Осколки наших сердец

Наступая дешевыми кедами на обмахрившиеся штанины джинсов, Марион вела нас по улицам своего университетского городка мимо домов, виднеющихся среди разлива зелени, как парусники на волнах. Свернув на асфальтированную дорожку, ведущую к просторному коттеджу в традиционном американском стиле, мы с Фи тайком от Марион переглянулись. Нашими взглядами можно было резать картон.

В безупречном доме Марион мы почувствовали себя букашками. Мы разглядывали вещи, стоявшие здесь просто для красоты и не имевшие никакой практической пользы. Открыв холодильник, обнаружили там свежевыжатый апельсиновый сок и хумус вместо дешевого пива и заветренной колбасы. Клептоманкой у нас была Марион, но у нее дома пальцы зачесались и у меня. Я стащила старинный пятицентовик с головой индейца, лежавший в деревянной пепельнице, и тоненький сборник стихов Мэри Оливер, забытый на подлокотнике кресла-качалки. Фи наблюдала за мной, поджав губы.

Дом Марион был как исповедь. Ее грехи предстали перед нами как на ладони: теперь мы знали, что у нее есть пианино, что она моет голову дорогим шампунем известного бренда. И каждый день засыпает на кровати с четырьмя столбиками, под балдахином в розочках. Даже у ее кровати была юбка.

На столике у кровати стояла фотография: Марион лет в двенадцать, улыбающаяся, в танцевальном костюме из желтого атласа, отчего ее кожа казалась нездорово бледной; мазок розовой помады на губах. Я провела пальцем по стеклу и заметила, что мой черный маникюр облупился.

С момента, как мы переступили порог, мы молчали, но теперь я рассмеялась. Этот смех вместил в себя всю мою зависть, все мое предательство и презрение. Фи дотронулась до стеклянной статуэтки единорога, застывшего в прыжке. Я никогда не слышала, чтобы ее голос звучал так жестко.

– Зачем тебе это? – спросила она.

Она хотела спросить – зачем тебе магия. Прошло всего несколько дней с тех пор, как мы узнали, что волшебство существует, но уже понимали, что колдуньями не становятся те, у кого все благополучно.

Марион стояла в центре своей роскошной комнаты, как сорняк на пушистом желтом ковре.

– Долгая история. Готовы слушать?

Мы пожали плечами. Две юркие городские мышки, мы оставляли вмятины на дорогом ковре. Но в конце концов сели и стали слушать.

* * *

Марион родилась, когда ее родители были уже пожилыми, а братья давно выросли и уехали из дома. Мать с отцом баловали дочь, но были холодны и поручили ее воспитание няням, у Марион их было несколько.

Она пыталась быть хорошей дочерью. Ей казалось, что она в долгу перед родителями, в родном доме она чувствовала себя гостьей и ходила на цыпочках. Она считала себя виноватой в родительской холодности и думала, что еще может все исправить. Но чем старше она становилась, тем больше они отдалялись друг от друга.

Ей было двенадцать, когда она наконец отчаялась угодить им. В один прекрасный день она окинула взглядом свою жизнь и поняла, что она ей не принадлежит. Ее прежнее детское «я» казалось ее мертвой сестрой, бродившей по дому, как привидение. Стены были увешаны ее фотографиями, но по ночам в кровати с балдахином ворочалась совсем другая Марион. А может, она ошибалась. И привидением на самом деле была она сама.

В свободное от школы время она бродила по кампусу университета, где преподавали ее родители, тайком пробиралась на лекции и сидела в заднем ряду, читала книги на лужайке. В университете было две библиотеки. Она часто бывала в одной из них, главной – в здании из красного кирпича, где в кабинках для индивидуальной работы ярко горели лампы, и студенты сновали туда-сюда. Вторая библиотека – рай для ученых умов, – была пристроена в 1940-х, но Марион туда никогда не заходила. Она даже не знала, где эта библиотека находится.

