Первый среди равных. Служа Империи

– …этот выступ сильно врезается в нашу оборону, практически разделяя армию на две части, – продолжал, погрузившись в ораторский азарт, – что ухудшает не только снабжение разделённых практически на две неравные части группы армий, но и влияет на координацию действий, – я говорил прописные истины, но другим, доходчивым языком, делая акценты на том, что сложившаяся ситуация как никак удачно подходит для наступления. Излагал план обстоятельно, указывая на угрожающе со стратегической точки зрения углубление противника в обороняемые ряда, упоминал возможные пути развития наступления противника, расставлял акценты, что дальше отступать некуда. Как не смешно звучало, но действительно, позади оставалась практически открытая дорога на столицу. Изложил возможный вариант, как отойти и выровнять линию обороны, сконцентрировав основные силы на угрожающем направлении на столицу, но сам же прошёлся по этому варианту, указав на возможные катастрофические последствия, что потеряем не только территории, но и армию. Вдоволь насладившись произведённым эффектом, приступил к самому главному, изложению плана контрнаступления.

– Итак, на рассвете пятая, восьмая и шестая дивизии, располагающиеся севернее Тинсо́вки ударят по направлению к Кена́совке. Ночью того же дня третья, четвёртая и седьмая дивизии стремительным марш-броском выступят по направлению к Дуговатовке, и заняв её, нанесут удар по направлению всё той же Кенасовке. Предвосхищая вопросы отвечу, Дугова́товка не занята неприятелем. Она по состоянию на сегодняшнее утро, как, впрочем, и предыдущие несколько недель, ничейна. В детали и задачи каждой конкретной дивизии погружаться не буду, враг не дремлет. А теперь главное, о сроках. Контрнаступление намечено провести через две недели, – говорил громко, чётко, делая небольшие, но достаточные паузы, чтобы слушатель смог осознать информацию, но у него не было времени меня перебить. – Вопросы?

В зале воцарилась тишина. Командиры дивизий, что упоминал в своём плане молчали. Я их лично уведомил о предстоящей задаче, даже пришлось учесть некоторые особенности расположения и пожелания, чтобы кардинально не менять план, перебрасывая дивизию с одного края предполагаемого наступления на другой. Но звенящая тишина меня удивляла. Я предполагал, что будет много вопросов, приготовился держать ответ, но все чего-то ждали и когда с места поднялся командующий, понял, чего ждали офицеры…

Командующий успел перекинуться парой фраз с сидевшим рядом начальником особого отдела, как голос штабс-полковника привлёк к себе внимание.

«Ну, что ж, послушаем», – приготовился к монотонной речи генерал, но вместо ожидаемого бубнежа услышал хорошо поставленную, на уровне ораторского мастерства, речь. Представитель Императрицы говорил дерзко, но не обвиняя, а обращая внимание на допущенные просчёты и указывая на бреши в обороне противника, а когда тот вновь упомянул, что план составлен совместно со штабом армии, генерал перевёл взгляд на штабс-полковника Нарсина, но тот с невозмутимым видом продолжал смотреть прямо перед собой.

«Они что, сговорились? – возмутился генерал, – ладно, сейчас наступит пауза и офицеры не станут молчать. Никогда такого не было, чтобы план хоть и небольшой операции проходил без бурных обсуждений. Каждый из командиров хочет выторговать себе лучшее положение для наступления, лучшее снабжение…».

Штабс-полковник продолжал доклад, а генерал начал нервничать. Докладчика не перебивали, он просто не давал время опомниться, самостоятельно отвечая на возможные вопросы. А когда заговорил о возможном отступлении и выравнивании фронта, генерал подобрался. Именно этот план он обсуждал совсем недавно, буквально сутки назад. И докладчик проехался по нему словно гружёная бочками телега, не оставив никому шанса выжить под колёсами.

«М-да, разгромил полностью как с тактической, так и со стратегической точки зрения», – думал генерал, пытаясь отыскать несоответствия или хоть какие-нибудь зацепки в своё оправдание, но не находил. Всё выглядело логически выверено. Все приведённые этим штабс-полковником доводы подкреплялись цифрами, расчётами расстояний и оптимальным маршрутом как отступления, так и наступления, что не оставляло сомнений в невыполнимости рассматриваемой ранее идеи выровнять фронт, а когда офицер приступил к основной своей части, собственно для чего все и собрались, начались чудеса.

