Туннели, кабели и трубы по стенам, иногда темные, величественные размерами залы. Скорость была хороша, стыки громыхали, все железо тележки лязгало, встречный ветер давил и трепал. Гонец нашел за водительским сиденьем какие-то чехлы, намотал один на эмира, другой на себя. Наконец впереди показался свет. Выскочили под открытое небо, началась путаница рельсов, дрезину мотало. Путь окончился в неоглядной длины здании с высоким потолком из переплетенных балок, с огромными, заросшими грязью окнами и многими колеями рельсов, лежавшими рядом.

Вдвоем тащить эмира было легче. Гонец и парень в форме спустили его по железным ступенькам в очередную дверь на шестеренках, проволокли еще по каким-то коридорам. Путь закончился в комнатушке, где сидело еще двое.

– Я тебе говорил, – сказал один из них другому, – это Гонец, а это Машинист. Привет, ребята. Молодцы. Сколько у нас времени?

– Часа два железно, – сказал Гонец. – А можно вопрос?

– Давай. Пока Хакер подключается.

Тот, кого назвали Хакером, встал, открыл шкаф, занимавший треть комнатушки. Достал тряпичный сверток. Потом железный с виду чемоданчик. Видимо, много весивший. Чемоданчик раскрылся – и оказался ноутбуком.

– Про Дервиша говорили, с ним как? – спросил Гонец.

– Сейчас почту получим. – И сидящий кивнул на Хакера с ноутбуком. Тот уже грузился. Несколько минут – и на экране замигала полоска: «У вас 1 новое сообщение».

– Сюда направляется. Дервиш-то, – сказал Хакер.

Развернул тряпичный сверток – это оказалась занавесь, богато затканная арабесками. Гонец и Машинист перевели дух – сообщение Хакера явно принесло облегчение. Тот продолжал дизайнерские пассы: накинул занавесь на шкаф. Подтащил колченогий столик, отодвинув его от сидящего по кивку, – можно, дескать. Нижний угол занавеси лег на столик – теперь было похоже на скатерть, ноутбук очутился сверху.

– Давайте сюда вашу добычу. – Сидящий встал и пододвинул свой стул к столику.

– Ща, та-ащ майор, – отозвался Гонец.

Эмир очутился на стуле.

– Кольцо с секретом сдать. И скинь плащ-палатку-то, – продолжал майор. – Остальным отойти.

Теперь Гонец снова был лишь в голубой хламиде до пят. Он глубоко вздохнул и сильно выдохнул дважды, обошел угол столика, очутился перед эмиром и низко поклонился ему.

– О досточтимый и светлейший эмир! Да благословит Аллах всемилостивый и милосердный вашу руку начертать согласие с ниспосланной им непревзойденной мудростью!

На ноутбуке было открыто окно облака верноподданных его величеству эмиров. Управителей всех минтак. Подчиняющихся приказам лишь самого его величества. А в облаке – письмо эмира мухафазы Эр-Растойя, бывшего Северо-Кавказского округа. В поле «Резолюция» уже была сделана приписка: «Принято, на переработку в Указ по минтаке».

– Подпиши паролем! – Теперь голос Гонца был другим. Жестким. И глаза были жесткими, стальными. Одурманенный эмир положил руки на клавиатуру. Пальцы плохо повиновались ему. Тишина установилась истинно подземельная, гробовая тишина. Гонец продолжал пронизывать эмира взором. Тот прерывисто вздохнул, пробормотал что-то неразборчивое, вроде как «во имя алл а… быр-быр-сть-го» – и набрал на клавишах некую комбинацию символов.

Окно письма на экране закрылось, и посыпались сообщения. «Документ №… направлен на рассмотрение в адрес: 1 – Канцелярия Минтаки». «Документ №… принят адресатом Канцелярия Минтаки». А еще через несколько минут: «Документ №… направлен в работу». «ВНИМАНИЮ ДОСТОЧТИМЕЙШЕГО. Формируется Указ №… Содержание см. Документ №…». Эмир ошеломленно хлопал глазами.

