Тайное письмо

Выходя из поезда, Имоджен пришла в восхищение, увидев викторианские здания вокзала и серые горы вдалеке, чьи вершины уже были покрыты сверкающим снегом. Они с Джой помогли малышам выбраться из поезда и вместе с сотнями остальных детей направились к билетной кассе, где за столиком стояла высокая женщина в темно-синем костюме и серой фетровой шляпе.

– Эвакуируемые, пожалуйста, встаньте в очередь.

Маленький мальчик с блестящими карими глазами в недоумении посмотрел на Имоджен.

– Это и тебя касается, – сказала она мягко. – Становись в очередь, и когда спросят твое имя, ты должен его назвать.

После того как всех детей отметили в каком-то списке, их посадили в автобус и повезли в город. Воздух был влажным, и когда на окрестности опустился туман, малыши, уставшие от поездки и напуганные незнакомой обстановкой вокруг, начали плакать. Имоджен посмотрела сквозь забрызганное дождевыми каплями окно автобуса на темные каменные дома Кесуика и крепко сжала руку Джой, все еще липкую от кекса.

– С нами все будет хорошо, ведь правда? – прошептала она.

Детей привезли в церковь, в которой в алфавитном порядке распределили по семьям, где они будут жить. К ужасу Джой Карр и Имоджен Митчелл, им предстояло поселиться в разных концах города.

– Поверить не могу! – возмутилась Джой. – Нас не поселят вместе!

– Знаю, – сказала Имоджен, с трудом сдерживая слезы. – Я надеялась, что мы хотя бы будем жить в одном доме и сможем помогать друг другу. А теперь мне придется жить с Хелен!

– Бедняжка! – посочувствовала ей Джой. – Она ужасная плакса и прямо вся такая пай-девочка.

– Точно, – согласилась Имоджен. – А ты где будешь жить?

– В семье… Их фамилия Меткалф, – мрачно ответила Джой. – Вон там миссис Меткалф, и она плачет. Надеюсь, что не из-за меня. Я ведь не такая плохая, правда?

– Нет, конечно, – приободрила ее Имоджен.

– Но это еще не все. Я буду жить с этой дрянной и отвратительной Миллисентой Кларк. Терпеть ее не могу!

– Ох, Джой, – вздохнула Имоджен. Она оглядела церковный зал в надежде увидеть малышей, с которыми ехала в поезде. Рыжеволосая добродушного вида женщина сидела рядом с ними на корточках. Она разговаривала со старшим из мальчиков и держала за руку девочку, которая с сонным видом сосала большой палец и прижималась к ее плечу. «По крайней мере, с ними все будет хорошо», – подумала Имоджен.

– Может, все не так уж и плохо, – сказала она Джой, пытаясь снова приободрить ее. – Я уверена, что у Миллисенты тоже есть свои достоинства, да и Хелен хоть и плакса, но не такая уж плохая девочка.

Имоджен и ее соседку Хелен представили хозяйке дома, миссис Латимер. Это была седовласая женщина с мягкой кожей персикового цвета, красивым маникюром и добрыми серыми глазами. Она ласково улыбнулась двум своим новым подопечным.

– Итак, девочки, – сказала она, – я уверена, что мы с вами отлично поладим. Вы хотите поехать со мной?

Имоджен беспомощно махнула на прощание Джой, которая с мрачным видом стояла рядом с Миллисентой и плачущей миссис Меткалф, и забралась в старенький «Остин-7» миссис Латимер.

Дом Латимеров стоял на возвышении, из него открывался вид на весь город. У этого построенного на рубеже веков, облицованного штукатуркой с каменной крошкой и выкрашенного в белый цвет дома были деревянные оконные рамы, дверь серо-голубого цвета и темно-серая шиферная крыша. Перед домом располагался ухоженный садик с аккуратно подстриженными кустами и живой изгородью. Все это напомнило Имоджен дом ее бабушки в Абердиншире.

Комната, в которой им с Хелен предстояло жить, находилась в глубине дома. Две отдельные кровати стояли по обе стороны от окна, под которым располагался маленький письменный стол со стулом.

– Это была комната моих сыновей, – сказала миссис Латимер, показывая девочкам их новое жилище. – Они оба уехали. Служат сейчас в армии. И я подумала, что будет неплохо, если кто-нибудь составит мне компанию.

Имоджен обратила внимание на темно-синие занавески и такого же цвета покрывала на кроватях и подумала, что сказанное миссис Латимер объясняло такое «мужское» убранство комнаты.