При упоминании номера дивизии, командир вставал со своего места и, выполнив согласно уставу отдание чести без головного убора, молча садился на своё место. Командующий смотрел за разворачивающимся действием и не понимал. Он не ожидал, что какой-то заезжий, явно совсем недавно назначенный высший офицер так быстро найдёт подход если не к каждому, то к большей части собранного в одном зале офицерскому составу, а среди них были и отличавшиеся своенравием и скверным характером. Взять хотя бы командира четвёртой дивизии, лейб-капитана Верса́нта Ду́дикса. Потомственный военный, за личную храбрость неоднократно награждён, вот только характер… Если б не его неуживчивость с коллегами, полное отсутствие авторитетов. Он, надо же удумать, умудрился поссориться со всеми, в том числе с начальником тыла. Но надо отдать должное – офицером он являлся отменным, и его гвардейская дивизия была, пожалуй, одной из самых подготовленных из всех имеющихся в распоряжении генерала.

Из раздумий командующего выдернула звенящая тишина. Он осмотрел зал: десятки пар глаз смотрели на него. Он и спиной ощущал, как на нём сосредоточилось внимание целого зала. Командующий встал со своего места, обернулся к залу, но, мгновенно оценив обстановку, подошёл к докладчику.

– Что ж, сегодня мы с вами услышали то, что хотели сделать ещё несколько лет назад. И, как понимаю, нам представился шанс, и мы его не упустим. Господин личный представитель Императрицы, – генерал специально обратился к офицеру не по его званию, а по должности, чтобы нивелировать разницу в звании, – армия Канторийской Империи готова исполнить приказ Её Величества…

Смотря как медленно со своего места поднимается командующий, я, если честно, немного струхнул и сделал шаг назад. Вид у генерала был задумчивый, но серьёзный. Он сделал несколько шагов ко мне. Остановился рядом и произнёс речь, которую не ожидал услышать. После его слов зал встал и замер. Ничего более впечатляющего в своей недолгой жизни я не видел. Это действие на меня произвело сильное впечатление, и я чуть не прослезился, но генерал меня одёрнул:

– Что ты, держись. Предстоит много работы…

Встречи, обсуждения, уточнения деталей и просто разговоры с офицерами продолжались до глубокой ночи. Предоставленный мне кабинет стал больше похож на проходной двор, где стояли, сидели, иногда на повышенных тонах общались офицеры.

Командиры частей, что не задействованы в наступлении убыли в свои расположения, а вот тех, кому предстояло выполнить основную часть плана я собрал у себя. Конечно, нарушил субординацию, но мне было простительно. Как понял, генерал проникся произведённым эффектом и закрыл на нарушение субординации глаза, хотя, как понял, он сознательно при большом скоплении народа обратился ко мне не по званию, а по должности, тем самым поставив меня с собой на один уровень.

Только сейчас, видя, как рьяно продолжают уточнять детали предложенного мной плана офицеры я осознал, что застоялась армия: долгие месяцы, сидя на зимних квартирах, изредка совершая малозначимые тактические действия, то отбивая один населённый пункт, то сдавая другой, а тут представился реальный шанс. И шанс, который может кардинально изменить если не ход всей войны, то по крайней мере станет переломным и поменяет вектор движения на ближайший год.

Иллюзий я не строил, но надеялся на благоприятный исход, тем более видел, с каким тщанием обсуждаются детали контрнаступления.

– Господин штабс-полковник, – вырвал меня из обсуждения адъютант.

– Слушаю, что-то срочное?

– Вас приглашает командующий.

Я обвёл глазами собравшихся. Каждый был чем-то занят и не выказывал недовольства, что мне необходимо их покинуть.

– Хорошо, скоро буду.

Всё те же длинные коридоры, но в этот раз даже равные по званию мне первому отдавали честь, кое-кто пытался заговорить, но я, ссылаясь на срочный вызов к командующему, продолжал свой путь.

– Проходите, вас ожидают, – подскочил адъютант генерала. В приёмной никого не было.

Я вошёл.

