bannerbanner
Страсти по Михееву
Страсти по Михееву

Полная версия

Страсти по Михееву

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 3

Когда-то он хотел боксом в люди выбиться, провёл сто сорок боёв, но все неудачно. В соревнованиях ему уверенно удавалось занять лишь первый шкафчик, несмотря на повышенные абразивные свойства души и кожного покрытия. Обуянный романтикой гранатомётов и мечтая поучаствовать в мировом национально-освободительном движении, он окончил школу для умственно отсталых с золотой медалью. Гордые покорённой образовательной вершиной родители тут же определили его комсоргом в Институт зарубежных языков с целью впитать литературное вещество и обучиться социалистическому способу его производства.

Лоснясь от европейского самочувствия, он прочёл «Буратино» в подлиннике и сделался хорошим переводчиком. Правда, переводил мало, плохо и неточно, сбиваясь на родную ему речь человека резко континентального происхождения, в которой массивная пивная кружка именуется «бокалом», любая просторная комната, где нет пьяных, «залой», а «спать» и «отдыхать» – синонимы. Гламур на трёх вокзалах. Лингвист по лимиту. Волга впадает в Уральские горы. Ему, как царевне после поцелуя лягушки, всегда доверяли делать коллективные фото, чтобы не портить кадр.

Минули небольшие лихолетья, и когда вокруг всё стало можно и страну окончательно подкосила свобода слова, разнузданная гласность и произошла полная доминанта гражданских прав, партийные деньги папы и профсоюзные деньги мамы не испортили его выбором жизненного пути. Сын-бор влился в эпоху и очередные несгибаемые ряды, наблюдая грудь четвёртого человека в партии, питающего слабость к однокоренным словам. Существовал аккуратно, как пленный, не сознавая нутром абсурдности происходящего и выкраивая значительное лицо, чтобы никто не догадался о его ненужности. По нерадению служил с ленцой, понимая только согласные буквы, спустя всё, но расторопно воруя с обеих рук во главе узкого штата профессионалов, не давая угаснуть классовому чутью и упиваясь масштабами государственной разрухи, с успехом заменяя недостаток опыта полным его отсутствием.

В рабочем кабинете усердствовал не покладая. Благодаря стараниям уборщицы его письменный стол всегда блестел, шаля солнечными зайцами: ни единой бумаги («подписано, так с плеч долой»), ни самописки, ни календаря, ни даже обязательного в последние десятилетия хмурого портрета со служивой хитрецой во взоре. Ничего. Никогда. Стол был всегда «пуст, как холодильник с пивом, забытый в помещении, где трудятся маляры». Хозяин с шизофренической точностью умел делать глупости на ровном месте. Без промаха. Нанося Отчизне запланированный вред. Обновлённая версия старой чиновничьей этики.

Но одна непреклонная производственная слабость всё же была: человеческое стремление к простым аналоговым процедурам, не требующих значимых интеллектуальных вложений. Он точил карандаши. Точил всегда, точил везде. С душой и забывая себя. Специально придуманным для этого ножичком. Мог тесать деревянные палочки часами и неделями, укладывая готовую продукцию в большую бережно хранимую сигарную коробку с вензелями кубинского королевского дома. Строго по ранжиру. Острый гладенький наконечный грифелёк вызывал в нём луннонезависимые приливы и отливы нежности, подводил к высшей степени административного восторга, с которым могла сравниться лишь животная радость от рачительного рукоприкладства веселоцветного пипидастра к недалёким потолковым лампадам. Истинно государственный подход к делу. Пример отдачи патриотического долга Родине сполна и без задержек.

Альтернативно одарённый, из собственных достижений имел лишь погашенную судимость по пустякам, некрасивую аквариумную рыбку на плече, громкий невоспитанный голос, хрустящие попеременно коленные суставы, значок «Победитель соцсоревнования», скраденный в ленинской комнате Дома санитарного просвещения издательства «Вагоны и контейнеры» и несмолкающее чувство зависти ко всему. Патологическую честность тоже нельзя было отнести к его вопиющим достоинствам. Талантливых людей, ожидая умственного подвоха, особо не жаловал, считая, что талант есть зловредная выдумка буржуазии, которая всегда стремилась унизить широкие трудящиеся слои. Эта мысль покорила его голову и окрасила эмоционально, сделав строгим и неромантичным, как шлейфовый осциллограф.

