Безликий

– Вот еще! – фыркнула рыжая привереда.

– Жаль, очень жаль.

Тогда танцовщица с интересом прищурилась.

– И даже не станешь обещать замолвить за меня словечко перед кузиной? – спросила она.

– Как я могу опуститься до столь банального вранья?

Девушка улыбнулась.

– Хорошо, подумаю, – вдруг пообещала она. – И хоть ты не спросил, меня зовут Жанна!

– Знаю, – соврал я.

– Откуда?

– Это моя работа!

Я послал Жанне воздушный поцелуй и заглянул в гримерку Ольги Орловой.

– Тук-тук! – сказал, уже распахнув дверь.

Русская прима испуганно вздрогнула и оторвалась от зеркала.

– О-о-о… – протянула она и смущенно улыбнулась. – Жан-Пьер, я должна извиниться за вчерашнее. Это все шампанское. Прости!

– В самом деле? – прищурился я. – А может, повторим?

– Не думаю, что это будет уместно, – мягко ответила Ольга и зарделась.

– Если вдруг передумаешь, всегда к твоим услугам!

Я подмигнул танцовщице и закрыл дверь гримерки, нисколько не смущенный отказом. Уверен, это не последний прием с бесплатным шампанским…

Мимолетный флирт поднял настроение, и в кабинет Софи я вошел, продолжая тихонько посмеиваться себе под нос. Кузина оторвалась от бумаг и с удивлением спросила:

– У нас все так хорошо?

– Лучше не бывает! – ухмыльнулся я, накинул кепку на крючок вешалки и развалился в кресле. – Нас либо вздернут за государственную измену, либо перестреляют сицилийцы!

Софи тяжело вздохнула и потребовала:

– Рассказывай, Жан-Пьер!

Я вкратце пересказал все, что сумел выяснить о Дизеле, потом поведал и об уличной стычке.

– Уверен, что это были сицилийцы? – спросила Софи.

– А с каких пор в этом районе грабят средь бела дня? – фыркнул я в ответ. – Но это ерунда. Лучше скажи, что будем делать с бумагами.

Софи покачала головой.

– Пока что, Жан-Пьер, это лишь твои догадки. И потом – мы лишь вернем Анри имущество его дяди. В конце концов, он его наследник.

– Расскажешь это, когда нас поведут на эшафот.

– К черту все! Мы не можем отказаться от ста тысяч франков! Да и Анри от меня не отстанет! Он без пяти минут банкрот и загнан в угол. Я не собираюсь становиться между ним и спасением. Затопчет!

Софи раскраснелась, и я не преминул заметить:

– Ты еще красивее, когда сердишься.

– Убирайся к дьяволу, Жан-Пьер! Пьетро никогда не мотал мне нервы, как ты!

– Творческая натура, что с него взять! – рассмеялся я, но сразу осекся и в задумчивости откинулся на спинку кресла.

А какой я на самом деле? Нервный художник или развязный костолом? Или некто совсем другой? Осталось хоть что-то от меня настоящего или прежняя личность потеряна бесповоротно? Получится вернуть память или нет? И что, черт побери, со мной произошло?!

– Жан-Пьер! – окликнула меня Софи. – Жан-Пьер, с тобой все в порядке?

– Просто задумался, – отмахнулся я и поднялся из кресла. – Ты звонила Джимми Чену? Чем раньше отправим табак китайцам, тем лучше. Не хватало еще, чтобы о сделке пронюхали люди Джузеппе.

Кузина налила из хрустального графина в стакан воды, сделала несколько медленных глотков и кивнула.

– Ты прав, тянуть с этим не стоит. Я позвоню Чену и обговорю время. Но пока об этом никому ни слова.

– Нем как рыба, – пообещал я. Единственный секрет, что человек не выболтает ни под пытками, ни случайно, – это тот, в который его не посчитали нужным посвятить.

От Софи я отправился прямиком на кухню, взял там бутылку вина и поднялся на крышу. Уселся у дымовой трубы, достал блокнот и принялся зарисовывать напавших на меня громил. Их лица, фигуры, стойки.

Потом просто пил вино и набрасывал виды окрестных крыш с поднимавшимися к небу жиденькими струйками дыма, трубочистами и гонявшими стаи белоснежных голубей мальчишками. На заднем фоне – башни Старого города и медленно дрейфующие в пелене смога дирижабли. Время до вечера пролетело совершенно незаметно.

