Разорванная паутина

Мне не нравится, что слова Кендары задевают меня за живое. Мне хочется разорвать эти слова в клочья. Даже после лжи мне хочется заслужить ее похвалу.

– Все было сделано ради твоей же безопасности. Я и не ждала, что ты меня поймешь, – говорит Кендара.

– Прекрати разговаривать со мной как с ребенком, – шиплю на нее я. – Я заслуживаю знать правду.

– Я не твоя мать и не обязана тебе ничем, помимо того обещания, которое когда-то дала ей. Я подготовила тебя к жизни так хорошо, как только могла. Ты думаешь, что теперь все знаешь? Думаешь, ты готова узнать всю правду просто потому, что кого-то смогла убить?

Я вздрагиваю. Говорит ли Кендара о том, что произошло в чайном домике, или о том, что я убила Ронина? Когда она сердится, напоминая, что она мне не мать, чтобы заботиться обо мне, от ее слов больно, как от удара. Разумеется, Кендара мне не мать, однако ближе ее у меня никого не было в жизни, и она об этом отлично знает.

Отвечая так медленно, что каждое мое слово звучит как проклятие, я говорю:

– Убивать меня научила ты.

Кендара молчит несколько мгновений. Затем она разворачивается и натягивает глубокий капюшон, скрывая лицо.

– Глупая девчонка, – говорит она грубо. – Я научила тебя выживать, а не отдавать жизнь за империю, которая скорее порадуется твоей смерти, чем поблагодарит тебя.

Она злится, и это меня изумляет. И мой гнев улетучивается. Нечасто я видела ее злой.

Она оборачивается напоследок.

– Еще не поздно просто уйти, – говорит она. – У тебя все еще есть выбор.

– Так вот о каком выборе речь? Ты сказала, что научила меня выживать. Ты меня подготовила.

Она рассерженно вскидывает руки к небу, а затем снова отворачивается, отвечая:

– Очень жаль, что ты так и не научилась мудрости распознавать, когда следует действовать, а когда просто уйти. Ты слишком упрямая. И до сих пор боишься, что уйти означает проиграть.

– Получается, тебе больше понравилось, если бы мы с Саенго просто… исчезли? А что насчет Бездушного? Саенго еще не исцелена, и мы не можем уйти, пока он жив.

Кендара кивает.

– Тебя никто не вынуждал участвовать в этой войне, и в отличие от меня ты никому не давала клятв и обещаний. Если ты планируешь остаться и сражаться, я не стану помогать тебе, если ты жаждешь отдать жизнь, за которую твоя мать отдала свою.

Она уходит прочь по дороге, скрываясь во мраке.

– Кендара, – зову ее я дрожащим голосом.

Она не останавливается. И опять чувство, будто меня предают, жжет мне глотку и глаза. Я всегда ненавидела момент, когда Кендара уходила, потому что никогда не было гарантии, что она вернется. Глядя, как она шагает прочь, я думаю, что это и вовсе конец, к которому я пока не готова.

– Ваш картограф здесь, – говорит Кендара, указывая рукой на ближайшее здание, где в окне второго этажа горит фонарь.

Затем она заворачивает за угол и бесследно исчезает.

Глава 6

Саенго и стражники Храма света находят меня минутой позже, одну в темном переулке.

Сердце как бешеное стучит у меня в висках, а мышцы отказываются расслабляться, мне хочется броситься следом за Кендарой и потребовать от нее… Потребовать чего? Чтобы она осталась? У меня нет ни одной причины просить ее о подобном, и я отлично понимаю, что мое поведение будет выглядеть как детская истерика. Единственное, чем она была мне обязана, – выполнить обещание, данное моей матери когда-то, и его она уже сдержала.

Когда Саенго меня замечает, она на мгновение замирает передо мной. Она не требует никаких объяснений, а после секундного колебания все же бросается ко мне и обнимает за плечи. Я проглатываю злость, жалость к себе и боль, сдавившие мне горло. Стражники Храма света нерешительно останавливаются в нескольких шагах от нас, не зная, как себя вести.

– Картограф, – с трудом выговариваю я, пытаясь придать своему голосу спокойствие, которым на самом деле вовсе не обладаю, – я нашла его.

