Белый конверт для Люцеры

На душе словно просветлело, и в волосах он ощутил лёгкий весенний ветерок. Откуда слова взялись, он так никогда и не мог объяснить даже себе самому, да ему и не требовалось, в принципе.

С дедом просидел час, наверно. Вспоминали былые дни, делился с ним планами на будущее. На прощание оставил ему недопитую чекушку с кусочком хлеба и попросил его не шариться больше по людским квартирам, упокоиться, и оставить кесарю кесарево. На том и разошлись.

Больше дед к Ивану Буранову не приходил.

А, проснувшись утром, он обнаружил, что знает настоящую фамилию Петьки Жирного.

4

Апрель 1944

Мост уже полыхал, когда Николай подбежал к насыпи, с ведром и лопатой, которые прихватил со двора сразу же. Воздух тут, казалось, извергал напрямую в лёгкие смрад пожарища с привкусом нефти.

– Николай Кузьмич, что делать-то?! – кричала бежавшая ему навстречу Валя, машинист паровоза, размахивая синим платком, сорванным с головы. Сам черный стальной бегемот замер в сотне метрах от пламени – женщина вовремя заметила неладное на мосту и затормозила.

В посёлке все друг друга знали по имени. Здесь, на месте, Николай, похоже, оказался единственным пока авторитетным руководителем – с него и спрос потом за тушение будет. Авторитетный, по всему выходит, спрос.

Он оглянулся по сторонам: отовсюду к пожару спешили люди. Кто успел вёдра прихватить, кто лопаты, кто багры стянул с ближайших щитов – благо, тут их натыкано было чуть ли не частоколом, на нефтяном перегоне.

Под мостом протекал ручей – ручей, проходящий через нефтебазу. По нему часто школьники запускали деревянные кораблики, которые спускались в неспешном потоке к реке вместе с ажурными нефтяными пятнами. Иногда, впрочем, пятна были и керосиновыми, как догадывался Николай Кузьмич. И если таскать воду из этого ручья и лить её на огонь…

– Стой, Степан…! Нельзя оттуда! – крикнул он парню, уже зачерпнувшему ведро воды, стоя по щиколотку, в кирзачах, в ручье.

– Ты что, Николай Кузьмич?! По шпалам же понесёт! Смотри, ветер какой…

– Брось, говорю тебе! Давай землёй – наполняем ею вёдра и на шпалы вываливаем, с обеих сторон. Наталья, лови всех, кто со стороны реки подтягивается, а я тут… Две команды по обе стороны – одни снимают сухой дёрн с подветренной насыпи, другие делают трёхметровый отсып из земли поперёк шпал! Степан, сгоняй ещё за вёдрами в школу – там же в сарае их склад. Взялись..!!!

Сам он начал грузить со склона оврага сухую песчаную землю сразу в два ведра и бегом подтаскивать их вверх, к огненной кромке на путях, в десятке метров от моста, раздавая по ходу резкие команды женщинам, снимавшим ещё не тронутый огнём сухой и просмоленный дёрн на подветренном склоне.

С другой стороны железнодорожный откос был из гальки – оттуда беды ждать не приходилось, слава богу. В воздухе стоял треск от пожираемого пламенем сухих деревянных балок моста; то и дело слышались отрывистые реплики, когда кто-то вдруг поскальзывался с тяжёлыми вёдрами на железнодорожном склоне; ветер относил в сторону черное марево, и хоть это позволяло людям свободно дышать.

Через пятнадцать минут подъехали пожарные на трёх лошадиных подводах, с водяными бочками и ручными помпами. Единственный на посёлок «ГАЗ» с тысячелитровой цистерной сюда подобраться не смог бы – оставили на повороте к переезду. Пожар к этому времени удалось остановить от распространения по откосу и шпалам, но мост полыхал багряным заревом – вот-вот рухнет. Подоспевшие бригады сразу активно включились в заданный ритм и уже через две-три минуты поливали бушующее пламя.

– Кузьмич, ты тут командовал? – окрикнула Николая начальница пожарной команды.

Николай в ответ ей молча кивнул.

– Кто-нибудь знает, отчего полыхнуло?

– Не спрашивал. Занят был, – сказал, как отрезал.

– Молодцы, что остановили огонь!

Мост не обрушился, но в этом мало было утешения – через два часа рельсы каким-то чудом висели в воздухе двадцатиметровым хребтом исполина, лишь в одном месте поддерживаемые обгоревшей донельзя широченной древесной балкой.

