Обманщик, обманщица

– Если честно, то я не знаю, хочу ли я детей, – призналась Яна. – Может, я не совсем обычная женщина или во мне материнский инстинкт еще не проснулся… Не знаю! Я с пятнадцати лет только о том и думаю, как бы не забеременеть! И ты со мной – только об этом и думаешь! Двойной, а то и тройной барьер из самых разных способов контрацепции! И таблетки, и то, и это… А вот с Машей – нет, никогда! Ничего!

– Не кричи. Ты обижена, ты очень обижена. Но вот так… С разными людьми – по-разному. И это не потому, что я тебя не люблю. Может быть, я тебя слишком люблю… Той самой нежной, юношеской, очень романтичной любовью, чересчур идеальной и возвышенной… не связанной с подгузниками и бутылочками. Но раз ты хочешь детей, хорошо. Я согласен. Пусть у нас будет ребенок. Главное, не сейчас, а немного позже, потому что Милана…

Яна с трудом перевела дыхание. Кажется, Григорий сейчас говорил правду. Ту, которая пусть и немного, но могла утешить Яну.

– Мне тридцать пять лет, – пробормотала она. – Слишком надолго откладывать это нельзя… Но…

– Даже если ты и не родишь, ну мало ли что, то у тебя будут дети. Мои. А Милана… считай, что она станет полностью твоим ребенком, ведь тебе ее придется воспитывать с рождения.

– О чем мы говорим, что мы делаем сейчас… – Яна вдруг испытала ужас. – Так нельзя, ты прав. Маша же еще жива! И я совсем не хотела ее смерти… Никогда, никогда. Пусть лучше она живет, а я останусь одна, я уже привыкла!

– Но и глаза тоже закрывать не следует, нельзя игнорировать происходящее, надо как-то подготовиться, предусмотреть… Вот именно потому, что на мне четверо детей, теперь и я отвечаю за них.

– Я поняла.

– Так ты согласна? Стать моей женой, если вдруг…

– Да, – выдавила из себя Яна.

– Детка… Милая… – Григорий притянул ее к себе, посадил на колени, обнял. Потом положил обе ладони ей на грудь, тяжело застонал.

– Что ты делаешь? – прошептала Яна, ужасаясь не только поведению Григория, но и своим ощущениям. Тому, что и в ней стремительно шевельнулось, отозвалось – это вот все, животное.

Григорий не ответил, он со стоном продолжал мять Яну в своих руках. Она чуть повернулась, увидела его лицо – закушенные губы, полураскрытые веки. Глаза закатил, ресницы дрожали.

– Так нельзя! – с отчаянием воскликнула она, ненавидя себя.

– Почему… – глухим, прерывающимся голосом отозвался тот.

– Она там умирает, а ты… пусти. Перестань.

– О-о…

– Нет же! – Яна собрала свою волю в кулак и вырвалась.

– Что ты творишь, ну вот зачем! – закричал он и вдруг разрыдался. В первый раз Яна видела своего возлюбленного, плачущего в голос.

– Уходи, пожалуйста. Ну так нельзя, правда… – с тоской сказала она. – Иди, иди. Потом встретимся, потом поговорим, ладно? Иди к Маше, ты нужен ей… Иди к детям, они ведь тебя ждут!

Григорий немного успокоился, выпил воды, поцеловал Яну в лоб и ушел, на прощанье обещав позвонить завтра.

После его ухода Яна чувствовала себя очень странно. Словно она находилась внутри запертой клетки. И ничего уже не имело значения, и никакое действие не могло изменить эту ситуацию, и никакие мысли, слова, действия тоже бы ничего не исправили. Она навечно взаперти.

* * *

Григорий сам не знал, любил он Яну или нет. Был влюблен когда-то в Яну, в юности – вот это точно. Он тогда все время думал об этой девочке, своей однокласснице, и каждый день встречи с ней в школе наполнял его ощущением счастья. А иначе он в эту школу и ходить не стал бы.

