Портрет моего мужа

– Здесь, – сказала я.

А сала Терес отошел к краю площадки. Забравшись на старый зубец башни, он сел, свесив ноги в бездну. Я знаю, защитное поле не позволит ему свалиться, но… все равно смотреть на это было жутковато.

Мар вон поежился.

– Наедине, – уточнил он.

– Мы в достаточной степени наедине.

– Боишься?

– Нет, – как ни странно, я и вправду не боялась. Я знала, что остров защитит меня, да и сала Терес не так уж прост, если до сих пор сохранил хотя бы эту видимость свободы. – Это тебе впору опасаться… неуравновешенной женщины.

Мар не стал отпираться, лишь руками развел: мол, на войне все средства хороши. И я склонила голову, выражая согласие: именно, на войне.

И да, хороши.

А Ольс – это даже не средство. Это почти дом.

– Тебе здесь не надоело?

– Нет.

– И вернуться ты не хочешь? – недоверчиво уточнил Мар.

– Не хочу, – я закуталась в тончайшую с виду шаль. А вот несмотря на кажущуюся хрупкость, от ветра и холода она защищала великолепно.

Шерсть – тоже волосы.

А руны и вязать можно, просто многие в том большом мире забыли старинное это искусство.

– То есть, тебе здесь нравится? – Мар нахмурился.

Он и вправду ждал… а собственно говоря, почему бы и нет? Для человека, привыкшего к иному миру, здесь было… неуютно.

Холодно.

И тоскливо.

Нечем заняться. Ни театров, ни ресторанов, ничего, помимо моря и камня.

– Вполне.

– И чем ты, с позволения сказать, здесь занимаешься?

Я пожала плечами.

– Чаек кормлю.

– Целыми днями?

– Ты не представляешь, насколько местные чайки голодны.

К слову, чистая правда. Более прожорливых тварей и представить невозможно. Вон, поднялась стая, кружит, будто примеряясь к цеппелину, который чайкам, наверняка, представлялся этакою преогромной рыбиной. И рады бы сожрать, да как?

Вот и орали, и, что куда хуже, гадили.

– Чаек, стало быть… – Мар помялся, явно не представляя, о чем говорить дальше. – А волосы зачем обрезала?

– От вшей спасаюсь.

Надо же, какие мы брезгливые… с трудом удержался, чтобы не отступить. К счастью ли, к сожалению ли, но я умела читать и его маски.

– А артефакт… не помогает?

– Куда мне за твое содержание артефакты покупать? – почти и не солгала. Содержание, им выделенное, я тратила исправно, не забывая отправлять отчеты о заказанных чулках и булавках. К слову, булавки, если брать материковые, имперские, оказались сделаны из весьма качественной стали.

В общем, место им в хозяйстве находилось.

– Гм… мы ведь можем договориться.

Это он утверждает или спрашивает?

– Я готов пойти тебе навстречу. Забрать отсюда… я куплю тебе дом.

– У пруда с лебедями?

– Что? – Мар запнулся. – Если хочешь… у пруда. Или потом выкопаем.

– Лебедей тоже выкопаем?

– Эгле!

– Да я так… интересуюсь.

Чайки, устав осаждать цеппелин, опустились ниже. И теперь оглушающие их вопли доносились, казалось, со всех сторон, из-под земли, что характерно, тоже.

– Может, все-таки поговорим в другом месте?

Я покачала головой.

– Дом не мой. В гости не зову.

– А если напрошусь?

– Попробуй.

Мар создал белый шар пламени и… порыв ветра стащил его с ладони и разодрал на отдельные искры. Что поделаешь, энергетические потоки на Ольсе столь же нестабильны, как и воздушные. А уж мало-мальски серьезный всплеск приводит к возмущениям, в результате чего…

…с защитой на башне мне в тот раз повезло.

Мар нахмурился. Оглянулся.

– Эй вы, милейший, не соблаговолите ли сообщить хозяину, что к нему гости.

– Не соблаговолю, – сала Терес даже не обернулся. Он вытащил из-под полы кусок черствого пирога и, отламывая куски, швырял их чайкам. – А пришлым тут не рады…

– Дикие люди… собирайся, Эгле, мы уезжаем. Это место не для тебя.

– А какое для меня?

– Ты мне нужна.

– А ты мне нет.

– Что тебе надо?!

