На грани света и тени. Книга 2

– Я не знаю, Матвей, мне кажется, я собственными руками ломаю то, к чему шла столько лет! Альбина бросила мне в лицо, что я недостаточно стараюсь, что я безответственно отношусь к своему таланту! А это совсем не так! Просто столько всего выбивает меня из колеи в последнее время… И я никак не могу определиться с песней для конкурса! Сроки все больше поджимают, это давит на меня, а я не могу понять, какая песня мне больше всего подходит и…

И, к ее ужасу, те слезы, которые она силой затолкала внутрь, когда выбежала из школы, наконец прорвались наружу. Все чувства, которые она вынашивала, – боль, разочарование, отчаяние, обида – взяли над ней верх. Нет, только не это! Только не при нем!

При виде пелены, которая подернула ее васильковые глаза, с Матвея мгновенно слетела сдержанность. Вероника явно застала его врасплох. Его лицо стало глубоко растерянным, обеспокоенным и… беспомощным.

– Вероника, не надо… – в отчаянии прошептал он.

Это было ошибкой. При звуках этого нежного шепота слезы хлынули из ее глаз безудержным потоком, и Вероника торопливо отвернулась, чтобы он не видел, как она плачет. Все вокруг было размытым, словно на нарисованный акварелью пейзаж плеснули водой.

А в следующую секунду Вероника почувствовала, как ее мягко, но настойчиво поворачивают обратно и сильные руки прижимают ее к себе. Он обнимал ее, легко поглаживая по спине. Вероника с трепетом почувствовала его дыхание на своих волосах.

– Ника, – прошептал он ей в волосы. – Ну успокойся, прошу тебя. Ты невероятно талантлива, я же сам видел. Это просто переломный момент, который всегда предшествует большому успеху. Ты справишься с этим, ты ведь такая сильная, такая упорная. Знаешь, я ведь ужасно завидовал тому, что ты нашла себя. Это твое призвание, Ника, твоя дорога, а значит, у тебя обязательно все получится. Ты найдешь то, что ищешь. По-другому и быть не может.

Его руки обвивали ее. Он шептал ей на ухо все эти успокаивающие слова, которые она перестала различать, убаюканная его голосом. Через несколько минут или несколько миллиардов лет Вероника подняла голову и встретилась с его глазами, которые при блеклом свете этого дня казались потемневшими и яркими, как изумруды. Что там говорила Стелла? Поддразнить его, показать ему, что он ей интересен, но не настолько, чтобы она потеряла голову… Но его яркие губы, которые были так близко от нее, чуть дрогнули, и Вероника, послав к черту все советы Стеллы, подалась вперед и прижалась к этим губам.

Она целовала его – и это показалось ей таким же естественным, как дышать. И в этот момент для нее перестало существовать все на свете. Она не думала о том, приятно ли ей это, не думала о том, куда деть руки. Она целовала его, и это было единственно важное в мире – его руки вокруг нее, тепло его губ на ее губах и холод тающего снега, превращающегося в капли воды…

А потом она почувствовала, как напряглось его тело, и пришла в себя. О господи, что она творит! Она отстранилась так резко, словно ее ударило током. Она увидела его ошарашенное лицо, его еще больше заалевшие губы и пришла в ужас.

– О боже, прости, понятия не имею, что на меня нашло, – пробормотала она, мечтая только об одном – исчезнуть с лица земли. В одно мгновение она скинула его куртку, вложила ее в его машинально сжавшиеся руки и проскочила в спасительные стены школы.

– Вероника, постой! – донеслось ей в спину, но она уже неслась по лестнице наверх, понимая, что теперь она больше никогда, никогда, никогда не посмотрит ему в глаза.

Стелла

…Я привыкла смотреть на критику как на восхищение, смешанное с завистью.

Скотт Фицджеральд. «Прекрасные и проклятые»

Стелла находилась в одном из тех состояний, когда со всей строгостью беспристрастного судьи оценивала себя со всех сторон. Она время от времени повторяла эти проверки, чтобы оценить свои сильные ракурсы и спланировать, какое выражение лица ей лучше изобразить в той или иной ситуации. Она, будучи еще восьмилетней девочкой, стояла перед зеркалом, то хмуря бровки, то расплываясь в невинной улыбке, и делала это так часто, что это уже стало привычкой.