Перед самым открытием клуба я спустился на первый этаж и начал прохаживаться в фойе, присматривая за порядком. Публика все прибывала и прибывала, всюду царил шум и гам. Официанты сбились с ног, разнося выпивку, Морис Тома самолично принимал от них поступающие заказы.

Когда подошло к концу выступление фокусника и на сцену выбежали девицы из кордебалета, Антонио толкнул меня в бок и указал:

– Хозяйка вышла.

Софи прошла в бар, но шляпка с вуалью на голове ясно давала понять, что в клубе она оставаться не намерена.

– Очень интересно, – проворчал я и поспешил вслед за кузиной.

– Не забудь запереть выручку в сейф, – напомнила Софи буфетчику, обернулась и улыбнулась. – Жан-Пьер! Ты-то мне и нужен!

Мы отошли от стойки, и тогда кузина негромко произнесла:

– Китайцы будут ждать товар завтра в десять утра позади игорного дома «Три листка» на Максвелл-стрит. Не опаздывай, они этого не любят.

– Понял, – кивнул я и спросил: – Куда-то собралась?

– Собралась, – отстраненно сказала Софи и вдруг помахала рукой. – Альберт!

Я проследил за ее взглядом и увидел поэта, который читал на вчерашнем приеме стихи.

Как его, Альберт Брандт?

Точно, он!

– Не хочешь поделиться со мной планами на сегодняшний вечер? – нахмурился я.

– Нет.

– Я должен знать, где тебя искать!

Софи ничего не ответила и протянула поэту руку для поцелуя. Они обменялись приветствиями и отправились к выходу.

Мне оставалось лишь выругаться.

Впрочем…

Я подошел к Антонио и предупредил:

– Ночевать оставайтесь в клубе. И передай это остальным.

Высокий лоб красавчика прочертила глубокая морщина.

– Намечается что-то серьезное?

– Сицилийцы воду мутят.

– И? Долго нам тут безвылазно куковать? – разозлился Антонио.

– День или два, – ответил я спокойно. – Не беспокойся, Софи все оплатит.

– Да не в деньгах дело! У меня собственная жизнь, между прочим!

– Так или иначе, дело всегда в деньгах, – похлопал я красавчика по плечу, бросил напоследок: – Не забудь сказать остальным! – и поспешил к выходу.

Пробежав мимо озадаченного Жиля, выскочил на крыльцо и увидел, как поэт усаживает Софи на пассажирское сиденье приземистой самоходной коляски. Сиденья вызывающе-красного экипажа были обтянуты кожей, а фары, оси и ободья колес сверкали позолотой. Альберт лихо запрыгнул на водительское место, коляску окутали клубы пара, и она резко тронулась с места, перепугав лошадей дежуривших у клуба извозчиков.

Я скатился с крыльца и махнул рукой, а когда рядом остановился конный экипаж, забрался на козлы к вознице и скомандовал:

– Давай за этим пижоном!

Извозчик посмотрел на меня с неприкрытым сомнением.

– Не нужны мне неприятности, господин хороший…

– А деньги? – Я сунул в нагрудный карман сюртука кучера десятку и поторопил его: – Давай шевелись! Моя кузина связалась с каким-то проходимцем, и я должен за ней присмотреть!

Не знаю, подействовала история или десять франков, но дядька взмахнул вожжами, и экипаж покатил по улице. На перекрестке мы повернули, и лошади резво потрусили за окутанной белыми клубами пара самоходной коляской. Ее движок негромко фырчал, а поэт лихо крутил баранку, объезжая тихоходные телеги.

– Дьявольское изобретение! – выругался извозчик и сразу косо глянул на меня, немного даже испуганно.

– Истину глаголешь, – усмехнулся я, дав понять, что не отношусь к механистам, и тогда болтун с облегчением перевел дух.

Вскоре самоходная коляска вывернула с освещенной газовыми фонарями улочки на широкую набережную, где на чугунных фонарях вдоль реки резким белым светом горели электрические лампы. Из-за множества конных экипажей Альберту пришлось сбросить скорость, и мы пристроились позади коляски, уже не опасаясь упустить шустрый аппарат из виду.

К счастью, поэту не пришло в голову обогнуть затор переулками, он так и ехал дальше без всякой спешки по набережной. Самоходный экипаж миновал один мост, затем другой и свернул к реке, где у разбитого на берегу сквера стоял на приколе пассажирский пароход.

Альберт Брандт поставил паровую коляску на свободное место, выбрался из нее и подал руку Софи. Когда они направились к дебаркадеру, извозчик хохотнул:

– Основательно к делу подошел, шельмец!