Дознаватели не заставили себя ждать.

– Чужих кто-нибудь видел в районе? – был первый вопрос.

Уставшие люди озадаченно качали головами: здесь все друг друга знали, чужих бы сразу заприметили. Николай в изнеможении лежал на своём ватнике чуть поодаль от крайней пожарной подводы. Мысль о диверсии у всех, конечно, была основной, пока кто-то не выдвинул вслух гипотезу:

– На той неделе у Прошкиных пал вокруг дома загорелся – сухо ведь уже, а зимой отходами с базы кочегарили печки свои, поди, всё пропиталось кругом керосинкой, картошка даже не растёт. А тут-то вообще…

– Сколько говорили уже, мол, опасно тут – и школа рядом, детишки бегают, и нефтезавод, а какие меры-то приняли? – подхватил кто-то из женщин.

Народ не расходился до ночи. Уже в сумраке устанавливали мощные осветители, чтобы досконально обследовать весь прилегающий участок. Много было людей в погонах. Все понимали, что дело может обернуться для кого-то быстрым трибуналом, но вслух остерегались произносить такого рода догадки, оттого и версий про самопал сыпалось со всех сторон всё больше и больше – от греха, что называется: времена такие, что саботажников выбирать из толпы – дело привычное, и нет гарантии, что сегодня им не назначат тебя или твоего свата. Так что с самопалом оно как-то всем надёжнее выходило.

Николай кое-как стёр с лица въевшуюся через пот копоть и уже собирался домой, когда к нему сзади подошёл грузный человек с красным лицом, в штатском, и тихо произнёс:

– Доброго здравия, Николай Кузьмич.

– Тебе того же, Пётр Евграфыч, – резко обернувшись, ответил он Петьке Жирному.

– Слышал я, что ты тут всё грамотно организовал, пока Люся со своими не подоспела.

– Как учили, – хмуро ответил на комплимент Николай.

– Ты сам-то, часом, ничего подозрительно не заметил?

– Сказал бы уже.

– Сам с ночной, что ли?

– С ночной. Фёдор в день ушёл.

Мужчина кивнул. Затем прищурился недобро:

– А малой твой, что ж, тоже в день сегодня?

– Серёжка, что ль?

– Серёжка, Серёжка, ага.

– Захворал, мать дома оставила. А твой какой интерес до него-то?

– Да Гринька мой сказал, что Буранов опять с контрольной по арифметике схлюздил.

– А ты, Пётр Евграфыч, за своим следи. За моим я сам пригляжу, будь уверен.

– Видел его после смены-то?

– Видел. Сопливый весь. Иль ты думаешь, что это его рукоделие? А, Пётр?

Николай нахмурил жёсткие брови и открыто поглядел в переносицу Жирному, буравя его немигающим взглядом. На заводе поговаривали, что взгляд Кузьмича мало кто мог запросто вынести. Вот и Петька теперь отвёл глаза в сторону, проговорив:

– Не горячись, Коля, все знают, что твой малой – мастер на все руки. Мало ли, чем он был днём занят, пока батька его после смены отдыхает.

– Так, может, пойдём, допросим сопляка, а? Не полночь ведь ещё, – шёпотом в лицо Петьке выдохнул Кузьмич.

– А что, и то дело, – вдруг согласился Пётр.

– Пошли! – Николай развернулся и бодро зашагал в направлении своего дома, будто и не было нескольких часов битвы за нефтебазу.

Пётр, чертыхаясь, засеменил следом. Николай небрежно бросил ему через плечо:

– По пути только к Евграфу заскочим – спросишь у него, почему он до сей поры песком подходы к мосту не засыпал, как ему велено было месяц назад на партактиве. Ну, зайдём, чтобы не возвращаться потом – по пути ведь!

Пётр Евграфыч замер на полшаге.

– Ты о чем это, Николай?

Тот тоже остановился и в ответ лишь пожал плечами, глядя куда-то в темноту. Пётр смачно выругался и сплюнул. Потом сказал:

– Ладно, сам завтра поговорю с ним. Но ты, Буранов…

– И тебе спокойной ночи, Храмов!

5

Апрель 2017

– Храмов… – выдохнул Иван.

Рапс посмотрел на него вопросительно. Тот неуверенно огляделся вокруг, очнувшись, и, разжав ладонь с аметистом, уставился на кристалл.