Существовал как-то умышленно, играя навыками отставного фермера чужие роли. Был скрытен. Садясь в такси, долго не говорил водителю куда ехать, сохраняя стратегическое выражение лица и зависая в античной позе. Обзаведясь впоследствии для безопасности капитанами безопасности, существенно упростил жизнь столичным драйверам.

Любил всё большое в тяжёлой форме. В багажнике его блестящего заокеанского авто колера «серебристый виталик» не мелкие уже дети могли свободно репетировать любые выкрутасы огненного «Танца с саблями». С саблями. Вообще-то, он всесторонне ненавидел Запад и без оглядки любил всё русское, но пользовался всем заграничным: у них прогресс дошёл до крайности и всё стало удобно, а они всё тянут и тянут жилы из наших соков. И то сказать: американцы исповедуют свободу печати, ипотеку, колу и аспирин, улыбаются всем как ненормальные, а на улицу вечером лучше не выходи: кругом бряцает оружием военщина и преобладает оскал империализма и угнетение кого-то кем-то. Он видел эти нью ансы Нью-Йорка собственноручно. В райкоме единой партии подробно просветили, высветили и засветили.

Убедительный капитал, не отвлекаясь на депрессию и другие научно-психологические веянья, составил на ниве оптовой страховой благотворительности, оказывая гражданам принудительные услуги, никогда не задумываясь над тем, что ему сложно было понять. Подвергся богатству и быстро смирился с ним, неожиданно для себя став экономической элитой и обретя внушительное лицо, будто снедаемое мировой скорбью человека всю жизнь торгующего детскими колясками.

Был вхож в задворки действующей консоли властных органов, где возгорался благодарностью перед глубинными лицами законодательных палат и умело принимал парламентские стойки, ориентируясь на российскую редакцию Камасутры под треугольным одеялом. На публике был всегда глубоко выбрит, располагая фактами из истории прошлого: в бакенбардах содержится мало патриотизма. Изъяснялся одномандатно, привычным языком месткомовского гетто, обогащённым свежеусвоенными лозунгами из «Красной звезды» времён маршала Советского Союза Гречко А. А. Кормило его незаконнорождённое кресло, лояльное тугодумие и гарантия абсолютной безнаказанности. Витаминов на ложное борение за ложную правду хватало. Ему всегда больше удавалась борьба, чем созидание.

В границах семейной жизни жена и опрометчиво заведённые небольшие потомки у него кое-как имелись. Одну женщину всё-таки удалось уговорить. Но брак не задался и супружеский долг достиг мрачных глубин отрицательного экстремума, поскольку параллельно он сильно увлекался буржуазной забавой в клубах ночного направления, питая постоянное влечение к случайным связям, основанное на принципах марксизма и всеобщей формуле капитала. И до того чувствителен и лаком был до дам, что однажды напустил в штаны от нервов во время «белого» танца, искажённо производя ужимки не в такт нежному полонезу в тщетных поисках эротического консенсуса. Он ценил в девушках не разум, природную стать, лёгкий характер или коралловые губки, а доступность. Однако без денег женская общественность его не хотела, без денег она стеснялась своих чувств и не обнажала портфолио. Строго по тому же Марксу. И он платил. Экономно. В надежде перехода количества в качество. Количество было существенно урожайным. Качество – спорным. Как-то от скромной, но легко доступной девушки трудной судьбы из зоны нерискованного виноделия он заимел скверную болезнь, которой, как истинный мачо на коне, впоследствии даже гордился, словно его прилюдно наградили благородным Орденом Подвязки у королевского фонтана. Это событие переменило его и без того небогатый внутренний мир. Он резко почувствовал себя гордым рыцарем с пером в затылке и агрессивное бескультурье окончательно превратилось в лучшую часть рельефности его культурного ландшафта. Величайший прижимистый господинчик с окраинным лицом огородника-рэпера и повадками похмельной самочки Пиноккио, обронившей невинность на смотре авторской песни. У каждого свои предметы для гордости и свои понятия о прекрасном.

