«Опалённые войной». Вернись живой, книга первая

И уже вечерней электричкой возвращались в город, счастливые от вместе проведённого дня на природе.

Посерьёзневшие и элегантные, ходили в театры, кинотеатры, на концерты. Ходили в своём городе и ездили в другие города в музеи и на выставки.

Родители Милы, и бабушка Андрея, не имели таких доходов, чтоб покупать вещи у спекулянтов, и Мила с Андреем всегда были одеты в советские вещи с советских полок советских универмагов. Но аккуратная, подобранная умело и по сезону одежда красиво смотрелась на них в любое время года.

Мила, как и Андрей, любила гулять под дождём. И они шли и шли по аллеям парка, слушая, как шуршат дождинки по зелёной листве летом, по яркой листве осенью, по их дождевикам. Мила и Андрей давно выросли из своих подростковых дождевиков. И теперь на них были другие, но такие же, прозрачные, удобные. И им было уютно шагать рядом под шуршащими по их дождевикам, листьям, капельками дождинок …

Андрей отлично катался на коньках. И Мила тоже с детства освоила коньки ещё в первых классах школы, попросив родителей записать её в специальный кружок. Так Мила освоила и лыжи. И с приходом зимы они с Андреем выходили на лыжню, посещали катки. Недорого, но всегда по погоде аккуратно одетые, они излучали такую чистую красоту и юность, что на них всюду засматривались окружающие, останавливая на их лицах восхищённые взгляды. Порой, кто-то из девушек или молодых женщин, не мог оторвать своего изумлённого взгляда от лица Андрея, от его всей фигуры. Так же было и в отношении Милы. Восхищённые, изумленные взгляды парней и мужчин встречали и сопровождали её всюду. Но это не беспокоило, ни Милу по отношению к Андрею, ни Андрея по отношению к Миле, так незыблемы, без всяких сомнений, были их чувства друг к другу. Но, не только красотой, хорошо воспитанная в своей семье, имея всегда перед глазами безупречный пример отца, матери, дедушек, бабушек, Мила своим поведением, своей тактичностью и скромностью, вызывала восхищение у женщин и мужчин старшего возраста. Такой же был и Андрей. И всюду их сопровождали восхищённые взгляды окружающих.

Им было так хорошо и уютно в жизни рядом друг с другом, были ли они вместе, или был каждый из них занят чем-то из своих дел.

И вот Андрей заканчивает третий курс вуза, а Мила – выпускница школы и у Милы последний школьный бал. Теперь Мила поступит в тот же вуз, где учится Андрей. И они, как в школе, всегда будут вместе. А в следующем году ей исполнится восемнадцать лет. И будет их свадьба. И они станут мужем и женой. И никогда не расстанутся, никогда. Это всё было с ней, в её сердце, вся их многолетняя дружба и светлая любовь.

И Мила не могла осознать того, что ей сказал Андрей. Это не умещалось в её голове, это было чем-то нереальным …

Светлое чувство любви к Андрею так в ней и жило, неприкосновенное, неизменное, нерушимое. И Мила, скрутившись внутри в тугую удушливую пружину, не понимала, как ей теперь быть …

Но Мила жила не одна, рядом с ней были любящие её люди: родители, дедушки, бабушки. И они не могли не заметить перемены в жизни своей дочери и внучки.

Андрей больше не появлялся у них. И Мила не спешила на встречу с ним. В семье этого не могли не заметить.

Разговор об Андрее завел отец за обеденным столом в выходной день, спросив Милу – что это Андрея давно не видно, где он. И Мила неожиданно для себя ответила:

– А он, папа, женился на Софье Раковой.

За столом повисло молчание, затем бабушка Поля упрекнула внучку:

– Совсем неуклюжая шутка, Мила, вы что, поссорились?!

Мила запоздало ужаснулась, что она наделала, сейчас начнутся расспросы, а она совсем не готова обсуждать это за общим столом, где сегодня и дедушка Павел и бабушка Поля. Мила почувствовала, что может расплакаться. Только теперь, сказав вслух об Андрее, Мила осознала, что произошло. Но ответить надо было. И Мила решила сказать прямо сейчас, чтоб никогда больше к этому разговору не возвращаться.

– Нет, бабушка, мы не ссорились, просто Андрей женился на Софье.

– Что за бред?! – возмутилась бабушка.