Я кивнул. Над сходнями висела красочная вывеска «Ля Мистраль»; надо понимать, это был ресторан французской кухни. Если судить по публике, вовсе не из дешевых. Впрочем, в дешевую забегаловку поэт владелицу «Сирены» и не пригласил бы.

– Ну, стало быть, я свободен? – спросил кучер, многозначительно шмыгнув носом. – Поеду?

– Куда собрался? Десятку еще и близко не отработал! – возразил я и счел уместным подсластить пилюлю: – Лицо попроще сделай! Если через два часа не выйдут, накину сверху еще.

Дядька недовольно покрутил головой, но спорить не стал.

– Черт с тобой! – махнул он рукой, соглашаясь с предложенными условиями.

Ну да еще бы ему не согласиться!

Я спрыгнул с козел и огляделся по сторонам. В сквере оказалось многолюдно. Совершавшие вечерний променад по набережной горожане сворачивали сюда перевести дух на скамейках, выпить газированной воды или разливного вина, посмотреть на выступления фокусников и жонглеров. На небольшой эстраде играл оркестр, там кружились в танце несколько пар. Под фонарями расположились портретисты, по тропинкам расхаживали продавщицы сигарет и цветов, в палатках готовилась немудреная снедь вроде пончиков и лепешек, а в пузатых чанах подогревался глинтвейн.

Попадались на глаза и личности в высшей степени подозрительные, но едва ли кто-то из них мог следить за Софи, поэтому я предупредил извозчика:

– Смотри за коляской и не вздумай уехать, – а сам зашагал к палаткам.

Побродил там, принюхиваясь к аромату готовящейся на открытом огне еды, и купил у старого грека гирос. В тонкую лепешку оказались завернуты мелко-мелко нарубленные кусочки жареной свинины и ломтики хрустящей бельгийской картошки, все это было сдобрено овощами и традиционным греческим соусом.

Отыскав свободную скамейку, откуда просматривалась парковка, я поужинал, вытер пальцы носовым платком и купил стакан газированной воды без сиропа. К вечеру жара спала, но, на мой взгляд, для глинтвейна сейчас было слишком душно.

Вернув ларечнице пустой стакан, я направился к экипажу, и тут же рядом оказалась молоденькая цыганка в платье с длинной цветастой юбкой.

– Эй, красавчик! Давай погадаю! – затараторила она. – Порча на тебе лежит, порча страшная! Снять ее надо, а то долго не проживешь!

– Сейчас полицейского кликну, – негромко произнес я. – За антинаучную деятельность впаяют – мало не покажется.

Цыганку словно ветром сдуло. Приглядывавшие за ней со стороны черноволосые парни зло зыркнули на меня, но цепляться не стали. За порядком в сквере следила пара конных констеблей.

Только я направился дальше, и сбоку немедленно пристроился сутулый господин в не по погоде длинном плаще.

– Обереги от сглаза не желаете приобрести? Ведьмам и малефикам человека проклясть – раз плюнуть! А вы с цыганами сцепились, не к добру это. Да и от инфернальных тварей защита имеется, вот взгляните! – И продавец амулетов слегка приоткрыл полы своего одеяния, сетчатые кармашки на внутренней стороне которого оказались заполнены замысловатыми кулонами, колечками и подвесками из светло-серого металла. – Вы не подумайте, все на строго научной основе! Используем только алюминий! А еще есть зубные коронки из титана!

– Не интересует, – отказался я, поскольку такие побрякушки от магии защитить не могли, а драли за них втридорога.

– Но постойте…

– Отвали! – нахмурился я, и торговец спешно от меня отошел.

А вот скользкому типу в надвинутой на самые глаза фуражке чутья на неприятности явно недоставало, поскольку на отказ посмотреть фотокарточки он принялся совать их мне под нос.

– Вы только взгляните! – лихорадочно зашептал проходимец. – Ее величество в своем потустороннем обличье и при этом совершенно голая!

Лицо императрицы Анны на снимке оказалось безыскусно совмещено с фигурой грудастой девахи, а раскинутые крылья за ее спиной и вовсе были, такое впечатление, сделаны из картона и страусовых перьев. Но выдавало подделку даже не это – просто рискни фотограф и в самом деле запечатлеть такой кадр, пленка оказалась бы неминуемо засвечена. Но, разумеется, любителей подобных художеств это нисколько не волновало.