– Занятные камушки тут у вас, Сергей.

– Подбирать под себя их нужно очень индивидуально, однако. Но этот, я вижу, вас нашёл.

Он опять широко улыбнулся, глаза его излучали спокойный приветливый свет.

– Извините, мне срочно нужно позвонить, не возражаете?

Буранов достал телефон и, выбрав адресата, стал ожидать ответа.

– Алло? Игорь? Привет, да… Буранов. Не отрываю? Буквально секунду… Отчество Вероники не помнишь? Храмовой, да… О! А есть возможность узнать имя её деда по отцу? Да. Это важно для меня. Благодарю. Потом объясню, обязательно. Спасибо, до связи. Жду.

Он несколько секунд молча глядел в потемневший экран смартфона, затем поднял взгляд на Рапса и задумчиво произнёс:

– Она – Александровна… Если моя догадка верна, то её отца звали Александр Григорьевич, деда – Григорий Петрович, а прадеда – Пётр Евграфыч, он же Петька Жирный… Да-а, забавная тут у вас песочница… с камушками, – и Иван подкинул на ладони свой аметист.

Беловоденко терпеливо ожидал, когда клиент вновь будет готов к общению в заданном русле. Наконец, спросил:

– Судя по всему, ваша дилемма получила новый импульс к разрешению. Я, признаюсь, не медиум – то есть, не контактирую с душами умерших в режиме прямого общения, так сказать, только фрагментально. Пока вы пребывали сейчас в состоянии контакта с прошлым – ваш дедушка сопровождал ваш собственный дух. Борис, я предполагаю, был рядом. Впредь они будут контактировать уже с вами напрямую, минуя меня. Вам нужно научиться управлять такими… спиритическими сеансами, как принято было говаривать во времена госпожи Блаватской. И, знаете, ваша аура несколько изменилась – она теперь более ровно окрашена в цвет вашего аметиста.

Иван посмотрел на него с удивлением:

– Вы действительно видите… такие краски… вокруг меня?

– Ну, да. Это моя работа. Каждый цветовой оттенок свидетельствует о чем-то определенном в вашей личности, её духовной сущности. В вас очень сильна целеустремленность, Иван. Поэтому, я уверен, вы в итоге разрешите свою проблему.

– В том-то и дело, что всё, оказывается, так переплетено, что сам чёрт ногу сломит… ой, извиняюсь.

Рапс рассмеялся:

– Мы не в храме, да и сила чертей только там, где их боятся, а, следовательно, верят в их негатив. Если бы вы Чертягой нарекли, скажем, своего любимого пуделя, поверьте, что только лишь от этого он не обрёл бы дьявольский прикид и замашки… Что же до вашей проблемы – дело, по-видимому, касается смерти вашего брата?

– Да, с этим я к вам, собственно, и пришёл.

– Я слышал об этой трагедии.

– Не сомневаюсь. В интернете много было… разного по этому поводу. Вы знаете, на какой стадии теперь дело?

– Думаю, было бы правильнее, если бы вы изложили всё так, как считаете нужным.

– Да, верно, конечно. Вот я тут распечатал кое-что для вас, – он достал распечатку одной из статей. – А если вкратце…

Моего брата сгубила женщина. Как-то банально звучит… Но очень продуманная ведьма, должен сказать – м-м-м, не в обиду вашим здешним коллегам по ремеслу сказано. Та самая Вероника Храмова, о которой я только что говорил с Горенко – это, кстати, следователь, который дело тогда вёл. Она вместе со своим заокеанским хахалем придумала схему, как вывести крупные суммы из бизнеса Бориса, сымитировала самоубийство другого человека, подставила под это одного своего тайного воздыхателя… И всё – благодаря своим, стоит заметить, весьма развитым способностям к манипуляциям – людьми, разумеется, их сознанием.

– Гипноз? – уточнил Рапс.