К счастью, стражники Храма света ничего не говорят о том, что я сбежала от них. Они молча следуют за нами вдоль улочки, иногда обеспокоенно поглядывая на меня. У фасада здания мы находим магазинчик. Над входом рядом с фонарем висит деревянная табличка, вырезанная в форме полураскрытого свитка, на котором написано: «Книги Винимара».

Я вновь сжимаю рукоятку меча Фаут. У меня есть важное дело, и я не могу позволить себе портить воспоминания о Фаут внутренними переживаниями и проблемами. Я здесь ради нее, а не ради себя.

– Тут открыто, – говорит Саенго, поворачивая ручку двери. Над входом звенит колокольчик, когда она распахивает дверь, чтобы войти.

Магазинчик тесный, но теплый. На стенах – книжные полки, стопки свитков занимают все столы. Пара настенных светильников горит с двух сторон от карты Ньювалинской империи на стене, заключенной в раму. Под картой расположен столик, уставленный бутылочками с чернилами, пергаментами и стопками книг, некоторые из которых лежат раскрытыми, как будто кто-то только что сидел и читал, но внезапно ушел.

Изумрудно-пурпурная колибри отдыхает в деревянном скворечнике, подвешенном под потолком. Видимо, это фамильяр. Шаман, которому он принадлежит, сидит за прилавком, записывая что-то в бухгалтерскую книгу. Его аккуратно расчесанные черные волосы падают на ворот простой темно-синей рубашки.

Он говорит что-то на ньювалинском, очевидно, напоминая нам, что магазин уже давно закрыт, однако один из стражников обрывает его речь, произнося на эвейвианском:

– Мы по заданию Храма света.

Мужчина поднимает густые седые брови и, осознавая, кто перед ним стоит, опускает ручку и поднимается на ноги. Выходя из-за прилавка, он низко кланяется, а затем отвечает тоже на эвейвианском, хотя и с явным акцентом:

– Чем я могу вам помочь?

– Вы Винимар? – спрашиваю я. Когда он кивком подтверждает мое предположение, я продолжаю: – Я ищу мужчину, который у вас работает. Не знаю его имени, но у него две дочери. Одну из них зовут Фаут. Не могли бы вы подсказать, где он живет?

Улыбка Винимара вздрагивает, точно от боли, в уголках его губ. Он, кажется, с трудом подбирает подходящие слова, чтобы ответить на эвейвианском:

– Не хочу быть вестником плохих новостей, но Фаут…

– Знаю, – говорю я тихо, снимая ее меч с пояса. – Это принадлежало ей. Я хочу вернуть клинок ее отцу… и извиниться за то, что не смогла ее защитить.

Винимар лишь качает головой и опускает глаза с искренним сожалением, отвечая:

– Он покинул Мирриим, чтобы присутствовать на ее похоронах, и остановился у своего брата на севере. Не знаю, когда он вернется.

– О! – Я опускаю меч, и разочарование разрастается внутри меня.

– Но, – тут же добавляет Винимар, – его вторая дочь Джулейн работает в отряде стражников в Сияющем дворце, и она заглядывает каждую неделю в гости, чтобы узнать, как у меня дела. Я с радостью передам ей этот меч. Как, вы сказали, вас зовут?

Мне не нравится возлагать свои обязанности на кого-то другого. Семье Фаут расскажут о том, как она погибла, но я-то находилась тогда рядом с ней. Мне хочется рассказать ее отцу, какой отважной и верной она была, рассказать, что она стала моей подругой и защищала меня до последнего вздоха.

А вдруг я поступаю эгоистично? Быть может, пытаясь искупить вину, я лишь принесу еще больше боли семье. Я не знаю, как правильно поступить, но если отец Фаут вернется не скоро, у меня нет выбора.

Я нехотя передаю меч владельцу магазинчика и говорю:

– Меня зовут Сирша.

Глаза Винимара широко распахиваются, и его густые брови взмывают вверх.

– Как целительницу душ? – Он поспешно кланяется, на этот раз его поклон очень низкий. – Какая великая честь встретиться с вами.

Я пытаюсь не морщиться, когда отвечаю:

– Пожалуйста, не беспокойтесь. И простите меня за то, что потревожила.

– Ну что вы, вовсе не потревожили. – Винимар поворачивается, осторожно кладет меч на прилавок, а затем делает жест рукой, очерчивая весь магазин. – Могу ли я помочь вам чем-то еще? Все, что пожелаете, к вашим услугам.