– Сгинь! – потребовал я, невесть с чего ощутив вдруг глухую злобу на распространителя срамных снимков.

– Такого больше ни у кого нет! – ухватил тот меня за плечо, получил кулаком в живот и завалился в кусты.

Я огляделся по сторонам, но на короткую стычку никто внимания не обратил, тогда шагнул в кусты и сам. Пару раз пробил проходимцу в голову и с чувством выполненного долга отправился назад, к экипажу. Раздражение отступило само собой.

– Не появлялись еще? – спросил я у извозчика, развалившись на широком сиденье.

– Нет, – отозвался тот, сворачивая самокрутку. Затем прикусил ее, сплюнул с языка крошки табака и спросил: – Долго куковать тут будем?

– Тебе-то что? – фыркнул я, сдвигая на глаза козырек кепки. – Ты сидишь, а денежки идут. Еще и музыку слушаешь, чисто на концерте!

– Да не по мне это, – вздохнул дядька и разгладил вислые усы. Потом досадливо махнул рукой, закурил и надолго замолчал.

В следующий раз он окликнул меня, когда я уже начал проваливаться в полудрему.

– Появился, стервец! – сообщил извозчик. – Но один, нету твоей сестрицы. Не вижу.

Я продрал глаза, зевнул и предположил:

– Может, пошла носик припудрить? – Перебрался на козлы к извозчику и усмехнулся. – А! Нет, это он паровой котел раскочегаривает просто…

– Выдумают же люди гадость всякую… – поморщился дядька. – Живых тварей никакой механизм не заменит.

Альберт Брандт еще немного повозился с самоходной коляской, затем опустил крышку капота и вернулся в ресторан.

– И долго теперь раскочегариваться будет? – спросил извозчик.

– Четверть часа, – предположил я, и дядька приободрился, рассчитывая успеть за вечер взять еще одного или двух клиентов.

С набережной послышалось частое-часто стрекотание порохового движка, по дороге мимо нас неспешно прокатил полицейский броневик. Луч его поворотного фонаря скользнул по скверу и ушел дальше. В голове тут же забилась размеренная пульсация и почудились отголоски призрачных голосов, но почти сразу все стихло. Осталось лишь неприятное давление в затылке.

Я потер виски пальцами и недовольно поморщился. У Пьетро Моретти таких проблем не было. Если только поначалу…

Софи и Альберт покинули ресторан уже минут через десять. Поэт помог спутнице забраться на пассажирское место, сам уселся за руль, включил фары и резво тронулся с места. К этому времени набережная опустела, и он воспользовался возможностью выжать из парового двигателя все заложенные в него лошадиные силы.

Мы сразу отстали, но коляску из вида не потеряли и уверенно висели у нее на хвосте. Альберт направлялся в сторону центра; когда он свернул на узенькую темную улочку, извозчик попросил меня зажечь фонарь. Я так и сделал и вывесил лампу сбоку. Дорогу та нисколько не освещала, зато позволяла избежать столкновений со встречным транспортом: фарами были оснащены лишь самоходные экипажи.

Неожиданно меж крышами домов бесшумно мелькнула черная тень, и лошади испуганно заржали. Я сунул руку к пистолету, но непонятная тварь уже сгинула без следа.

Извозчик нервно ругнулся и поправил сунутый за голенище сапога кнут.

– Ну вот куда это он намылился? – пробурчал дядька, свернув в очередной переулок. – Старый город до сих пор перекопан! Нечего там ночью делать! Дрянь место стало! Никогда ночью туда заказы не принимаю!

Я только фыркнул и потребовал:

– Не отставай!

На самом деле разрушенный несколько лет назад центр Нового Вавилона по большей части уже восстановили, строительные работы продолжались только в окрестностях дворца, где сожженные небесным огнем здания попросту снесли и все отстраивали заново.

Самоходная коляска еще немного попетляла по тихому району неподалеку от Императорской академии и въехала на узенькую улочку, дома на которой тесно жались друг к другу, а на стенах, освещая медные цифири, горели газовые фонари.

Поэт остановил машину возле двухэтажного особняка, ничем внешне не примечательного, выбрался из-за руля и протянул руку Софи.

– Теперь что? – спросил извозчик.

– Езжай! – распорядился я.

Дядька взмахнул вожжами, и лошади негромко зацокали копытами по булыжной мостовой. Ни Альберт, ни Софи не обратили на наше приближение ни малейшего внимания. Поэт отпер входную дверь и предупредил:

– Мне надо отогнать коляску на задний двор…

Извозчик придержал лошадей, и я приподнял кепку над головой.