– Как только разберете свои вещи, спускайтесь вниз, – сказала миссис Латимер, – и я вам здесь все покажу.

Следующие полчаса девочки распаковывали чемоданы и наводили в комнате порядок по своему вкусу. Латимеры предусмотрительно принесли в их комнату зеркало от туалетного столика в раме из красного дерева и поставили его на письменный стол. Но, после того как миссис Латимер ушла и оставила их одних, Имоджен и Хелен решили, что будут делать за столом домашние задания и писать письма родным, а зеркало перенесли на комод около двери. Теперь оно стояло рядом с фотографией в серебряной рамке, на которой были запечатлены два сына хозяйки дома: высокие светловолосые мальчики в походных ботинках и вельветовых бриджах. Они стояли на вершине одной из местных гор и улыбались солнцу.

Имоджен братья показались довольно симпатичными, и она расстроилась из-за того, что они больше не живут дома. Из комода убрали все постороннее – сменное постельное белье и тому подобное – и подготовили его к приезду девочек, чтобы они могли положить туда свои школьные платья, ночные рубашки, белье и домашнюю одежду. Каждая привезла с собой всего по одному чемодану, поэтому комод остался полупустым. Но миссис Латимер также освободила место в небольшом шкафу, стоявшем в углу спальни. Сдвинув в сторону лучшее воскресное пальто мистера Латимера и старую шубу миссис Латимер, девочки повесили туда свои пальто, положили шляпки и ботинки. Школьные ранцы Имоджен и Хелен повесили на столбики кроватей и, довольные тем, как они обустроили комнату, пошли искать миссис Латимер.

Женщина стояла в саду позади дома в тусклом вечернем свете. Она повела Имоджен и Хелен по мощенной булыжником тропинке вдоль цветочных клумб в противоположную сторону сада.

– Позже мы нарвем немного яблок, – сказала миссис Латимер, указывая на яблони, которые росли на окраине сада рядом с тем местом, где начинались общественные земли. – В этом году будет хороший урожай.

За яблоневым садом и общественными землями виднелись холмы и горы, которые служили прекрасной декорацией ко всему городу. Зеленые у подножия, они величественно поднимались к небу, становясь постепенно сиреневыми, а затем, ближе к вершине, серыми.

– Слева – Скиддоу, – объяснила миссис Латимер, – а прямо напротив – Бленкатра.

Имоджен много лет подряд проводила летние каникулы у бабушки на севере Шотландии и привыкла к видам гор и озер, однако горы, находившиеся позади дома Латимеров, действительно были необыкновенными.

– Совсем скоро они покроются снегом, – мечтательно сказала миссис Латимер. – Это очень красивое зрелище. Нам так повезло, что мы здесь живем.

Она обернулась к Имоджен и Хелен и улыбнулась:

– Пойдемте, девочки, я приготовлю вам чай.

С приятными мыслями о еде Имоджен и Хелен побежали по тропинке обратно в дом. Миссис Латимер направилась в кухню, а Имоджен поймала Хелен за руку у двери:

– А она милая, не так ли?

– Очень милая, – согласилась Хелен.

– Я думаю, – сказала Имоджен, – что по сравнению с бедняжкой Джой нам повезло…

– Да, – поддержала ее Хелен. – Наверное, ты права.

Пару дней спустя после посещения церкви и прекрасного ланча Имоджен написала первое полноценное письмо домой.

3 сентября 1939 года

Кесуик,

Озёрный край

Дорогие мамочка и папочка!

Думаю, я уже нормально обустроилась в доме Латимеров. Я уже говорила вам, что живу здесь с Хелен, и она довольно милая, хотя, мне кажется, это очень не нравится бедняжке Джой.

Она живет у миссис Меткалф, чьи сыновья только что уехали на войну. И миссис Меткалф целыми днями плачет! Так что находиться с ней в одном доме совсем не весело. К тому же Джой живет с одной ужасной девчонкой по имени Миллисента, и мне ее так жалко.

Мистер и миссис Латимер очень милые (миссис Л. тоже напишет вам письмо). Они работали директорами школы, а теперь на пенсии. Их дом весь белый, там есть столовая, гостиная, кухня и два чудесных сада – перед домом и позади него. На втором этаже – ванная комната, туалет и три спальни: одна свободная, наша и мистера и миссис Латимер.