Отец внимательно посмотрел на дочь и сказал:

– Я категорически против, чтоб мы сейчас обсуждали эту тему. Мила сказала предельно ясно, Андрей женился на Софье. Нина, не пора ли нам приняться за твой знаменитый торт …

Больше дома никто не заводил разговора об Андрее.

Глава 3.

Одноклассники, одноклассницы,

Отзвенел для нас школьный звонок …

А для наших встреч нет в том разницы,

Нам друг друга известен порог …

Наши юноши, повзрослев за час,

В сорок первом под пули ушли …

Во всех сложностях помирили нас,

Все проблемы решить помогли …

Одноклассники, одноклассницы …

Нам понятными стали слова:

Одноклассники, одноклассницы,

Дружба детства в нас вечно жива …

Мила поступила в институт, но не в тот, где учился Андрей, а в другой. И ездила на лекции по другому маршруту. Нет, у Милы не было к Андрею ни злости, ни негодования, но она не понимала, как теперь ей встретиться с ним. По-другому, чем раньше, она не мыслила встреч, но что было приемлемо тогда, теперь стало невозможным, а по-новому она просто не могла. Пройти мимо Андрея, не заметив его? Или буркнуть на ходу – привет? Или – что? Мила и теперь с содроганием и болью в сердце вспоминала ту их встречу в парке, когда Андрей, отстраняясь от неё, пошел, молча, впереди. Молча сел на скамейку в дальней безлюдной аллее парка …

Больше таких встреч Мила просто не могла выдержать. Тогда она так и осталась сидеть на скамейке после того, как Андрей, ещё раз сказав ей «прости», встал и стал удаляться от неё по аллее, пока не скрылся за поворотом …

И пусть прошёл уже не один месяц, это ничего не меняло в её чувствах к нему. Всё её естество кричало: «Нет, нет, так не может, не должно, быть!». Андрей всё так же оставался для неё самым нужным, самым дорогим и любимым, несмотря ни на что.

Пришёл Новый год с новогодними ёлками, карнавалами, праздничной мишурой, начался 1941 год.

Ни с Андреем, ни с Софьей Мила не встречалась, но из разговоров с одноклассниками знала, что Андрей перевёлся на вечернее отделение и работает на заводе, что Софья родила дочку, назвали Викой.

В начале июня дедушка Павел с бабушкой Полей объявили, что они на всё лето едут на Чёрное море. Туда несколько лет назад переехали дедушка Василий и бабушка Надя. И вот они пригласили теперь уже пенсионеров, родственников приехать к ним на всё лето, позагорать на побережье Чёрного моря. Мила с родителями была у них, ей очень понравилось. Началась суматоха сборов, в ходе которых выяснилось, что бабушка Поля никак не может найти в универмагах «закрытый купальник» и ехать на море ей «не в чем». Дедушка Павел удивился – зачем на морском побережье «закрытый» купальник? Туда едут загорать, так зачем паковать себя в «закрытый»! Всем семейством убедили бабушку Полю, что ей вообще ни к чему «закрытый» купальник. После этого сборы продвинулись значительно.

19 июня сорок первого года дедушка Павел и бабушка Поля с чемоданами, сумками, сумочками, авоськами, сели в поезд и поехали на всё лето к Чёрному морю …

А 22 июня грянула ВОЙНА. Отец ушёл на фронт. От дедушки Павла и бабушки Поли пришла телеграмма, что они выезжают домой. Но следом пришла другая телеграмма, что дедушка Павел заболел и ехать не может, они пока остаются там. Через десять дней в сводках было сообщение, что гитлеровцы бомбят Анапу. Затем дошло письмо, в котором бабушка Поля писала, что разрушился угол дома, но они втроём сумели заделать пробоину, дедушка Павел пока не встаёт, самочувствие лучше, но в дорогу пока не собираются, придётся ещё задержаться в Анапе …

В августе к Миле пришла исхудавшая бледноликая Софья и сказала, что Андрей ушёл на фронт сразу же в июне, а теперь пришло извещение – пропал без вести. Софья была в чёрном платке и Мила запротестовала, сказав, что траур ни к чему, Андрей не погиб, а пропал без вести, он – жив. Софья пояснила, что траур не по мужу, а по отцу, он погиб в автомобильной катастрофе неделю назад. Мила знала, как Софья была привязана к отцу, и он очень любил свою единственную дочь. Растерявшись от таких известий, Мила перевела разговор, спросив про Вику:

– А малышку ты с кем оставила, с мамой?

Мила имела в виду маму Софьи. Софья отрицательно покачала головой и сказала с дрожью в голосе от сдерживаемых слёз:

– Она мне не мама.