– Да, – подтвердил Иван. – И, наворотив здесь дел, благополучно улетела в Штаты, имея уже там на счетах солидные суммы. Но жадность, как говорится, фраера сгубила: её удалось выманить назад, причем вместе с её американским мужем, по уши замешанном в махинациях, и обоих благополучно взяли прямо в Шереметьево. Дело было в пятнадцатом году. Патрик оказался далеко не графом Де Ля Фер и сдал любимую со всеми документами, возместил причиненный ущерб бизнесу Бориса и отдельно ещё – его деловой репутации, причем добровольно… ну, я имею ввиду – без специального какого-то решения суда. И он был счастлив таким исходом для себя, поверьте. Что бы ему тут светило, при нашей молодой тюремной демократии… Суда-то, уголовного, как я уже сказал, и не было по нему – с мужиком всё решили, что называется, в досудебном порядке и выдворили из страны; очевидно было, что он вроде как – ни сном, ни духом о том, что вытворяла тут Храмова во имя их вечной любви, помимо денежных афёр. Или прикидывался – я не готов тут судить.

А вот по ней – другая тема и другая статья. Точнее, целый статейный наборчик: убийство, покушение на убийство, мошенничество в особо крупных, умышленное причинение вреда здоровью какой-то там тяжести – парень один чуть без мозгов не остался – мог до конца дней в этом изменённом, овощном, так сказать, состоянии пребывать… Наворотила столько, что на несколько поколений хватило бы. Доказательств полно, для пожизненного…

Иван замолчал, сосредоточившись на внутренних своих переживаниях, словно заново подводя итог прошедшим годам.

– Что-то пошло не так, – резюмировал Рапс.

Буранов хмуро кивнул:

– Не так, как планировали в прокуратуре. Совсем не так. После месяца в Крестах Храмова заявила, что беременна. Естественно, провели обследование и подтвердили восемь недель. Это в конце зимы, в две тысячи шестнадцатом, уже было, если не ошибаюсь. Перевели на щадящий режим. Следственные действия и подготовка к судебному процессу, конечно, продолжались, как положено. На седьмом месяце у неё возникла серьёзная угроза выкидыша, по свидетельству тюремных медиков, и в какой-то критический момент её перевозили в специально оборудованный стационар… я не особо-то разбираюсь ни в медицинских, ни в юридических процедурах в отношении… таких больных, когда реальная угроза смерти матери… наверно, всё было сделано правильно, с точки зрения закона – и человеческого, и божеского… Только, в результате, истекающая кровью больная пропала. Буквально исчезла из кареты скорой помощи где-то на пути от СИЗО до больницы, в начале декабря. Полгода уже ни слуху, что называется, ни духу. Простите за такой случайный каламбур, но вот насчёт последнего я как раз и хотел с вами проконсультироваться.

Иван вопросительно посмотрел на экстрасенса, непроизвольно вертя кристалл между пальцами. Рапс быстро пробежал глазами распечатанную статью из интернета:

«Семнадцатого мая с.г. в Шереметьево оперативная группа задержала Веронику Храмову, гражданку Соединенных Штатов Америки, 1992 года рождения, причастную к жестокому убийству в мае 2015 года известного в деловых кругах Санкт-Петербурга предпринимателя Бориса Буранова. Данное задержание стало возможным благодаря слаженным действиям силовиков различных ведомств в результате тщательно спланированной и успешно проведенной операции. Несмотря на свой возраст, Храмова получила среди оперативников негласную кличку «Матрёха» – так между собой они охарактеризовали хладнокровный и жестокий, «матёрый» образ действий и «многоликий» стиль молодой женщины, сумевшей, по версии следствия, вывести из коммерческого предприятия, возглавляемого покойным Б.Бурановым, в зарубежные банки значительные суммы из оборотных средств компании по производству строительных конструкций – готовых малоэтажных домов. Действуя в качестве личного помощника предпринимателя (а по некоторым сведениям – не только в деловом качестве) в начале 2015 года, она воспользовалась своим привилегированным доступом к информации и реализовала мошенническую схему при пособничестве своего заокеанского партнера, за которого впоследствии и вышла замуж. Примечательно, что, вероятно заподозрив в деловой нечистоплотности своего личного помощника, Буранов вскоре уволил Храмову, и та сразу устроилась на работу администратором популярного туристического агентства. По всей видимости, так было в далеко идущих планах предприимчивой особы, поскольку именно с помощью коммерческих ресурсов и бизнес-контактов турфирмы ей удалось достаточно легко вылететь в США на якобы деловое мероприятие в области туристической индустрии. Помимо гибели Б.Буранова, Храмовой вменяется ещё ряд уголовно наказуемых преступлений. Для справки: Храмова В.А. закончила в 2013 году с отличием факультет общей психологии государственного гуманитарного университета, написав дипломную работу, которая в настоящее время используется в данном университете в качестве учебного пособия для студентов. Проведенный 2011 год академической практики по студенческому обмену в США ей был зачтен в качестве внутреннего учебного. Предложение остаться работать в университете на кафедре нейро- и патопсихологии В.Храмова скромно отклонила».