Все в ней, в этой школе, казалось ему скучным и бессмысленным, совершенно ненужным для будущей жизни. Хотя Григорий учился очень даже неплохо, отстающим никогда не был. Но он точно знал, что большая часть знаний ему точно не пригодится – смысл набивать башку знаниями, если мир изменился и собирается меняться дальше? Карьеру уже не сделать без знакомств и связей, так называемые «социальные лифты» почти не работали, с рынком труда вообще что-то непонятное – профессии отмирали пачками, люди легко заменялись программами и роботами… Ну смысл грызть гранит науки, в лучшем случае вырвешься на среднюю должность со средней зарплатой. Талантам и гением быть хорошо, тут есть шанс прогнуть изменчивый мир, но он, Григорий, – обычный, средний человек. И ничего страшного в том, чтобы быть средним, нет. Страшнее, если без всяких на то причин, без капли таланта воображать себя пупом Земли и центром вселенной.

Страшно еще потратить все силы на учебу и делание карьеры, чтобы в результате получать среднюю зарплату и пахать как лошадь. А что потом? Потом только пенсия, весьма небольшая, до которой к тому же надо еще дожить.

Так думал Григорий с юности. Ну не совсем так, не буквально, это чуть позже его мысли оформились уже в четкую теорию. А поначалу Григорий просто чувствовал, что все тлен и нет смысла напрягаться.

Он собирался поступить в самый простой вуз на самую легкую специальность и обязательно бюджетную, чтобы затем найти какую-нибудь легкую, неизматывающую работу. Деньги не играют роли. Деньги не стоят пота, крови, слез, нервов и бессонных ночей.

Деньги появятся потом, когда умрет бабушка, папина мама. У нее трехкомнатная квартира в центре, ее можно будет сдавать. Или разменять и сдавать две квартиры. Или одну сдавать, а другую продать и купить квартиру на уровне котлована, у хорошего застройщика, конечно. Потом, когда квартира будет готова и ее цена взлетит, ее опять можно продать и вступить в очередной проект с новостройкой… Или же вовсе замутить с нежилыми помещениями, гаражом… Вот чем собирался заниматься в будущем Григорий.

Бабушку свою он при этом очень любил и скорой смерти не желал. Бабушка, родная и любимая, – это одно, а то наследство, что она когда-то оставит ему, – это другое. Григорий вообще никогда и никому смерти или другого какого зла не желал и ход вещей не торопил. Алчность была ему чужда в принципе. Торопиться вообще нельзя и жадничать тоже.

Собственно, когда пришло время и любимая бабуля покинула этот мир, то Григорий (единственный ее наследник, поскольку папа умер давно) стал потихоньку воплощать свой план по продаже-покупке квартир в жизнь. Работая при этом в какой-то простенькой конторе, где не особо много платили, да, но и требовали тоже немного…

Так вот, возвращаясь к школьным годам. Яна тогда являлась единственным утешением Григория. Лучшая подруга, первая любовь. Да, он у нее был первым и единственным, что приятно.

Мама же Григория, Зоя Петровна, смотрела на эту любовь сквозь пальцы. Правда, постоянно напоминала о том, что он должен помнить о своей уже мужской ответственности. Если девушка забеременеет – придется жениться на ней. От собственных внуков Зоя Петровна не собиралась отказываться. Внуки – это святое. Но параллельно мать также рассказывала о недолговечности союзов, созданных в юности, под влиянием гормонов.

Зоя Петровна была детским психологом, работала сначала в школе, потом в медицинском центре… Это была ее работа – помочь детям и взрослым не наделать ошибок и исправить уже сделанные. К ней домой тоже приходили на консультации, в частном порядке родители с детьми.

По окончании школы Григорий поступил в педагогический вуз, на то отделение, где был самый небольшой конкурс. Почти единственный молодой человек – в цветнике из девушек. Спокойный, доброжелательный, нормальный. Красивый, но не из тех, кого называют «альфа-самцами».

Буквально с первого сентября, едва начав учебу, Григорий закрутил роман с Машей. Кстати, Маша – совсем не красавица. Обычная девчонка. Хорошенькая и веселая, с легким характером.