– Развод. И шоколадку. Только чур с орехами. С орехами люблю… а тут с шоколадом как-то вот не сложилось…

– А я говорил, писать надо. Писать! – сала Терес раскрыл ладонь, в которую вцепились сразу две чайки. Они верещали и норовили ударить друг другу, а заодно и руку, рыжими клювами.

– Эгле!

– Послушай, – я поплотнее закуталась в шаль. Небо темнело, а ветер крепчал. Облако чаек и то развеялось, а стало быть, грядет буря. Местные же бури проще переживать под защитой замка. – Мне все равно, что тебе нужно… подозреваю, с твоим заказом не все ладится. Ты взялся за проект, который не тянешь…

И по тому, как исказилось лицо Мара, я поняла, что права. Что ж… может, Ольс и далек от столицы, но газеты нам доставляют исправно. Да и брат время от времени дает себе труд отписаться, хотя большей частью говорит о вещах не самых важных. Но строительство «Великого Норгри» и он не обошел стороной.

Величайшая задумка.

Цеппелин небывалых размеров, который докажет всему миру, что Эйерин по праву считается хозяином небес… кому, как не славным верфям Ильдисов доверят столь важный, одновременно и денежный проект?

…полагаю, за прошедший год Мар сполна осознал, что просто увеличить стандартный большегруз до заказанных короной размеров, не выйдет. И одних патентов не достаточно.

Злорадствовала ли я? Пожалуй.

Я все-таки живая.

Радовалась? Нет. Мне… мне просто было не интересно. Да, пожалуй, сейчас я могу выторговать куда больше, чем год тому, но… на развод он все равно не пойдет. А в остальном… дом побольше? Платья? Драгоценности? Сомнительное счастье появиться в свете? Некоторая иллюзия свободы при внешнем соблюдении приличий?

Не хочу.

– Мне нужна твоя помощь. Это ты хотела услышать? – процедил Мар сквозь зубы.

…а когда ему надоест эта игра, меня убьют. По его ли заказу, по молчаливому ли согласию, из соображений родовой необходимости или технической безопасности. Какая разница? Я достаточно разобралась в теории математических вероятностей, чтобы просчитать свое будущее.

И еще…

Я не то, чтобы не любила цеппелины. Просто… мой проект был для меня куда как интересней.

– Значит, нет? – Мар верно понял мое молчание.

– Нет, – подтвердила я.

– Мы могли бы заключить договор… соглашение к брачному. Задним числом. Это допустимо. И твой брат…

…вряд ли одобрит, поскольку любой договор можно обойти.

– Нет, – я покосилась на чаек, которые теперь сидели спокойно, лишь недобро косились друг на друга, будто подозревая в чем-то на редкость нехорошем.

Мар качнулся, переваливаясь с пятки на носок и обратно. Ветер ударил его в грудь, но разве ветер станет помехой для благородного эйта?

– Знаешь… в столице появились весьма интересные вещички… такие маленькие, симпатичные… девичьи большей частью.

Знаю.

Как не знать. Позавчера очередную партию отправили. Пяток колец, убирающих сухость кожи на руках. Пара цепочек на щиколотку – позволяют бороться с натоптышами и мозолями, а еще снимают боль, если случится примерить новую обувь. Гребни, способствующие росту волос и придающие оным блеск. Заодно и секутся волосы, которые этими гребнями расчесывают, куда как меньше.

Кольца на потенцию.

И на рост мышечной массы… последние – новинка, но сала Терес уверен, что спросом она будет пользоваться. А к ним целая шкатулка булавок от излишней потливости. Тоже, если подумать, полезное дело. Главное, что энергии для создания они требуют мало, впрочем, и служат пару месяцев от силы, после нуждаются в замене. Но булавок стараниями мужа у меня имелся изрядный запас, оставалось лишь нанести на головки тонкий слой алюминия, а там и печать рунную поставить.

Да, у местной магии были свои секреты.

– И вот главное, откуда взялись – неизвестно… королевская служба безопасности обеспокоена. Самопальные артефакты, как понимаешь, до добра не доведут.

– Совершенно согласна…

…нам на курсе по технике безопасности об этом тоже говорили. Но я в своих изделиях уверена, и право на клеймо имею, другое дело, что поставить его означало нарушить очередное – уже право слово, не помню какое по счету – судебное предписание. А я чту закон.

Некоторый.

