка – не трус, он даже в детстве из дома сбежал. От родителей своих сбежал, из Вязьмы. И на Балтийское море приехал, чтобы в училище мореходное поступить, и моряком стать. Дедушка на корабле настоящем служил, «Азимут» называется. Он каптенармусом тут работал, и заведовал хозяйством. Только «Азимут» утонул потом, мне дедушка про это рассказывал. Страшно очень. Многих матросов в воронку затянуло, когда корабль под водой скрылся. А дедушка мой, конечно, живой остался, но испугался очень. И в разведчики ушел.
Он у нас на гитаре так здорово играет! Хотя у него и двух пальцев на руке не хватает. Клешня там только страшная. И он клешней этой струны очень ловко зажимает, а правой рукой музыку цыганскую играет. Я так эту музыку люблю! Даже мурашки по спине сразу бегают, и слезы подступают. И дедушка тоже плачет, когда романсы поёт…Почему, интересно, он плачет? Наверное, к себе домой, в Вязьму хочет. Я бы тоже в Вязьму хотела. Там у дедушкиного папы – Семёна – глубокий пруд был с карасями. И дом красивый был, двухэтажный, каменный. И лошадей много. Давно еще, до революции. Только я лошадей не люблю. Боюсь их очень, потому что они большие. А вот пруды с карасями я люблю. И дома двухэтажные, каменные, как в «Мисс Марпл», тоже.
И речку нашу я тоже люблю. Я иногда бабушку свою уговариваю на пляж сходить, летом, когда жарко. Бабушка не хочет, конечно, потому что идти далеко. А вот папа мой ходит. Потому что он загорать очень любит. И я тоже загорать люблю. Только мне скучно загорать, мне только купаться интересно. У нас в городке два пляжа есть. Один – перед речкой, где дачи стоят, и пионерский лагерь «Высота» построен. Там здорово, и идти удобно – по тенёчку. А второй пляж – у самой маминой деревни, в Ботаково. Это уже через речку идти надо. Мы с папой по мосту подвесному идем. Мост красивый, старинный. Только качается сильно очень. Я не люблю, если мост качается, боюсь немножко. А на высокой горке над пляжем – кладбище старое. Там мои прабабушка и прадедушка похоронены, на самом краю, под березами большими. Березки с пляжа хорошо видно.
В Ботаково еще моя бабушка родилась, папина мама. В доме на углу. У меня там много всякой родни, только я не знаю никого. Бабушку Нину вот знаю, и тётю Зину туже. У бабушкиного папы в Ботаково кузница была большая. Давно, до революции. И лошади тоже были, и конюшни большие. Почему-то тогда у всех лошади были. А сейчас нет ни у кого. И кузниц нет. И домов нет больших, каменных. Почему так?
Я бы хотела, чтобы у меня дом был двухэтажный, каменный. Как в кино английском «Мисс Марпл». Уютный такой домик, и плющ вьется, и цветы под окнами. И обязательно чтобы чайная на первом этаже была. Это где люди приезжают, и чай могут попить. У моей прабабушки тоже до революции чайная была. В Былово, под Москвой. Только не в самом Былово, а рядом, в Полянах. И постоялый двор тоже у прабабушки моей был. Это – как гостиница. Например, едут какие-нибудь люди по своим делам. Издалека едут, и устают очень. И им кушать хочется, и спать тоже. Они на постоялый двор заезжают, чай пьют, и спать ложатся. Очень все удобно было до революции.
А сейчас дворов постоялых тут нет. Жалко очень. Мы иногда в гости к нашей тёте Тане отправляемся, в Болшево, и я в дороге устаю здорово. Потому что сначала на автобусе до Москвы ехать надо, потом – на метро, и еще на электричке час. Далеко, и утомительно очень. И мне хотелось бы остановиться, и чаю с пирожными где-нибудь попить. А – негде. Только одно кафе нам по дороге попадается, на вокзале. Но оно всегда на обед закрыто. Или на учёт какой-то. И окна там всегда грязные. Очень неудобно и противно даже. Вот раньше удобно было. До революции еще.
Когда мы в городке эту революцию празднуем, то всегда на парад идём. Мне нравится на парады ходить. Потому что весело очень, и народу на улице много. Все с цветами радостные идут, флажками размахивают. Цветы-то, конечно, не настоящие. Они из бумаги разноцветной сделаны, и на палку проволокой примотаны. Но все равно – красиво. А если парад долго идет, я замерзать начинаю. Ведь зима почти, и холодно. Вообще, когда парад по нашему городку идет, я больше всего на машине ехать люблю. С флагами и транспарантами которая. У нас для парадов все машины грузовые досками специально обвешивают. С картинками разными. А в кузов люди забираются, и едут себе спокойно, и идти не надо. Удобно очень. Только туда, в кузов, не всех пускают. А только сотрудников институтов. И еще детей директоров и передовиков производства. Меня папа на такую машину сажает, потому что он у меня -передовик, и даже приборы новые изобретает. У него грамоты за это есть. Он меня в кузов грузовика сажает, к флагам и транспарантам, а сам всегда рядом идет. Мало ли, я упасть могу.