Как без Маши-то, иначе ведь скучно учиться, ходить каждый день в вуз, который выбрал только для галочки, должна же быть какая-то радость в жизни…

Но с Машей вышел какой-то прокол, буквально. Маша очень быстро забеременела, от ребенка она избавляться не собиралась, пришлось жениться.

Яна, конечно, расстроилась, узнав эту новость. Они расстались. Такова жизнь, что ж теперь.

Но потом Григорию стало неинтересно жить, когда Машу положили в больницу на сохранение. Он не мог существовать вот так, без радости. Скучно же. Он решил вернуть Яну. Ну, пока Маша где-то там, далеко, в прямом и переносном смысле…

И вот когда он Яну возвращал, то открыл для себя нечто удивительное. Оказывается, самые острые ощущения – это когда нельзя. Потому что это просто ужасно – предавать жену, которая к тому же либо в положении, либо рожает, либо только что родила и совсем слабенькая еще. Может, какой-нибудь гулящий товарищ в измене особого греха не видит, главное для такого – не спалиться, а все эти тонкие материи про предательство ему безразличны. Но Григорий, как человек совестливый, прекрасно понимал, что поступает плохо, когда бегает от Маши к Яне. Он в такие моменты испытывал ужас и чувство вины. Но тем острее было наслаждение. Особенно запомнились ему те дни, когда Маша рожала, вернее, когда ей делали очередное кесарево сечение. Вот тогда, во время свиданий с любовницей, случались самые настоящие физиологические фейерверки и землетрясения, особенно если Яна сопротивлялась, возмущалась и пыталась прогнать Григория.

Как-то в малознакомой мужской компании выпили, принялись трепаться о всяком таком (а мужики, они те еще сплетники и балаболы, почище баб будут!), и Григорий проболтался вот о такой своей особенности. Он думал, что его осудят, но нет, его все поняли и даже одобрили.

Потому что для семейной жизни годилось все, что помогало поддерживать в ней мир и спокойствие. А Григорий действительно отличался дома удивительным спокойствием и терпением. Он обожал и берег жену, он снисходительно терпел ее гормональные всплески во время беременности и ее послеродовые проблемы. Он с радостью и охотно возился с подросшими детьми в выходные, он на все вообще смотрел сквозь пальцы и не маялся от приступов недовольства и злобы, которыми часто страдали «примерные» мужья. То есть те мужчины, что не позволяли себе бегать «на сторону».

Плохо, что Яна этого не понимала. Вот она действительно любила Григория. Ревновала к жене первое время, похоже, даже ждала, что он оставит семью и вернется к ней, своей первой любви… Потому что считала себя главной женщиной в жизни Григория. Яна думала, что это ее он предал, ей изменил – с Машей…

По-хорошему Яну давно следовало «отпустить». Нет, оно понятно, что Яна – не безвольное существо, не рабыня, не козочка, привязанная веревкой к забору. Она могла спокойно оставить Григория сама, если бы всерьез захотела этого. Но… она не могла захотеть, потому что все время находилась в эпицентре его страсти. Эмоции, чувства – они сильнее голоса разума, чувства самосохранения.

Чтобы «отпустить» Яну, Григорию требовалось проявить волю. Сказать ей – уходи, да так сказать, твердо, чтобы она с первого раза все поняла. А он этого не мог сделать пока. Ну а как он без Яны тогда? Искать новую любовницу? Да это кот в мешке, по сути. Какая еще женщина согласится быть вечно на вторых ролях? И не начнет мелко пакостить, не полезет к жене, для того чтобы заявить о себе… Женщинам нужны брак, дети… У тех женщин, у которых уже есть свои дети, они детей любят, а новым мужчинам достается от них по остаточному принципу… Ну, а тех дамочек, что любили мужиков больше своих детей, и задаром не надо, к подобным особам Григорий испытывал брезгливость, потому как сам был ответственным отцом.

Словом, без Яны никак.

Григорий до последнего не сообщал ей, что Маша ждет четвертого ребенка, догадывался, что это известие может многое изменить, поскольку четвертый ребенок – это предел… Даже для Яны.