Но Миле было не до брутализированных тонкостей мироощущения избранника, ведь за ней впервые стали ухаживать, вручать знаки неравнодушия, а не молча, как корову, теснить в направлении fuckальной плоскости. А ухаживал Главный хоть и неумело, но красиво и с фантазией, от души, обдавая объект перспективой: отпускал пораньше с работы, угощал без ограничений калёными семенами подсолнечника обыкновенного, задарил на майские пук амплитудно дрожащих идеологически выдержанных гвоздик и небольшую картину Пьера Огюста Ренуара кисти Псоя Клима Надберёзовикова, стоимость которой он, вступив в преступный сговор со своей жадностью, провёл как материальную помощь банку «Сурикаткредит». А после намёков на неудобосказуемые формы любви, исключающие внятную устную речь и последующего увлечённого изучения узоров на милиных чулках, уровень жарообразующей полемики возрос до пи́кового значения и они заключили пакт о нападении, исполненный безумств из сферы страстей бронзового века нашей эры. Это обещала быть постоянно действующая случайная связь шаговой доступности, позволяющая экономить на трансакционных издержках и сахарных трубочках, отвергающая финансовую научность.

Юноша заискрился от несбывшихся (пока) желаний, потерял радостную голову, стал сочинять любовные стихи в виде поэзии и бросился нещадно тратить казённые средства на самого себя, как главный ретроградный метатель канцтоваров в обличье грустного свингера, войдя в лёгкий неконтролируемый запой, превозмогая алкогольный генезис и собравшись группой одного и не более лиц в связи с сомнениями по поводу бессмертия души, выделывая при этом занятии речевые шалости, как у вольера со слоном, с трудом попадая в современные законы физики. Запой больших чисел – не прогулки по оливковой роще с дизайнерской собачкой марки «мальтипу» на телескопической верёвке. Только смерть избавляет от расходов на проживание. На казистом лице явственно проступали шрамы от непрочитанных книг.

В припадке вдохновения страсть не сдавала позиций, подвергшись спазмам эстетизма в направлении богини безответной (пока) любви. Превентивно опохмелившись (трезвость вызывала в нём неприятные воспоминания) и поставив в известность заслуженную вдовствующую супругу о внезапно горящем симпозиуме по внедрению цифровой экономики в аналоговые ресурсы Красноярского края, он приобрёл пакет ценных бумаг для двухместного посещения тёплой столицы бывшей союзной республики с целью обрести неизбежность взаимного счастья, как при покупке зимней резины для самоката. Повёз любимую, считай, без малого за границу. Тайный гусар, наблюдающий детские стыдные сны про курение на чердаке за расширенной трубой принудительной вентиляции. Но и ему стало хотеться красоты в общении полов, чтобы показать всем разные удивления, как директору завода, где шьют лифчики.

Провожали их жизнеутверждающие принципы с трудом развитой действительности, редкие птицы фабричных расцветок и погода. С неба в беспамятстве сыпало игривое солнце, путаясь в улыбчивых облаках. Особый коридор. Рядом беснуется простой народ, подозреваемый в непростительном стремлении к лучшей жизни.

Небо. Самолёт. Девушка. Бизнес-класс. Мясо или рыба. На стенах нарядные таблички с надписями весёлыми червячками – тамошний колорит. На парне нарядная душная тройка «джерси» глубокого партийного цвета, как у регионального композитора, не сходящаяся в области предполагаемого пищевого тракта. Пляжный щёголь третьего эшелона на свободном выгуле. В таком модном приговоре обычно ездят в гости к дальним родственникам, чтобы те не требовали усиления материальной поддержки.

Мила в заманчивых ресницах и легко снимаемом воздушном платье, прикрывающем только колени. Волнующе прозрачная, как велосипед. К поцелуям, как принято, зовущая. При соблюдении, естественно, определённых микроэкономических условий. Она – женщина слова.

В салуне просторно и тихо. Только негромкий пьяный в лохматом галстуке быстрого приготовления с рекламой общепита на форзаце запивает водку жёлтым соком из всхлипывающего в руках пакета с небрежно отгрызенным уголком. С мизинцем на отлёте в умеренном направлении. Тоже «элита». Высокомотивированная и низкоквалифицированная. Присвоившая себе право говорить от имени народа. Полуграмотная, надевшая бетонный скафандр Родины-матери и поучающая всех, вся и всему. Имеющая простые, заранее неправильные, ответы на любые сложные вопросы. Выходцы из мелкопартийной шушеры, прошедшие отрицательный естественный отбор. Первопроходимцы с водевильным баритоном, хорошими связями и плохим русским. Новые крысы на старом корабле.