В интерьере дома преобладает пресвитерианский синий цвет, хотя сами Латимеры являются последователями англиканской церкви. И мы с Джой ходили сегодня в церковь Святого Иоанна вместе с нашими одноклассниками.

Вашу машину еще не конфисковали? Приезжайте ко мне, если сможете.

Берегите себя!

С большой любовью, Имоджен

P. S. Только что узнала о том, что объявили войну. Мистер и миссис Л. позвали нас с Хелен в гостиную послушать выступление мистера Чемберлена по радио. Мне показалось, что у него был расстроенный голос. Все это кажется невероятным, особенно когда стоишь на берегу озера Деруэнт-Уотер и любуешься прекрасными пейзажами.

P. P. S. Пожалуйста, пришлите мои броги и еще коричневые ботинки, один из моих плащей (любой) и, если возможно, желтое пальто и коричневую шляпу – но только не бретон (а впрочем, если шляпу не сможете выслать, то ничего страшного).

Еще раз с любовью, Имоджен

На следующее утро, когда Имоджен уже собиралась выходить из дома и поправляла перед зеркалом свою шляпку от школьной формы, на коврик у входной двери дома Латимеров упало письмо, подписанное аккуратным почерком ее матери. Имоджен с нетерпением схватила его, решив прочитать по дороге в школу.

3 сентября 1939 года

Госфорт,

Ньюкасл-апон-Тайн

Моя милая Имоджен!

Я получила вчера открытку с твоим новым адресом. Рада узнать, что ты благополучно добралась и обрела крышу над головой. С нетерпением жду от тебя новостей и надеюсь, что семья, которая тебя приняла, – добрые и славные люди.

У нас все хорошо. Мы слушали вчера выступление мистера Чемберлена по радио, а ты? Мне показалось, что он был в мрачном расположении духа, но в такой ситуации это неудивительно.

Имоджен была так поглощена чтением письма, что, переходя дорогу, даже не посмотрела по сторонам. Она вздрогнула, услышав звонок велосипеда и визг тормозов. Обернувшись, она увидела пожилого мужчину, который лежал на дороге рядом со своим велосипедом. Лицо у него было пунцовым.

– Простите, – сказала Имоджен, помогая ему подняться. – Мне так жаль.

Мужчина раздраженно оттолкнул ее и стал отряхиваться, ворча себе под нос: «Глупая девчонка!».

– Ну… вижу, что с вами все в порядке, правда ведь? – с тревогой в голосе спросила Имоджен. Затем она бежала до конца дороги и смотрела, как мужчина едет, неуверенно покачиваясь.

По пути в город Имоджен нашла скамейку и села на нее, чтобы спокойно дочитать письмо. Она быстро пробежала глазами рассказ матери об игре в бридж с соседями днем ранее. Похоже, миссис Макмастерс была недовольна тем, что двух ее обожаемых старших сыновей, Джонно и Филиппа, призвали на службу в армию. Она считала это ужасно несправедливым. Но Имоджен обратила внимание на упоминание матери о Фредди, младшем сыне миссис Макмастерс:

…только Фредди все еще дома. Он учится на архитектора в Королевском колледже в Ньюкасле и пока числится в запасе, так как ему позволили отучиться первые два года. Однако он уже вступил в университетский отряд ВВС.

Имоджен откинулась на спинку скамейки и посмотрела на голубое небо, подумав о Фредди. Ему было девятнадцать – на четыре года старше Имоджен, но, несмотря на разницу в возрасте, в последнюю пару лет они сдружились. После того как старшие братья покинули дом и стали работать и учиться, Фредди было нечем себя занять, и в конце концов однажды он пригласил Имоджен поиграть с ним в теннис в местном клубе. К своему небольшому разочарованию, Фредди выяснил, что Имоджен с легкостью его обыгрывает, правда, исключительно благодаря хитрости и целеустремленности – по крайней мере, именно так он объяснил итоговый счет их игры.

– Молодец! – похвалил он ее, когда они сидели в баре теннисного клуба. – Я впечатлен, – с этими словами он отхлебнул пиво из своего стакана. – Но только не вздумай рассказать моим братьям, что ты меня обыграла!

– Захочу – расскажу, а захочу – нет, – поддразнила его Имоджен.