К нам в квартиру на праздник революции вся мамина родня собирается, и на полу ночует. На матрасах, которые мама с кровати снимает. Потому что в квартире больше места нет. И мне не нравится. Я не люблю, когда людей в квартире много, и мне на полу спать не разрешают. А дети ихние все наши игрушки ломают и разбрасывают везде. А потом собирать не хотят. Всегда мне игрушки собирать приходится, ведь я старшая. И мне не нравится тоже. Нечестно потому что. Младшим, значит, можно все раскидывать, а старшие собирать должны? Нет уж, сами раскидали, сами и собирайте. А я не буду собирать, я вам не прислуга.
Тётки все после еды песни петь начинают. Народные, страшно очень, громко и нескладно совсем. Как гуси на речке гогочут. И мама с ними поет тоже. А мне убежать куда-нибудь хочется, и спрятаться. И двери все закрыть. Потому что я не люблю русские народные песни. Некрасивые они, глупые и крикливые. Я только органную музыку люблю. Инструмент такой есть красивый – орган называется. И музыка там прекрасная, волшебная, я ничего лучше и в жизни не слышала. А еще я Челентано люблю, и Бониэм. Это певцы такие, иностранные. Они у папы на магнитофоне бабинном записаны, на катушки такие специальные. И Бах тоже у папы записан. Папа такую музыку любит, и я тоже. А мама – нет. Она громко и нескладно петь любит. И тётки все так поют. А мне тогда и спрятаться негде. На кухню меня не пускают. Там мужчины все стоят, курят. И дверь закрыта. Только запах все равно в комнаты идет. И мне не нравится.
Дядя Ваня наш тоже курит. Он даже и не в праздники курит, а когда к нему в гости дядя Миша соседский приходит. Из соседней квартиры. Страшный такой, большой весь. А на руках картинки синие нарисованы. Он в каком-то штрафбате в войну воевал. И ему там картинки нарисовали. Только я его не боюсь совсем. Потому что он – добрый. Хоть и говорит очень неприятно. Рычит, как будто…
Дядя Миша наш соседский- большой молодец. Он себе лоджию остеклил, когда мы все в наш новый дом на заселились. Окошко такое стеклянное на балконе сделал. И нам тоже лоджию остеклил. Потому что папа мой не умеет балконы стеклить. А дядя Миша – умеет. Только пахнет от дяди Миши всегда плохо. Потому что он пьет много. Так мама моя говорит.
У дяди Миши жена есть, тётя Тоня. Тоже хорошая. Она меня крючком вязать научила, и спицы большие подарила, длинные. С красивыми такими блестящими наконечниками. А детей у них нет.
И у тёти Вали нашей тоже детей нет. Муж есть, а детей нет почему-то. Зато машина у нее есть, «Москвич» называется. Тёмно-синий, блестящий, красивый такой! Тетя Валя с дядей Володей на нём в Крым всегда уезжают. На всё лето. Потому что дядя Володя – фотограф. И он красивые фотографии делает, цветные даже! У меня тоже фотографий много цветных. Это он фотографировал. А еще серёжки у тёти Вали есть красивые, золотые. С камнями самоцветными. Когда я вырасту, она мне их подарит.
Мы однажды тоже в Крым поехали. Перед самой школой. Мы к тёте Вале поехали, в Николаевку. Я с мамой, и тётя Таня с Женей и Пашей. Это мои двоюродные брат с сестрой. И мы на самолете летели. Ночью. Только мне аэропорт не понравился совсем. Потому что ждать долго, и стульев в аэропорту нет. Мы на чемоданах наших сидели, около окна. А в машине дяди Володиной меня потом укачало сильно. Когда мы в Николаевку из аэропорта ехали. И где мы там жили в Николаевке – мне тоже не понравилось совсем. Комнатка у нас была малюсенькая, пол весь кривой. Окошко на сарай выходит. И пахло всегда, как в деревенском туалете. А Жене, когда она в Николаевке заболела, золотую цепочку с подковкой подарили. Тётя Валя на пляже нашла. А я ничего не нашла. Только крестик какой-то старый под лавочкой. Ничего хорошего. Лучше бы это я тогда заболела.
Галина Юрьевна Юхманкова
Воспоминания о детстве. Утренники в детском саду, советская школа, каникулы в деревне.
Детство
У меня мама – военный. Ну, не совсем настоящий, а как будто, понарошку. Она в военной части работает. Там только моряки и офицеры – настоящие военные, в форме, и не делают ничего. А женщины – они на электронно-вычислительных машинах работают. И формы у них нет военной. Жалко. Мне форма военная очень нравится. Синие кители, пуговицы блестящие. Кокарды золотые на фуражках, кортики острые в специальных сумочках. Кортики – это ножики такие большие. Рукоятки у них широкие, резные, с позолотой. Жалко, что женщинам форму в военной части не дают. И кортики не дают тоже….
Там вообще все смешно очень, в этой военной части: моряки есть, а моря-то и нет. Ага, нет моря совсем! Это же Москва почти, и тут никаких морей не бывает. Речки только разные. У мамы в военной части – тоже речка маленькая. Но моряки думают, что это море, и на лодках по нему плавают. Такие забавные! Наверное, они и моря никогда не видели. Как же его можно с речкой спутать? А они путают, и Праздник Нептуна тут даже устраивают. Глупые такие! Тельняшки свои снимают, красками раскрашиваются, короны игрушечные надевают, и в речку со всего разбега прыгают. Как дети прямо маленькие! Я даже вот еще в школу не хожу, а, чтобы вот так – ну ни за что бы краской не вымазалась! Стыдно ведь… Зрители сидят, на моряков этих смотрят, и удивляются. Женщины-то некоторые, конечно, даже радуются. Почему, интересно, они радуются?