Но дальше тянуть было уже нельзя. Поскольку в любой момент Григорий мог стать вдовцом, а вдовцы с четырьмя детьми мало кому нужны. Нет, можно, конечно, найти «проблемную» даму, которая согласится стать мачехой целому выводку… Но Григорий не хотел «проблемную». Он сам, сколько себя помнил, старался убежать от проблем, пытался максимально облегчить себе жизнь, а там, где это было сделать нельзя, находил себе «утешение» и какой-либо «приз».

Яна была идеальной кандидаткой на роль мачехи. Любила, хранила верность. Нормальная. Не скандальная, терпеливая. Красивая ко всему прочему.

Упускать ее ни в коем случае было нельзя. В первый момент, когда она отказалась от близости с ним, когда Григорий рассказал о Машиной коме, он едва не распсиховался… Но вовремя сдержался. Потому что Яна была настроена серьезно, эти новости напугали ее. Требовать своего в этот момент – только портить отношения с верной любовницей. Ее «нет» прозвучало твердо.

Ну, что поделать, Григорий отправился тем вечером к платным жрицам любви… Чего не делал никогда. Ибо тоже брезгливо…

Неожиданно понравилось. Очень острые ощущения. Жена при смерти, а он – с проституткой.

Потом – ощущение собственного несовершенства, глубочайшее чувство вины. Желание искупить ее, свернув горы ради семьи. Кто знает, если бы Григорий не ощущал всего этого, он не был бы идеальным мужем и отцом.

Иногда он смотрел на себя словно со стороны. Как на него посмотрели бы другие люди, самые разные. Не только замученные браком единомышленники. А и те, что считают себя верными мужьями, бобыли-одиночки, еще женщины, девушки, пожилые люди обоего пола… Всякие-разные.

Так вот. Григорий понимал, что многие сочли бы его поведение очень гадким. Возможно даже, кто-то назвал бы его извращенцем. А что, разве это не извращение по большому счету – с особой охотой заниматься сексом именно тогда, когда жена в больнице или при смерти?

И Яна не поняла бы Григория, если бы заглянула ему в голову, в душу. Яна наверняка думала, что Григорий приговорен к Маше, прикован к той обязательствами честного человека, а это все неправда.

Правда же в том, что он никого особо не любил, чтобы прямо жертвовать чем-то… Он просто жил. И тоже ничего особо плохого, если уж в самую суть заглянуть, не творил. Жену не обижал, детей холил и лелеял. Купил семье шикарную квартиру, обставил ее по высшему разряду, детям дарил дорогие гаджеты… Себе такого не позволял купить, кстати! Не видел смысла, довольствовался простыми вещами… Он не убил никого, не обокрал. Он просто не любил скучать и свой адреналин получал вполне невинным путем. Ну, такая «игрушка» у него была, что ж теперь.

У всех свои игрушки, только надо присмотреться внимательней. Маша любила рожать. Яна была болезненно привязана к Григорию. Или взять маму, Зою Петровну. Она видела смысл своей жизни во внуках. Не то чтобы она их как-то особо обожала, или баловала, или возилась с ними очень много, нет… Но внуки являлись для матери продолжением ее жизни, ее билетиком в бессмертие. Больше внуков – больше билетиков. Если есть внуки, то, значит, род не прервался.

Ну, вот такое немного старомодное у матери было убеждение. И что с того, что она являлась дипломированным психологом, довольно-таки известным…

Если бы мать узнала о том, что у Григория есть многолетняя любовница, та самая бывшая одноклассница, она осудила бы сына, несмотря на весь свой багаж психологических знаний. И наверняка сочла бы сына ненормальным, с этими его «игрушками»…

* * *

Лиза все-таки добилась своего – она вытребовала у мужа нужную сумму на подготовительные курсы для Паолы. Виктор дал жене денег, а потом затеял с падчерицей разговор – представляет ли она, кто такие эти социологи-политологи и прочие общественные деятели вкупе с журналистами? Что значат эти профессии, которые она выбрала для своей будущей жизни?

Паола бойко ответила, что нашла самую универсальную специальность, которая может пригодиться в любой сфере деятельности. Что профессионалы в этой области обладают широким кругозором и помогают взаимодействию власти и людей.

