Сборник фантастических рассказов. Том 1

Олег Рудаков

Сборник фантастических рассказов. Том 1

СУЖЕНЫЙ, РЯЖЕНЫЙ…

Однажды утром в морской дали под солнцем

сверкнёт алый парус…

Тогда ты увидишь храброго принца; он будет

стоять и протягивать к тебе руки…

А.Грин

Раздался звонок в дверь и мать, ушедшая на кухню за горячим, крикнула: – Оксанка, Оксанка, пойди открой, пришёл кто-то. Гости задвигали стульями, освобождая дочери хозяйки очень узкий проход между собой и праздничным столом. Пятнадцатилетняя красавица Оксана сильно смущаясь того, что оказалась внезапно центром внимания, начала пробираться к выходу, благополучно преодолев все препятствия из начавших двигаться колен, вдруг споткнулась о последний ботинок и, сохраняя равновесие, быстро взмахнула рукой. Нож, лежащий на углу стола, немедленно спрыгнул на пол, глухо стукнул костяной ручкой, крутанулся и успокоился, показывая остриём на закрытую дверь комнаты Оксаны. “Мужчина придёт, мужчина!” – весело закричали женщины, видевшие полёт столового прибора. “Жених, жених это будет,” – поддержали другие гости, отчего Оксана смутилась так, что её и без того алые щ

ёки запылали ещё более и она опрометью бросилась из комнаты ко входной двери.

За дверью был не мужчина. Это была соседка с нижнего этажа, и казалось, разочарованию Оксаны не было предела.

– Ты не заболела, девочка? – спросила она, – Уж лицо у тебя больно странное.

– Нет, нет. Проходите. Мама думала, что вы забыли о приглашении.

– Да нет. Как же. Всё-таки Старый-Новый год провожаем. С праздником, тебя! – она полезла в полотняную сумку и вытащила большой плоский предмет, завернутый в бумагу, – Бери, бери. Это тебе подарок. Зеркало там.

Последнее сообщение нарушало все дарственные традиции. Но, судя по всему, этикет соседку сильно не обременял.

– Не простое это зеркало. Для гаданий святочных. Суженый мне в нём привиделся, и матери моей, и бабушке моей. Бог знает сколько лет ему, зеркалу то есть, и скольких женихов оно показывало девицам. Только вот мать моя сказала, чтоб дочери своей я передала на святки годков в пятнадцать, а детей у меня совсем и нет. Дай, думаю, Оксанке, тебе, значит, и подарю. Гадать-то знаешь как? Суженый-ряженый, появись… Ну и так далее и тому подобную чушь неси, – и старушка-соседка заглянула в глаза Оксанке. Да так, что ясно стало: знает она про все её беды-страдания, мечты её безнадёжные, горе её безутешное.

Но соседка даже спасибо ждать не стала, непонятно как обошла Оксану в узком дверном проёме и растворилась в ярком свете гостиной комнаты.

– Оксанка, Оксанка, ты не слышишь, что ли? Кто-то пришёл? Пусть к столу проходит, – голос матери вывел Оксану из столбняка.

– Это баба Василиса, снизу. И она уже зашла, – Оксана крепко прижала к себе тяжёлый прямоугольник, проверила, заперта-ли дверь и пошла к себе. Ей и так-то не было интересно со взрослыми гостями, а загадочный подарок Василисы и вовсе заставил забыть об их существовании.

Она быстро, не взглянув ни на кого, прошла из прихожей через гостиную в свою комнату, мягко притворив за собой дверь. И мало кто из гостей успел рассмотреть это видение в простом, удивительно подчёркивающем девичью фигуру, белом платье с розовыми цветочками.

Оксана оказалась в темноте, а гул голосов и веселье приглушенно бились о дверь. Постояв немного и привыкнув к мраку своей комнаты, прорезаемому светом чужих окон через щель между шторами, она включила настольную лампу. Слабый свет через жёлтый абажур открыл глазам небольшую чистенькую комнату с аккуратно застеленной кроватью, шкафчиком, на котором пристроилась большая кукла, и письменным столом. Кроме настольной лампы и будильника на столе одиноко лежала тоненькая книжка в сером коленкоровом переплете. А.Грин. “Алые паруса”.