– И если выяснится… если удастся отыскать того умельца, который рискнул создавать… – Мар глядел мне в глаза. А я глядела ему. Раньше бы не выдержала, смутилась, отвернулась… куда только подевалось мое прежнее благоговение? Впрочем, куда бы ни подевалось, там ему самое место. – Его ждет масса неприятностей…

…а то, знал бы он о маленьком моем проекте… не то, чтобы совсем уж незаконном, просто… некоторые вещи не принято выносить за пределы закрытых лабораторий.

С другой стороны моя башня тоже закрывается. И замка целых два, другое дело, что несколько проржавевшие, зато и засов имеется.

И вообще…

– Я ведь знаю твою руку…

– Которую? – на всякий случай я вытянула обе.

– Эгле, я серьезно… я пока молчу, потому как скандал и мне без надобности, но ты заставляешь меня поступать некрасиво.

– Еще более некрасиво, чем раньше?

– Если я обращусь в службу безопасности… – он выразительно замолчал, позволяя мне додумать. Наверное, два года тому я бы испугалась. Само словосочетание – служба безопасности – произносилось иначе, с легким придыханием и тихо, будто опасаясь, что там узнают…

Два года назад.

В бездну время. Хотя порой оно будет полезно.

– Надеюсь, у тебя есть доказательства, – руки я убрала за спину. – В противном случае я вынуждена буду отписать брату, что ты вновь… как там… пытаешься давить на меня и нарушить мое хрупкое душевное равновесие. Нехорошо…

– Думаешь, самая умная? – Мар нехорошо сощурился.

– Думаю, что шантажист из тебя хреновый, – искренне сказала я. – Если это все, то я, пожалуй, пойду… и тебе стоит вернуться.

А мне убраться, поскольку завтра, полагаю, Мар вернется и не один.

Глава 8

…я оказалась права.

Тот же цеппелин кружил над башней, пытаясь пристроиться к швартовочному шпилю, а сала Терес вполголоса матерился. Не на меня. На криворукого пилота, не способного выполнить элементарную стыковку.

С Маром прибыли трое.

Грузный, отягощенный немалым весом и долгом, чиновник, на сером пальто которого мышиным хвостом болталась ранговая лента. Маров поверенный, человек редкой степени занудства, но в целом весьма полезный. И рыжий тип в мятом костюме.

Та самая служба безопасности?

Или всего-навсего надзор?

Тип представляться не спешил, он позевывал и ежился под порывами пронизывающего ветра, а еще кРутил головой, и длинные волосы его то поднимались облаком, то опадали, закрывая глаза. Тип убирал их, но местные ветра слетелись на новую игрушку.

– Терес, засранец ты этакий, – дружелюбно сказал толстяк, вытирая пот со лба. – Чего ты творишь?

– Чего хочу, то и творю, – отозвался хозяин Ольса. – Я в своем праве.

– Только если оно не вступает в противоречие с законом.

…их пустили в замок.

И рыжий, будто очнувшись ото сна, встрепенулся, отряхнулся и вытащил из рукава золоченую бляху, от которой пахнуло силой. Все-таки служба безопасности. Та самая, королевская, от которой человеку здравомыслящему стоит держаться подальше.

– У меня есть ордер на обыск замка, – сказал он мягко, будто извиняясь и за ордер, и за бляху, и вовсе за свое здесь присутствие. – А потому, может, не будем тратить ваше и наше время. И вы сами во всем признаетесь?

Толстяк поморщился.

Мар посмотрел на меня преснисходительно: мол, я тебя, глупенькую, предупреждал. Не вняла? Сама виновата. Но если очень и очень попросишь, я тебе помогу.

– В чем? – уточнил сала Терес, которого, кажется, ни бляха, ни рыжий не впечатлили. А ведь все знают, что в СБ не берут бездарей.

Рыжий икнул, прикрыл рот ладонью и поинтересовался.

– А в чем можете?

– Вино, – сала Терес подумал и сказал. – Имперское. Белое. Легкое. Девять бочек… без королевской печати. Для собственного потребления.

– Все девять бочек? – рыжий вновь икнул и скривился. Укачало его, что ли?

– Так ведь… чем здесь еще заняться? И красного полдюжины.

– Альежское? – толстяк потер руки. – То самое…

– То самое.

– А коньячок?

– И коньячок имеется…

– Хватит, – рявкнул Мар. – Нас интересует совсем не вино. Где лаборатория?

– Там, – сала Терес указал направление. – Прямо по коридору, а потом наверх…

Двести семьдесят восемь ступеней, причем не самых низких. Лестница извивалась змеей. Местами проход становился донельзя узким, а ступени высокими. В принципе, здесь и подъемник имелся, но… сломался.