И сейчас Стелла, сбросив одежду, стояла перед зеркалом совершенно обнаженная. Она никогда не стеснялась смотреть на себя голую. Это придавало ей уверенности, делало ее раскованной. Прищурившись от напряжения, она разглядывала себя, оценивая малейшие изменения.

Бесспорно, выглядела она эффектно. Ее красоту нельзя было назвать классической. Если быть откровенной, она прекрасно понимала, что многие ее черты несимметричны. Но у нее были большие выразительные глаза, яркие губы и красивые брови, и она использовала это так мастерски, что казалась красавицей. К сожалению, талия у нее не была такой тоненькой, как, например, у Вероники. И еще ей ужасно хотелось иметь ее сексуальные острые ключицы. Что ж, зато у нее были стройные длинные ноги и грудь третьего размера. Нет, и все-таки она восхитительно обыгрывает свои достоинства и скрывает недостатки! Стелла вечно колебалась на грани обожания к себе и ненависти к тому, что она не идеальна.

Вдруг в дверь постучали. Стелла выругалась и быстро принялась одеваться в домашнее, накинув сверху шелковый халат. Кто бы это мог быть? Родители редко изъявляли желание поболтать с ней. Никогда, вообще-то.

Она распахнула дверь и подскочила от восторга.

– Дядя Алекс! – радостно воскликнула она и бросилась ему на шею. Он уехал сразу же после того приема у них дома, и с тех пор она его не видела.

– Ну привет, покорительница сердец! – засмеялся он и заключил ее в свои крепкие объятия.

Дядя Алекс воплощал в себе многое, что Стелла на дух не переносила. Его рубашка не была идеально разглажена, он курил дешевые сигареты, и его лицо покрывала небрежная щетина. Он не был изящным. От него сквозило грубоватостью и небрежностью. Тем не менее она просто обожала его. Дядя Алекс видел ее насквозь, как и она его, и это сближало их, словно они были в вечном сговоре.

– Что ты здесь делаешь? – поинтересовалась она, затаскивая его в комнату.

– Как это, что? Приехал повидать любимую племянницу! – с притворно нежными нотками в голосе сказал дядя.

– Да что ты? А я-то надеялась, что хоть кто-то не считает меня законченной дурой. Думаешь, я поверю, что ты притащился сюда только ради моей персоны? И вообще, как мама тебя впустила?

– Мне пришлось прорываться с боем, – усмехнулся он, без стеснения заваливаясь на ее идеально разглаженное постельное белье. Стелла поморщилась, но села рядом, поджав под себя ноги. – Я готов поклясться, будь у нее пистолет – она бы меня пристрелила к чертям собачьим. Но я всерьез был обеспокоен тем, что она выльет на меня ту зеленую бурду из моллюсков, которую она пьет.

– Из шпината.

– Ну да неважно. Я всегда говорил, что ей это совершенно ни к чему. Она и так прекрасно выглядит. Правда, я никогда не видел ее без макияжа, а это чревато интересными открытиями.

– Уверяю тебя, она и без макияжа хороша.

– Думаешь, если я ей это скажу, она перестанет меня ненавидеть?

– Вряд ли. Она задастся вопросом, откуда ты это знаешь. Я увидела ее без макияжа только раз в жизни, когда без разрешения зашла к ней в ванную. Думала, она меня прикончит.

– Хм. На самом деле я всегда был уверен, что она тайно в меня влюблена.

– А я вот уверена, что ты бессовестно заговариваешь мне зубы.

Дядя Алекс запрокинул голову и расхохотался.

– Твоя проблема в том, что ты слишком проницательна, малышка. Я бы на твоем месте избавился от этой черты, пока она не укоренилась слишком сильно. Я серьезно. Способность слишком многое замечать никогда еще ни шла женщине на пользу.

– Это потому, что она начинает понимать, что все мужчины – подонки? – поинтересовалась Стелла и подумала про маму.

– Ты слишком пристрастна. Далеко не все мужчины подонки. На самом деле даже меньшинство. Да и те не родились такими, а стали в силу обстоятельств. Между прочим, многие женщины предпочитают мерзавцев хорошим парням.

– Только те, у кого самооценка еще ниже интеллекта.

– И тем не менее они остаются немного разочарованы, когда мужчина оказывается лучше, чем они думали.

– Мы что, ведем разговор с претензией на глубину? – улыбаясь, спросила Стелла.