Бесшумно открылась дверь, и вошел давешний оборванец-дервиш. От седой бороды остались лишь следы клея. В помещении стало совсем тесно.

– Здра-жла-тащ-майор, – выдохнул он. – Уже? – И дернул головой в сторону эмира.

Майор кивнул.

– Ща надо… Он как бы в чудотворной мечети молился…

Достал откуда-то из лохмотьев синий шнурок – по комнатушке растекся тяжелый, густой аромат благовоний. Подошел к эмиру, обвязал его правое запястье, прошептал: «Аллах, благослови». Тот автоматически кивнул.

– А теперь обратно, – также вполголоса, почти шепотом, приказал майор.

Дервиш и Машинист потащили эмира наружу. Лишь Гонец задержался.

– Я видел пароль.

Майор поспешно подсунул ему клочок бумаги и карандаш. Тот накарябал какие-то знаки.

– Это сейчас главное. Ни в Москву, ни в Ростов не возвращайся. Поедешь в наш центр, в Плесецк, – там эти, слава всем земным и небесным, не появляются. Ты должен остаться в живых. Эмира Дервиш отработает. Ты подумай: не будут языки мальцам резать! Сколько у нас нового народу появится – хорошего, умного… Мы еще на нашей с тобой жизни величеств этих сковырнем!

Алексей Береговой

г. Москва

Автор сборников стихов и публицистики. Начинал в советское время, но столкнулся с жесткой идеологической цензурой.

Из интервью с автором:

– Поэзия – это, наверное, язык жизненного опыта, затрагивающего глубины чувственного бытия, где нет места лишнему, тривиальному, лживому. Все мои увлечения – живопись, путешествия, подводное плавание – приводят в конечном счете к обогащению моего внутреннего поэтического восприятия мира. Здесь представлена читателю выборка из двух сборников – любовная лирика «Луч света» и «На грани миров».

«Не надо слов – падет и выше…»

Не надо слов – падет и выше,Не разойтись слезе с судьбой.В лицо осенний ветер дышитИ не надышится тобой.Не надо грустного упрека,Не надо вымысла вины —Бездушно ледяное окоСебя не видящей Луны.Не надо страха одиночеств —Все, кончившись, начнется вновь.Чем жизнь становится короче,Тем бесконечнее любовь.

«Хрустальный мир…»

Хрустальный мир —змеиное яйцо,Висящий в пропастипоследней каплей смысла.Мир, связанный со всемсо всех концов,Деленный тайнона простые числа.

«Нет, не молитва, и не потеря…»

Нет, не молитва, и не потеря,Не взгляд, не музыка, не сон.Осколки тишины взлетелиИ раскололи небосклон.Из площадей нарезав тканиПлащей, зонтов, попон, ливрей,Дорогу к Солнцу уступалиСлепые стаи фонарей.Сомненьям оставляя место,Как памятнику пьедестал,Друг в друга исподлобья лезлиСвинцовые глаза зеркал.Побег созрел, как неизбежностьЗапутавшихся в пустяках,Глазеющих на мир с надеждойЕдва прозревшего ростка.Гудело всесильное небо,Крылом нарезая круги,И падали намертво стебли,И тлели, как воск, мотыльки,Что дальше: конец иль начало?Неведенье сводит с ума.Луну, словно куклу, качалаИ звездами вглубь размечалаУпавшая в осень зима.

«Так зайца тянут из шляпы…»

Так зайца тянут из шляпы,Так топчут промокшие мхи,Озябшие птичьи лапыТак попадают в силки.Так плещет фиалка парфюмом,Так свет ослепляет глаза,Так выпадает из шумаЗвенящего неба слеза.Так ноты искрят в пепелище,Так жизнь берет верх над судьбой,Так космос неистово ищетЕдинственной встречи с тобой.