Старый ведь.

– Я… не думаю… что во всем этом… – толстяк остановился, переводя дух. Он вытащил платок и вытер лоб. – Есть… хоть какой-то смысл… сала Терес мой давний… знакомый.

– Вижу, – сквозь зубы процедил Мар.

А я что?

Я вообще держалась позади, ведомая исключительно любопытством. Что поделаешь, женщины слабы и излишне любопытны, впрочем, кроме любопытства они подвержены многим иным порокам. Все так говорят. И не стоит людей разочаровывать.

– Сомневаюсь… что вы там… найдете… хоть что-то…

Мар лишь фыркнул. Вот… а раньше мне казался человеком неглупым. Подъем продолжился. И закончился перед дверью, которую перечеркивали две железных полосы. Оба замка были заперты, засов задвинут, но когда такие мелочи останавливали службу безопасности.

Небрежный взмах руки, и замки слетели на раз.

И вот к чему ломать было? Попросили бы, сала Терес и открыл бы…

– Что за… – Мар все-таки добавил пару нехороших слов. А он запыхался… стало быть, пробежки забросил, да и на полигон времени не осталось. Вот и сказывается. – Что это?

– Лаборатория, – миролюбиво произнес мэтр Терес. – Как просили.

– Но она ж…

– Это еще от моего деда осталась, – он вытащил плитку жевательного табака и, отломив кусок, сунул за щеку. – Любитель был поковыряться… сотворить что-нибудь этакое. Потом, правда, в грозу пришибло, но сам виноват, окна закрывать надобно. Мы и закрыли. Окна тоже.

Здесь пахло сыростью, пылью и тленом.

Тихо ржавел древний анатор. Покрылись слоем окалины бронзовые чаши, заросла зеленью медь. И толстый слой пыли покрывал стеклянную посуду. Пыль лежала и на полу, свисала с углов клоками, прикрывая клубки проводов. Старый осциллограф, похожий на полудохлого паука, ютился в углу.

Высилась стопка лабораторных журналов, надо полагать, изрядно поеденная мышами…

Башня исправно хранила свои секреты.

– Сюда почитай никто и не заглядывает… лет десять уже точно, – сала Терес старательно пережевывал табак. – Оно, конечно, вроде и место, а издохнешь, пока доберешься. Сперва думал перестроить, а после… на кой ляд оно сдалось? Дом не любит, когда его без нужды беспокоят.

А это уже было предупреждением. Но разве ему вняли?

– Он над нами издевается, – Мар повернулся к сала, но взгляд его почему-то остановился на мне. – Они сговорились… моя жена и этот…

Я опустила взгляд в пол.

И стиснула подол платья, всем видом своим изображая несчастную, забитую жизнью женщину. Много усилий не потребовалось: с обрезанными волосами и кожей, на которой местные ветра оставили свой след, я выглядела в достаточной мере жалкой, чтобы рыжий отвел взгляд. А вот чиновник покачнулся, встав между мной и Маром. И видит Эйте, движения его, еще недавно неловкие, нелепые, вдруг обрели характерную текучесть.

– Это она, – Мар злился. На себя ли, на меня, на весь этот дерьмовый мир, который не дает просто жить так, как хочется. – Она делает те цацки, а этот… вывозит и продает. Это ведь просто проверить, верно?

Я тоненько вздохнула.

И скрестила руки на груди.

– Полегче, парень, – в голосе чиновника прозвучала угроза. – Нечего тут кричать.

– Позвольте ваши руки, – рыжий теперь разглядывал меня. И в светлых его глазах – надо же, почти прозрачные, как местное небо, хотя с характерным отливом, выдающим огневика – не было ничего. Ни раздражения. Ни желания поскорей закончить с неприятным делом. Ни ожидания…

Равнодушие?

Пожалуй.

Небу ведь глубоко наплевать на то, что происходит там, ниже. Разве что острые шпили горных пиков способны ненадолго потревожить его покой.

– Вы не обязаны, – толстяку не нравился и рыжий тоже. – Без судебного предписания.

…которое они получат ближе к вечеру. Если не получили загодя, в чем я почти не сомневалась. А потому молча протянула руки.

– Надеюсь, концентрация соблюдена? – уточнила я, глядя на темную склянку, появившуюся из внутреннего кармана пиджака. Пиджак был мят, слегка кривоват и сидел так, что плечи рыжего казались непропорционально огромными, а руки – коротковатыми. – Не хотелось бы остаться без кожи…

Толстяк засопел.