Имоджен направилась к школе, размышляя о Фредди. Упомянув про него, мать словно прочитала мысли Имоджен и поняла, что ее дочери нравился этот парень, который был на несколько лет старше нее. «Да и как можно было не увлечься Фредди, с его темной челкой, вечно падающей на светло-серые глаза, его обаятельным смехом и добродушным характером?» – подумала Имоджен. Для пятнадцатилетней девушки он казался таким очаровательным и взрослым. Однако, читая в письме матери об интересной жизни Фредди в университете, Имоджен с грустью подумала, что его наверняка уже подцепила какая-нибудь более взрослая девушка. Возможно, он даже успеет жениться, пока она будет сидеть в Озёрном крае.

Имоджен уже подходила к воротам школы и читала последний абзац в письме матери, когда ее окликнула Джой.

– Привет, незнакомка. Я ждала тебя.

– Ой, привет, – сказала Имоджен.

У Джой в руках была клюшка для игры в лякросс. Ее каштановые волосы, как всегда, были заплетены в косички и торчали под лихими углами из-под шляпки. Джой заглянула через плечо Имоджен, пытаясь прочитать письмо. Ее карие глазки-пуговки блестели от любопытства.

– Что там у тебя?

– Просто письмо из дома, – ответила Имоджен, складывая письмо и убирая его в карман пиджака.

– Что-нибудь интересное? – спросила Джой, когда они шли через спортивную площадку к главному входу.

– Да нет. Просто небольшие новости о Фредди Макмастерсе.

– Я знаю Фредди? – спросила Джой, открывая дверь.

– Нет, не думаю. Он наш сосед. Вряд ли вы с ним встречались.

– Что ж, судя по выражению твоего лица, – сказала Джой, – мне кажется, пришло время рассказать о нем все.

Глава четвертая

Ферма Ферзехоф, октябрь 1939 года

Письмо Карла, спрятанное Магдой в Библии, стало для нее источником постоянной тревоги. Каждое утро, просыпаясь, Магда думала, что, возможно, именно сегодня она должна показать его матери. Умываясь над фаянсовым тазом, причесывая волосы и заплетая их в длинные светлые косички, которые свисали по обе стороны от овального лица, надевая теплые чулки, темно-синюю юбку и белую блузку – форму, которую носили «Юные девы», – она мысленно протестовала против наставлений брата уничтожить письмо и никому о нем не рассказывать. Одним тем, что она сохранила его, Магда подрывала доверие Карла. Показав письмо родителям, она совершила бы двойное предательство.

Магда знала: матери очень хотелось узнать, что было в письме. Каждое утро за завтраком она с выжидающим видом наклонялась вперед, приоткрывала рот, чтобы задать вопрос, но так ничего и не говорила. Магда понимала это и чувствовала себя виноватой из-за того, что расстраивает ее. Если бы она была честной, то позволила бы матери прочитать письмо и объяснить ей, что имел в виду Карл. Почему кровь Кальманов на их руках? Они ведь не умерли… а просто переехали? Но потом она вспоминала о наставлении брата никому ничего не рассказывать и принимала решение не показывать письмо.

Ситуация усложнялась тем, что Магда знала: мать наверняка попытается найти письмо. Эта запутанная игра в прятки была ей хорошо знакома. Всякий раз, когда Магда пыталась что-то спрятать от матери, та начинала поиски. Магда научилась предугадывать действия матери и оставляла куски ткани на прикроватной тумбочке или ящике письменного стола. Возвращаясь из школы, она проверяла их, и если они оказывались сдвинуты, значит, ее секрет пытались раскрыть. В школе с ней учился один мальчик по имени Отто. Он был примерно на год старше Магды, и она ему очень нравилась. Отто писал ей любовные письма, которые оставлял на школьной парте. Магда приносила домой эти письма и втайне ото всех читала, а затем прятала. Эти письма одновременно пугали и восхищали ее. Магде было приятно, что кто-то ее любит, но ей не нравилось, как эта любовь выражалась. Отто писал, что хочет обнять ее и «потрогать в самых потаенных местах» – одна мысль об этом вызывала у нее страх и отвращение. Логичнее всего было бы уничтожить эти записки, но Магда все равно хранила их: они помогали ей насладиться тем чувством власти, которое она имела над Отто. Поэтому она заворачивала их в листы газеты, отогнув один из уголков, и прятала в самом нижнем ящике комода под стопкой ночных рубашек. Как-то днем, вернувшись домой из школы, Магда обнаружила, что ее вещи лежат немного в другом порядке, а загнутый уголок газетного конверта разглажен. Мысль о том, что мать читала эти непристойные записки, была ужасной и постыдной. Но, вместо того чтобы ругаться с матерью, Магда решила найти более надежный тайник и стала прятать письма под шкафом для одежды – за сломанной половицей.