Я люблю, когда мама с работы пешком идет, через Пучковский лес. Она мне тогда земляники много приносит. Прямо на веточках. В лесу земляники очень много. И крупная вся такая! И мама радостная. А меня уже бабушка из детского садика забрала, и я маму дома жду. И землянику тоже.
Меня мама утром отводит в детский сад, а забирают вечером бабушка или тётки мои, тетя Валя и тётя Рая, у них своих детей еще нет потому что. А мама моя на работе всегда, а вечером в Москву едет, учиться, потому что ей в институте интересней, чем со мной. А тётки мои все дома, и им со мной интересней. Они у меня хорошие. Только тётя Валя мне иногда колготы узлом связывает, чтобы я по квартире много не бегала.
Мы раньше с бабушкой и дедушкой жили, на поселке, в городке нашем. Там так хорошо! И мышей нет. А вот в деревне маминой есть мыши. Спишь ночью в терраске, и слышно, как они прямо над ухом бегают, за стенкой. Страшно. Не люблю в терраске деревенской спать, там еще и пауков много. А вот на поселке ночевать очень люблю. Дом у моего дедушки большой, финский, чистый такой. Красивый очень. Как у Кржмелика и Вахмурки из мультфильма, мне очень нравится. Яблони в саду растут. И бабушка у меня очень добрая, ягоды из компота разрешает кушать. Собака на поселке есть, Тобик. Он на лисичку толстую похож. Сам рыжий, а лапки коротенькие. Хороший. За просто так не брешет. Так дедушка мой говорит. Не лает громко, то есть. И тарантас у меня на поселке есть замечательный, деревянный. Меня дедушка в тарантасе по саду катает. Там колёса маленькие прочно к деревяшке привинчены. И перекладинки по бокам гнутые, как перила. Это ходунки мои раньше были, когда я еще ходить не умела. А теперь дедушка из ходунков тарантас смастерил.
Только однажды я в тарантасе сильно застряла. Когда уже подросла немножко. Ох, я и испугалась же! Потому что ни рук, ни ног из тарантаса вытащить не могла. Я тогда громко очень кричала. От страха. Даже соседи заволновались, что это с ребенком случилось. А всего-то я просто выросла! И мы тогда с родителями моими в квартиру новую переехали, в Академгородок, на Пионерскую. Мама в научном институте работала, и ей квартиру дали. За то, что она там работает.
Квартира наша очень удобная, на первом этаже. Не надо по лестнице подниматься, как другим. В кухне – подвал большой, подпол называется, прямо к в деревне. До нас в этой квартире фотограф жил, и фотографии в подполе проявлял. Ну, делал фотографии, то есть, из фотоаппарата – на бумагу. Интересно очень и здорово! Мой папа тоже фотографии делает. Лоточки у него есть красивые, маленькие, прозрачные. Оранжевый и красный. Там вода налита. И пинцетики металлические рядом лежат, блестят завораживающе. И баночки круглые разные у папы есть, где опасные химикаты. Проявитель и закрепитель называются, и мне трогать нельзя. Большой фотоувеличитель в подполе у нас хранится, кувшин такой длинный, как в магазине «Соки-воды». Только другой немножко, из железа, и серебристый весь. Папа мой его в ванную комнату переносит всегда, если фотографии делает. А я помогаю.
Свет в ванной нельзя включать, когда мы с папой фотографии делаем. Пленка засветится, и не получится тогда ничего. Я люблю смотреть, как папа чистые листочки бумаги в воду кладет, и на них вдруг картинки начинают появляться! Словно по волшебству эти картинки на пустых листочках появляются. Вот Тобик, вот я с бабушкой, вот мама идет. Потом папа эти мокрые листочки с фотографиями на большой прозрачный лист из плексигласа наклеивает. И скалкой специальной резиновой по ним катать немножко страшно начинает. Резко очень, и брызги летят. Это надо, чтобы вода с листочков бумаги ушла, и фотографии быстрее бы высыхали. А потом еще фотографии собрать надо, снять с плексигласа, и под тяжелый пресс положить. Чтобы выпрямить как следует. Потому что фотографии сухие сгибаются очень сильно. Так мне интересно фотографии делать! Жалко, что спать уже пора. Завтра в садик.
У нашей группы веранда на дорогу прямо выходит, на улицу Юбилейная. Садик наш новый, красивый такой весь. Здесь у всех детей мамы и папы в институте работают, где и мама моя. Сначала я в ясли старые ходила. Одноэтажные такие, и яблони вокруг насажены. И запах молочной каши всегда стоит. Только эти ясли я не помню, потому что совсем маленькая была. Всего один годик. Мама говорит, я ревела всегда и капризничала, не хотела из дома в ясли уходить. Почему, интересно, я ревела? У нас ведь тут и воспитатели были хорошие, Таисия Александровна и Анна Ивановна. И нянечки все добрые. Только мне все равно хотелось дома с мамой и папой быть, а не в яслях. А потом, в старом садике, я уже привыкла немножко, и мне даже нравилось одной в садике быть. Старый наш садик рядом с яслями прямо находился, через забор, и потолки в группах высокие очень были, как во дворцах. Но, конечно, новый садик, на Юбилейной, намного лучше. Тут окна до самого пола сделаны, и ты как будто на улице находишься. И во время «тихого часа» даже. Хороший садик.