Оксана мельком глянула на томик, отодвинула его под абажур и положила тяжелый подарок на середину стола. Она не стала сразу разворачивать свёрток, оттягивая удовольствие от знакомства с подарком, и, хотя она знала, что в нём, но не знала, как он выглядит, понравится ли он ей и подружится ли она с ним. Отойдя от стола, она села на край кровати и постаралась не думать о содержимом в бумажной обертке.

…Сколько она себя помнила, ей не удавалось включиться в игру с дворовыми ребятишками. И мальчишки и девочки сразу прекращали свои забавы, стоило ей приблизиться к ним. И это было лучшим исходом. Чаще эти попытки кончались ссадинами и царапинами на руках и лице, и она с горьким плачем возвращалась домой, пытаясь выяснить у отца или матери, почему с ней не хотят играть. Не придумав ничего вразумительного, они предлагали присмотреться к себе. Но она не делала ничего, ну совершенно ничего плохого. И только в школе, где-то на грани ощущений, очень смутно, ей начало казаться, что причиной этого была её необыкновенная красота.

Мальчики обходили её стороной, даже не пытаясь приблизиться, но она ловила на себе их осторожные, полные восхищения взгляды, а девчонки, вначале исходившие от зависти к её красоте, быстро поняли, что именно это исключает её из числа соперниц. Даже толстуха Катька, противная, веснушчатая пустышка, дружила со всеми подряд, и подчеркивала это в присутствии Оксаны, зная какую боль она причиняет ей…

Грустные воспоминания были прерваны внезапной секундной тишиной в гостиной, потом кто-то из гостей что-то крикнул, послышался бурный хохот.

Оксана, наконец, решила посмотреть на подарок бабы Василисы, встала, подошла к столу и из центра светлого круга взяла свёрток. Она развязала ленточный бантик и начала разворачивать жёлтую, хрустящую, похожую на пергамент бумагу. Баба Василиса хорошо постаралась: бумага не была нигде смята, только аккуратные, будто проглаженные утюгом сгибы и углы. Бумага закончилась, и показалось зеркало в теплой, будто живой, ореховой раме. Положив ненужную теперь обёртку в корзину для бумаг, Оксана поставила зеркало на стол и взглянула на свое отражение.

“…За ореховой рамой в светлой пустоте отражённой комнаты стояла тоненькая девушка, одетая в дешёвый белый муслин с розовыми цветочками… Полудетское, в светлом загаре, лицо было подвижно и выразительно; прекрасные, несколько серьёзные для её возраста глаза посматривали с робкой сосредоточенностью глубоких душ. Её неправильное личико могло растрогать тонкой чистотой очертаний; каждый изгиб, каждая выпуклость этого лица, конечно, нашли бы место в множестве женских обликов, но их совокупность, стиль – был совершенно оригинален…”

Часы в большой комнате стукнули молоточком по колокольчику, серебряный звон затих, и тотчас шум веселья перешёл в шум сборов. Задвигались стулья, загремели сдвигаемые столовые приборы, заскрипели половицы под ногами засуетившихся гостей и хозяев. Оксана очнулась и перевела взгляд на свой малюсенький будильник с огромной шляпой ненавистного противника сна – половина двенадцатого. Она села на стоящий рядом стул, выдвинула ящик стола и достала из него фарфоровое блюдце с волнистой каймой и без рисунка, длинную, негоревшую свечу с распушённым фитилём и коробку спичек. Эти предметы она приготовила еще днём, в тайне от отца, неодобрительно относящегося к разного рода “маниакально – зодиакальным действам”, но гадать она собиралась на блюдечке. Гадание с зеркалом пугало её, пугало необъяснимым пространством за холодным стеклом, темнотой и здесь и там. И если бы не подарок Василисы, и её всё видящие и всё понимающие глаза, ни за что бы Оксанка не согласилась оказаться в тёмной комнате один на один с безмолвной чернотой зазеркалья, освещённого лишь призрачным пламенем свечи.

Оксана чиркнула спичкой и поднесла её к фитилю. Он долго упрямился, обугливаясь и, когда загорелся, Оксана наклонила свечу над блюдцем, дождалась большой лужицы, воткнула в неё свечу и тут же выключила настольную лампу. Пламя свечи оказалось точно на уровне глаз между ней и зеркалом в ореховой раме. В первое мгновение ей даже показалось, что свеча не отражается в нём. Сердце её испуганно сжалось, и она повела головой. В зеркале тотчас появилась свеча. Оксанка успокоилась и облегчённо рассмеялась над собой. Глаза понемногу свыкались с резкими границами тьмы и света; сквозь свечу стали видны миниатюрные отражения свечи в её глазах. Но очертания комнаты скрывались в глубокой тьме.