Мила совсем растерялась:

– Как «не мама»? Что случилось, вы поссорились?

И Софья рассказала Миле, что, проводив Андрея на войну, она с Викой вернулась домой. При известии о гибели отца, жену вызвали на опознание, а Софья, оставшись дома одна, зная код к сейфу отца, она подсмотрела, как отец открывал, открыла сейф и стала читать лежащие там бумаги. Её давно настораживали некоторые недомолвки между отцом и его женой, которую она, даже считая свой матерью, не любила и интуитивно чувствовала ответную нелюбовь. Подозрения её подтвердились, до двух лет Софья вообще была в детском доме. Теперь она поняла – откуда к ней приходят странные воспоминания, эти воспоминания связаны с пребыванием в детском доме. По тем бумагам, что Софья нашла в сейфе отца, её матерью является другая женщина, которая и сдала её в детский дом. Из бумаг в сейфе получалось, что отец долго разыскивал их, а отыскав в детском доме дочь, забрал. И вот тогда появилась Лима, став его женой и матерью Софьи.

Для Милы рассказ её школьной подруги был так ужасен, жалость к подруге притушила все обиды на неё. Софья рассказала, что Лиме (по-иному она теперь не называла жену отца) она ничего не говорит о своём открытии, но общаться с ней теперь ещё тягостнее, Софья «кожей» чувствует нелюбовь Лимы к ней и так же к Вике. Почему отец и родна мать Софьи расстались, она не выяснила, но по данным в найденных бумагах Софья поняла одно, что отец очень любил и возможно так и не разлюбил ту женщину. Перестав всхлипывать, будто она наконец-то выплакалась, Софья продолжала рассказ, усмехаясь как бы над собой же:

– Теперь я понимаю, почему отец мог подолгу смотреть на меня, он отыскивал во мне черты той любимой женщины. Я предполагаю, что у неё был кудрявый волос, потому что отец без просьб с моей стороны накупил мне всевозможных плоек, щипцов, бигуди, и очень был доволен, когда я ходила кудрявая. По тем недомолвкам и не любви Лимы ко мне, теперь я уверенна, что Лима знала о любви моего отца к той женщине. Я не понимаю, что заставило и заставляло Лиму выйти замуж за моего отца и жить с нами. И притом, она была очень заботливой, в этом я и теперь не могу её упрекнуть. Между моим отцом и Лимой есть какая-то тайна, но по тем бумагам, что в сейфе, я отгадки не нашла. – закончила свой рассказ Софья и при прощании с Милой попросила её «наведываться» к ним с Викой. И с той встречи между ними установились ровные отношения, никто из них прошлое, связанное с Андреем и Милой, не вспоминал. Андрей так и был в списках без вести пропавших.

Мила перевелась на заочное отделение и теперь работала на фабрике. Сначала было трудно работать в цеху. Но Мила с упорством, присущим ей во всём, осваивала свою профессию и добилась, что стала работать не хуже тех, у кого уже был многолетний стаж. И вскоре она стала одной из лучших работниц цеха. Ей стали поручать сложные технологии, а затем перевели на новые станки. Её фотографию поместили на почётную доску фабрики. На фабрике работали все женщины. И директор фабрики, и начальники цехов, все были – женщины. Единственный мужчина на всю фабрику, был хромоногий Викентий Пронин. Тихий и малоразговорчивый молодой мужчина. Выросший в детском доме. Но и он в середине осени ушёл на фронт добровольцем, санитаром в полевой госпиталь. И прислал письмо на фабрику. Получив от него письмо, на фабрике собрали посылку с тёплыми вещами, домашними пряниками, положили в посылку свои письма и отослали ему на тот адрес, что был на конверте. Так на фабрике появился «кадровый», как назвала его директор фабрики, красноармеец. Подходил к концу декабрь …

Новый год ничего радостного не принёс. Дедушка Павел и бабушка Поля так и не вернулись к концу года. От отца уже давно не было писем. Андрей продолжал числиться в безвести пропавших …

Мила зачастила с работы в военкомат …

Софья какое-то время не звонила и Мила, выбрав время, пошла навестить Вику …

Оказалось, за это время Софья «вышла замуж за очень хорошего человека».

– А Вика где? – не видя нигде ребёнка, спросила Мила.