– А конкретнее? – спросил ее Виктор. – Что ты собираешься делать, где работать, с кем? Ты видишь это место?

– Это Государственная Дума, – хладнокровно ответила падчерица.

– Что-о? – изумился Виктор.

– То самое. Вы, Виктор, думаете, что я дурочка, да? Не знаю, чего хочу? А вот знаю. Я буду работать советником у какого-нибудь известного политика.

– И ты… э-э, гм… ты будешь давать ему советы?

– Вот только не надо иронии, – сурово ответила Паола. – Да, я буду давать советы. Помогать работать.

– И ты уверена, что какой-нибудь взрослый дядька, седой и морщинистый, станет тебя всерьез слушать?

– Может, это будет не старый дядька, а молодая женщина-политик. Известная спортсменка или актриса…

– Ага, уже спокойней нам с матерью. А что именно ты станешь ей советовать, этой молодой женщине-политику?

– Ну, откуда я знаю, что там в жизни произойдет, какие процессы новые возникнут через пять лет или десять, когда я работать уже вовсю стану…

– Ладно. А сейчас ты что бы изменила в этой жизни? – кротко спросил Виктор.

– Да все.

– А именно? Ты же даже новости не смотришь!

– Откуда вы знаете, Виктор, – фыркнула Паола. – Я еще как интересуюсь общественной жизнью. Я считаю, что мужчины забрали себе слишком много власти, и с этим надо бороться. Мужчины смотрят на нас, женщин, как на дурочек и используют словно бесплатных рабынь. Заставляют женщин унижаться. Надеюсь, я смогу сделать карьеру. Я стану бороться за права женщин.

– Что-то я с тобой не согласен, – улыбнулся Виктор. – Пока я у вас в рабстве, у тебя и твоей мамы. Даю вам денег, выполняю любые капризы…

– Ах, скажите, пожалуйста, как вы, Виктор, перенапряглись, – высоким голоском пропела Паола.

– Нет, давай, правда, серьезно, о выборе профессии поговорим, – вздохнул Виктор. – Это важно.

– А я не хочу с вами говорить, Виктор, – пожала плечами Паола.

– То есть я должен давать деньги и не отсвечивать, и все? – нахмурился он. – Но так нельзя, Поля. Я спонсирую твое образование, а значит, я имею право обсудить с тобой вопрос выбора профессии.

– Нет, не имеешь, – холодно произнесла Паола. – Это решать мне и маме.

– Ну, так и пусть мама тебя тогда спонсирует…

В лице у Паолы что-то дрогнуло. Она смотрела на своего отчима со странным выражением. Как на какое-то насекомое, что ли. «Она подросток, – напомнил себе Виктор. – Ну что я к ней привязался, в самом деле… Скажу Лизе, чтобы она сходила с Паолой к психологу, который занимается профориентацией, что ли… Я, наверное, не умею разговаривать с детьми!»

В этот момент хлопнула входная дверь.

– Приветики! Поля, ты где?.. А у меня для тебя сюрпри-из…

Виктор взглянул на Паолу и вздрогнул – по лицу падчерицы текли слезы. Она сидела в кресле, бледная; исполненная трагизма поза… Эта перемена в ее облике, поведении произошла мгновенно.

– А, вот вы где все… Поль, ты чего? – вошла в комнату жена.

Паола махнула рукой и убежала.

Виктор же изумленно уставился на жену. Он не узнавал ее. Еще утром Лиза выглядела иначе. Куколкой. Русалкой. Романтичной принцессой… Теперь же перед ним стояла стильная дама с «мальчиковой», очень короткой стрижкой.

– Что это вы, поссорились? – строго спросила Лиза.

– Я не обижал Полю. Я пытался с ней поговорить о ее будущем, – неохотно признался Виктор, одновременно пытаясь понять, нравится или нет ему новый образ жены. – И мы нормально говорили, она даже немного наезжала на меня и дерзила… Но пришла ты, и Поля вдруг расплакалась. Что-то ее все равно волнует! Я думаю, тебе надо сходить с ней к психологу…

– Сам к нему иди, – дернула плечом Лиза. – Я же сказала тебе, не лезь. Мы сами разберемся. Какой еще психолог? Ты просто достал всех своим контролем. Или мы должны тебе в ножки каждый раз кланяться – за каждый твой якобы щедрый жест?