«Для снегов работа…»

Для снегов работа —Не свести с ума.Угол жизни – вот он,А вокруг зима.Для снегов преграда —Канитель весны,Яркая помадаМолодой Луны.Отчего же вечностьТак разделена?Где твоя беспечность,Там моя вина.Сколько б ни упало,Не учесть в горсти,А снегам все мало —Все б мести, мести…

«Вонзая глаза азалий…»

Вонзая глаза азалийВ янтарную ширь небес,Сухие узлы вязали,Как самодельный крест.Канатами бездорожьяСжимая свободную грудь,Наверное, жить так можно,И нужно стать осторожным,Но невозможно вздохнуть.К чему этот страх начала?К чему эта боль конца?Раскатами отвечалоСиянье ее лица.И сны, выдавая тайныОбмолвками «Не забудь!»,Безмолвно следы сличали.А впрочем – все так случайно:И смысл пути, и путь…

«Видишь увядшее солнце…»

Видишь увядшее солнце,Ржавые абрисы крыш,Звезды, сомненья, бессонница —Хочешь кричать, но молчишь.Жизнь или смерть – неизбежностьМуки любви и борьбы,И одиночество брезжитВ ломких изгибах судьбы.Иглами памяти шьютсяРваные раны потерь.Льется из лунного блюдцаВ жадные губы безумцаВремени тонкая тень.

«Нет, не пробиться сквозь туман…»

Нет, не пробиться сквозь туман,Угадывая полутени.И бесконечная зима,И жизнь – обман, и смерть – обманБесчисленных несовпадений.Нет, не закрыть лица от бурь —У страха каменеют руки,И, взгляд бросая на бегу,Я твою душу cберегуОт ран разлуки.Нет, не угнаться за судьбой,В два шага не осилить пропасть.Остались только мы с тобой,И ветра бесконечный вой,И душ пленительная робость.

«Копила копоть, жгла кострище…»

Копила копоть, жгла кострище,Сгребая листья, как мечты.Тот, кто безумия не ищет, —Не видит этой красоты.Кто в листопад не умирает,Слезой смывая кровь с листа,Как след потерянного рая, —В том погибает красота.

«Время слов – ремесло белых пятен…»

Время слов – ремесло белых пятен.Нас, как в сон, занесло в зной объятий.Нам к ночи довелось прикасаться,Согревая стекло белых пальцев.И жемчужин сиреневых нежностьЧерный бархат безбрежия режет.Время вымысла жить и прощаться,Окунаясь в узлы твоих танцев,Вить лианы руками по бедрам,Западая в любовь, как в ловушку,И однажды быть начисто стертымВ тайне времени, полной бездушья.

«Так много громких обещаний…»

Так много громких обещаний,Пустой слащавой мишуры,И зависть за семью речами,И горечь на краю печали,И злоба на конце иглы.И в них, входя, дряхлеет время,На кру́ги возвращаясь вспять:Не так, не вовремя, не с темиЛюбовь положено терять.

«Начало осени. Не много ль…»

Начало осени. Не много льТо золота, то поздних слез?Куда ведет тебя дорога?Куда меня мой сон унес?Начало осени. Обманет?Как будто все давно прошло,Как будто в ледяном стаканеКроваво плещется вино.Начало осени. И что же?Не верь, не бойся, не проси.Как зерна, на ладонь положитИ упадет в судьбу без сил.

«Никто не замечал утраты…»

Никто не замечал утраты,И радовали глаз потери.Кроваво-желтые закаты,Как птицы, наугад летели.Никто не думал о случайном,Не принимал всерьез измены.А утро по щекам лучамиХлестало и палило стены.И ты, пленяя сны, как участь,Не знавшая к себе ответа,Напрасно продолжала мучитьСтихами выжженное Лето.