Софья выгнула шею, как гусыня, которая подавилась орехом. Повертела головой, глотнула несколько раз воздух, будто пытаясь что-то сказать, но забыла слова. Затем, приняв горделивую позу, выговорила:

– А Вика … – Софья опять выгнула шею, набрала полные щёки воздуха, глотнула его, и продолжила с ноткой своей правоты, – Вику мы определили в детский дом.

И дальше с той же ноткой своей правоты, Софья авторитетно пояснила:

– По настоянию мужа, он выбрал очень хороший детский дом, что такого, что Вика будет расти в хорошем детском доме, я навещаю … Каждый день …

Мила оторопело смотрела на неё. В голове у неё стало пусто, ни одной мысли. Придя немного в себя от такого известия, Мила горестно сказала:

– Мстишь за своё детство своей же дочери – маленькому беззащитному ребёнку?!

Софья, переменив горделивую позу на страдальческую, уныло тянула слова:

– Пойми меня, Мила, я не могу жить одна, не могу! Мне муж нужен, а не память об Андрее, пойми …

При упоминании Софьей об Андрее у Милы к глазам подступили слёзы. И она низко наклонила голову, чтоб Софья этого не увидала. Убирая с подола своего платья не существующую соринку, Мила старалась сглотнуть ком в горле и унять слёзы. Кое-как совладав с собой, спросила:

– Когда отвезли, – у Милы подступившим плачем перехватило горло, пересохло во рту, вопрос прозвучал полушепотом.

– Да, недавно же, с неделю всего, – как будто это обеляло её, воскликнула Софья.

Глава 4.

Домой Мила вернулась как в угаре, до неё никак не могло дойти, что про детский дом и Вику, это – правда. Уснуть она не могла. Лежала с широко распахнутыми глазами и перед ней опять и опять возникало лицо Софьи. И её голос с нелепыми словами о Вике …

Мила осязаемо чувствовала прикосновение рук малышки, её лепет, видела её улыбку, слышала её смех …

В голове у Милы была всё та же пустота, как там у Софьи, когда та сказала ей про детский дом и Вику.

И только за полночь Милу как ожгло – это реальность. Вика уже минимум неделю где-то среди чужих людей, маленький беззащитный ребёнок! Так чего же она ждёт?! Мила вскочила с постели и поспешно стала одеваться.

По ночному городу Мила едва не бежала, но ей всё казалось, что она очень медленно идёт. Остановив какое-то ночное авто, Мила умоляюще попросила подвезти её. За рулём сидела крупная женщина в военной форме. Внимательно посмотрев на Милу, она отрывисто спросила – куда.

Открыла Миле дверь Лима Валерьевна и, стоя у дверей, сказала, что Софья теперь живёт у мужа, а сюда наведывается, вот вчера заезжала. «Так, значит, я вчера застала её здесь случайно! Знает Лима Валерьевна, что Вика в детдоме или нет?». И Мила, набравшись смелости, спросила:

– А Вы знаете, что Вика в детском доме?

Лима Валерьевна, растягивая слова, ответила:

– Я не могу влиять на решения Софьи, она уже совершенно взрослая.

– Но Вы же – бабушка! – непроизвольно воскликнула Мила.

– Я же сказала, что не вмешиваюсь в решения Софьи, она уже давно вышла из-под моего контроля, – ещё более растягивая слова и качнувшись вперёд, каким-то странным голосом, промямлила Лима Валерьевна.

И тут Мила поняла, что Лима Валерьевна пьяна. Мила в растерянности стояла в дверях, как-бы, не давая их закрыть. Лима Валерьевна, видя, что Мила не уходит, пьяно прокосноязычила:

– Сейчас я поищу её новый адрес …

Мила в отчаянии всё так же стояла в дверях, Софья теперь неизвестно, где живёт, Лима Валерьевна еле на ногах держится, что же это такое?! И найдёт ли Лима Валерьевна адрес в таком состоянии? Может, она уже там уснула и вообще не выйдет к ней?!

Наконец Лима Валерьевна вышла из комнаты, куда ушла искать новый адрес Софьи, пошатываясь и читая на ходу …

Твердя мысленно адрес Софьи, Мила выбежала на улицу. Лима Валерьевна сказала, что где-то «должно быть, не очень далеко» в частном секторе. Не обращая внимания на свирепый лай собак из частных дворов, Мила бежала по тёмной, без фонарей, улице. Наконец она нашла дом с нужным номером. Рядом с этим домом на фонарном столбе горел единственный фонарь на всю улицу. Это был частный дом с высоким забором и неприступными воротами, на которых прибитая дощечка остерегала, «Осторожно, во дворе злая собака!» Мила долго звонила, стучала в железные ворота, но так никто и не отозвался.