– Она не чужая мне. Ее судьба меня волнует. Ты… ты не даешь мне стать ее отцом. Ты все время ведешь себя так… как будто вы обе отдельно и я отдельно. Мы не втроем, мы не семья, мы – два плюс один.

– Начинается…

– Ладно. Понял. Не буду, – Виктор сделал над собой усилие. – Ничего больше не стану спрашивать. Нужно что – скажи, молча сделаю, дам денег, если надо, с советами лезть не стану. – Он решил сменить тему: – Ты подстриглась?

– Да, – устало произнесла Лиза. Повернулась, давая возможность рассмотреть ее со всех сторон. – Как тебе?

Виктор задумался. Новая прическа шла Лизе. Стильно, дерзко. Пышный затылок, выбритая снизу шея, длинная косая челка на пол-лица… У жены идеальная форма головы, наверное, даже бритая налысо Лиза выглядела бы вполне достойно. Классические черты лица тоже позволяли любые эксперименты.

Но Виктор не понимал таких вот очень коротких женских стрижек.

– Тебе идет, – спокойно произнес он.

– Славно. Я решила пока не краситься. Оставлю свой цвет.

И вправду, корни волос у Лизы темно-серого цвета. Серое и белое – на концах.

– Мир изменился. И я тоже. Вдруг почувствовала себя пошловатой с этой крашеной гривой. Но ты против, я вижу.

– Нет, тебе правда идет, – бесстрастно возразил Виктор.

– Ты все врешь.

– Господи, Лиза, ты не можешь заставить меня чувствовать иначе, так, как тебе надо! – вспылил он.

Жена вдруг заплакала.

Раньше Виктор кинулся бы ее жалеть, умолял бы о прощении, но сейчас ему было почему-то все равно. Он с досадой подумал о том, что всякий диалог с Лизой невозможен. С ней трудно говорить. И вообще… это же бред. Ну ладно Паола, она еще ребенок, ей простительно чуть что – реветь, а когда взрослая женщина вот так, с ходу начинает заливаться горючими слезами, это бесит. Потому что это запрещенный прием. Это тот самый аргумент, перед которым мужчина бессилен. Это не общение равных. Да это вообще не общение, это манипуляция в чистом виде!

Виктор почувствовал, что еще чуть-чуть, и он взорвется, и тогда станет только хуже.

– Я к Оле… – сорвался он с места.

Схватил пальто с вешалки, спустился вниз. Хотел сесть в машину, но она оказалась «припертой» другим авто. Виктор пожал плечами и вызвал такси. Пока ждал его, позвонил сестре:

– Оля, ты дома? Я сейчас приеду.

– Приезжай, конечно, – вздохнула сестра.

…Оля открыла ему дверь, улыбнулась рассеянно:

– Опять поссорились?

– В этот раз – да. Прости, что беспокою. Ох ты… забыл еды купить. Давай закажу сюда, на дом, доставку. Тебе что-нибудь надо?

– Не знаю. Только не пиццу! И не роллы!

Виктор заказал набор готовых диетических блюд на двоих, обещали привезти в течение часа.

– Ты похудел, я тебе говорила? – печально заметила сестра. – Ты сильно похудел, Витечка…

– Спортом стал заниматься.

– Ты молодец, – вздохнула она. – А я вот хочу поехать в конце апреля в Прагу. Хотя я туда каждый год езжу, уже надоело…

– Нет, это отличная идея. Одна поедешь?

– Ну, как одна, с группой… Витя.

– Да.

– Ты ни о чем не жалеешь? – с тоской спросила Оля.

– Опять! Ты о том, что я мог бы стать великим ученым? Ох… не хочу об этом думать.

Он ушел в свою комнату. Через полчаса позвонили по домофону – привезли заказ. Ели на кухне доставленную еду молча. Вернее, ел Виктор, Оля лишь ковыряла морковную запеканку с выражением недоверия и тоски на лице.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.