Только однажды зимой у меня здесь санки мои украли. Новые совсем, красивые, со спинкой. А оставили нам старые какие-то, со сломанными деревяшками, и без спинки. Мне очень жалко было, и грустно. Ну, зимой-то вообще совсем не весело. Холодно слишком, и валенки в сугробе застревают, когда на горке снежной играешь. Дворники потому что эти горки снежные около подъезда всегда наваливают, и очень интересно по ним забираться, кто выше. А валенки – на вырост, и в снегу застревают, глубоко очень. Мне тогда домой босиком идти приходится, в носках одних шерстяных. И мама ругается сильно. А папа идет валенки в сугробе искать.
Зимой я вообще люблю на посёлок к бабушке и дедушке ездить. По выходным. На санках потому что. И дедушка для меня горку в саду всегда заливает. И я в большом белом тазу скатываюсь по ней далеко-далеко, до самой Тобиковой будки. Тобик меня носом своим холодным обнюхивает, и хвостом виляет. Обратно домой папа мешок картошки на моих санках везет. И банки с огурцами солёными и капустой. А я тоже на санки хочу. Потому что – в горку, и идти совсем неудобно. Взрослым-то хорошо, они вон, оденутся себе, как хотят, пальто, сапоги красивые…И идут себе в горочку легко. А тут тебе и валенки с галошами, и три кофты, и шуба длинная, каракулевая, на вырост, в ногах путается. Платок из-под шапки на глаза лезет. Никакого удобства же! Хорошо, что у меня папа добрый. Он меня на санки всегда сажает, если я долго очень ною. На санках здорово. Мешок с картошкой неудобный, конечно, жесткий. Зато я банки с капустой придерживаю, чтобы не упали вдруг. А мама – вот барыня какая – ничего не делает! Просто так рядом с санками идет, гуляет. Даже папе моему не поможет никогда.
Однажды зимой мы по речке замерзшей гуляли. Мы из маминой деревни в Академгородок наш пешком возвращались. И по речке прямо шли, по льду толстому. Подо льдом все водоросли видно, и воду с пузырьками тоже. Красиво очень, как будто в аквариум заглядываешь. Только мама зачем-то начала каблуками своими по льду стучать. И лед сразу так гудеть страшно начал! Трещать даже! Я тогда сразу на берег убежала. На всякий случай, мало ли, что. Не пойду больше по речке гулять.
А больше всего, конечно, я весну люблю. Потому что моя любимая большая лужа напротив дома появляется, и там – камешки разноцветные всегда. Очень много камешков. И я тогда куртку свою легкую надеваю, блестящую, оранжевую, и иду на улицу, камешки в карманы собирать. Очень я люблю камешки в луже собирать! И одеваться тепло мне уже не надо!
И лето я тоже очень люблю, конечно. Меня летом из садика раньше забирают. Мы вот только после сна выходим на участок гулять – а уже и «Запорожец» дяди Ванин на дороге стоит, и папа мой идет на веранду, меня домой забирать. Мне так радостно! Никого потому что на машине домой не забирают. Все дети рядом с садиком живут. А меня – забирают. Я, конечно, тоже рядом живу, но сейчас мы по важным делам едем. Мы едем в Пучково, маму мою с работы встречать, из ее военной части. Мама сначала на служебном автобусе с работы едет. Только автобус этот до микрорайона идет, где фабрика. А маме в научную часть Академгородка надо, где дома новые, панельные, улучшенной планировки. Потому что мы все теперь там живем, в нашей новой трехкомнатной квартире. И институты тут находятся, рядом с нашей квартирой. А на фабрике институтов нет, там только дома деревянные, и мужчины нетрезвые ходят. Поэтому летом мы маму всегда на нашей машине встречаем, чтобы она по фабрике одна не ходила. Так, на всякий случай встречаем, мало ли, что.
Я очень люблю в пучковском лесу орехи собирать. И грибы с ягодами тоже собираю, пока мы мамин автобус из Пучково ждем. Мы около дороги в сторону съезжаем, в лес прямо. Чтобы пылью не дышать, а дышать полезным лесным кислородом. И на природу любоваться. На сосенки молодые, березки, орешник. В августе всегда орехов в лесу много. Мы с папой большие сумки набираем, пока мамин автобус не подъехал. Только в лесу надо всегда аккуратным быть. Потому что здесь много вредных насекомых летает. И живут они стаями в кочках и валежниках. Вот, например, когда-то давно этот лес убирали, и ветки сухие свалили очень аккуратно, в большую кучу. И мы через нее с папой за орехами полезли. А там – шершни! Ну, осы такие большие, страшные, в полоску. Мы, конечно, и не знали, что шершни в этом валежнике живут. И испугались здорово, конечно. Хорошо, что мой папа очень быстрый. Он меня под мышку схватил, через валежник перепрыгнул ловко, и бегом к машине побежал. Я даже и рассмотреть этих шершней толком не успела. Только слышала, как они гудели громко. Страшно очень гудели. Не люблю насекомых. Зачем они все в лесу селятся? Специально, что ли?