Меж рядов гибким отдохнувшим телом струится юркая стюардесса, громко пахнущая зубным врачом. Чувствуется, что она всех не одобряет. Чрез неё сквозит решительная добродетель.

Целомудренная пара контрактников-высотников свила гнездо подальше от греховной цивилизации, у замутнённого дискретным дыханием окна, в которое заглядывала далёкая пыльная луна и близкая водная гладь, рябившая от несильного ветра.

Своим ослепительным шёпотом родной речи они нагрели весь салон, проявляя попутно любовные дерзости руками в запотевших от страсти часах. Мила расстегнула на груди коллеги зарубежную рубаху, не упустив из виду и собственную амуницию, с которой неловкий кавалер никак не мог справиться внезапно захолодевшими пальцами. Они стали позволять себе лишнее в условиях замкнутого самолётного пространства, производя глажку свободных от покровов участков тела, будто оголённых проводов в гостиной старой дачной постройки, конфискованной комитетом бедноты. Факультативное зрелище феодальных утех. Прямо загодя сердце мрёт. «О, закрой свои бледные ноги».

Нетерпеливый кабальеро яростно вторгся в обстановку и вминательно исследовал послушную девичью грудь, будто на ней было начертано будущее, от усердия раздавив в кармане спички и потревожив плоские и нечастые бриолиновые волосы под покраску. Человеческое пересилило в нём производственное. Стая размороженных чувств пронеслась над диафрагмой. В глазах сияла халва. Туман, как молоко цельное сгущённое с сахаром, заливал сердце. В душе шёл горячий индейский дождь индейского же демисезонного лета. Ему раньше некогда было, а теперь он её обожал всеми фибрами своего несессера, сознавая полноту собственных привилегий.

Признаки симпатии влюблённого ненароком мужчины были видны обычным, невооружённым глазом. В милитаризации взора нужды не было: Мила закаляла сталь умело, чтобы не было мучительно больно, срывая по пути флаги на башнях. Безумствовала во всех направлениях, оседлав энергетические потоки.

Флюиды сгущались. Вельможа закатил глаза, освобождая внутри себя место для дополнительного восторга и переосоздав всё в воображении по законам красоты, но вдруг резко обмяк крупом, обронив либидо до полной утраты закадычно дружественной эректильной функции со стороны бывшего вышестоящего органа. Сел, как не свой, расплескав вожделение. Унылый, как невестина кукла в пламенеющих лентах на свадебном капоте прокатного авто. Как каменный гость – борец за цементное дело, как делегат от партии национальных акробатов, внимающий песне парового молота на праздновании 300-летия XIX партконференции. Родину заволокло тучами. Герцог Вюртембергский наебнулся с коня и уронил фасон, снискав квазиравновесное состояние. Ни с того, что называется, ни с сего. Произошла ирония судьбы. Сложное расположение образовалось в воздухе. Несильный разум погряз в ужасе, как наивный волнистый попугай, оказавшийся в комнате, где репетирует военный духовой оркестр. Заряд бодрости и мобильника пришли в негодность.

На свежую новость парадной походкой сбежалась ко всему готовая стюардесса, танцуя лицом и отбрасывая токсичную тень на стены и тряский кожаный багаж. Ей тоже хотелось славы и пожать немного плодов. Согласно эстетике советских поздравительных открыток она пустилась охать и больной глубоко опешил, потеряв сознание и привлекательно свесив ноги в пустоватых праздничных сандальках. Повис как бельё на верёвке в ожидании утюга, покинув животный мир обитания существ. Неэффективный, как одноногий чечёточник. Беззащитный, будто по спине с угрозами ползёт злая мёртвая стрекоза с кинжалом в зубах. Нелепый, как худой ученик комбайнёра с рейсфедером наперевес и в ковбойской шляпе, испускающий робкие дифтонговые звуки.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу
На страницу:
3 из 3