– Мсье Брандт, кузина!

– Жан-Пьер? – опешила Софи и нахмурилась. – Ты следил за нами?!

– Просто забыл уточнить, к какому времени прислать за тобой Луку.

Госпожа Робер с вызовом ответила:

– К половине десятого утра! Это все?

– Мадам, мсье! Доброй ночи! – с улыбкой попрощался я и скомандовал извозчику: – Трогай!

Переваливаясь на неровной брусчатке, экипаж покатил прочь, и кучер не удержался от усмешки.

– А сестрица твоя – себе на уме!

– Не без этого, – согласился я.

Извозчик глянул на меня и многозначительно произнес:

– Дело сделано, так?

Я вытащил из бумажника мятую пятерку и покачал головой.

– Сделано, да не совсем. Давай обратно к «Сирене».

Кучер спорить не стал. Не иначе и сам собирался ехать в ту сторону.

5

Ночевать остался в клубе, но и так пришлось встать ни свет ни заря. Первым делом позвонил в транспортную контору «Адам Заремба и сыновья» и напомнил о заказанном на утро фургоне, потом растолкал Луку и велел ехать за Софи. Остальным охранникам раздал револьверы и отправил их на задний двор перетаскивать ящики с табаком из каретного сарая на улицу, чтобы потом сразу погрузить товар в арендованный транспорт.

Пришлось пособачиться, но никто из вышибал права особо не качал. Работал я наравне со всеми, а премию нам с этой сделки Софи посулила немалую.

К тому времени, когда весь табак был вытащен во двор, солнце уже поднялось над крышами домов и начало заметно припекать. Я повесил пиджак на перила лестницы и принялся обмахивать раскрасневшееся лицо кепкой.

Антонио достал из жилетного кармашка часы, взглянул на них и возмутился:

– Уже десятый час! Где этот драный фургон?!

– На свидание опаздываешь? – усмехнулся Жиль, раскрыл портсигар и закурил.

– Да просто элементарно привести себя в порядок хочу! – с вызовом ответил красавчик. – Никакой личной жизни с этой работой!

Гаспар кивнул, соглашаясь с коллегой.

– Нам еще ящики загружать, – напомнил он. – Жан-Пьер, позвони им!

– Приедут, – отмахнулся я, подтянул штанины и уселся на нижнюю ступеньку лестницы.

Эту транспортную контору Софи привлекала всякий раз, когда требовалось перевезти какие-то тяжести, проблем с ними никогда не возникало. Да и сегодня не так уж сильно задерживаются. Десять минут погоды не сделают.

– А я бы позвонил… – начал Антонио, и тут же за оградой послышался шум парового движка и требовательно просигналил клаксон.

Я поднялся на ноги и скомандовал:

– Открывайте ворота!

Гаспар убрал поперечный брус и вместе с Жилем раздвинул створки. Паровой фургон только начал сдавать задом, как вдруг дверцы кузова распахнулись и два типа с закрытыми платками лицами и надвинутыми на глаза шляпами наставили на нас короткие стволы лупар. Еще двое налетчиков с револьверами забежали в ворота.

– Назад! Руки вверх! – заорали они. – Быстро!

Ничего не оставалось, кроме как выполнить распоряжение, тогда грабители с обрезами выпрыгнули из кузова. Один приблизился ко мне и вдруг шибанул прикладом лупары в живот. Я успел напрячь пресс и слегка развернуться, пропуская удар вскользь, но и так от пронзившей ребра боли скорчился и не успел увести голову от нового, еще более резкого замаха. И хоть начал валиться с ног за миг до того, как приклад врезался в лоб, это уже нисколько не помогло.

Вспышка, искры из глаз, мрак…

– Очнись!

– Жан-Пьер!

– Очнись! Да очнись же ты!

Слова доносились откуда-то издалека и кружились в заполнившей голову пустоте.

– Очнись, Жан-Пьер!

Я и рад был очнуться, да не мог. Рвался откуда-то с самого дна бездны, загребал тьму руками, пытался выплыть на свет, но все впустую.

– Жан-Пьер!

Глаза вдруг распахнулись, и солнце вонзило в них свои пылающие когти. Земля заходила ходуном, и я бы непременно упал, когда б уже не лежал на спине. По виску текло что-то теплое и липкое.

Кровь? Она самая…

– Живой! – с облегчением перевела дух Софи и выпрямилась, убирая от моего носа пузырек с нюхательной солью.