А вот лес я очень люблю. Особенно если веток нет, которые по носу попадают, и старых деревьев нет поваленных. Потому что через них перелезать совсем неудобно. Вот у мамы в военной части – хороший лес. Чистый, аккуратный, и белых грибов – просто море. За час можно целых три ведра набрать. Даже если старые грибы не срезать, а срезать только молодые, крепкие. Мама молодец, что здесь теперь работает. Она, как квартиру новую получила, сразу сюда работать ушла. Что ей там, в институте этом? А здесь – офицеры все в красивой форме….Я бы тоже перешла бы!
А бабушка моя в институте осталась работать, и дедушка тоже остался. Бабушка часто меня к себе на работу после садика забирает, если больше некому. Она меня в свою лабораторию космических исследований приводит, и я со всеми вежливо здороваюсь. Здесь почти все женщины – бабушки. Только не совсем еще старые. И мне разрешают на машинке печатной попечатать. Мне очень нравится. Клавиши тут круглые, черные, и буквы стерты. Но стучит печатная машинка громко, здорово очень. Я люблю печатные машинки. Когда вырасту, обязательно на такой буду же работать.
А дедушка у меня в другом здании института работает. Не знаю, в каком, он приборы собирает разные, и спутники тоже иногда. Он вообще очень часто в экспедиции уплывает, за границу, в другие страны. На китобое. Это корабль такой специальный, на котором рыбаки китов огромных в море ловят. И в трюмы складывают. А на палубе китобоя приборы научные стоят, из института нашего. Они в ящичках специальных стоят, чтобы их дождем не намочило. И дедушка мой за этими научными приборами следит. Они потому что волны разные в воздухе ловят, и на пленку записывают. А мне и неясно вовсе, какие в воздухе волны-то? Волны ведь на воде только бывают….
Мой дедушка очень хозяйственный. Он много красивых вещей из экспедиций всегда привозит. Ковры, велосипеды, печенье в коробках металлических, и скатерти разные. Ковры все такие пушистые, бархатные! С пастухами и пастушками. И цветов на них много. Очень красивые! Я люблю их руками гладить, такие они мягкие! Еще кораллы морские у дедушки под телевизором в тумбочке стоят. Белые, колючие очень, высохшие потому что. И клык моржовый с картинкой в тумбочке стоит, за стеклом, и мне трогать нельзя. Там пингвин нарисован. Это рыбаки так делают, когда у них время есть свободное. Они картинки на клыках моржовых рисуют. А мне моржей жалко. И китов жалко очень.
Еще я пилить на посёлке очень люблю. Ножовкой настоящей. И гвозди забивать люблю тоже. Только мне не дают. Меня бабушка вышивать и вязать учит. Мне нравится, конечно, но пилить – лучше. Бабушка моя очень красиво вышивает, гладью называется. Салфеточки у неё, а на них фиалки вышиты. Прямо как настоящие! А я только крестиком пока вышиваю, не очень красиво.
У дедушки на поселке кроликов много. И свинка Машка есть. Большая, и глупая очень. Она всегда в грязи зачем-то роется. Пятачок у нее вечно черный, неопрятный такой. И уши смешно болтаются, когда она по саду бегает. Она к нашему Тобику очень любит приставать. Тобик старенький уже, и спит всегда около будки своей, в саду. Там тенёчек такой приятный, и травой свежей здорово пахнет. Машка вокруг Тобика ходит, и пятачком своим его толкает. А Тобику уже и волноваться даже неинтересно. Он и не просыпается совсем.
Кролики у моего дедушки в сарае живут. Там много больших клеток с сеном, и поилки на дверцы прикручены. Уютно очень смотреть, как кролики в клетках спят. Они серые и черные, пушистые, но всех боятся. Мне черные кролики очень нравятся. Дедушка маленьких крольчат за уши берет, и мне на руки сажает. Их только за уши брать можно. Иначе оцарапают. У них когти острые – ого-го! А одной мне нельзя в сарай заходить. Там – яма глубокая, деревяшками накрыта. Это погреб был, давно еще, при старых хозяевах. Когда мои дедушка с бабушкой молодые были. Они старый дом тут купили, и новый на его месте построили, а сарай с ямой тут так и остался. У меня вообще все бабушки с дедушками молодцы. У всех дома построены. И хозяйство есть.
Я тоже очень хозяйственная. В садике всегда много интересного на участке нахожу, когда мы с группой гуляем. Камешки красивые нахожу, бусинки разные. И у мальчишек наших вымениваю разные вещи полезные. Вот один мальчик, например, принес в садик кольцо мамино золотое, с рубином. Без спроса дома взял, и девочке из нашей группы принес. Но я мандаринку мальчику отдала, и он колечко мне подарил. Только воспитательница колечко это замечательное у меня потом отобрала. Потому что мальчик без спроса колечко у мамы своей взял. Очень мне обидно было. Зато я его носила весь день. Как взрослая. Ни у кого такого не было, а у меня – было.
Мне многие мальчики камешки драгоценные из дома приносят. Я их прошу, они и приносят. Очень я люблю драгоценные камешки и стеклышки разные, блестящие. Однажды я камешек такой в нос себе случайно засунула, во время «тихого часа». Я, конечно, не специально, а просто хотела посмотреть, поместится он в носу, или нет. Он и провалился глубоко. Воспитательницы испугались все, когда у меня кровь из носа пошла. Потому что я камешек пыталась обратно из носа выковырять.