Что с Викой? Сейчас это больше всего волновало Милу. «Надо отыскать детский дом, куда они сдали ребёнка». – решила Мила. И ей больше ничего не оставалось, как поспешить за помощью опять всё в тот же военкомат.

Уже знакомый майор быстро разыскал по телефону, где находится ребёнок. Мила поспешила по указанному адресу …

Детский дом встретил Милу множеством умоляющих детских глаз – возьми меня!

Мила спросила у одной из старших девочек – где находятся самые маленькие. Девочка с готовностью провела Милу в комнату. Вика сразу узнала Милу, заплакала и потянулась к ней. Мила прижала к себе всхлипывающего ребёнка. Вика крепко обхватила ручонками её за шею. Так Мила и зашла в кабинет к заведующей, с заплаканной Викой на руках.

– Ребёнку нужно больше внимания, но у нас не хватает людей, всем малышам не хватает внимания, всем … – сокрушалась заведующая.

– А мама к Вике приходит? – спросила Мила.

– Какая «мама»?! Ребёнок «отказник», – казённым голосом ответила заведующая.

– Как это «отказник», – спросила Мила, не понимая, что это значит.

Заведующая пояснила, это значит, что от ребёнка отказались.

– А теперь что?! – ничего не поняв, в страхе спросила Мила.

Заведующая терпеливо стала пояснять, что теперь такого ребёнка «отказника» могут усыновить (удочерить) приёмные родители. Мила опять испугалась и взмолилась:

– Нет, нет, не надо приёмных, я, я, родитель!

Мила в страхе, что сейчас у неё отберут ребёнка, прижала к себе вцепившуюся обеими ручонками в неё всхлипывающую Вику.

Мила сказала, что забирает ребёнка немедленно. Но заведующая объяснила, что нужно оформить документы. Мила, с Викой на руках, попросив разрешения позвонить, опять прибегла к помощи майора. Она и на час не могла оставить плачущую Вику среди чужих людей. И Мила забрала Вику из детского дома. Приехав с Викой домой, рассказала про Софью, умоляюще глядя на мать. Нина Павловна выслушала и приняла Вику, как родную, поняв, что дочь не могла поступить иначе.

Узнала об этом Софья или нет, но Миле она не звонила и Мила ей тоже не звонила.

Контору, в которой мать Милы работала бухгалтером, закрыли. Нина Павловна, в связи с появлением в семье маленького ребёнка, понимала, что с Викой кто-то должен быть и весь домашний быт взяла на себя. Теперь Миле с матерью прибавилось забот – достать еды для маленькой Вики, у которой был очень плохой аппетит, но малышке необходимо было набрать в весе.

Периодически Мила ходила в военкомат, нет ли каких известий об отце и Андрее Плетнёве. Но известий, кроме того, что Глухов и Плетнёв числятся в безвести пропавших, никаких не было.

– Мы известим, если что новое будет, – успокаивал Милу в военкомате усталый майор. Но проходило несколько дней и Мила снова шла в военкомат …

На введенном всеобщем обязательном военном обучении противовоздушной и противохимической обороны, Мила ещё острее чувствовала ужас происходящего – ужас войны. Приходя домой, Мила тревожно всматривалась в поблекшее лицо матери и худенькое личико Вики, в страхе за них. А Нина Павловна, из красивой жизнерадостной женщины превратившись в поблекшую горемыку, виноватилась перед дочерью, что опять ничего не удалось обменять на рынке на продукты. Мила обнимала мать, бодро говорила, что продуктов у них ещё достаточно, а самой было тоскливо, страшно. Но плач проснувшейся Вики звал к себе, просил есть. И Мила улыбалась матери, брала на руки Вику, и все вместе шли на кухню. И над всем этим больше всего, больше голодного желания еды, больше стремления от усталости лечь вот так, не евши, куда угодно, больше всех желаний, было одно желание – вот бы утром встать, а войны нет, закончилась война, и нет ни фашистов, ни сводок о войне, ничего этого нет …

И все – живые.

Жалея девушку, майор в очередной её приход сказал Миле, что в тылу самостоятельно формируются партизанские отряды из бойцов, попавших в окружение, и вполне возможно, Андрей Плетнёв и её отец в одном из таких отрядов.

Глава 5.