– Ну, полезно время от времени разговаривать со своей семьей, правда? Как часто ты говоришь со своими родителями, Стелла? Я имею в виду: разговариваешь, а не чинно строишь планы на будущее и обсуждаешь вступительные экзамены. Не слишком часто, правда?

Стелла молчала. Ей отчаянно хотелось доказать, что он не прав, но она, как ни старалась, не могла вспомнить ни одного такого разговора.

Не дождавшись от нее ответа, дядя Алекс невозмутимо продолжил, откинувшись на спину и закинув руки за голову:

– А насчет того, что я здесь делаю… Что ж, вынужден признать, что я решил перестать колесить по стране и наконец обосноваться в городе. Я уже начинаю выходить из того возраста, когда беззаботная кочевая жизнь кажется авантюрной. Думаю, пора мне браться за ум.

– О нет, какое ужасное разочарование! Неужели ты собираешься стать таким же пресным и занудным, как отец и все, кто его окружает?

– Ну, все рано или поздно обречены на то, чтобы стать скучными. В конце концов, наша батарейка не вечна. Только, ради бога, не говори отцу, а то я не выдержу его фразы с этими тошнотворными одобрительными нотками: «Ну наконец-то ты решил образумиться!» Меня просто коробит, когда он говорит таким тоном. У меня всегда возникает такое чувство, будто я пришел к нему на собеседование.

– И не прошел его, – прыснула Стелла.

– Что ж, зато, быть может, твоя мама наконец-то меня полюбит.

– Ну, это вряд ли. В отношении к тебе она отличается редким постоянством.

– Как прискорбно.

Они некоторое время помолчали.

– И все-таки почему ты такого низкого мнения о мужчинах? – наконец спросил дядя Алекс.

– Наверное, потому, что никто еще не заставил меня переменить его.

– Что, даже я? – шутливо спросил он.

– Дядя, ты же знаешь, я обожаю тебя. Но давай посмотрим правде в глаза, ты – не образец для подражания.

– Дорогая, где же твой фирменный такт? А если начистоту, то мне жаль. Мне бы хотелось, чтобы хоть кто-то был для тебя образцом, Стелла.

В его голосе звучали все те же насмешливые нотки, но Стелла почувствовала, что он говорит это непривычно серьезно и даже с какой-то горечью. Хм, что это на него нашло?

– К тому же ко многим я испытываю презрение, – продолжила Стелла, выкинув это из головы. – Почти все, кого я знаю, так легко позволяют мне обвести их вокруг пальца, что, право, даже противно.

– Но не меня, моя кошечка. Я всегда видел тебя насквозь, несмотря на все твои увертки.

– И что же, ты считаешь, что я – воплощение всех пороков? – Стелла с особым выражением просмаковала эту фразу, которая очень ей понравилась.

– Ну, моя дорогая, я никогда не питал особых иллюзий на твой счет. И все-таки ты испорчена в меньшей степени, чем можно было предположить.

– Ну спасибочки.

– Не за что, – не моргнув глазом, ответил он. – Впрочем, я не могу тебя винить. С мужчинами в окружении тебе явно не повезло. Не буду ничего говорить о твоем отце, тут ты сама вольна составить себе мнение. Но все остальное отребье, с которым ты якшаешься… Серьезно, Стелла, у тебя что, нет стандартов? Я уже молчу о твоем так называемом молодом человеке…

– Ну, он не подонок, – задумчиво сказала Стелла, словно они говорили о совершенно отвлеченных вещах.

– Чего нет, того нет, – презрительно выплюнул дядя Алекс. – Он слишком мягкотел для этого. К тому же он вряд ли хоть когда-то начнет думать самостоятельно. Если у тебя хватит глупости остаться с ним, он просто перелезет из-под юбки своей матери под твою. И не хмурь личико, детка. Ты знаешь, что я прав. Ты долгое время вила из него веревки, но даже тебе уже должно было это надоесть.

Стелла не знала, что ответить. Каждое слово дяди было отголоском ее собственных мыслей.

– Но он нравится отцу, – беспомощно сказала она, понимая, что это худший аргумент, который можно было привести.

– Может быть. И то только потому, что Макс смотрит ему в рот. Но, если уж быть откровенным, то Герману нравится не Макс, а партнерство со старшим Лазаревым. К тому же твой отец отлично понимает людей, этого у него не отнять. И он прекрасно знает, что, если, упаси боже, вы когда-то породнитесь, все проблемы Макса придется решать тебе – а значит, и ему. Он может мириться с этим, пока ему выгодно поддерживать отношения с семьей Макса. Но как только это изменится… О, у меня аж дух захватывает от того, как быстро он выкинет Макса на помойку.