Элегия о днях

Днем позже, днем раньшеРазбухнет, развяжет,Над глянцевой кожейРасстелется пряжей.Днем меньше, днем дольшеРаскинется мхами,Фиалки разложитЛьняными руками.Днем дальше, днем ближеСквозь прорези небаНа капли нанижетКрылатые стебли,Туманом замажетГлаза и ладони.Днем дальше, днем ближеВ объятьях утонет.

«Дни ползли, а недели летели…»

Дни ползли, а недели летелиЗастревать стрекозой в январе,Каплей жизни, спасенной в метели,Одинокое сердце согреть.Белой шалью овитые плечи,Столько скрыто в дыханье тревог,Дни горели, как листья, как свечи,Не найдя в бездорожье дорог.

«Так день повис, дыша дымами…»

Так день повис, дыша дымами,Стеклом к щеке, вонзая взгляд,Сырое солнце поднимая,Как зыбь зеркал, над всем подряд.Так день кипел свистком на ухо,В ногах валяясь, рвал плащиИ по обрубкам переулковШарфы кровавые тащил.Так день оправдывал сплетеньяПоследних и пустых причин,И пал, как лист, сливаясь с тенью, —Слепым, потерянным, ничьим.

«Как снять с шнуровки бездорожья…»

Как снять с шнуровки бездорожьяПустые пропасти полей?Чем взгляд спокойнее, тем строже,Чем беззаботней, тем милей.Как, вымостив краеугольнымТугую невесомость дня,Из безразличья вырвать с корнемСудьбу, на случай разменяв?Как знать, не различая смысла,Невидимую суть вещей?И, если бы слеза не висла,Как пережить потоп дождей?

«Напоследок многое понятно…»

Напоследок многое понятно.Ломкий воздух в тишине завис.Ватных туч размашистые пятнаУтонули в золотой крови.Напоследок многое некстати.Безразличный к выбору игры,Верх берет верховный наблюдатель,Окуная спящий мир в полынь.Напоследок многое не важно,Ценно то, что скрыто взаперти.И в одну и ту же воду дваждыВремя не дает судьбе войти.Напоследок малое весомо:Капля солнца упадет в ладонь,И, постигнув, что любовь – не слово,Свет заполнит пустоту окон.

«Концовка. Ветры воем веют…»

Концовка. Ветры воем веют,В волну бросая горсть песка.И, бесконечностью владея,Приходит ночь издалекаПродолжить, с притяженьем споря,Сорвать рукоплесканий шквал,Холодное немое мореОбрушив в пустоту зеркал.

«И кажется, еще важна секунда…»

И кажется, еще важна секунда,Повисшая на утренней росе,И медленны движения как будто,Пустое солнце брызжет в январе.И все вокруг ослепло и оглохло,Сложило руки, спряталось в углы —Мир ждет как искупления подвоха,Как полотно – терзания иглы.Немногое доступно и весомо,И кажется привычным, как всегда,Глазеть в окно затерянного дома,Как в шторме исчезают поезда.

«Так память, выцедив до дна…»

Так память, выцедив до дна,Пьет из теченья вод,Так музыка душе данаПоследней из свобод.Так мечется пустой вопрос,Так ускользает взгляд,Так свет, как бесконечность, прост,Так нет путей назад.Измерить значит потерять,Так режется из снаБинтом кровавая заря,Так гибнет тишина.Так хлещет по ухабам дняБезумный майский дождь.Так жизнь проходит сквозь меня,Как миг, как нить, как дрожь.

«И голос тишины простужен…»

И голос тишины простужен,И от себя сбежать не прочь,И тех, кто никому не нужен,Целует в переулке ночь.Дождем сползая на ступениИ руки запустив в карман,Безмолвно отступают тени,Как в память, в ледяной туман.Ведет к развязке ход событий,Скрывая напоследок суть,И, как завороженный зритель,Душа не в силах глаз сомкнуть.