Однажды, темным вечером в конце октября, после школы, Магда сидела за кухонным столом и ритмично стучала ногами по стулу, наблюдая за тем, как мать варит большую кастрюлю тернового джема.

– Лотта любила этот джем, – сказала Магда.

Мать, разгоряченная готовкой, с недовольным видом откинула с лица прядь светлых волос.

– Это ведь джем из терна, не так ли? – поинтересовалась Магда.

– Что? – спросила мать.

– Джем… он из терна?

– Да, Магда. В этом году я собрала большой урожай, поэтому и готовлю джем.

– Мамочка…

– Да, Магда…

– Мамочка… пожалуйста, расскажи мне, почему Лотта и доктор Кальман уехали из деревни?

– Ох, ради бога! – сердито воскликнула мать. – Зачем тебе нужно это знать?

– Потому что она моя подруга, – просто ответила Магда.

– Была твоей подругой. – Мать взяла ложку и стала вынимать из плодов терна косточки, складывая их на большую тарелку.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Магда.

– Ты не можешь дружить с… евреями, – раздраженно ответила мать. – Прости, но так теперь обстоят дела.

– Почему? – удивилась Магда. – Это же нечестно. Расскажи мне… ты знаешь, что с ними случилось?

– Ты правда хочешь это знать? – Мать в ярости развернулась и, сложив руки на груди, тяжело опустилась на стул напротив дочери.

– Да, – ответила Магда, взволнованная тем, что сейчас услышит правду.

– Как-то раз я зашла в деревенский галантерейный магазин, – начала мать, – хотела купить там ткань тебе на новое платье и поднесла к свету кусок светло-розового хлопка… Ты ведь знаешь, как там темно, а я должна была убедиться, какой у нее в действительности цвет… и подойдет ли он тебе.

Магда кивнула.

– И в этот момент я увидела, что на площадь вышел доктор Кальман со своей женой Эстер и детьми, Лоттой и ее младшим братом Эзрой. Они несли вещи. За несколько дней до этого я встретила Эстер. Помню, она была очень тихой, как будто… огорченной чем-то. Я попыталась разговорить ее, но она не стала со мной общаться. Я хотела выйти на площадь и спросить, куда они собираются, но герр Вольфхарт, владелец магазина, взял меня за руку и сказал: «Не надо».

– Почему они решили уехать? – спросила Магда.

Голубые глаза Кете наполнились слезами.

– Некоторые жители деревни плевали в них – это были молодые ребята из гитлерюгенда. Знаешь, тот мальчик, Отто, был одним из них.

Магда покраснела, вспомнив о письмах.

– Они толкали их, – продолжала Кете. – Помню, я еще подумала: почему эти мальчишки не в школе? Если честно, то они совсем распоясались. Знаешь, они стали доносить… на жителей деревни, которые, по их мнению, недостаточно патриотично настроены.

Глаза Магды удивленно округлились:

– Правда?

– О да, – подтвердила мать. – Среди нас есть шпионы, Магда. И эти шпионы – еще дети. Они даже донесли на одного из твоих учителей. Сказали, что он недостаточно уважает фюрера, можешь себе представить? Когда я была ребенком, мы должны были уважать учителей. А теперь всем заправляют эти юнцы.

Слезы покатились по лицу Кете, она нервно теребила край своего фартука.

– Но все-таки что же случилось с доктором Кальманом? – тихо спросила Магда.

– Я видела, как знакомые мне люди, с которыми мы вместе ходим в церковь, кричали на них, оскорбляли. Они орали: «Вам здесь не место, убирайтесь! Проваливайте к таким же, как вы!» Я была потрясена. Я считала этих женщин своими подругами, но то, как они обращались с Кальманами, со своим доктором, хорошим человеком, с его женой и детьми, это было отвратительно. Когда мальчишки снова стали кричать и плеваться в них, я сказала герру Вольфхарту: «Мальчики должны вести себя более почтительно. Ведь доктор Кальман – уважаемый человек и профессионал своего дела». Моя рука сжала дверную ручку, я уже собралась выйти на площадь, высказать мальчишкам все, что я о них думаю, и урезонить остальных, но герр Вольфхарт подошел и запер передо мной дверь. «Фрау Майер, не вмешивайтесь, – прошептал он. – Боюсь, теперь вы уже ничего не сможете для них сделать. Пусть уезжают из деревни… Надеюсь, в другом месте их жизнь будет спокойнее».