Надо бы узнать, как его зовут. Наверняка еще один старый и крайне полезный знакомый сала Терес. Рыжий продемонстрировал печать.

Разломил ее.

Пробку вытаскивал зубами, что делать, к слову, крайне не рекомендовалось. Но я промолчала. Кто я давать советы целому королевскому псу? А вот и платок. Запечатанный, как водится… и снова печать трескается при прикосновении к ней узкого перстня.

Жидкость полупрозрачна, а вот запах у нее до крайности резкий, аммиачный.

Она впитывается в платок, впрочем, рыжий довольно экономен, а может, не впервые проводит процедуру. Платок касается моей ладони. Левой.

И правой.

Две влажных полосы краснеют моментально. И Мар подпрыгивает, надо полагать, от радости. А вот рыжий хмурится. В отличие от Мара он знает, что ни один реагент, оседающий на коже, не оставит такого плотного и, главное, равномерного поля.

– Сала Терес, – мой голос звучал тихо, виновато даже, – позволите ли вы…

Он молча протянул руку. А рыжий также молча провел по ней платком. И хмыкнул, когда след окрасился алым. Во взгляде его появилось… любопытство? Пожалуй.

– Соль, – сказала я и ресницами хлопнула, потупилась, старательно глядя не на рыжего, а на собственные туфли, тоже пострадавшие от соли, впрочем, как по странному совпадению, и прочая моя одежда. – Здесь ветра такие… соленые… к вечеру на коже прямо корка образуется. И на волосах. И на одежде…

…а ионы натрия весьма неплохо вступают в реакцию Каррье.

– Гм, – произнес рыжий, с сомнением разглядывая свою бутылочку, будто прикидывая, имеет ли смысл тратить остатки реагента.

А он, к слову, недешев.

Но мне ли печалиться о чужих расходах?

* * *

Сестра великого и ужасного Корна была похожа на воробья.

Мокрого.

Слегка облезлого.

Донельзя нервного. Она изо всех сил старалась казаться спокойной, но… нервозность ощущалась. Во взглядах, которыми девица одаряла супруга, в быстрых движениях пальцев, в… да во всем! А главное, было совершенно непонятно, что Мар в ней нашел. Это же…

Недоразумение.

Мелкое.

С кожей, настолько густо усыпанной веснушками, что казалась она рыжей. С неприлично короткими волосами и слегка оттопыренными розовыми ушками. На ней было мешковатое платье из грубой неровно выкрашенной ткани. Чересчур широкое, мятое и украшенное неожиданно замысловатой вышивкой, это платье раздражало сильнее всего.

Кто сейчас носит такие, длиной в пол?

Со шнуровкой?

С рукавами узкими до того, что, кажется, вот-вот треснут?

А еще девица точно знала, что некрасива, но почему-то знанием этим не тяготилась. То есть, она нервничала, но отнюдь не по поводу внешнего вида и своего несоответствия высокому титулу супруга. И вот это вот… недоразумение, оно действительно артефактор?

Перспективный?

Да ладно…

…правда, тест Каррье она обошла.

Именно обошла.

Что бы ни было у нее на ладонях – а нельзя работать в лаборатории и не замараться – оно надежно смыто морской водой. А дело именно в воде, что бы там ни говорили. Только… не докажешь ведь.

…и лабораторию, настоящую, а не ту обманку, в которую их носом ткнули, им не найти, если Кирис правильно понял это место.

Все равно обидно.

Как щенка… могли бы предупредить.

Девица, словно догадавшись о нелестных этаких мыслях, дернула плечиком и фыркнула, мол, думай, что хочешь, а я…

…додумать Кирис не успел: живот болезненно сжало.

– Прошу прощения, – он развернулся и, протиснувшись мимо толстяка, от которого за милю разило особым корпусом разведки, бросился вниз по ступеням.

Только бы…

…но нет, спазм отпустил, позволив дышать.

И что дальше? Обыск устраивать придется, Ильдис ждет помощи, вот только Кирис не уверен, что должен эту самую помощь оказывать. Могли бы, право слово, дать точные инструкции, а то тычешься, как слепой котенок.

…который того и гляди обгадится, вот весело будет. А ведь казалось, что отпустило. Три амулета стандартных извел. За них еще и отчитаться надо будет и так, чтобы правда не всплыла, ведь засмеют…

На плечо легла чья-то рука, заставив Кириса вздрогнуть.