– Но это произойдет не сейчас, – вздохнула Стелла.

– О нет. Не сейчас. Но тут уж решай сама. Это ведь твоя жизнь, хоть мы почти всегда забываем об этом.

Стелла задумчиво прикусила губу. Дядя определенно пролил на ее отношения более беспощадный и правдоподобный свет, нежели Вероника. И, самое главное, его слова лишь подкрепили то, что сама Стелла неосознанно понимала все это время. Так что же держало ее в этих отношениях? Наверное, то же самое, что заставляло ее всю жизнь делать и говорить то, что было продиктовано законами ее мира.

И она решилась. Пора ей уже порвать сковывающие ее цепи. И она начнет с того, что расстанется с Максом. Конечно, не сейчас, пока отец не разрешил свои проблемы. Но она сделает это при первой же возможности. Придя к этому решению, она почувствовала, как ей становится легко и радостно, словно висящий на ее шее камень наконец упал. Ах, как же хорошо делать то, что хочешь, и не думать о последствиях!

Дядя внимательно смотрел на нее.

– Чему ты так улыбаешься, детка? – спросил он.

Стелла спохватилась, что перестала контролировать свое выражение лица.

– Да так, о своем. Лучше скажи мне, дядя, каково это – не быть привязанным к семье? Делать то, что хочешь? Принимать все решения самому? Не переживать, кто что скажет или как любое твое действие отразится на твоей репутации?

Дядя бросил на нее задумчивый взгляд и устремил взгляд в потолок.

– Это похоже на то, как если бы ты выбрался из духоты на свежий воздух. Мы думаем, что купаемся в лучах солнца, но на самом деле мы блуждаем в темноте. Мы стали рабами собственного превосходства. Из-за того, что у нас все есть, наши желания становятся все более непомерными. Со временем мы всем пресыщаемся. Ничего нас не удовлетворяет. Нас перестают радовать и брендовая одежда, и машины, и поездки на острова. То, что для кого-то мечта, для нас – обыденность. Большинство людей живут, чтобы воплощать свои ожидания. У нас нет ожиданий. У нас есть все, и это – наша трагедия. Единственное, о чем мы печемся, – деньги и репутация. Все остальное теряет значение. Выбраться отсюда – это обрести свободу. Вздохнуть полной грудью. Вернуть себе человеческое естество.

– Значит, ты не жалеешь, что оторвался от семьи? – спросила Стелла.

Дядя посмотрел на нее и неожиданно улыбнулся такой одновременно ироничной и мрачной улыбкой, что у Стеллы пробежали мурашки.

– Дело в том, моя дорогая, что у меня так и не хватило духу оторваться от семьи. Как видишь, куда бы я ни уехал, что бы я ни делал, я возвращаюсь, снова и снова. Я так и не нашел в себе сил полностью, махом оборвать все связи. Я живу в иллюзии свободы, но на самом деле я так же привязан к семье, как и остальные. Потому что я понимаю: нет сильнее опоры, чем родные люди. Да, наша семья – не образец. Но мы всегда будем стоять друг за друга, какие бы войны не бурлили внутри. Семья – это единственное в мире, на что можно положиться. Запомни это, Стелла. Нет ничего более прочного, чем семья.

Немного позже, когда дядя уже ушел, Стелла все еще меланхолично лежала на диване и обдумывала эти слова. Из уст ее беззаботного дяди они прозвучали чужеродно. Но, как обычно, она выкинула из головы ту часть, которая ей не нравилась, и сосредоточилась на другом. Дядя сказал, что возможность самому принимать решения – это свобода. Это шанс вырваться из кокона, обрести счастье. И она это сделает. Она уже сделала первый шаг, когда сняла розовые очки и поняла, что Вероника – это ее спасение. А потом она наконец избавится от Макса. И, может быть, тогда…

Ее размышления прервал трек Арианы Гранде, который был поставлен у нее на звонок. Звонила Вероника. «Легка на помине» – улыбаясь, подумала Стелла.

– Приветик, – радостно сказала она, взяв трубку и забросив ноги вверх. – Не поверишь, я как раз вспомнила о тебе. Я просто умираю от скуки. Не хочешь… Ты… прости, что сделала?!