– На самом деле есть еще кое-что, – произносит Саенго, делая шаг вперед. – Нет ли у вас случайно каких-нибудь книг об истории Ньювалинской империи, о происходящем на этих землях, скажем, шестьсот лет назад?

Винимар задумчиво стучит пальцем по прилавку.

– Нет, не думаю, – говорит он наконец. – Однако если вас интересуют старинные тексты, вам может понравиться кое-что.

Он спешит в другую часть магазинчика, а затем довольно улыбается, выуживая карту в раме, спрятанную под стопкой других пергаментов. Эта карта куда меньше той, которая висит на стене, однако владелец протягивает ее нам с явной гордостью.

– Это один из моих самых старинных экспонатов, – объясняет он. – Мне, пожалуй, следует расставить все по полкам. – Он кивает на стол.

– Что это? – спрашиваю я, поднимая карту так, чтобы остальные тоже могли на нее посмотреть. Похоже на спешно изображенный план какого-то здания.

– Это один из первых чертежей Храма света, – отвечает Винимар.

– Правда? – спрашивает один из наших стражников, выглядывая из-за моего плеча. – Выглядит непривычно, если глядеть на сооружение сверху.

Я наклоняю голову, рассматривая очертания главного храма, его коридоры и комнаты.

– Мне кажется или храм похож на заснувшего на боку человека? – уточняю я.

– У вас острое зрение, – говорит Винимар. – Такая конструкция была создана специально. Кто бы ни построил Храм света, он хотел, чтобы здание напоминало Спящую Суриаль.

– Спящую? – повторяю я, протягивая ему обратно чертеж. – Никогда не слышала, чтобы ее так называли.

– Это старинное имя. – Он ставит раму с чертежом на полку рядом, чтобы всем было видно. – Оно вышло из употребления во времена правления императора Орина, примерно через сто лет после возведения пяти храмов. Вы знакомы со сказанием о падении Суриаль?

Мы с Саенго отрицательно качаем головами, а стражники Храма света кивают. В Гильдии нам не преподавали ни историю, ни мифологию Ньювалинской империи и никто ничего не рассказывал, учитывая ненависть королевы Мейлир к шаманам.

– Это длинная история, – продолжает Винимар, – она о том, что почти что весь мир был однажды уничтожен Пожирателем – существом, порожденным человеческой жадностью. Одна лишь Суриаль пожалела наш мир и решила вызвать Пожирателя на бой. И несмотря на то что ей удалось уничтожить его, в битве она тоже пала. Когда она умирала, то использовала последнюю каплю своей магии на то, чтобы исцелить человечество. Из ее крови родились тенеблагословленные, из костей – люди, а из фрагмента ее души появились шаманы. Хотя она и погибла, часть ее сознания – эссенция ее души – продолжила жить, и некоторые из ее последователей начали называть ее Спящей, потому что верили, что в один прекрасный день она очнется. Некоторым даже доводилось видеть ее во снах.

Винимар рассказывает нам эту историю с азартом, однако мне не удается разделить его воодушевления. Вместо этого в душе у меня появляется какое-то поганое чувство. Суриаль. Суриали.

Какое неуместное, какое ложное сравнение. Я ведь даже не целительница душ.

Здесь, в самом сердце Ньювалинской империи, мне определенно нужно быть осторожной, стоит следить за своими магическими силами и за тем, что я говорю вслух.

Быть может, Кендара права и я до сих пор боюсь потерпеть неудачу. И не только потому, что хочу помочь Саенго, но и потому, что беспокоюсь о том, что подумают обо мне другие шаманы. Иначе почему я прибыла сюда?

Я потираю лоб и благодарю Винимара за его помощь. Саенго берет меня за руку, напоминая тем самым, зачем мы на самом деле пришли. Неважно, чего ждут от меня окружающие. Я не их целительница душ. Моя единственная задача – победить Бездушного и спасти лучшую подругу.

Хотелось бы мне знать, что планирует Бездушный. Самое могущественное из зол всегда стремится к столь же могущественной цели, например вселить в окружающих страх или заслужить любовь.

А может, ему и вовсе не нужно ничего из этого. Может, он останется в Краю пряльщиков и будет наслаждаться остатком жизни в мире и покое. А я, возможно, отращу крылья и хвост и буду жить с вивернами.

Я закрываю глаза, опуская голову на плечо Саенго, когда мы возвращаемся обратно в Храм света. Она наклоняет голову ко мне, мы обе устали после столь долгого и утомительного дня.