– Проходите, присаживайтесь, – встретил генерал. В помещении кроме него были ещё высшие офицеры и что мне бросилось в глаза, все они сидели за сервированным столом, но приборы были не тронуты, что означало ожидают только меня. Тут желудок предательски напомнил о себе. Сегодня, почти целый день я ничего не ел.

– Присаживайтесь, не стесняйтесь, – продолжал генерал, – за целые сутки вы так толком и не поели, а мы так и не поговорили. Так что, давайте совместим приятное с полезным.

– Не откажусь, – ответил, усаживаясь на пустующее место. Справа от меня сидел начальник штаба, слева командир отдельной гвардейской кавалерийской дивизии, рядом с командующим начальник тыла и особого отдела.

«Всё знакомые лица», – ухмыльнулся я.

Ужин прошёл в тишине, нарушаемой только звоном бокалов. Короткие тосты за здравие Императрицы, процветание Империи и третий тост – за погибших во славу Империи, произносились без помпезности и лишних слов. Для себя отметил, что отличное вино выставил на стол генерал, а что за столом не принято вести деловой разговор я узнал за короткое время пребывания в столице. Исключение только Императорский обед, на котором мне посчастливилось побывать.

Обед закончился, убрали сервировку и подали горячий тонизирующий напиток. Кофе его назвать можно было с натяжкой, но сердце, отвыкшее от кофеина или таурина, забилось, словно хотело вырваться из груди.

– Знаете, я рад, что в вас ошибся, – завёл разговор генерал, – пока вы были заняты, я изучил ваш план контрнаступления, как вы его назвали, «Кинжал», если не изменяет память. Что ж. Хорошо продуманный, тщательно взвешенный, конечно не без огрехов, но выполнимый. Меня только смущают сроки. Начинать наступление с двух направлений одновременно…

Я понимал сомнение генерала. Малость изучив историю здешних военных действий, предложенный мной удар с двух направлений, а потом обходящий манёвр и замыкание кольца окружения за пределами населённого пункта выглядел слишком авангардно и опережал военную науку на несколько десятилетий, если не столетий. Южной ударной группировке, состоящей из третьей, четвёртой и седьмой дивизий предстояло ночью начать марш-бросок длительностью почти двадцать километров по пересечённой местности и это в полной амуниции, с двукратным запасом боеприпасов. И практически сразу, по плану давалось на отдых примерно три-четыре часа, вступить в бой, пойдя на штурм занятых позиций врага. Расчёт строился на внезапности и заверении начальника тыла, с которым по рекомендации начальника штаба пообщался дополнительно в неформальной обстановке. Ведь от его службы зависело снабжение атакующих войск. Сколько красноречия мне стоило убедить командиров дивизий не нагружать солдат и не брать с собой лишнюю тяжесть из поленьев, пятисуточного запаса провизии и другого хоть и нужного, но бытового скарба, а ограничиться минимумом продуктов питания и воды из расчёта на одни сутки, но мне это удалось.

– Сроки сжаты до минимума, – согласился с высказанными генералом сомнениями, – десять-одиннадцать дней на доукомплектование. Господин штабс-полковник Рассин меня заверил, что этого времени предостаточно. Затем два-три дня на финальную проверку.

– А ещё один день?

– Южная ударная группировка начинает в ночь, пока северная будет ещё стоять в ожидании приказа на выступление. Есть только один момент, который я не озвучил открыто, это резерв. Он необходим и в размере не менее двух-трёх дивизий, – действительно, в озвученном широкой публике плане я не упомянул о наличие резерва. О нём конкретно указывалось только в пояснительной записке, которую получили лишь задействованные в операции командиры. Говоря последние слова, я смотрел на Шнарсина – командира отдельной гвардейской кавалерийской дивизии. Именно его подразделению я отводил роль основного резерва. Разбросанные, включённые в общий состав хоть и гвардейские части мало подходили для усиления, а возможно и для ликвидации вероятных попыток прорыва окружения.

– Что скажите, господин лейб-полковник? – проследив мой взгляд, осведомился генерал.

– Я-то думал, почему все идут в наступление, а отдельная гвардейская кавалерийская дивизия остаётся в стороне.

– Не останетесь, – улыбнулся генерал. «Он-то уж точно внимательно прочитал и карты, и пояснительную записку, и скорее всего полный план операции», – подумал про себя.