Но однажды промозглым вечером в понедельник она ее нашла.

Она бродила без дела с тех пор, как закончились занятия в школе, и убивала время под зимним небом, голубым, как кольцо, меняющее цвет. Почти настало время ужина, но дома ее никто не ждал: мама работала с девяти до шести, отец вел вечерний семинар. Она отошла на милю от дома, забыла шарф. Почему-то хотелось плакать. Задумавшись, она решила, что незнакомый переулок поможет сократить путь.

Старые фонари в переулке отбрасывали на лицо уродливый оранжевый отблеск, их гудение отдавалось в зубах. Марион быстро поняла, что заблудилась, но все равно шла вперед, пока дорожка не вывела ее на круглую замерзшую лужайку.

На краю лужайки стояло самое странное здание из всех, что она когда-либо видела. Многоэтажный франкенштейн – чудище с окнами странной формы и многочисленными пристройками. Судя по надписи на медной табличке над входом, это и была вторая библиотека.

Марион взглянула на часы – у нее были «Свотч» цвета розовой орхидеи. 17:35. Она толкнула резную деревянную дверь и вошла. До закрытия библиотеки оставалось всего двадцать пять минут, но за это время Марион успела в нее влюбиться.

* * *

У здания была эксцентричная планировка и множество потайных кармашков и уголков, как у адвент-календаря. Там были незаметные ниши и запертые двери, лесенки, ведущие на полуэтажи, и читальный уголок на третьем этаже, который Марион сразу объявила своим. Повсюду попадались витражи: девушка с ножом и яблоком на лестничной площадке наверху; в зале на третьем этаже – лисица, свернувшаяся калачиком под розовым кустом.

Этой библиотекой могли пользоваться только научные сотрудники университета и ученые, приезжавшие с лекциями, но Марион была дочерью двух почтенных профессоров, а ее мать заведовала кафедрой антропологии, и ее все боялись. А еще Марион была тихоней: не робкой, не милой – просто незаметной. Взрослые ее просто не видели. И охранник у дверей библиотеки махнул рукой, приглашая ее войти.

Внутри всегда было холодно, как в соборе. Холоднее всего – в подвальном этаже с многоярусными книжными полками и тускло освещенными читальными залами. Ковры поглощали любые звуки, возникала иллюзия, что в библиотеке, кроме нее, никого нет, пока какой-нибудь старый профессор не начинал таращиться на нее, как на близнецов из «Сияния».

В призраков Марион не верила – ее родители развенчивали любые страхи, спокойно научно объясняя их, и хотя это раздражало, метод был эффективным. Но подвальный этаж библиотеки, казалось, состоял из нескольких слоев. Века оставили на нем отпечаток, чешуйчатая лапа истории хватала за горло. В подвал Марион старалась не соваться.

* * *

Марион долго ждала, что ее жизнь изменится, надеялась и молилась. Но ее жизнь напоминала порванную киноленту. Ей было двенадцать, когда она обнаружила библиотеку. А в четырнадцать Марион, ставшая чуть выше, чуть более одинокой, чуть более озлобленной на мир за свое одиночество, однажды спряталась в библиотеке от сентябрьской грозы. Гроза еще не началась, но она чувствовала ее приближение – от тротуара шел пар, пахло свежим перегноем.

Когда Марион вошла, охранника на месте не оказалось. За библиотекарской стойкой тоже никого не было. Она давно сюда не приходила. Книги всегда казались лекарством от одиночества, но в последнее время она задумалась, не являются ли они его причиной. Она перешла в девятый класс, и одноклассницы сразу дали ей понять, что она чужая. Они делились друг с другом блеском для губ, историями о том, кто добрался до «третьей базы», и затасканной книжечкой «Моя милая Одрина», которую Марион давно уже прочитала. Никто не был с ней груб, но и блеском для губ тоже никто не делился.[5]

Одевалась она хорошо – мать за этим следила. И уродиной не была. У нее был приятный голос, от нее хорошо пахло, и вокруг было много куда более странных ребят – и даже у них были друзья. Почему же она всегда одна? Почему?