Я перевалился на бок, попытался подняться на четвереньки, и сразу накатила дурнота. Пришлось уткнуться лбом в гравий.

– Лежи спокойно! – потребовала Софи, будто мне оставалось что-то иное…

Я повернул голову, чтобы лоб не кололи острые мелкие камушки, и увидел, как Лука освобождает моих товарищей по несчастью. Рядом со связанными вышибалами у стены каретного сарая сидел и водитель фургона; нос его распух, пшеничного цвета усы слиплись от засохшей крови. На земле валялось наше разряженное оружие, а вот табака и след простыл.

– Дерьмо! – прохрипел я, попытался подняться, и меня немедленно вырвало. Ладно хоть не упал лицом в блевотину, сумел отодвинуться в сторону.

Софи принесла какой-то лоскут и начала заматывать мне разбитую голову, а когда освобожденные охранники загалдели, развернулась и прикрикнула на них:

– Ну-ка умолкните! И оставьте мне решать, кто виноват! Лука!

Громила подошел, ухватил меня под руку и легко поставил на ноги.

– В мой кабинет! – приказала госпожа Робер. – А вы чего стоите? Ворота закройте!

Вышибалы бросились выполнять распоряжение, а водитель фургона залепетал что-то о полиции, но Софи и слушать ничего не стала. Она раскрыла золотой медальон с часами, взглянула на циферблат и объявила:

– Никакой полиции до полудня! Лука, проводи его в комнату отдыха и помоги привести себя в порядок! Можете взять в буфете бутылку вина.

Если молодого поляка такой расклад и не устроил, протестовать у него решимости не хватило, очень уж недобрый вид был у вышибал.

Лука завел меня в кабинет кузины и уложил на диванчик, а сам встал у двери.

– Не уходи, – остановила его Софи. – Жан-Пьер, можешь говорить?

Голова кружилась все сильнее, стены раскачивались, потолок выгибался, а стоило лишь закрыть глаза – и стало еще хуже.

– Надо выпить, – сообщил я. – Что-нибудь покрепче.

– Лука, налей ему кубинского рома.

Вышибала достал из бара бутылку темно-зеленого стекла, наполнил до краев стакан и сунул его мне в руку. Я принюхался, и резкий запах подействовал ничуть не хуже едкой вони нюхательной соли.

Я сделал осторожный глоток и скривился. Потом стянул с головы тряпицу, которая, по счастью, не успела присохнуть к ране, смочил ее ромом и прижал к рассеченной коже. Ссадина полыхнула огнем.

– Ух… – просипел я и откинулся на спинку диванчика.

– Жан-Пьер! – рявкнула потерявшая терпение Софи. – Это были люди Джованни?

– Не знаю, – ответил я. – Но того типа, что врезал мне прикладом, я уже видел раньше. Это он подкараулил меня вчера перед клубом. Я рассказывал об этом, помнишь?

– Проклятье! – выругалась хозяйка клуба. – Откуда они прознали о табаке?!

– У нас завелась крыса? – предположил Лука и закрутил ус, глядя при этом почему-то на меня. Ну да, новый человек в команде…

Но Софи, разумеется, никаких подозрений на мой счет не испытывала.

– Жан-Пьер, что ты об этом думаешь? – спросила она.

– Исключено.

– А как иначе?! – не согласился со мной бывший борец. – Сицилийцы не могли караулить за воротами! Да они и о табаке знать не могли! Им кто-то донес!

– Кто-то донес – это несомненно, – не стал я оспаривать очевидного. – Кто-то из тех, кто знал о табаке и был осведомлен о его сегодняшней отправке китайцам.

– Кому ты рассказал об отгрузке, Жан-Пьер? – потребовала ответа Софи.

Я отнял тряпицу от виска и прямо заявил:

– Никому. Об отправке табака знали только ты и я. Остальных я поставил утром перед фактом, весточку сицилийцам они послать никак не успевали. Все время были на виду.

Софи закусила губу.

– Транспортная контора? – предположила она.

Но тут покачал головой Лука.

– Мы всякий хлам обыкновенно перевозим – реквизит, декорации…

Хозяйка клуба застучала ноготками по столешнице, потом посмотрела на меня.

– Сицилийцы снюхались с узкоглазыми?

Лично я других вариантов попросту не видел.

– Возможно, Джованни требуется не столько клуб, сколько наш канал. Только переправлять по нему он хочет не табак. Или не только табак.