Вспомнив все правила гаданий, какие она только слышала или читала, Оксанка сосредоточилась, сделав серьёзное лицо и, когда душа ее наполнилась нестерпимым ожиданием, когда на неё вновь нахлынули все чувства, которые она испытывала в своих грёзах, когда сердце её затрепетало в предчувствии чего-то огромного и счастливого, и когда всё это смешалось со страхом, что это сейчас может произойти она сказала: “Суженый, ряженый…”

И с первым же словом большие часы в большой комнате низким, протяжным звоном начали бить двенадцать.

В маленькой девичьей комнате почудился солёный воздух морского прибоя, шум накатывающихся на берег волн, неистовый крик чаек.

– Суженый появись, суженый появись…,” – уже безотчётно шептала Оксана, до боли в глазах всматриваясь в черноту зеркала за ярким пламенем свечи.

Внезапно зеркало вспыхнуло светом яркого летнего дня, и она увидела белый корабль с алыми парусами.

“…Она вздрогнула, откинулась, замерла; потом резко вскочила с головокружительно падающим сердцем, вспыхнув неудержимыми слезами вдохновенного потрясения…”

“…Не помня, как оставила дом… бежала уже к морю, подхваченная неодолимым ветром события…”

Она оказалась на берегу, где уже собралось много людей. Завидев девушку, “…все смолкли, все со страхом отошли от неё, и она осталась одна средь пустоты знойного песка, растерянная, пристыженная, счастливая, с лицом не менее алым, чем её чудо, беспомощно протянув руки к высокому кораблю…”

“…Смертельно боясь всего – ошибки, недоразумений, таинственной и вредной помехи – она вбежала по пояс в теплое колыхание волн, крича:

– Я здесь, я здесь! Это я…!”

– Оксана, ты спишь? – мать осторожно приоткрыла дверь комнаты дочери и зашла внутрь.

Там никого не было.

На столе стояла зажжённая свеча, слабым пламенем освещавшая великолепную картину в ореховой раме. Морская бухта, вдали огромный белый корабль под алыми парусами, лодка, идущая к берегу, девушка по пояс в воде с протянутыми к лодке руками, и, совсем близко, спиной – люди на песчаном пляже, смотрящие на алые паруса. Но не все. Мать приблизила глаза к картине.

– Уж больно на Василису похожа, – произнесла она удивлённо, рассмотрев лицо женщины, и отвернулась от картины.

Василиса тоже отвернулась и посмотрела на стоящую в воде Оксану.

КАЛИНОВ МОСТ

Их было четверо. Они гуськом шли по обочине дороги, а мимо с шумом мчались автомобили – одни туда, другие навстречу. Обочина была узкая с крутым кюветом, а потому все шли друг за другом, как верблюды в караване. Для полного сходства не хватало только верёвки, погонщиков и барханов.

– Эй, Машка, – крикнул один из них, – далеко ли ещё до твоего поворота?

Девушек в этой четвёрке не было, а фамилия одного из идущих была Мишкин. Приклеилось к нему почему-то Машкин, но звали его коротко – Машка. Машка вначале обижался и не отзывался, но потом привык.

– Там внизу поворот направо, ещё полкилометра, наверное, – так же прокричал в ответ Машка.

Свёрток, обещанный Машкой, оказался гораздо дальше и когда ребята дошли до него, начало темнеть и заметно похолодало.

– Ничего, теперь мы будем лезть вверх, а там теплее, – сказал Машка.

Однако за поворотом дорога, вопреки обещаниям, продолжила идти вниз, вместо гладкого и ухоженного асфальта – гравий, а снегозадерживающая полоса деревьев превратилась в густой лес.

– Там, наверное, ещё холоднее, – Серёга кивнул вдоль дороги.

Гигантские берёзы перемешались с ещё более гигантскими елями, а на верхушке каждой ели неподвижно сидел чёрный ворон. При приближении четвёрки они никуда не улетали, а только смотрели на них сверху вниз, как смотрят местные на пришлых.