Еще люблю, когда в садике на обед компот из ягод. Мы тогда с девочками косточки от абрикосов собираем, и в туалете сандаликами своими раскалываем. Потому что у сандаликов наших каблуки из камня сделаны, и очень хорошо косточки разбивают. И мы серединки у косточек кушаем, потому что они вкусные очень. А в магазине их не купить.
И гренки белые из хлеба мне тоже нравятся, когда они не в супе, а сухие еще, в тарелке лежат. Меня однажды родители мои позже всех из группы нашей забрали, ночью почти, и я плакала очень сильно. Ведь на улице уже темно, и в группе нет никого, разобрали всех детей уже. А за мной никто не идет и не идет, и мне грустно очень было, и страшно немножко. Вдруг родители про меня вообще забыли, ведь у мамы уже другой ребенок появился, мой брат Миша? А меня они решили навсегда в садике оставить!!???? Очень здорово я плакала тогда, и нянечка наша мне все-все гренки с кухни отдала, целую тарелку большую. И я всё одна съела.
А однажды нам сказали в садик пижамы теплые принести. И шапки с ушами, на веревочках обязательно, чтобы завязывались туго. Потому что в «тихий час» окна будут в спальне нашей открывать, а на улице – зима. И это называется «закаливание». Чтобы дети спали, и дышали во сне свежим зимним кислородом, и к холоду привыкали постепенно. Для здоровья Я совсем тогда и не замерзла, только нос замерз сильно.
Мне в садике больше всего физкультурный зал нравится. Там обручи лежат, погремушки большие, мячики разноцветные. И мешочки черные с песком, маленькие, аккуратные. Мы их бросаем, кто дальше забросит. А еще здесь пианино стоит. Клавиши забавно проваливаются, если играет кто-то. Мы под музыку маршируем по залу, а потом начинаем упражнения гимнастические делать. Наклоны, повороты, приседания. Я люблю маршировать, и музыку вообще всю люблю. У меня в группе друг есть, Серёжа. Он уже в музыкальную школу ходит, талантливый потому что. И на пианино уже играет здорово, двумя руками. «В траве сидел кузнечик» и «Кошачий вальс тоже». Он иногда на пианино нам играет, в физкультурном зале, если нашей музыкальной руководительнице куда-то отойти вдруг понадобилось. Сережа вообще у нас молодец. Потому что он меня всегда слушается. Мы с ним, наверное, поженимся.
Утренники у нас в садике часто бывают. Когда Новый год, или Восьмое марта. И мы для гостей выступаем. Гости все – наши мамы и бабушки. Они в музыкальный зал приходят, и сидят в шапках, смотрят, как мы стихи читаем. Я на Новый год всегда выступаю, потому что активная очень. Сначала я Снежинкой была. Мама платье мне белое сшила, и мишурой блестящей внизу украсила. Потом я была Лисичкой, но здесь костюм уже готовый дали. А потом целых два года я Снегурочку на утренниках изображала. Потому что волосы у меня белые, и стихи я всегда хорошо запоминаю. И мне мама тоже костюмы Снегурочки шила. Красивые очень, прямо как покупные. Один – тёмно-синий, бархатный, шапочка, платье и сапожки. Мама вату накрахмалила, и по краям у шапочки и платья приклеила. А второй костюм был голубого цвета. Тоже с мишурой по краям. Из атласа весь, сказочный, блестящий. Только там у меня тряпичные сапожки на чешки не налезали, потому что ткани на сапожки не хватило. А потом мама костюмы эти зачем-то кому-то отдала! Даже и не знаю, кому. Жалко очень! Они ведь мои были, мама мне их шила…Мама у меня молодец. Она мне еще Юбку Матрешки сделала. Красную, в белый горошек. Для «Танца Неваляшек». Это где «мы – милашки, куклы-неваляшки, яркие рубашки». Но тоже потом ее кому-то отдала….Такая она нехозяйственная!
Зато, когда всех детей из группы на прививки отправляли, мама не разрешила мне прививки делать. Потому что у меня – аллергия. И прививки делать нельзя. Мы даже к врачам специальным ездили, в Москву. На метро. Там мне немножко на руке что-то поцарапали остренько, и растворчиком на руку покапали. И у меня рука распухла вся страшно, женщина-доктор даже сама немножко перепугалась, и домой нас сразу отправила. И сказала нам немедленно переезжать жить в Крым. Там у меня все будет хорошо, и аллергия сразу пройдет. Но мама не хочет переезжать. Потому что у нее здесь дом, деревня, тётки все, и дядя Ваня на колясочке… Как же она переедет? А мне очень хочется посмотреть, что это такое- Крым. Я там не была ни разу. И от аллергии вылечится мне хочется тоже. Но мама не хочет никуда переезжать.
Еще кот у нас живет, Кузя, очень старый. И глаза у него одного нет. Потому что он драться любит с другими котами. И глаз ему выцарапали. Там теперь вместо глаза дыра у Кузи огромная! И мама туда порошок лечебный насыпает. Чтобы Кузю вылечить. Только глаз-то все равно уже новый не вырастет.