Слезы по-прежнему текли по раскрасневшимся щекам Кете, и она небрежно стерла их краем передника.

– Я подвела их, – сказала она. – Возможно, я могла не допустить всего этого, но испугалась.

Мать встала и повернулась, чтобы помешать джем.

– Я благодарю Бога за то, что твой брат Карл уехал в Англию, – сказала она. – Ты помнишь мальчика по имени Клаус, который жил в соседней деревне и был очень набожным католиком? Он попытался дать отпор гитлерюгенду. Обвинял их в том, что они ведут себя не по-христиански, предлагал искупить свои грехи. Так вот, его забрали. И больше никто не видел ни его самого, ни его родителей, ни его брата…

Кете обернулась и прислонилась к плите, глядя заплаканными глазами на дочь.

– Так что, моя дорогая Магда, как бы мне ни было жаль Кальманов, вас с Карлом я люблю больше и сделаю все что угодно, лишь бы защитить вас. Я не могу помочь Эстер и доктору Кальману, не могу искоренить ненависть в нашей деревне. Но я могу присматривать за тобой и молиться о том, чтобы у Карла все было хорошо. Мне просто хочется узнать, как у него дела.

Магда подошла к матери, обняла за талию и зарылась лицом в ее грудь. Кете наклонилась и поцеловала дочь в макушку. Внезапно Магда отстранилась и побежала наверх, а вскоре вернулась с письмом.

– Мамочка… прости, – сказала она, протягивая его матери. – Вот письмо Карла.

Мать широко улыбнулась. Она быстро вытерла свое покрасневшее лицо и липкие руки о фартук, взяла у Магды письмо и поцеловала конверт. Усевшись на большой сосновый стул во главе стола, она начала читать. Закончив чтение, Кете свернула письмо и убрала его обратно в конверт.

– Подойди сюда, – сказала она, протягивая к дочери руки, – дай я обниму тебя.

Магда села к матери на колени, обняла за шею и положила голову ей на плечо.

– Я понимаю, почему ты не хотела мне его показывать, – тихо сказала Кете. – Ты боялась предать доверие брата.

Магда кивнула. Она чувствовала себя так, словно с ее плеч упал большой груз.

– То, что он говорит о своей стране, приводит в шок, – продолжала мать, – но я не удивлена. Карл часто делился своими страхами насчет того, что происходит. Прежде чем уехать в Англию, они с отцом часто засиживались до поздней ночи и обсуждали все это. Тогда я думала, что это просто разговоры, – мужчины вообще любят поговорить, Магда. Часто они больше говорят, чем делают. Но теперь Карл занимается тем, во что верит, и я должна уважать его решение. Он такой умный мальчик, и я знаю, ему было тяжело говорить такие вещи.

– Стоит ли показывать письмо папе? – спросила Магда.

– Нет, – ответила Кете. – Не думаю. Он заставит нас уничтожить его.

– Значит, ты считаешь, что мы не должны избавляться от него?

– Конечно, должны, – возразила Кете, гладя пальцами письмо. – Но мы этого не сделаем, правда? Мы с тобой не решимся на это. Ведь не исключено, что это последнее письмо, которое мы от него получили.

– Ах, мамочка, пожалуйста, не говори так! – Магда уткнулась носом в шею матери. – Мне страшно, мамочка.

– Знаю, Liebling[1], – сказала мать, гладя ее по волосам. – И мне тоже.

Глава пятая

Кесуик, октябрь 1939 года

Имоджен проснулась на рассвете. Она молча выбралась из постели и тихонько прошла по холодному, покрытому линолеумом полу в коридоре к уборной. Ее немного смущал звук, который издавал большой бак, когда кто-то в уборной дергал за цепочку, поэтому она поспешила поскорее вернуться в комнату, которую делила с Хелен. Ее соседка вздохнула и повернулась в своей постели, с головой накрывшись пуховым одеялом, украшенным узором в виде индийских огурцов.

В комнате было холодно. Окно между двумя кроватями запотело. Имоджен испытывала сильное желание вернуться в свою постель и закутаться в одеяло. Но вместо этого она протерла окно тыльной стороной ладони, проделав небольшое отверстие. Сквозь него можно было видеть солнце, поднимавшееся над горами позади дома. Вероятно, ночью шел снег, поскольку скалистые вершины гор были уже не серыми, как прошлым вечером, – теперь их слегка присыпал первый снег. И они сверкали под осенним солнцем, бледно-розовые и манящие, как в волшебной сказке.