Стелла резко выпрямилась, даже в порыве удивления взмахнув ногами очень изящно, и покрепче прижала телефон к уху. Несколько минут она слушала сбивчивый рассказ Вероники.

– Что мне теперь делать? – прозвучал ее страдальческий голос. – Серьезно, Стелла, я понятия не имею, что на меня нашло! Но он так обнимал меня и так гладил меня по волосам, что я абсолютно потеряла голову! Такое впечатление, что мое тело вышло из-под контроля!

Несмотря на то, что Вероника была на грани истерики, у Стеллы не получалось воспринимать это всерьез. И все же то, что Вероника так по-детски, так невинно переживала о простом поцелуе, не могло не потрясти Стеллу. Сама она могла и через несколько минут не вспомнить о том, кого целовала. За всю жизнь у нее случился лишь один поцелуй, который хотелось вспоминать снова и снова.

– Он оттолкнул тебя? – деловито поинтересовалась Стелла.

– Нет, не оттолкнул… Но и не ответил на поцелуй. Хотя не то чтобы у него был шанс, я ведь почти сразу же отскочила и убежала.

– Поверить не могу! – разочарованно воскликнула Стелла. – Ви, всего пару секунд терпения, и все твои проблемы были бы решены. Может, ты бы поняла, что он не подходит тебе так же, как Олег, и история пришла бы к логическому завершению.

– Это не смешно, Стелла!

– А я и не смеюсь. Ты ведь даже не дала ему шанса.

– Мне вообще не следовало этого делать! О, Стелла, я теперь даже не знаю, как смотреть ему в глаза! А ведь это проблематично, когда мы учимся в одном классе. И, если он спросит, что все это означает, что я должна ему отвечать?

– Ну, если ты по-прежнему намерена играть в игру а-ля «Я Снежная королева, ты меня не интересуешь», то нет ничего проще, чем притвориться дурочкой. Очень полезное умение, доверься моему опыту.

И она заговорила притворно-тонким голосом:

– Ах, понятия не имею, что на меня нашло. Я была так расстроена, а ты оказался рядом, и я просто не смогла справиться с эмоциями… Сама не понимала, что делаю. Да, конечно, это ничего не значит! Надеюсь, мы забудем этот неловкий эпизод.

Вероника подавленно молчала. Наконец она неуверенно сказала:

– А если… Если все же он тоже что-то чувствует…

– Ну, если ты захочешь соскочить, ты никогда не узнаешь.

Стелла замолчала. Кажется, Вероника действительно была влюблена. По-настоящему. Она порылась в своей памяти. Что там советуют людям, которые по уши влюблены? Она уже открыла рот, чтобы сказать помпезную речь, но неожиданно для себя выдала совсем другие слова:

– Черт, Ви. Если это то, что ты действительно хочешь, скажи ему все как есть. Знаешь, я притворялась всю жизнь, но это не принесло мне счастья. Поверить не могу, что мой язык соглашается такое выговорить, но, может, в твоем случае не повредит немного правды?

Вероника вдруг засмеялась. Ее голос прозвучал уже более расслабленно:

– Да уж, если бы я располагала более непомерным самомнением, то решила бы, что я хорошо на тебя влияю.

Стелла фыркнула.

– О, не льсти себе. Просто на меня иногда находят приступы альтруизма. Кратковременные, к счастью.

Вероника вдруг вскрикнула:

– Вот черт!

– Что случилось?

– Я собиралась на этих выходных пойти на празднование Дня города на главной площади. Ну, там будут концерты, ярмарка и все такое… Я совсем забыла, что Матвей со своей группой должен выступать там, а это значит, что там будет и вся его компания. И Олег в том числе… Нет-нет, я не могу там появиться!

– Очень даже можешь! – резко сказала Стелла. – Серьезно, Ви, ты так и будешь бегать от всех мужчин? Единственная правильная вещь, которую всегда говорил мне отец: «Если боишься чего-то, значит, именно туда тебе и нужно идти. Если справишься с этим, справишься и со всем остальным».

– Но там мне некуда будет улизнуть, если он захочет поговорить со мной… Да еще и Олег… Я просто не представляю, как вести себя с ними обоими…

– А кто сказал, что ты будешь одна? – спросила Стелла, и ее охватило щекочущее возбуждение, как всегда, когда она собиралась сделать что-то сумасшедшее. – Я иду с тобой.