А на поселке у бабушки и дедушки котов нет. Были когда-то давно, а теперь нет. Потому что у дедушки – астма. Это у него после войны, он разведчиком был, и много нервничал. А от этого всегда астма бывает. И пальцев двух на руке у дедушки нет. Оторвало один раз, когда он через линию фронта переходил. И дедушку потом сразу домой отправили. Потому что без пальцев в разведчики не берут уже. Бабушка моя тоже на фронте была. Только не далеко, а здесь, под Москвой. Она из зениток по самолетам немецким стреляла. У нас фотографии есть, там дедушка в форме, красивый такой, как артист иностранный. Высокий, нос очень прямой, и глаза голубые. Бабушка моя в форме – тоже красивая очень. У неё глаза большие, черные-пречерные, будто там ночь. И волосы черные, кудрявые. А лицо – белое. Поэтому папа мой красивый родился, и я красивая тоже. А у мамы моей нос очень большой. Почему-то у тёток всех носы нормальные, а у мамы вот – большой…
К моему дедушке на поселок иногда брат в гости приезжает. Тоже дедушка. Он – поп. В церкви работает. Он на Демиса Руcсоса очень похож. Заросший такой весь, косматый, толстый. И у него одна жена старая, некрасивая совсем, а другие все – молодые. Послушницы называются. И он с каждой послушницей по очереди в гости к нам приезжает. Мама моя с ним много всегда разговаривает, и покреститься как-то хочет. Не знаю, что это. Наверное, тоже хочет, чтобы у неё много мужей было. А как же тогда папа мой? Я не хочу, чтобы мама крестилась. Ну это все! Потому что дедушка Боря, поп, даже и не воевал совсем, представляете? Все воевали с немцами, а он – нет! Он на священника учился! Трус какой.
А мой дедушка – не трус, он даже в детстве из дома сбежал. От родителей своих сбежал, из Вязьмы. И на Балтийское море приехал, чтобы в училище мореходное поступить, и моряком стать. Дедушка на корабле настоящем служил, «Азимут» называется. Он каптенармусом тут работал, и заведовал хозяйством. Только «Азимут» утонул потом, мне дедушка про это рассказывал. Страшно очень. Многих матросов в воронку затянуло, когда корабль под водой скрылся. А дедушка мой, конечно, живой остался, но испугался очень. И в разведчики ушел.
Он у нас на гитаре так здорово играет! Хотя у него и двух пальцев на руке не хватает. Клешня там только страшная. И он клешней этой струны очень ловко зажимает, а правой рукой музыку цыганскую играет. Я так эту музыку люблю! Даже мурашки по спине сразу бегают, и слезы подступают. И дедушка тоже плачет, когда романсы поёт…Почему, интересно, он плачет? Наверное, к себе домой, в Вязьму хочет. Я бы тоже в Вязьму хотела. Там у дедушкиного папы – Семёна – глубокий пруд был с карасями. И дом красивый был, двухэтажный, каменный. И лошадей много. Давно еще, до революции. Только я лошадей не люблю. Боюсь их очень, потому что они большие. А вот пруды с карасями я люблю. И дома двухэтажные, каменные, как в «Мисс Марпл», тоже.
И речку нашу я тоже люблю. Я иногда бабушку свою уговариваю на пляж сходить, летом, когда жарко. Бабушка не хочет, конечно, потому что идти далеко. А вот папа мой ходит. Потому что он загорать очень любит. И я тоже загорать люблю. Только мне скучно загорать, мне только купаться интересно. У нас в городке два пляжа есть. Один – перед речкой, где дачи стоят, и пионерский лагерь «Высота» построен. Там здорово, и идти удобно – по тенёчку. А второй пляж – у самой маминой деревни, в Ботаково. Это уже через речку идти надо. Мы с папой по мосту подвесному идем. Мост красивый, старинный. Только качается сильно очень. Я не люблю, если мост качается, боюсь немножко. А на высокой горке над пляжем – кладбище старое. Там мои прабабушка и прадедушка похоронены, на самом краю, под березами большими. Березки с пляжа хорошо видно.
В Ботаково еще моя бабушка родилась, папина мама. В доме на углу. У меня там много всякой родни, только я не знаю никого. Бабушку Нину вот знаю, и тётю Зину туже. У бабушкиного папы в Ботаково кузница была большая. Давно, до революции. И лошади тоже были, и конюшни большие. Почему-то тогда у всех лошади были. А сейчас нет ни у кого. И кузниц нет. И домов нет больших, каменных. Почему так?
Я бы хотела, чтобы у меня дом был двухэтажный, каменный. Как в кино английском «Мисс Марпл». Уютный такой домик, и плющ вьется, и цветы под окнами. И обязательно чтобы чайная на первом этаже была. Это где люди приезжают, и чай могут попить. У моей прабабушки тоже до революции чайная была. В Былово, под Москвой. Только не в самом Былово, а рядом, в Полянах. И постоялый двор тоже у прабабушки моей был. Это – как гостиница. Например, едут какие-нибудь люди по своим делам. Издалека едут, и устают очень. И им кушать хочется, и спать тоже. Они на постоялый двор заезжают, чай пьют, и спать ложатся. Очень все удобно было до революции.
А сейчас дворов постоялых тут нет. Жалко очень. Мы иногда в гости к нашей тёте Тане отправляемся, в Болшево, и я в дороге устаю здорово. Потому что сначала на автобусе до Москвы ехать надо, потом – на метро, и еще на электричке час. Далеко, и утомительно очень. И мне хотелось бы остановиться, и чаю с пирожными где-нибудь попить. А – негде. Только одно кафе нам по дороге попадается, на вокзале. Но оно всегда на обед закрыто. Или на учёт какой-то. И окна там всегда грязные. Очень неудобно и противно даже. Вот раньше удобно было. До революции еще.