Александр Журба

ФРГ, г. Зиндельфинген

Гражданин РФ, родился в г. Омске, там же учился, окончил Политехнический институт (1978), работал конструктором в НИЙ Минобщемаша. Когда в 90-х оказалось, что новой власти инженеры не нужны, не пожелал менять чертежный прибор на баул челнока и переехал на ПМЖ в ФРГ (1998), где на немецком машиностроительном концерне продолжил конструировать автоматизированные комплексы. Под псевдонимом Виктор Белов в издательстве «Скифия» опубликованы две книги под общим названием «Управление мировоззрением» (2.009 и 2.012. гг.). В журнале «Национальные приоритеты России» (2.019 и 2.02.0 гг.) под тем же псевдонимом опубликован цикл статей на тему современного состояния России. В ежегоднике ИНИОН РАН, 2.02.1 (ч. 1) отдельно опубликован «Манифест евразийской цивилизации».

Из интервью с автором:

– Мне посчастливилось родиться в великой стране в великое время, когда самые фантастические мечты и недосягаемые грезы волшебным образом превращались в реальную повседневность, и это чудо творили не какие-то бородатые джинны и хрупкие феи, а великое поколение наших отцов. Нас окружал мир, в котором сказка на наших глазах становилась былью, а светлая, оптимистичная, зовущая к новым высотам советская фантастика наполняла нас непоколебимой верой в сказочное будущее всего человечества. Этот рассказ – дань памяти великому времени, великой советской фантастике и великой стране – СССР.

2-096: Возвращение

«Виктория» выходила на околоземную орбиту. Возвращение экипажа корабля на Землю проводилось по плану, отличному от старта, и не предусматривало промежуточной посадки на Луне. От «Виктории» должен был отделиться управляемый наземными службами спускаемый аппарат с обоими космонавтами на борту. Они доставлялись аппаратом непосредственно на ближайшую к их городу космодромную площадку, а сам корабль должен был вернуться на окололунную орбиту, скачав перед тем на Землю всю полезную информацию, полученную в ходе полета.

Волнение от скорой встречи с Землей, родными и близкими началось у Джона и Жана сразу после отключения искусственной гравитации и продолжало нарастать с каждой минутой. И к тому моменту, когда они заняли свои места в спускаемом аппарате, достигло наивысшего напряжения, от которого оба космонавта не могли никак избавиться даже с помощью изощренных приемов аутотренинга. Напряжение было так велико, что они не могли обмолвиться между собой даже парой слов. Так, не прерывая полного молчания, они ощутили заметный толчок, означавший момент отделения спускаемого аппарата от корабля. После этого события кабина космонавтов погрузилась в абсолютную тишину.

Тишина была нарушена вздохом облегчения и водопадом радостных восклицаний только тогда, когда оба звездолетчика одновременно почувствовали включившиеся тормозные двигатели и силу притяжения матушки-земли. Через непродолжительное время спускаемый аппарат завис над бетонной площадкой космодрома и бережно опустил свой ценный груз на землю. Отключение двигателей экипаж приветствовал тройным «ура!». К аппарату тут же подкатил мини-челнок и гостеприимно распахнул дверцы для прибывших на родную планету. Джон и Жан с непередаваемым восторженным чувством возвращения после долгой разлуки выпрыгнули из спускаемого аппарата на твердое покрытие космодрома и с замирающим от ликующей радости сердцем огляделись по сторонам. Было раннее утро, солнце едва показалось над темной полоской далекого леса, но его лучи уже полностью залили своим щедрым ярким светом все огромное пространство космодрома, окрасив его постройки, мачты, взлетно-посадочные полосы и стартовые площадки сияющим розовым цветом. Постояв некоторое время в безмерном, захлебывающемся от ощущения полнейшего счастья восторге, Джон и Жан наконец-то уселись друг напротив друга в терпеливо ожидавший их челнок, который без промедления доставил их в карантинный корпус космодрома.