Она бежала по главной лестнице, спотыкаясь в высоких кедах, когда увидела птицу. Точнее, почувствовала: пулю с крыльями, пронесшуюся мимо ее плеча так близко, что волосы взметнулись. Птица села на верхнюю ступеньку лестницы, взглянула на нее. Красный кардинал – яркий, странный, как гость из другого мира.

Марион вытерла мокрые от слез глаза.

– Привет, – поздоровалась она.

Птица вспорхнула и улетела. Марион пошла за ней и спустилась по лестнице, надеясь, что птица вылетит через входную дверь, но та свернула налево, обогнула лепной бордюр с рисунком из виноградных листьев и влетела в дверной проем, ведущий в подвал.

Марион замерла. Всего лишь глупая птица. Можно притвориться, что она ее не видела. Потом она поняла, что притворяться не перед кем, разве что перед собой, и показалась себе такой жалкой, что шагнула за птицей в темноту.

Впрочем, тут было не совсем темно. Свет на лестнице был тусклый и зеленоватый, Марион видела, куда идет. Она сунула руки в карманы, нащупала мягкий комок старых бумажных салфеток, крошки от печенья и пошла искать птицу.

Та порхала наверху, словно красуясь перед ней. Марион недовольно шла за птицей через разделы средневековой военной истории, эпической поэзии, подразделы и подкатегории, занимавшие лишь малую часть полок и обозначенные на карточках неразборчивыми надписями карандашом. Вот она, маленькая хулиганка, небось гадит на какое-нибудь ценное издание… но нет, улетела. Красные перья мелькнули под мраморной аркой, и Марион поспешила следом, глядя наверх. Птицы нигде не было. Вновь опустив взгляд, Марион ахнула.

Но не закричала. И биение сердца тут же замедлилось, а потрясение сменилось любопытством. Позже она думала, почему смогла так быстро восстановить душевное равновесие. Было это признаком самообладания или зла, она так и не поняла.

В центре зала стоял стол из темного дерева, инкрустированного орнаментом из фруктов более светлого оттенка. За столом на единственном стуле сидела незнакомая женщина лет сорока. Ее короткая стрижка «горшком» недавно снова вошла в моду. Навалившись на стол, она почти касалась его лбом. С порога Марион видела ее, видела, как тускло блестит ее остекленевший правый глаз.

В библиотеке можно было умереть и пролежать много дней, прежде чем кто-нибудь тебя хватится. Но эта женщина умерла совсем недавно. Во-первых, от нее ничем не пахло. Точнее, пахло, но как от живой. Слабым запахом кофе, кокосовым шампунем, приторной сладостью ароматизированных сигар. Марион наклонилась над трупом, и шелковистые волосы женщины под ее дыханием упали на лицо. Казалось, она сейчас поднимет голову.

Ее черничная помада выглядела такой свежей, что Марион представила, как женщина стоит перед антикварным зеркалом в библиотеке и красит губы, глядя на свое подрагивающее отражение. В зеркале она, хоть и живая, уже казалась призраком. Тело еще не успело остыть, и чай в термосе все еще был горячим. Марион глотнула его и ощутила косметический привкус помады.

Под правой рукой женщины лежала книга. «Хаулетт-Хаус: история». Хаулетт-Хаус – так раньше называлось здание, где теперь находилась библиотека. Собственно, она и носила имя «Библиотека Хаулетт-Хаус». Марион нахмурилась; как-то даже обидно умереть с такой непримечательной книгой в руках. Но потом прочла текст на открытой странице и заметила, что в левой руке женщины – той, что под столом, – была еще одна книга. Книга и рука покоились во вместительной черной сумке, лежавшей на коленях у женщины. Она словно пыталась спрятать книгу от учителя, как нерадивая ученица.