Если бы я могла поговорить с Бездушным, тогда я была бы готова к тому, что он запланировал. Однако слишком просто. И сказать по правде, мне хочется поговорить с ним скорее из любопытства.

Что может рассказать мне шаман, который столь стар и силен? Если верить книгам, Бездушный сошел с ума. Однако, зная, как Ньювалинская империя любит скрывать правду, я начинаю сомневаться, что книги рассказывают правду, особенно учитывая тот факт, что написаны они теми, кто обладает возможностью их переписать.

Глава 7

Некоторым посчастливилось увидеть Суриаль во снах. Я не счастливица. Все мои сны прокляты.

Во сне души в Мертвом лесу будто бы затихли после того, как пробудился Бездушный. Я не знаю точно, что это означает, однако предполагаю, что отчасти виной тому большое расстояние между мной и Мертвым лесом. И после стольких ночей, проведенных в кошмарах о неупокоенных душах, я научилась различать видения и сны.

На этот раз все не так, как бывало прежде: не темно и не мрачно, нет искривленных рук, пытающихся схватить меня, поймать и утащить в чернеющие пасти в стволах гнилых деревьев. Я стою внутри оранжереи в Краю пряльщиков.

Все выглядит, как и прежде: толстый слой пыли и печали. Волокнистые паутины обволакивают окна оранжереи, а по обе стороны от меня возвышаются массивные колонны. Только вот паутина на другой стороне оранжереи новая. Она стала толще, и ее больше, чем раньше, она тянется от пола до потолка, а толстенные жгуты простираются от одной стены к другой.

В центре этой паутины висит кокон Бездушного, наполовину покрытый мхом, который почернел и загнил, и с него сыплются сморщенные цветочные лепестки. Ярко-красное пятно красуется на моей тунике на уровне груди. На мне та самая одежда, в которой я была, когда убила Ронина.

Внезапно кокон начинает вибрировать. У меня ускоряется сердцебиение от тревоги, я отскакиваю подальше и тут же тянусь за своими мечами, однако не нахожу их за спиной. Та энергия и тот страх, что наполняли меня в ту злосчастную ночь, возвращаются ко мне, и мой пульс учащается еще больше. Мне сложно дышать. Кокон медленно ломается и рассыпается, словно то, что внутри него, пытается выбраться наружу.

Теперь меня охватывает неподдельная паника. Я разворачиваюсь, чтобы броситься бежать, однако вместо двери передо мной глухая стена, тоже покрытая паутиной. Я в отчаянии ударяю руками по каменной кладке так сильно, что грубая каменная поверхность царапает мне кожу, а потом снова оборачиваюсь, замирая лицом к кокону.

«Это всего лишь сон. Лишь сон».

Кокон рвется на части. Из него капает грязь, стекая на пол. Из разрыва десятками лезут пауки, крошечные и быстрые, они стремительно разбегаются в разные стороны. Я делаю шаг назад, но врезаюсь в стену – мне некуда отступать, и я наблюдаю за тем, как появляются изогнутые пальцы. Они раздирают кокон окончательно, и из него выливается еще больше грязи, вываливаются куски корней.

Затем появляется лицо – бледное и с впалыми щеками. Это то самое лицо, которое я видела, когда впервые вскрыла кокон, однако в моем сне Бездушный выглядит теперь иначе. У него длинные черные волосы, перепачканные землей, они запутались вокруг его шеи и плеч, словно потрепанная шаль. У него зеленые вены, и они просвечивают через пепельную кожу, словно остатки яда Ронина все еще наполняют его кровь.

Он медленно высвобождает одну руку, а затем и вторую. Рубашка у Бездушного вся в дырах, изъеденная временем, гнилью и плесенью. Если когда-то рубашка и имела цвет, то теперь превратилась в серое тряпье.

– Сирша. – Его голос звучит, как скрежещущий шепот, пугая меня еще сильнее.

Я зажмуриваю глаза, прижимая руки к вискам, и кричу:

– Убирайся из моей головы!

– Но ты ведь хотела поговорить со мной.

Мои глаза поневоле распахиваются, страх и отвращение скручивают живот.

– Нет, – говорю я, – ты ненастоящий.