Серёга обернулся – главной дороги, по которой туда-сюда мельтешили машины, видно уже не было. "Странно", – подумал он, – "Вроде и идём недолго".

Краем глаза, в лесу, он заметил старушку, волочащую что-то очень тяжёлое. Он быстро повернул голову. Никого. Внимательно осмотрев край леса, и не заметив ничего подозрительного, хотел пойти дальше, как тут же снова увидел старушку. Серёга быстрее прежнего повернулся к лесу. Точно. В лесу. И точно – старушка, а в руках у неё конец натянутой верёвки. А второй конец верёвки был привязан…. Да ни к чему он не был привязан. Так и был в воздухе. Серёга протёр глаза, но ничего не изменилось. Только он хотел сообщить своим друзьям о странной бабке, как та увидела, что за ней наблюдают и исчезла. Вот так – тянула лямку, а потом раз, и исчезла.

Он хотел рассказать об увиденном остальным, но передумал – ещё посчитают идиотом.

Вóроны на елях не двигались, и только их головы поворачивались вслед четверым искателям.

Машка, идущий первым, остановился.

– Привал, – сказал он, – Ставим палатки, кушаем, и спать.

Все устали и хотели есть. Поэтому без возражений сошли с дороги и ближе к лесу начали ставить палатки.

Потом походили по округе, набирая всяческих коряг, и около палаток разожгли костёр. Костёр разгорелся и сразу, резко кругом стало темно. Чёрный лес рядом, чёрный лес за дорогой, да и сама дорога сделалась чёрной. И только от костра исходил свет и тепло. Все четверо уселись у костра и в руках у них оказались кружки с горячим и сладким чаем.

– Беспокоиться не надо, в термосе осталось ещё, как минимум, половина. Так что живём, – сказал Сашка. В руке у него был термос с остатками горячего чая.

Испив чая, Машка встал и направился к своей палатке. Следом за ним встал Серёга и направился к чёрному лесу, но, сделав несколько шагов, что-то обронил, медленно, держась за спину, наклонился и, кряхтя, начал искать это в высокой траве.

– Серёга, ты наклонился как старый дед, и кряхтишь также, – повернув голову к Серёге, сказал Машка.

– А я и есть дед, – медленно распрямившись, обернулся к Машке дед, – Бабку мою не видал тут, в лесу?

В отблесках костра Машка рассмотрел деда. Весь седой, с бородищей до пояса. Это и в самом деле был дед. Перепуганный Машка обернулся к костру. У костра, как ни в чём не бывало, сидел Серёга и пил свой чай. Машка быстро обернулся к деду, но того и след простыл. Из чёрного леса послышалось уханье филина. Волосы на голове Машки зашевелились и встали дыбом. Сна ни в одном глазу. Машка всматривался в мрак чёрного леса, но ничего не видел.

– Ты чего там высматриваешь? Там же темень. Полная и кромешная темень, – сказал Серёга от костра, – Давай, иди к костру. Сашок добавит тебе чая.

Постояв так около леса, Машка не торопясь приблизился к костру, и составил компанию пьющим чай.

– Давайте рассказывать страшные истории. Кто чего знает, – предложил Иваныч. Отблеск костра на конопатом лице выдал его крайнюю заинтересованность в страшилках. И тут же страшным шёпотом он начал.

"Чёрная-чёрная ночь.

На обочине стояла чёрная женщина.

Она подняла руку в чёрной-чёрной перчатке. И тут же у обочины остановилось чёрное-чёрное такси. Женщина в чёрных-чёрных перчатках села в чёрное-чёрное такси.

– Куда едем? – спросил таксист загробным голосом.

– На кладбище, – таким же загробным голосом ответила чёрная женщина в чёрных-чёрных перчатках".

– Ну, уж нет, детсад какой-то, – почти одновременно и одинаково напряжённо воскликнули Машка и Серёга.

Иваныч обиженно замолчал.

Небо было чистое-чистое и какое-то прозрачное. Огромные звёзды светились глубоким, синим светом и белая Луна, яркая-яркая, висела над чёрной дорогой, как раз над её серединой. И звенящая тишина.

Вечерний холод пробрался сквозь одежду к спинам, а жар от костра обогревал только лица, и всем сделалось от этого совсем не уютно.

– Ну, всё, по палаткам, завтра рано вставать, – сказал Сашка, встал и побрёл в свою палатку. За ним поспешил Серёга и со скрежетом закрыл молнию своей палатки.