Книга, которую прячут, безусловно, стоит того, чтобы вытащить ее из стынущих пальцев, особенно если обложка блеклая, без надписей, покоробившаяся от времени и такая старая, что вполне могла быть личным дневником.

Где-то рядом в подвале Марион услышала голоса. Не испуганные, но торопливые и многочисленные. Так Марион поняла, что не первой обнаружила тело.

Она поспешно выпрямилась. Сунула в рюкзак книгу по истории Хаулетт-Хауса и блокнот с белой обложкой. В сумке покойницы блеснул золотистый тюбик губной помады. Марион прихватила и его.

А потом тихонько выскользнула из зала. Кружным путем дошла до лестницы, поглядывая между стеллажей. Мимо пробежали два библиотекаря и врачи «скорой помощи» в форме. Когда они скрылись из виду, она бесшумно стала подниматься.

Снаружи на окна давила так и не начавшаяся гроза – тревожно-угрюмая, заряженная электричеством. Но в душе Марион больше не бушевала буря. Смерть затмила собой все остальное, все поглотила, заставила забыть все тревоги и успокоиться.

Марион села в своем уголке и стала читать главу, которую читала покойница перед смертью. В ней рассказывалась краткая биография человека, некогда жившего в здании библиотеки – Джона Хаулетта, эксцентричного наследника оружейной империи, построившего этот странный дом-химеру. Он умер в тридцать лет и оставил все состояние служанке. Та недолго пробыла хозяйкой дома – ее убили, скорее всего, племянник богача, унаследовавший дом после ее смерти.

Вероятно, делал вывод автор книги, она это заслужила. Ходили слухи, что служанка убила своего хозяина и изменила его завещание. Бывшие слуги утверждали, что она была его любовницей или хуже – сам Хаулетт был оккультистом, а она – его ученицей. Впрочем, правда, по мнению историка, была еще более странной – это Хаулетт был учеником, а служанка – беглой ведьмой, сбежавшей из Балтимора, где ее приговорили к смертной казни. Она практиковала свое ремесло по одной скандально известной книге заклинаний в обложке из человеческой кожи.

Если эта нечестивая книга когда-либо существовала – а историк считал это маловероятным, – ее давно должны были сжечь. Но некоторые считали, что ведьма спрятала ее в доме. Слуги, исследователи, гости Хаулетт-Хауса – книгу искали все, но безуспешно.

Читая эти строки, Марион чувствовала, как ее бросает в жар. Она не слышала ни голосов внизу, ни тяжелых шагов, ни треска полицейских раций. Дочитав, она потянулась к старинной книге, провела пальцем по крапчатой обложке. В глазах потемнело, она до крови искусала бледные губы. Наконец она открыла книгу.

В окна забарабанил дождь.

Она вошла в библиотеку одинокой девочкой, чтобы укрыться от грозы. А вышла, заронив в плодородную почву семена своего нового истинного «я» – семена, что хранились меж страниц оккультной книги заклинаний в переплете из человеческой кожи, которую она сунула в рюкзак.

Книга сулила ей другую жизнь, и Марион ревностно ухватилась за это обещание. Ее одежда из секонд-хенда, музыкальный вкус и пробитый вручную пирсинг в ушах стали выражением новой Марион, той, кем она стала в промежутке между тем днем и днем сегодняшним, но они также были приманкой, поблескивающей в глубине. Ведь колдовать веселее в компании.

Три года спустя она явилась на первую смену в рыбную забегаловку – она устроилась туда тайком от родителей, чтобы накопить на жизнь, которую родители никогда не одобрили бы: жизнь, в которой не будет колледжа. И одного взгляда на Дану было достаточно, чтобы понять: она больше не будет одинока.

* * *

– Ты нашла труп, – пролепетала Фи.

– Это была профессор оккультных наук, – чопорно заметила Марион. – Она умерла от аневризмы.

– Ты ведьма, – сказала я.