– Я такой же настоящий, как и любой твой сон. Моя жизнь долгое время состояла из одних лишь снов. – Он медленно выбирается из кокона, движения его напряженные и отрывистые, словно он заново изучает, как работает тело. Из-под мятой рубашки выскакивают и разбегаются пауки.

В следующую секунду паутина начинает трансформироваться и удлиняться. Нити истончаются и отпадают, плавно опуская кокон на пол оранжереи. Когда Бездушный наконец выбирается из своего заключения, его ноги ступают на твердую землю.

Он делает шаг подальше от кокона, потом второй, и бледная грязь тянется за его ступнями. Отчего-то он выглядит куда более пугающе, чем изуродованные тела, которые бросались на меня из глубин Мертвого леса. И все же за страхом в моей душе скрывается еще и то самое беспокойство, которое захлестывало меня, когда я находилась в Краю пряльщиков, – зов той неведомой силы, которая требовала, чтобы я ей ответила.

Я отстраняюсь и спиной прижимаюсь к холодной каменной стене, мне ничего не хочется так сильно, как сбежать из этого кошмара.

– Чего ты хочешь? – спрашиваю я. Это всего лишь сон, и тем не менее меня переполняет осознанность того, что я нахожусь в этом месте по-настоящему, нахожусь рядом с ним. Мои ботинки касаются грязного пола. Холодный пот стекает по спине, во рту – неприятный горький привкус.

Воздух вокруг меня сухой и затхлый. Когда Кендара однажды отправила меня в шахту в Коралловых горах, там воздух пах так же: старый, застоявшийся, словно заключенный в ловушку времени.

Чем ни был этот сон, он является отлично спроектированной иллюзией.

Бездушный не двигается, однако его обескровленные губы растягиваются в улыбке. Он выглядит кладбищенски бледным и пугающим, не считая его ясных и ярких, сияющих, как янтарь, глаз. Он делает легкое движение рукой, указывая на то, что нас окружает, и спрашивает:

– Будь ты на моем месте, чего ты хотела бы?

– Покоиться с миром?

Он начинает смеяться, глухо и скрипуче.

– Как я могу покоиться с миром, если те, кто меня создал, все еще держат власть над Ньювалинской империей?

«Его создали?» Мои мысли спотыкаются об эти слова, и внезапно мой страх обретает смысл.

Если бы это происходило со мной на самом деле, если бы Бездушный каким-то невероятным образом разговаривал со мной по-настоящему и это не было бы моим воображением, глупо не использовать ситуацию в личных целях. Уверенность расправляет мне плечи, позволяя сбросить с себя страх.

Я отталкиваюсь от стены, сжимая руки в кулаки, и спрашиваю:

– Что ты имеешь в виду? Какие у тебя отношения с родом Ялаенгов?

– Они правят с тех самых пор, как была основана Ньювалинская империя. Невозможно держать в своих руках власть столь долго, не имея несколько скелетов в шкафу.

– Скелетов вроде тебя, – говорю я.

Его магия едва заметно касается моей ментальной защиты, словно крючок, царапающий по плоти, поджидающий момента, когда можно зацепиться. Секреты скрываются внутри его силы, желающей заполучить еще больше могущества. Я вскидываю подбородок, отказываясь поддаваться этому предательскому чувству.

Внезапно по телу Бездушного пробегает дрожь, а потом он весь начинает расплываться, словно изображение на поверхности воды, потревоженное упавшим в нее камешком. Я моргаю, пытаясь сфокусировать зрение, будучи сбитой с толку. Его челюсть напрягается, вены становятся ярче и выступают из-под кожи. Затем все опять фокусируется, и я снова вижу его четко и ясно, а янтарные глаза Бездушного застывают на мне.

И вдруг я понимаю, в чем дело. Он слаб! Слаб настолько, что ему сложно поддерживать эту иллюзию, это мир сновидений, созданный его магическим ремеслом.

Когда Бездушный начинает говорить, его голос звучит не громче шепота. Однако взгляд у него уверенный и пронзительный, точно я солнце, а он изголодался по свету и теплу.

– Сама подумай, почему род Ялаенгов хранил правду о моем существовании в секрете, – говорит Бездушный. – Ты и правда думаешь, что Ньювалинская империя, которую возвели благодаря завоеваниям и бесконечным войнам, хранит секреты, чтобы поддерживать мир и покой?