На помещенном справа от текста черно-белом фото Беловоденко мог разглядеть молодую симпатичную женщину, отвернувшуюся в момент снимка от камеры, в сопровождении группы сосредоточенных мужчин. Впрочем, один из них выглядел жалко и потерянно, в контрасте со своей бросающейся в глаза статностью и вальяжностью в одежде.

Сергей задумчиво произнёс:

– Да-а… Что ж, постараюсь вам помочь. Есть ли ещё фото – вашего брата, Вероники?

Иван достал из внутреннего кармана пиджака сложенный пластиковый файл и вынул из него несколько листов со снимками, протянул их Сергею:

– Это распечатки с цифровых фотографий. Такие подойдут?

Тот наморщил брови.

– Попробую с ними поработать. На таких распечатках энергетика очень смазанная, по правде сказать. Даже в сравнении не идут с классическими оттисками на фотобумаге, с плёнок, на самом деле. А уж если фото было проявлено и напечатано самим хозяином снимка в домашних условиях – знаете, как раньше делали, в ванной комнате, при тусклом красном освещении…

– Да-а, я помню, – невольно улыбнулся Иван, сразу представив себе, как они с друзьями в школе увлекались фотопечатью. – Но такие фотки есть только у меня на родине, у родителей. Это далековато от Петербурга.

– Понятно. Было бы здорово нам теперь вернуть тот эмоциональный фон, в котором вы находились, когда недавно пребывали в прошлом своего кровного рода, со своими предками, и ваша тесная эмфатическая связь с Борисом и Николаем Кузьмичом должна этому содействовать. Дед ваш, как я понимаю, неоднократно имел очень сильный по энергетике контакт с предками Храмовой, а у Бориса, в свою очередь, была эмоциональная привязка непосредственно к самой Веронике – случайности такими не бывают. Как сами-то считаете?

Иван только и смог, что утвердительно кивнуть в ответ. Рапс продолжал:

– Я думаю, что можно использовать такой вот мостик между эгрегором вашего рода и рода Храмовых, чтобы получить некое знание о ней самой в сегодняшнем измерении. Тут нужно понимать, что души лишены осязаний зависти, ревности, амбиций, мести… – это удел живущих в физическом мире только, поэтому в общении с духами стоит искренне задействовать исключительно любовь, Иван. Об этом необходимо помнить всегда. Ну, и, конечно, верить в то, что вы делаете – собственно, это ключевой элемент в любом деле, не правда ли? Итак, готовы? Сосредоточьтесь: Борис, ваша кровная связь, братская любовь, любой эпизод вашей жизни, создающий атмосферу доверия, преданности, кровных уз…

6

Июнь 1984

Ваня всегда с нетерпением ждал наступления лета. Каникулы, загородный пионерский лагерь, речка, футбол – что может с этим сравниться? Долгие зимние вечера за книжками и настольными играми уже порядком наскучили, лепить снеговиков – это забава больше для Бориски, который в школу-то пойдёт только следующей осенью, а пока постоянно крутился у Вани под ногами, задавая иногда глупейшие вопросы. Иногда, впрочем, было довольно-таки приятно – с видом эксперта объяснять, например, разницу между клюшкой для хоккея с шайбой и с мячом, и тот с выпученными глазами заглядывает тебе в рот и ловит каждое твоё слово. Хотя вопрос ещё – понимает или нет, в чём суть-то? Но когда Борька тайком брал его новенькую «Электронику» и сбивал все настройки своими корявыми детскими пальцами, пытаясь найти там тетрис – уже было не до веселья, и Иван частенько награждал брата за такие его проделки тычками и подзатыльниками, пока родители не видели. Впрочем, делал он это беззлобно – так, в целях воспитания.