– Оккультист. Практикующий маг. Называйте, как хотите. Я хочу им стать. И стану.

– Покажи нам, – сказала я.

– Книгу? Или колдовство?

– Все покажи. Все, что у тебя есть.

– Ага, – Фи улыбалась, – впусти нас.

Глава двенадцатая

Пригород

Сейчас

Наступила ночь, а я все пыталась сложить части головоломки.

Зарытая банка; сейф в шкафу. Мигрени, мертвые кролики, случай с Хэтти Картер. И эта фраза: «она была одной из девочек Шэрон». Естественно, я погуглила «Между миров» и «Шэрон между миров», но есть вещи, которых не знает даже интернет.

На языке вертелось слово, застряло, как маковое зернышко между зубов. Слово означало некое действие – скажем, закопать в саду банку с кровью, – чтобы что-то случилось где-то в другом месте, в другое время.

В голове звучал насмешливый голос Хэнка. Белая женщина из пригорода, увлекающаяся эзотерикой – что еще она может делать в полнолуние?

Допустим, он прав. Но что если… Что если просто предположить, что Луна к моей матери прислушалась?

Конечно, это бред. Если я в это поверю, то буду ничем не лучше самых чокнутых покупательниц «Лавки малых дел»: тех, кто вбухивает деньги в травки, кристаллы и настои моей тетки. Разве блестящие камушки могут развеять тьму?

А если могут? Я сомкнула губы и нащупала языком затянувшуюся ранку. Я только один раз намазала губы бальзамом тети Фи и тут же его стерла. А рана зажила, как на Росомахе. Даже арника так не действует. Значит, правда. Значит обе они это могут.[6]

Может, зря я не верила раньше. Может, я была дурочкой, потому что не видела то, что было у меня перед носом, то, что могло скрываться за шрамами, молчанием, тайнами и вечной маминой скрытностью, с которой я научилась жить, – моя мать обладала сверхъестественными способностями.

Я осталась наедине с мельтешащими мыслями. Хэнк куда-то ушел, отец отправился на вечер настольных игр с друзьями из аспирантуры, где, наверное, изображал орка. Он написал в восемь: сообщил, что переночует в городе. Я перечитала последнее сообщение, которое отправила мне тетя Фи.

Извини. Возникли проблемы, но уже все хорошо. Скоро перезвоню, Айви.

Я подогрела в микроволновке тарелку печенья с шоколадной крошкой и села за стол на кухне. Кондиционер со вздохом завершил очередной цикл, и в доме наступила тишина. Я сидела спиной к двери в подвал, напротив окна. В темноте с включенным светом окно казалось зеркалом. В зеркале сидела незнакомка с платиновыми волосами и ела печенье.

Кто-то сейчас мог стоять за окном и смотреть на меня. Всего в нескольких метрах, а я бы даже не узнала.

Раздался глухой стук. Слабый, но отчетливый, не из-за окна, а с другой стороны дома, где раздвижные двери выходили на задний двор.

Печенье на языке превратилось в песок. Что-то билось о стекло – вот что это был за звук.

Я медленно встала, вцепилась в телефон. Прошлась по дому и выключила весь свет, чтобы видеть, что происходит снаружи, но самой оставаться невидимой. На заднем дворе было темно. Свет там включался автоматически, если кто-то заходил в патио. Я набралась храбрости, пробежала по ковру мимо зияющей темной пасти прачечной и резко отодвинула раздвижную дверь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Песня Арта Гарфанкела. Здесь и далее примечания переводчика.

2

Герой фэнтези-цикла Ли Бардуго «Шестерка воронов».

3

Культовая американская инди-рок группа, основана в 1984 году и существует до сих пор.

4

Шевели своей задницей (исп.).

5

Готический роман Вирджинии К. Эндрюс.

6

Герой комиксов «Люди Икс», обладавший способностью к самоисцелению – на нем затягивались любые, даже самые страшные раны.