– Значит требуются ещё две дивизии. Второй и девятой будет достаточно?

– Вполне.

– Что-то ещё необходимо?

– Посыльные, здоровые и выносливые кони. И ещё, я бы хотел лично возглавить наступление южной группировки.

– Неудивительно, но командиру стоит находиться не впереди строя, а умелым и своевременным командованием управлять ходом сражения, – как по учебнику выпалил генерал. В принципе я с ним согласен. Командир уровня дивизии уже не простой солдат, а командир с большой буквы, но отступить я не мог.

– У нас на родине говорят, что кто придумал, тот и выполняет, – ответил, лицеприятно перефразировав фразу: «Инициатива трахает инициатора».

– Интересное выражение, надо запомнить, – нехотя согласился генерал, – но тогда вы противоречите сами себе, господин полковник, если уж придумали план, так и контролировать весь ход исполнения, а не отдельного участка, логично поручить именно вам.

В словах генерала имелась доля истины. Никто не владел полной картиной и не разбирался в деталях плана контрнаступления лучше меня.

Глава 5

От настойчивых рекомендаций остаться в штабе армии я отказался и на следующий день перебрался ближе к линии фронта с официальной версией – проведение плановой инспекции. Статус должности позволял, и я всем видом показывал, что по настоянию Её Величества объезжаю войска, проверяя состояние дел. По моему настоянию о плане контрнаступления строжайше запретили открыто обсуждать, делиться какими сведениями с кругом лиц, не вовлечённых в предстоящее событие, а событие намечалось грандиозное. Одновременно радовало и настораживало пассивное поведение врага.

О методах ведения разведки сего времени меня лично просветил начальник особого отдела армии. Именно он рассказал, что главными инструментами разведывательной деятельности являются: вербовка допущенных к тайне лиц, визуальное наблюдение и самое неприятное – взятие языка. Ничего нового, всё те же проверенные методы. Готовя операцию, я старался минимально ограничить круг лиц, осведомлённых о планируемом контрнаступлении, но скрыть передислокацию войск, и это тогда, когда фактически летняя кампания ещё не началась, увеличение количества обозов, двигающихся от складов к расположенным на передовой частям, тихие перешёптывания среди солдат, не удавалось. И я боялся, что враг предпримет контрмеры, которым с достаточной быстрой противодействовать не смогу.

Из размышлений вывел бодрый голос:

– Господин представитель Императрицы, – именно так я просил обращаться ко мне при посторонних ставшего на постоянной основе моим адъютантом лейтенанта Красса, – прибыл фельдъегерь из штаба армии.

– Проси.

Я хоть и недалеко выдвинулся вперёд, ближе к линии фронта, но расстояние в три-четыре часа конного хода доставляло с одной стороны неудобство в координации действий с командующим, но с другой стороны, ускоряло принятие оперативных решений на местах.

Вошёл запыхавшийся курьер, протянул запечатанный пакет. Вскрыл, углубился в чтение, одновременно приказав:

– Лейтенант Красс, накормить курьера, подготовить сменную лошадь и ждать указаний.

Оставшись один, внимательно перечитал послание. В нём докладывал начальник тыла, что обозначенное обмундирование, боеприпасы и прочие затребованные мной для начала боевых действий материальные ценности, обозом направлены в части и через двое суток прибудут к месту назначения. Наступала решающая фаза подготовки к контрнаступлению. Через считанные дни дивизии будут полностью снабжены необходимым, южная группировка скрытно выдвинется в указанный ей район, а северная и так находилась на позиции начала атаки.

«Надо бы как-нибудь разузнать, что делается в стане врага. Последние сведения начальника особого отдела армии туманны и не содержат ничего интересного, а вот что конкретно планирует в летнюю кампанию враг так узнать и не получается», – думал, продолжая в уме перебирать варианты возможных контрмер противника при начале наступления. Погода хоть и устоялась. Весна постепенно входит в свои права и некоторые дороги достаточно просохли, но для скорой переброски сил этого будет недостаточно. Что удручало, я не располагал сведениями о резерве противника. Сколько он может выставить дивизий, начни я операцию. Это был риск, но риск оправданный. Если дальше тянуть, дожидаться, когда сенарцы первыми предпримут атаку на наши позиции, то, разделённая надвое армия с большой долей вероятности не выдержит натиска и придётся отступать.