– Потому что Ронин солгал, сказав, что убил тебя. Однако он был единственным, кто способен контролировать Мертвый лес и держать тебя в состоянии летаргического сна. У Ялаенгов не оставалось выбора, кроме как поддержать обман.

– Это имело бы смысл, если бы ты знала чуточку больше о губителях душ и роде Ялаенгов, – говорит он.

– Просвети меня.

Мой сарказм, кажется, его забавляет. Бездушный склоняет голову набок. Ошметки грязи падают с его спутавшихся волос, обвивающих шею.

– Большинство губителей душ недостаточно сильны, чтобы вырывать человеческие души. Эта сила очень редкая, и каждый раз, вырывая душу человека, мы платим за это частичкой собственной души. Наше ремесло не предназначено для того, чтобы использовать его против людей. Однако род Ялаенгов никогда не мирился с тем фактом, что им не дозволено получить что-то. Они всегда считали, что наша сила должна быть использована в качестве оружия на войне.

Единственной человеческой душой, которую я когда-либо вырывала, была душа метателя ножей, которого я встретила в северной части владений Ронина. Я сделала это не нарочно – он все-таки душил меня в тот момент. Однако стоил ли тот поступок частички моей собственной души? Мысль об этом меня пугает.

– Общеизвестная история гласит, что череда завоеваний Ялаенгов подошла к концу, когда ты решил пойти против своего же народа, чем предоставил всем государствам общего врага. Ты сошел с ума от своей необъятной силы и убил всех до единого на поле боя – и противников, и союзников. Если все это ложь, тогда расскажи мне, что на самом деле произошло.

Моя любознательность разрастается, и я чувствую воодушевление при мысли о том, что узнаю историю из первоисточника. Однако я тут же напоминаю себе, что Бездушному нельзя доверять. Какую бы версию он мне ни предоставил, единственным, кто мог бы подтвердить или опровергнуть ее, был Ронин.

– Может быть, расскажу, – отвечает Бездушный, – когда ты будешь готова услышать.

– Как практично.

Бездушный снова улыбается. Даже несмотря на длительное время, проведенное в коконе, определенно оставившее след, есть в нем нечто обезоруживающее. Его магия нашего ремесла извращена злом, но есть в ней и завлекающее мои самые темные, самые уязвимые мысли. Обещание ни с чем не сравнимой силы. Обещание того, что с такой силой мне никогда не придется ничего бояться и переживать, что я недостаточно хороша для чего-то.

Я качаю головой и прижимаю ладонь к груди, вновь невольно вспоминая о частичке себя, которой я пожертвовала, когда вырвала душу метателя ножей. Я знаю, что достойна. Знаю. Но страх не река, нельзя его однажды перейти и избавиться от него навсегда. Страх – это море, и каждый пережитый шторм становится доспехами, которые защищают меня от следующего ненастья.

– Я не могу доверять ни единому твоему слову.

– Тогда доверяй тому, что расскажут тебе другие, – отвечает Бездушный. – Спроси принцессу Эмбер, как Ньювалинская империя меня создала. Посмотри, какую версию правды они тебе преподнесут.

Я усмехаюсь от его дерзости. Я действительно планирую узнать правду, но не для того, чтобы оправдать его, чтобы уничтожить. И мне нужно знать, что он собой представляет.

Бездушный делает еще один шаг ко мне. Его по-прежнему ясные и яркие глаза и многозначительная улыбка заставляют меня сжаться и опустить плечи.

– Спроси у них, – говорит он, – о моем брате.

Мой пульс учащается еще больше. Я впервые слышу о том, что у Бездушного был брат. В книгах по истории ни разу не упоминалось, кем он был до войны и была ли у него семья.

Да, мое любопытство сильно, но я не должна забывать, что Бездушный играет со мной, пытаясь обмануть. И мне нужно знать, что он затеял на этот раз.

– Каким образом ты собираешься напасть на Ялаенгов, если ты здесь один посреди прогнившего леса, а они на другом конце континента, под защитой самой большой армии на всем Тии?

Бездушный стряхивает грязь с пальцев и отвечает:

– Ты скоро узнаешь.

Звучит жутко.

Он медленно отворачивается, и я чувствую, как запах земли и гнили исчезает. Наш мир сновидений начинает расплываться по периметру.

– А что насчет гнили? – поспешно спрашиваю я. – Ты можешь ее излечить?

– Может, я и являюсь ее источником, однако я не причина. Поблагодари за это Ронина.