Когда мы в городке эту революцию празднуем, то всегда на парад идём. Мне нравится на парады ходить. Потому что весело очень, и народу на улице много. Все с цветами радостные идут, флажками размахивают. Цветы-то, конечно, не настоящие. Они из бумаги разноцветной сделаны, и на палку проволокой примотаны. Но все равно – красиво. А если парад долго идет, я замерзать начинаю. Ведь зима почти, и холодно. Вообще, когда парад по нашему городку идет, я больше всего на машине ехать люблю. С флагами и транспарантами которая. У нас для парадов все машины грузовые досками специально обвешивают. С картинками разными. А в кузов люди забираются, и едут себе спокойно, и идти не надо. Удобно очень. Только туда, в кузов, не всех пускают. А только сотрудников институтов. И еще детей директоров и передовиков производства. Меня папа на такую машину сажает, потому что он у меня -передовик, и даже приборы новые изобретает. У него грамоты за это есть. Он меня в кузов грузовика сажает, к флагам и транспарантам, а сам всегда рядом идет. Мало ли, я упасть могу.
К нам в квартиру на праздник революции вся мамина родня собирается, и на полу ночует. На матрасах, которые мама с кровати снимает. Потому что в квартире больше места нет. И мне не нравится. Я не люблю, когда людей в квартире много, и мне на полу спать не разрешают. А дети ихние все наши игрушки ломают и разбрасывают везде. А потом собирать не хотят. Всегда мне игрушки собирать приходится, ведь я старшая. И мне не нравится тоже. Нечестно потому что. Младшим, значит, можно все раскидывать, а старшие собирать должны? Нет уж, сами раскидали, сами и собирайте. А я не буду собирать, я вам не прислуга.
Тётки все после еды песни петь начинают. Народные, страшно очень, громко и нескладно совсем. Как гуси на речке гогочут. И мама с ними поет тоже. А мне убежать куда-нибудь хочется, и спрятаться. И двери все закрыть. Потому что я не люблю русские народные песни. Некрасивые они, глупые и крикливые. Я только органную музыку люблю. Инструмент такой есть красивый – орган называется. И музыка там прекрасная, волшебная, я ничего лучше и в жизни не слышала. А еще я Челентано люблю, и Бониэм. Это певцы такие, иностранные. Они у папы на магнитофоне бабинном записаны, на катушки такие специальные. И Бах тоже у папы записан. Папа такую музыку любит, и я тоже. А мама – нет. Она громко и нескладно петь любит. И тётки все так поют. А мне тогда и спрятаться негде. На кухню меня не пускают. Там мужчины все стоят, курят. И дверь закрыта. Только запах все равно в комнаты идет. И мне не нравится.
Дядя Ваня наш тоже курит. Он даже и не в праздники курит, а когда к нему в гости дядя Миша соседский приходит. Из соседней квартиры. Страшный такой, большой весь. А на руках картинки синие нарисованы. Он в каком-то штрафбате в войну воевал. И ему там картинки нарисовали. Только я его не боюсь совсем. Потому что он – добрый. Хоть и говорит очень неприятно. Рычит, как будто…
Дядя Миша наш соседский- большой молодец. Он себе лоджию остеклил, когда мы все в наш новый дом на заселились. Окошко такое стеклянное на балконе сделал. И нам тоже лоджию остеклил. Потому что папа мой не умеет балконы стеклить. А дядя Миша – умеет. Только пахнет от дяди Миши всегда плохо. Потому что он пьет много. Так мама моя говорит.
У дяди Миши жена есть, тётя Тоня. Тоже хорошая. Она меня крючком вязать научила, и спицы большие подарила, длинные. С красивыми такими блестящими наконечниками. А детей у них нет.
И у тёти Вали нашей тоже детей нет. Муж есть, а детей нет почему-то. Зато машина у нее есть, «Москвич» называется. Тёмно-синий, блестящий, красивый такой! Тетя Валя с дядей Володей на нём в Крым всегда уезжают. На всё лето. Потому что дядя Володя – фотограф. И он красивые фотографии делает, цветные даже! У меня тоже фотографий много цветных. Это он фотографировал. А еще серёжки у тёти Вали есть красивые, золотые. С камнями самоцветными. Когда я вырасту, она мне их подарит.
Мы однажды тоже в Крым поехали. Перед самой школой. Мы к тёте Вале поехали, в Николаевку. Я с мамой, и тётя Таня с Женей и Пашей. Это мои двоюродные брат с сестрой. И мы на самолете летели. Ночью. Только мне аэропорт не понравился совсем. Потому что ждать долго, и стульев в аэропорту нет. Мы на чемоданах наших сидели, около окна. А в машине дяди Володиной меня потом укачало сильно. Когда мы в Николаевку из аэропорта ехали. И где мы там жили в Николаевке – мне тоже не понравилось совсем. Комнатка у нас была малюсенькая, пол весь кривой. Окошко на сарай выходит. И пахло всегда, как в деревенском туалете. А Жене, когда она в Николаевке заболела, золотую цепочку с подковкой подарили. Тётя Валя на пляже нашла. А я ничего не нашла. Только крестик какой-то старый под лавочкой. Ничего хорошего. Лучше бы это я тогда заболела.