– Господин представитель Императрицы, – вновь вывел из размышлений адъютант, – прибыл лейб-капитан Дудикс.

Я его сегодня не ждал, но этот уже немолодой офицер часто прибывал без приглашения и практически всегда или с дельными предложениями, или, как можно сразу понять, с жалобами на тыловиков.

– Что у тебя, лейб-капитан? – осведомился у вошедшего офицера. Он был явно чем-то взволнован.

– Господин штабс-полковник, – немного отдышавшись, начал офицер, – ночью, со стороны Дуговатовки мои люди видели множество передвигающихся огней. Утром я послал туда разъезд проверить, что там происходит, но он исчез, не вернулся. Вторую группу, чтобы не привлекать внимание своим интересом я отправлять не стал.

– Противник занял Дуговатовку? – задал очевидный вопрос, а сам продолжал лихорадочно думать. Весь мой план строился на скрытном захвате этого населённого пункта, что открывал южной группировке дорогу к конечной цели – Кенасовке. Если придётся с боем брать ещё и Дуговатовку, то одновременного удара и обходного манёвра не получится. Неизвестно, какими силами занял противник населённый пункт и сколько времени понадобится для завладения этой промежуточной, но важной точкой.

– Точных сведений нет, но все признаки говорят, что в Дуговатовке расположилось до роты противника.

– Примерно рота… – повторил предположение офицера. Оснований не доверять этим сведениям у меня не было, но я всё-таки уточнил, – Уверен? Может ошибся и ночью вернулись местные жители?

– Никак нет! Ошибиться не мог. Да и местных там, откуда так много, всего десяток дворов наберётся. На отшибе село стоит, вдали от основных дорог и конный разъезд не мог просто так кануть в небытие. Словно сквозь землю провалился.

– Конный разъезд… – я продолжал лихорадочно соображать. Потеря конного разъезда не великая утрата, но если их захватили в плен, и они заговорили… – они знали о подготовке?

– Не могу знать. Я как вы приказали строго настрого запретил офицерам говорить о предстоящей операции, но это ж гвардейцы, с немалым боевым опытом. Видели, что идёт подготовка и…

– Я понял, – прервал неуверенные оправдания офицера. На него было больно смотреть. За какие-то несколько минут лицо его осунулось, сам ссутулился и лицо побледнело настолько, что испугался, как бы не случился сердечный приступ. – Успокойся, присядь. Сейчас что-нибудь придумаем, – протянул офицеру стакан воды, а сам лихорадочно соображал, ища выход из затруднительной ситуации. Если Дуговатовку действительно взяли, то весь план надо переделывать, как минимум сдвигать сроки и начинать атаку раньше, пока враг не закрепился на рубеже. Но северная группировка ещё не в полной мере обеспечена и не готова к выступлению. Резерв находится на марше и не прибыл к точке базирования…

– Господин Представитель, курьер ожидает дальнейших указаний, – напомнил вошедший адъютант.

Я перевёл взгляд на бледного лейб-капитана, потом на адъютанта и тут у меня родилась мысль. Если не можем, не привлекая внимания узнать, сколько и с какой целью находится в интересуемом селе солдат, то надо заставить противника самому принять меры оставить важный стратегический пункт.

– Пусть ожидает, – ответил, а сам уселся за письменный стол.

– Вы совершенно правы, господин штабс-полковник, – через несколько минут моей писанины заговорил лейб-капитан.

– Вы о чём? – не понял я, заканчивая составлять письмо на официальном, с Имперскими вензелями, листе бумаги.

– Я поставил под угрозу контрнаступление, нарушил приказ и… достоин наказания, – говоря это лейб-капитан встал, одёрнул мундир и принял стойку: «смирно», – готов предстать перед военным трибуналом.

– Успеете… свободны, – ответил, выдержав долгую паузу. Я по-новому взглянул на офицера. Горяч, но признаёт ошибки, хотя в том, что произошло или возможно произойдёт нет его вины. Случайность, стечение обстоятельств. Тем более толком не знаем всех обстоятельств дела: жив ли конный разъезд, в селе враг или кто из гражданских… Вопросов больше, чем пока ответов на них. И приходится перестраховываться. Вызвал адъютанта с просьбой пригласить курьера.