Машка и Иваныч остались одни около догорающего костра, но через некоторое время, окончательно замерзнув, тоже пошли в свою палатку.

А белая Луна, яркая-яркая, продолжала висеть над чёрной дорогой, как раз над её серединой.

Машка не мог заснуть и довольно долго ворочался, пока Иваныч громко не захрапел. И это была ещё одна причина не засыпать. По крыше палатки, сперва редко, а потом всё чаще и чаще начали ударять капли дождя. Дождь стучал всё громче и громче, пока не перекрыл храп Иваныча. Грохот дождя стал не выносимым и Машка, намерившийся было уснуть под шум дождя, решил выглянуть из палатки.

Тут же, как по мановению волшебной палочки, всё стихло. И никакого дождя. Всё кругом оказалось сухим. И на небе ни облачка. И луна, всё такая же белая висела над чёрной дорогой, как раз над её серединой.

Машка с трудом выбрался через узкую щель палаточного полога и обернулся. То, что он увидел, нельзя было ни описать, ни почувствовать, ни услышать.

Чёрный лес расступился, и через него пролегла прямая гладкая белая, словно светящаяся тропа.

"Скатертью дорога", подумал Машка.

Вдали, у горизонта, там, где тропа превращалась в точку, были видны красные, желтоватые сполохи.

И Машка пошёл. Пошёл по белой тропе посреди чёрного леса гигантских деревьев. Леса он не видел, а только чувствовал его дух, его запах, его могущество. Он не думал об оставленных в палатках друзьях, палатках, рюкзаках. Он шёл по белой нескончаемой тропе. Сполохи усилились. Ничего не освещая, с каждым шагом путника, они становились всё ярче. Шёл Машка не быстро, но почему-то быстро дошёл до источника сполохов. Прикрывая ладонью глаза от нестерпимо яркого света, он пытался рассмотреть нечто, похожее на реку. Реку раскалённой лавы. Но, ни жару, ни даже тепла от этой лавы не было. Эта река, текущая и бурлящая внизу, эта река, наполненная чем-то полупрозрачным, пересекалась мостом, продолжавшим белую прямую тропу, которая заканчивалась на том берегу одновременно с мостом. Вот она, река, разделяющая Мир живых и Мир мёртвых! Река, отделяющая Явь от Нави. По легендам кто-то должен охранять проход из Мира живых в Мир мёртвых. Баба Яга, Кащей Бессмертный, на худой конец Змей Горыныч – Чудище Трехглавое бессмертное…. Машка посмотрел кругом – никого.

Дальше, за мостом, лежал огромный камень с совершенно плоским верхом, на котором было что-то написано. Машка попытался прочесть написанное, но камень был слишком далеко, да и угол для чтения был слишком маленьким.

И тут, слегка привыкнув к яркому свету, Машка заметил, что чёрного леса-то и нет, вообще никакого леса нет!

Машка двинулся к мосту, чтобы рассмотреть камень, и тут же пребольно стукнулся о невидимое препятствие.

– Чёрт! – вскрикнул Машка, быстро ощупал своё лицо и принялся ощупывать то, что перегородило ему вход на мост.

– Похоже на стекло, только краёв у него нет, – Машка, на всякий случай подпрыгнул, пытаясь нащупать верх препятствия.

– Бесполезно, – раздался голос сзади. Машка быстро обернулся, но там никого не было.

"Чертовщина какая-то", – подумал перепуганный Машка, но тут владелец голоса, как в старинной кювете на старинной фотографии, стал постепенно проявляться.

– Я не чертовщина, я Хранитель и этой тропы, и этого Калинового моста, и этой реки Смородины, и чёрного леса, – сказал Хранитель.

Страх Машки, почти осязаемый, стал постепенно растворяться.

"Так это и есть Калинов мост, а эта река, река, разделяющая Миры, оказывается, называется просто Смородина!", – подумал Машка и снова потрогал невидимую преграду и шишку на лбу.

Хранитель был высок, и одет в белый широкий балахон, почти полностью скрывавший его фигуру.

– Ну, коли тропа открылась тебе, можно тебя и поэкзаменовать, – сказал Хранитель.

– Что написано на этом камне? – Машку уже ничего не интересовало, мысленно он был на том берегу, где и мог бы разобрать эту надпись.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.