Вероника

Что есть любовь? Безумье от угара,Игра огнем, ведущая к пожару,Столб пламени над морем наших слез,Раздумья необдуманности ради,Смешенье яда и противоядья.Уильям Шекспир. «Ромео и Джульетта»

От бешеного столпотворения людей площадь бурлила и бушевала, словно живая. Со всех сторон доносились возбужденные голоса и пьяный смех, заглушенные раскатами музыки, которая летела с огромной сцены, установленной посреди площади. Сгущающиеся сумерки были расцвечены живыми огнями, сиянием разноцветных прожекторов и переливами светящихся воздушных шариков. Отовсюду доносились запахи хот-догов, попкорна и сладкой ваты из киосков, извилистой цепью раскинувшихся по площади. Празднование было в самом разгаре.

– Это сумасшествие какое-то! Я готова поклясться, что кто-то только что ущипнул меня, – в который раз возмутилась Стелла, пока они пробирались через толпу.

– Скажи спасибо, что я отговорила тебя обуть сапоги на каблуках, – усмехнулась Вероника. – Теперь ты понимаешь, о чем я?

Вероника была, конечно, чрезвычайно благодарна Стелле, что она все-таки вытащила ее на этот праздник. Но она была напряжена до предела из-за того, что в каждом силуэте ей чудился Матвей или Олег, и жалобы Стеллы уже действовали ей на нервы.

– На нас все пялятся! – раздраженно продолжала Стелла, но в ее голосе слышались довольные нотки. – Говорю тебе, даже я уже чувствую себя неловко.

Вероника подумала, что очень мило с ее стороны было сказать так, но на самом деле пялились, скорее всего, на Стеллу – в полушубке и с идеально гладкими волосами она выглядела очень эффектно. И, хотя Стелла сразу же похвалила закрученные в легкие локоны волосы Вероники и цвет ее помады, та все равно чувствовала, что меркнет на фоне подруги. Тем не менее вместе они должны были выглядеть довольно колоритно – страстная темноглазая брюнетка и нежная голубоглазая блондинка.

– Не могу понять, что тебя так шокирует! – не выдержала Вероника после очередной жалобы Стеллы. – Серьезно, ты что, никогда не была на таком многолюдном празднике?

– Вообще-то, никогда. Я всегда предпочитала более приватные вечеринки.

Сама же Вероника обожала подобные мероприятия. Ее пьянило ощущение огромной толпы вокруг себя и чувство того, будто она становится частью всеобщей эйфории. И она бы никогда в жизни не променяла сладкую вату, аттракционы и концерты под ночным небом на лучший алкоголь в элитном особняке. В этом ведь не было никакого очарования. Сплошная пошлость. И ей вдруг очень захотелось показать Стелле этот мир. Ее мир.

– Значит, это все вроде как в новинку для тебя, правда? – спросила она у Стеллы.

– Ну еще бы. А что? – подозрительно ответила та.

– Да вот думаю, что пора бы познакомить тебя с настоящим очарованием публичной жизни.

– Сомневаюсь, что здесь найдется что-то мало-мальски очаровательное, – скептически сказала Стелла.

– О-о-о, спорим, ты поменяешь свое мнение? – хитро спросила Вероника и подмигнула ей. – Ты ведь вытащила меня сюда развлекаться, не так ли? Ну так давай развлекаться!

Вероника чувствовала небывалую уверенность в себе. Ощущение праздника всегда действовало на нее возбуждающе. Это был ее мир, привычный и до дрожи любимый, и она была его органичной частью, его обласканным ребенком. И, ухватив за руку Стеллу, она увлекла ее вперед.

Прямо перед ними тянулись ряды с разноцветными палатками и светящимися в темноте заманчивыми вывесками. Им пришлось пробиваться через столпотворение подростков и родителей с детьми, но Вероника на удивление ловко лавировала в толпе. Какие-то парни, от которых несло пивом, похотливо посмотрели на них.

– Эй, крошки, не хотите пострелять вместе с нами? – спросил один из них и пронзительно захохотал.

– Обычно я говорю «никогда не говори никогда», но для вас я сделаю исключение, – отрезала Вероника еще до того, как Стелла открыла рот. Стелла потрясенно уставилась на нее.

Они подошли к импровизированному тиру. Вероника купила два жетона и протянула Стелле ружье.

– Тебе не привыкать стрелять по живым мишеням, – улыбнувшись, сказала она. – Так что здесь ты легко справишься.