– А как же докладная командующему? – неуверенно, стоя в дверях, спросил Версант Дудикс.

– Это не докладная, – только успел ответить, как в помещение вошёл курьер. Молодой парень, лет двадцати. Наверно ещё ни разу не брился. Я посмотрел на него, перевёл взгляд на лейб-капитана. Тот продолжал в нерешительности стоять в дверях.

Предстоял тяжёлый выбор. Отправить почти на верную смерть этого молодого курьера или поручить исполнить мою задумку лейб-капитану. С уверенностью предположил, отдай приказ лейб-капитану лично исполнить приказ, тот бы не задумываясь принялся его исполнять, но я медлил, ожидая хоть какого-нибудь знака.

Лейб-капитан и курьер стояли в дверях. Пауза затягивалась. Я уже набрал в лёгкие воздух вновь приказать лейб-капитану оставить нас, как тот сделал пару шагов ко мне, вытянулся по струнке и отрапортовал:

– Господин штабс-полковник, благодарю. Разрешите идти выполнять приказание?

Я перевёл взгляд на ничего не понимающего курьера и ответил:

– Отставить! Фельдъегерь, подождите несколько минут.

Молоденький курьер, не достигший ещё звания офицера, вышел, закрыв за собой дверь.

– Лейб-капитан, вашим людям есть особое поручение, – говорил, держа в руках запечатанный конверт, – в гвардии остались ловкие, быстрые и смелые солдаты, способные пожертвовать собой ради победы Империи? – говорил с налётом пафоса, но другого тона для обращения не нашёл.

– Так точно! Я лично готов выполнить любой приказ.

– Не сомневаюсь. Но я не готов терять командира дивизии перед началом наступления. Выбери самого стойкого и смелого гвардейца с высокими моральными качествами, что не пожалеет жизни… – я остановился, не зная, понял ли меня офицер, когда говорил про морально-волевые качества, но продолжил, – такого, что даже под пытками будет говорить то, что я скажу. Есть такие?

– Есть, господин штабс-полковник и не один.

– Нужен один, но… по комплекции схожий с фельдъегерем. Видел его?

Лейб-капитан кивнул, видимо догадался, что хочу провернуть.

– Адъютант! Приготовь смену одежды фельдъегерю и прикажи ему разоблачаться…

– Как тебя зовут, гвардеец? – передо мной стоял молодой, чуть старше меня солдат. Его длинные рыжие усы так сильно контрастировали с почти наголо бритой головой, что невольно вызвало улыбку.

– Лейб-сержант Её Величества третьей роты первого полка четвёртой гвардейской дивизии Хромстин, господин офицер!

Гвардеец успел переодеться и предстал передо мной в форме фельдъегеря. Он немного тушевался, изредка одёргивая полы мундира, но волнение объяснимо.

Инструктаж затянулся. Я объяснял гвардейцу его задачу в деталях. Куда скакать, в какую сторону пытаться уходить от погони, как себя вести, что говорить, когда показать свой норов, а когда выложить придуманную мной легенду. Присутствующий при этом лейб-капитан стоял молча.

– Всё, фельдъегерь, – закончил монолог, – вопросы есть?

Неожиданно для меня он покосился на лейб-капитана, но продолжал молчать.

– Говори, какие проблемы, не стесняйся.

– Проблем нет, господин офицер, – бодро начал гвардеец, – я лейб-капитану оставил адрес, куда сообщить, если что. Может какая помощь ещё… не помешала бы, – уже тише добавил Хромсин.

– Обещаю, что твоих родных не бросим на произвол судьбы. Лично прослежу, – ответил, а гвардеец просиял и бодро отдав честь, осведомился:

– Разрешите выполнять?!

– Выполняй. Выезжаешь на заре, – я протянул ему запечатанный конверт.

Остался наедине с лейб-капитаном.

– Уверен в гвардейце, не подведёт? – осведомился, зная ответ. На душе было что-то непонятное, непривычное. Впервые за свой недолгий век отправлял если не на верную смерть, то на муки человека. Ладно бы сам. Было бы легче, но другого…