Пройдя все процедуры и не встретив при этом ни одного человека, Джон и Жан, в предвкушении радостных, счастливых встреч с родственниками, коллегами и друзьями, болтали и шутили без умолку. В этом настроении радостного ожидания они вышли за территорию космодрома. Яркое утреннее солнце, пронзительно-голубое небо без единого облачка только усиливали их ликующее душевное состояние. Скрипнув тормозами, к ним тут же подъехали два беспилотных такси. Обнявшись на прощание, Джон и Жан договорились встретиться в ближайшее время. Джон достал было из кармана свой старенький смартфон, который вместе с ключами от его дома все это время хранился в его персональной ячейке на космодроме, но тут же засунул его обратно.

– Нет, – сказал он, – устрою я лучше маленький сюрприз своим возвращением – неожиданная встреча лучше запоминается.

– Конечно, так веселей, – ответил Жан, – а вот мне устраивать сюрприз некому.

– Не горюй, все наладится, – утешил товарища Джон.

– Да, обязательно наладится. – И Жан еще раз сердечно обнял Джона, затем, порывисто развернувшись, запрыгнул в раскрытую дверцу такси.

Джон проводил взглядом такси, в котором уехал Жан, и еще раз огляделся по сторонам. На залитых щедрым утренним солнцем улицах не было видно ни души. Пожав плечами, Джон сел в такси и назвал свой домашний адрес.

Через полчаса такси остановилось прямо перед его домом. Не в силах справиться с вновь захлестнувшим его волнением, Джон не сразу вышел из машины. Наконец, взяв себя в руки, он выбрался из такси и подошел к входной двери, не осмеливаясь сразу нажать кнопку звонка. Простояв в нерешительности пару минут, он с неимоверным усилием сбросил оцепенение, глубоко вздохнул и, больше не колеблясь, твердо надавил на кнопку. Звонок разнесся по всему дому, но никаких других звуков он не услышал. Уже уверенней повторив звонок, он понял, что дома никого нет, и достал ключи.

В коридоре, как и в других комнатах дома, было прохладно, царили неестественный идеальный порядок и клиническая чистота. Осмотревшись, Джон не заметил ни одной небрежно брошенной вещи, которая оставалась бы лежать на непредназначенном ей месте. Прежде такой безукоризненной аккуратности в его доме не наблюдалось. Еще раз пожав плечами, он уютно уселся в своем любимом кресле и достал из кармана смартфон.

Телефон жены долго не отзывался. Джон уже было хотел сбросить вызов, но тут на дисплее его смартфона появилось лучезарно улыбающееся лицо Николь. Джон жадно вглядывался в знакомые, почти не изменившиеся черты, но что-то неуловимо настораживающее мешало ему совершенно отдаться радости общения с самым близким человеком. Николь, продолжая все так же задорно улыбаться, сообщила, что в данный момент она находится в дальней служебной командировке и вернется домой только к концу недели. Джон начал расспрашивать жену о детях. С теми же жизнерадостными интонациями и с той же обворожительной улыбкой Николь известила Джона о том, что Вилли пока не женился и в данный момент находится в дальней экспедиции, а Дина заканчивает последнюю практику где-то в Антарктиде и связь ними обоими пока затруднена. Последние слова Николь не столько огорчили, сколько насторожили Джона, но он тепло с ней попрощался, сбросил связь и задумчиво остался сидеть в кресле.

Ничего определенного не решив, Джон поднялся из кресла и направился на кухню с твердым намерением что-то перекусить. За пару шагов до кухни в кармане Джона неожиданно звякнул смартфон. Машинально вынув его из кармана и чиркнув по поверхности пальцем, Джон увидел сообщение, поступившее от Жана. Сообщение состояло только из трех букв – SOS. Застыв в полном замешательстве и ничего не понимая, Джон включил видеосвязь. Дисплей засветился не сразу, какое-то время оставаясь совершенно черным. Вдруг он вспыхнул и на нем появилось перекошенное от боли лицо Жана. Превозмогая боль, Жан успел прохрипеть прямо в камеру: «Они взбесились!», но тут же смартфон с включенной камерой, очевидно, выпал из руки Жана, успев выхватить на мгновение сверкнувший за его спиной огромный нож для разделки птицы, рукоять которого была крепко зажата в схвате кухонного робота. Изображение на смартфоне тотчас покрылось рябью и исчезло.