– Не обманывайся, – тихо произнес Ильдис. – Она не такая простушка, какой кажется. Вот увидишь, мы здесь ничего не найдем…

– Тогда зачем?

Он пожал плечами.

– Интересно было… взглянуть. А еще надеялся, что ей надоело. Женщины… ты же понимаешь, до чего они непостоянны…

…Ильдис держался просто.

Пожалуй, именно эта простота и подкупала.

Кирис ждал… он и сам толком не знал, чего ждать от субъекта, у которого не было причин симпатизировать какому-то там агенту, навязанному, возможно, силой. А он первым руку подал. И кривиться не стал, что одет Кирис как-то не так…

Наоборот, даже поинтересовался, кто костюм шил.

Кирис честно сказал, что понятия не имеет, потому как в лавках готовой одежды портные не имеют обыкновения представляться. Но костюм хороший.

Крепкий. И цвета немаркого. Вот прошлый Кирис по глупости светлым купил. Красиво, да, только после первого же дела выкинуть пришлось. Пятна крови и магией плохо выводятся.

Ильдис еще посмеялся, но не обидно, и сигарой угостил. А пока до острова добирались, рассказывал… всякое. Кирис тоже рассказал. Ничего такого, что было бы запрещено, но… во поддержание беседы. И вполне себе получилось контакт установить.

…заодно от бурления в животе отвлечься.

– Да, в свое время я совершил ошибку, – Ильдис вытащил серебряный портсигар и, раскрыв, протянул Кирису. – Глупость… кто застрахован от глупостей?

Никто.

Вот только, судя по докладам, глупости Ильдис совершал с завидной регулярностью, меняя одну любовницу на другую, а другую на третью. Правда, был с бабами щедр, и что еще надо?

…мысли были злыми. От боли, не иначе.

– Она обиделась… я просил прощения, – Ильдис оперся на подоконник. Это, конечно, зря. Местные строения выглядели так, будто готовы были развалиться от любого пинка. Оно, конечно, иллюзия, но… – Она решила показать характер. Если бы не вмешательство вашего начальства, все закончилось бы еще пару лет тому. Мы бы сумели договориться. А теперь что?

– Что? – послушно повторил вопрос Кирис.

…и все бы хорошо, почти правильно…

Но не отпускало ощущение некоторой неправильности, легкая нотка фальши, как в той несчастной тушенки, которая слегка горчила, почти даже совсем незаметно, но в итоге Кирис третий день животом маялся, едва вылет не пропустил.

И Вельма обозвала идиотом.

Полным.

Может, права была, но ведь срок-то хороший стоял, а что банка слегка вздулась, так Кирис в иные времена и не такое ел. Разбаловался он тут… на казенных харчах.

…может, стоило послушать и попросить замену, но… гордость не позволила. Да и показалось, что полегчало… три амулета, как-никак…

В животе опять противно заурчало, но Ильдис сделал вид, что не слышит.

– Ничего хорошего. Она заперта в этой тюрьме, – он стряхнул пепел, но ветер, подхватив комок, закружил его, швырнул в лицо, правда, не попал. – Растрачивает свою жизнь… свой талант… ты видел, на кого она стала похожа?

Живот потянуло.

И кажется, рано Кирис обрадовался, что отпустило. Вот же… хорош он будет, если вдруг… он оглянулся, пытаясь вспомнить, где здесь уборная.

– Моя жена должна жить в нормальном доме. Носить нормальную одежду. Я боюсь представить, что с ней будет лет через пять! Я не хочу для Эгле такой судьбы…

– Я… – Кирис сглотнул, представив глубину своего падения, если… – Я постараюсь… поговорю с ней… извините.

Ильдис рассеянно кивнул. Кажется, мыслями он был далеко отсюда.

И когда Кирис отступил, осторожно, – что-то подсказывало, что резкие движения чреваты, – бочком, даже не обернулся в его сторону.

…повезло.

Он успел добраться до уборной.

И даже не задержался в ней слишком уж долго, большей частью благодаря тому, что за последние три дня он потреблял лишь воду. Вот и…

…а ведь остальной ящик выбросить придется. Благо, тушенки осталось едва ли на треть, но все равно жаль. Или не в тушенке дело, а в фасоли? С фасолью сложнее, она сама по себе темная, а еще в соусе этом, который не понять, кислый потому, что сам по себе такой, или потому как испортился.