Лишь только июнь окутал землю приятным солнечным теплом и зеленью на деревьях, Иван решил установить себе летнюю палатку на балконе их новой квартиры, выходившей окнами во двор – из этого укромного местечка можно было бы вести тайное наблюдение с помощью папиного бинокля, в деталях рассматривая сквозь прорези ограждения балкона всё происходящее на улице и оставаясь при этом незамеченным. Для этого он натянул сверху, по перилам, старую дедушкину плащ-палатку, закрепил её крючками и синей изолентой по периметру с трёх сторон, а с четвертой прикрепил к ней в качестве входной занавеси легкий плед, который открывался и запахивался при необходимости так, чтобы сохранять иллюзию приватного комфорта внутри. Для общего уюта под тентом Ваня задрапировал стенки старым одеялом, постелил надувной матрац и бросил туда пару диванных подушек – получился замечательный командный пункт. Помимо цели обустроить свою летнюю резиденцию исключительно для проведения большего времени на свежем воздухе, как он объяснил родителям, он, конечно же, преследовал ещё одну – ему было ужасно интересно наблюдать за Олей из их школы, которая жила в доме напротив и, наверно, даже не догадывалась о существовании парня, а уж, тем более, о том, что он проявлял к ней чисто мальчишеский интерес.

Всякий раз, когда Иван видел её на перемене в окружении других одноклассников, он с некоторой горечью отмечал про себя, что разница в целый год между ними существенно уменьшает его шансы быть замеченным ею. Он старался как-то выделиться из общей школьной массы – то вдевал в «сменку» белые шнурки, то носил пионерский галстук на манер американских ковбоев – задом наперёд, то раздавал тумаки малышне прямо перед её глазами – всё напрасно: Оля его не замечала, и он печально вздыхал про себя. Наконец, ему в третьей четверти пришла в голову совершенно простая и потому гениальная идея: нужно попасть со своим портретом на доску гордости школы, и тогда уж точно она будет знать, что он, Иван Буранов – есть и учится всего-то на год младше её, причем, даже неплохо. Но пока эта задача перенеслась в планы на будущую осень – минувший учебный год он закончил с четвёрками, и вместо его, Ваниного, на заветном месте теперь красовался портрет Корнилина Стаса, который совершенно не интересовался Олей, а потому, по мнению Буранова, ему и незачем было попадать на заветное место. Судьба порой бывает такой несправедливой.

Так он размышлял, разглядывая в балконную амбразуру пустой утренний двор в ожидании какого-нибудь интересного происшествия, когда входное покрывало зашевелилось, и в проёме показалась Борькина лохматая голова. Он в последние дни немного покашливал, и родители не пустили его в садик, оставив дома на попечении бабушки.

– Ого, как у тебя тут классно! – с восхищением произнёс младший брат, обводя восторженным взглядом внутреннее убранство Ваниного штаба и стараясь протиснуться внутрь вдоль стеночки, не повредив входную занавеску.

– Куда ты..? – рявкнул Ваня. – Я тебе разрешал входить?

Боря замер на полпути и неуверенно, с надеждой в голосе произнёс:

– Можно?

Ваня подумал немного и нехотя согласился:

– Ладно, залезай. Только без меня сюда – ни ногой! Понял?

– Да, понял! – радостно ответил Бориска и протиснулся внутрь. В пухлых ручках он держал своего незаменимого компаньона – плюшевого Чебурашку, которого тут же усадил у входа, а сам скромно присел на матрац рядом с братом.

– Это папин бинокль? – спросил он, кивнув в сторону прибора, лежавшего в изголовье.

– Папин, – коротко ответил Иван.

«Сейчас будет просить поглядеть в него», – подумал он с некоторым раздражением. Ему хотелось побыть в одиночестве в своей резиденции и немного помечтать, и Борькин визит сбивал все планы – мало того, что они спали в одной комнате на двухъярусных кроватях, так и здесь ещё покоя от него нет! Правда, он не храпел, как папа за стенкой, но тем не менее. Ваня с неохотой протянул брату бинокль, и тот с радостью приставил его к глазам и впялился через узкую прорезь наружу.

– Плохо видно, – пожаловался через мгновение мальчик.

Ваня промолчал. Конечно, плохо видно, с закрытыми-то на оптике колпачками! Вместо того чтобы помочь, он глянул в другую щель и вдруг увидел знакомую легкую фигурку в летнем розовом платьице, с развивающимся за спиной длинным русым хвостиком, выходившую из подъезда дома напротив. На хрупком плечике девочки висела спортивная сумка, из которой торчала зачехленная теннисная ракетка. Он выхватил у брата бинокль, приставил его к глазам – темнота! Пришлось скинуть предохранительные колпачки и снова навести бинокль на предмет наблюдения.

Оля грациозно шла через двор по направлению проспекта. «А чего я дома сижу?» – подумал Иван.