Окаменев на долю секунды, Джон в тот же миг явственно услышал, как в его «умном доме» все внезапно начало приходить в движение: почти бесшумно и сразу на всех окнах начали опускаться жалюзи, с кухни послышалось знакомое урчание движущегося кухонного робота, из углов комнаты один за другим выкатились роботы-уборщики. Моментально опомнившись и не раздумывая больше ни секунды, Джон стремительно бросился к двери, ведущей в подвал. Сбежав вниз по лестнице уже в полутьме, он лихорадочно запер дверь изнутри и, оглядевшись по сторонам, схватил гладильную доску и втиснул ее в распор между дверью и бельевым шкафом. Хлопнула верхняя дверь подвала, и на лестнице послышался приближающийся, грузно постукивающий по ступеням лязгающий шум.

Джон огляделся еще раз. Под самым потолком подвала светилось небольшое окно, свободное от жалюзи. Кроме шкафов в подвале стояли стиральная машина, сушилка, широкий стол с корзинами для белья, несколько стульев, висел широкий светильник. По стенам тянулась наружная электропроводка. Панический ужас от происходящего, которым Джон был охвачен в первые мгновения, начал понемногу отступать, и к Джону стала возвращаться способность рассуждать. «Повезло, что у нас нет гладильного робота», – подумал он. На противоположной от окна стене подвала, на самом видном месте висел топор деда. Взгляд Джона остановился на нем. И в этот момент вдруг ожила стиральная машина и из нее бурным потоком начала изливаться вода. Тут же входная дверь подвала, подпертая гладильной доской, содрогнулась от первого тяжелого удара, но осталась стоять на месте. Больше медлить было нельзя, и Джон, сорвав со стены топор, бросился наперерез образовавшейся обширной луже к спасительному окну, но тут же отпрянул от плещущейся перед его ногами воды. Звериным чутьем он понял, что она могла находиться под током. Оглянувшись, ударом топора Джон перерубил входной кабель. Машина моментально умолкла, но послышался второй тяжелый удар в дверь. Уже без оглядки пробежав по воде, он резким движением передвинул стол под окно, вскочил на него и, разбив стекло, несколькими ударами топора сломал и вырвал оконную раму. Выбросив топор наружу, он подтянулся на руках и выкатился из оконного проема на стриженую зеленую лужайку перед домом.

Вскочив на ноги и поспешно озираясь, Джон вовремя заметил ползущих прямо на него роботов-садовников и клиновидную газонокосилку. Взглянув поверх них, увидел заброшенный гараж, в котором с незапамятных времен стоял старый бензиновый отцовский внедорожник. Джон вдруг ощутил непреодолимую потребность почувствовать в своей здоровой руке надежную рукоять топора и, быстро нагнувшись, подхватил его с земли. Приятная тяжесть топора наполнила Джона отчаянной решимостью, и он, ловко отпрыгивая в стороны от проворно движущихся на него роботов, побежал к гаражу, двумя взмахами топора сломал замок и открыл ворота. Автомобиль стоял на положенном ему месте. Дернув на себя дверцу, Джон запрыгнул в кресло водителя и бросил рядом с собой топор, с которым он решил не расставаться до своего последнего часа. Лихорадочно пошарив рукой по приборной панели, нащупал и тут же сильно надавил на стартовую кнопку. Его непрерывно колотящееся сердце в этот момент было готово вырваться из груди. В глубине машины что-то скрежетнуло, не сразу, с громкими хлопками, но все же мотор запустился. Джон жадно впился взглядом в приборную доску. Стрелки приборов вздрогнули, и указатель топлива остановился на метке четверти бака.

<1 2 3 4 5 6 >

На страницу:

Перейти

4 из 6