Шёл второй год войны. В конце лета в сводках было известие, что Анапу оккупировали фашисты. Теперь из Анапы не было никаких известий, как там они? …

Во второй половине ноября, в 514 день войны, советские войска в ходе кровопролитных боев сорвали план Гитлера захватить одним броском Сталинград, 6-я армия Паулюса должна была «перерезать Волгу, важнейшую транспортную артерию страны и захватить Сталинград, центр военной промышленности и узел коммуникаций».

Шёл 515 день войны, наши войска под Сталинградом перешли в наступление. Продолжалась жестокая битва за Сталинград. В тылу дни были наполнены страхами за близких, борьбой за выживание, на фабрике Мила часто работала по две смены подряд, все думы были о фронте, об отце, об Андрее, как они там, где, главное, чтоб были живы и Мила мысленно взывала к ним: «Вернитесь … Вернитесь живые …».

Мамой Вика назвала Милу, без подсказки, сама. Была у Вики и заботливая любящая бабушка, мама Милы, напевающая ей колыбельную, которую пела своей дочке, только имя другое и пела Нина Павловна теперь уже не дочке, а внучке.

Солнышко за лесом,

Светит с неба Месяц

Для маленькой внучки,

Смотрит из-за тучки.

Баю, баю, бай,

Вика засыпай …

Маленькая внучка,

Я с тобою рядом,

Спи, моя родная,

Спи, моя отрада.

Баю, баю, бай,

Вика засыпай …

Завтра ты проснёшься,

Солнцу улыбнешься,

Внучка дорогая,

Милая, родная.

Баю, баю, бай,

Вика засыпай …

Смотрит в окна ночка,

Спи родная внучка,

Глазки закрывай,

Баю, баю, бай.

Баю, баю, бай,

Вика засыпай …

Вот ни дедушки, ни папы у Вики пока что не было, и Андрей, а теперь с декабря сорок второго и Вадим Васильевич значились в безвести пропавших. Мила и Нина Павловна успокаивали друг друга, что «безвести пропали», это «обнадёживает» …

Помогал Миле с Ниной Павловной одинокий сосед, вышедший на пенсию до войны, Кузьма Гаврилович, бывший директор школы, в которой училась с пятого класса Нина Павловна. К нему Нина Павловна относила Вику, отправляясь на рынок, чтоб обменять на продукты что-то из домашних вещей. Вечером разговор Нины Павловны и Милы непроизвольно сводился к без вести пропавшим, к надежде, что они живы …

И Мила опять шла в военкомат – нет ли чего утешительного …

И вот не стало Нины Павловны, именно – не стало, она ни на что не жаловалась, не выдержал весь измотанный страхами, тоской, истерзанный войной, организм. Теперь Миле ко всем заботам прибавилось – как что-то из вещей, ещё оставшихся у них, обменять на продукты, чем раньше занималась мама Милы. По карточкам выдавали крохи.

Потерю мамы Мила едва пережила, слегла в горячке с высокой температурой и возможно, только страх за Вику помог Миле оклематься от горя – а с кем, если меня не станет, Вика останется, опять в детдом …

Помог и в этот раз им с Викой Кузьма Гаврилович, вызвал врача, купил все предписанные лекарства, не отходил от Милы, занимался с Викой, пока Мила не поднялась. Теперь, когда Мила была на работе, за Викой присматривал сам уже старенький больной Кузьма Гаврилович. Вика часто болела, не хватало витаминов и просто – еды.

Шёл 1943 год. Наши войска в жестоких кровопролитных боях наступали. В Сталинградском котле немецкая группировка после ожесточенных боев 2 февраля была полностью ликвидирована. В плен был взят фельдмаршал Паулюс с остатками своих войск.

Мила, улучив время, опять поспешила в военкомат. Но об отце и Андрее в военкомате ничего нового не поступало. И им домой по-прежнему не было весточки. Мила попросилась на приём к военкому. Усталый, с бледным худым лицом, военком кивнул на стул, Мила села на краешек и затаила дыхание – а вдруг хоть он скажет что-то обнадёживающее …

Ничего нового не было. Мила спросила про партизанские отряды. Военком устало пояснил, что связь с партизанами установить очень трудно, но кем-то взрываются склады с боеприпасами, составы … И подбодрил Милу:

– Не теряйте надежды, Глухова.

В сентябре по сообщениям в сводках Мила узнала, что освободили Анапу. Как там дедушки и бабушки, но при радостной мысли об освобождении Анапы, Милу ожгло безысходное отчаяние – как она напишет про маму …