Асенька и ее зверь

Настя внимательно посмотрела на мужа и молча кивнула.

Несмотря на всю любовь к этому невероятному человеку, которая ее просто порой разрывала на части, с ним было непросто. Из прошлых отношений Настя вынесла совсем другой опыт. С Валькой все у них было на равных. Они знали друг друга отлично, и церемоний не требовалось: могли кривляться, зло шутить, ссориться и мириться сто раз на дню.

Влад был совершенно другим. Закрытый, загадочный, умный. Ироничный. Настя остро чувствовала, что не дотягивает до его уровня, но даже если бы и была она академиком или фотомоделью, ничего бы не изменилось. Он все равно был бы островом, на который волей случая для нее был построен тонкий и хрупкий их мост.

Открывался ей по-настоящему Беринг пока только в моменты их близости. Но сейчас это короткое счастье им было вообще недоступно: Настю смущало Ванькино присутствие, накопившаяся за последние все недели усталость. С каждым часом они становились все дальше, словно между супругами вырастала стена. Из недосказанности, недопонимания, странных тайн Беринга.

Насте все больше хотелось затопать ногами и, схватив мужа за грудки, потребовать, чтобы он немедленно рассказал все то, что уже сложилось у него в голове. Глупо и некрасиво. Да и смысл? Все равно не скажет. А истерика может только их больше еще отдалить.

– Я попрощаюсь с Гришиными и вернусь, когда еще свидимся, – сказала девушка тихо. – И можно уже ехать.

Влад кивнул, погруженный в свои тяжкие мысли.

Уехать возможно что навсегда, никому ничего не сказав, показалось Насте невежливым. К тому же она знала прекрасно, как мало в деревне событий. Их визит здесь будут вспоминать еще долго. Поэтому решительно толкнула отпертую уже калитку и постучалась в дом.

– Ну, мы поехали, – сообщила она тете Свете. – До свидания, наверное, даже – прощайте. Боюсь, мы нескоро вернемся.

– Погоди, Настен, зайди-ка на минутку, – тетка быстро огляделась и затащила девушку в дом. – Во-первых, я вам пирогов положу, и не отказывайся – дорога длинная, Беринг твой сказал, что в Питер намылились. Домашние пироги всяко лучше, чем забегаловки придорожные. А во-вторых… Не хотела я говорить при муже твоем, мало ли… Студент твой приезжал этой зимой. Тебя искал. В доме ночевал. Не знаю, может, важно это. Просил передать, что если ты вдруг вернешься – чтобы обязательно позвонила, у него к тебе разговор важный есть.

– А дом, случайно, не после его визита сгорел? – с подозрением спросила Настя.

– Случайно нет. Месяца два с тех пор прошло.

– Спасибо, тетя Света. За все спасибо.

– Не за что, дочка, поезжай с Богом.

Вот, значит, как. Валька приезжал. Зачем, почему? Что ему от Насти может быть нужно? Звонить она, конечно, не будет. Владу это должно не понравиться. В хрупких их отношениях только Валек еще не хватало.

***

Кладбище, старое как этот мир, было недалеко от деревни. Когда-то здесь была и церковь, но давно разрушилась, а восстанавливать, понятное дело, ее не спешили, да и никому это было не нужно. Жители Глухаревки по праздникам ходили через лес в соседнее село, где была часовня. Настя там была один только раз, когда бабушку отпевали. Зато на кладбище бегала часто. Сначала скрывалась там от матери, у которой порой бывали приступы странной злости, потом – сбегала от строгого отчима и кричащего младенца в доме. Сидела на могилке у бабушки, разговаривала с ней. Цветы сажала. Теперь вот к матери шла. И Ваньку понимала очень хорошо: пока родных ушедших вспоминаешь, вроде бы как они и не совсем мертвые. Живут внутри тебя. Хорошо, что она мать в последний путь не провожала, одним страшным воспоминанием меньше.

Машина, даже большая и мощная, проехать близко к кладбищу не смогла. Дорога представляла собой месиво из липкой рыжеватой грязи, камней и каких-то досок, видимо, выложенных для тех, кто ходил в это печальное место к своим предкам. Пришлось вылезать, натягивать резиновые сапоги и прыгать как зайцы. Могила Марии Анискиной нашлась быстро: с прошлого года новых захоронений здесь не было. Но даже если бы и были, пройти мимо ее скромной могилы было никак не возможно: на бурой земле, на прошлогодних ветках ели лежали алые как кровь гвоздики. Много, целый ворох. Довольно-таки свежих, живых.

Беринг вдруг сверкнул хищно глазами и весь подобрался, а Настя замерла, глазам своим просто не веря. Отчетливо вдруг поняла: горькие эти цветы не укладывались в ее представление обо всем здесь произошедшем. Она готова была увидеть полное запустение, неприглядный холмик, поросший сгнившей травой, даже могилу, разграбленную.

А над захоронением матери стоял большой черный камень, со срезанной полировкой гладкой гранью, да с выбитыми именем ее и двумя датами, в которые уложилась вся жизнь Марии Анискиной-Шапкиной. И эти цветы. Кто эту женщину помнил, кому она была так дорога? У Насти не было на эти вопросы ответов. Красные, как капли крови цветы были громким криком о чьей-то мучительной боли.

А Ванька, опустив низко голову, стоял и молчал. Ему было явно очень тоскливо и грустно сейчас. Настя обняла брата за плечи, он уткнулся ей в грудь и всхлипнул.

– Все будет хорошо, – сказала девушка. – Мы плачем не о мертвых, а о живых. Для мамы все закончилось, а для тебя – только начинается. Уверена, она бы не хотела, чтобы ты плакал.

– Да больно ты понимаешь, – буркнул Ванька, но глаза вытер рукавом. – Поехали, ладно.

– Да. Поехали.

Забрались в машину снова, тут же включая климат-контроль. Влад молчал.

– А все же у отца должны были быть записи, – неожиданно сказал Ванька с заднего сиденья. – Я ведь помню, он часто что-то писал в толстых тетрадях. Он вообще очень любил все записывать. И даже знаю, где прятал. Я пытался читать как-то, но совсем не понял. Наверное, этот урюк Толик стырил, а потом дом поджег.

– Или Валька, – неожиданно догадалась Настя и тут же виновато замолчала.

– Асенька… ты ничего мне не хочешь сказать? – тут же спросил Беринг, внимательно поглядев на жену.

– Он приезжал зимой, мне тетя Света сказала, – неохотно ответила Настя. – Просил ещё перезвонить. А я его давно заблокировала.

– Позвони обязательно.

– Зачем?

– Просто так он не попросил бы, мне кажется.

– Влад, а ты… А тебя не смущает, что Валька… ну… мы с ним…

– А должно? – вскинул мохнатые брови Беринг. – Если мы с тобой будем смущаться от вида каждой тени из прошлого… далеко не уйдем, милая. У меня оно было… насыщенным. Так что сразу давай договариваться. Прошлое – это то, что у нас уже было. Согласна?

Напрягло Настю это его “насыщенное прошлое” невероятно. Умом понимала, что прав. У такого, как Беринг, и женщин было, наверное, множество, просто и не могло быть иначе. А она в его жизни случайность и…

– Асенок, я жду. Посмотри на меня.

Всхлипнув вдруг, заставила себя взглянуть на Беринга. Он сосредоточенно вел их дорожный фрегат, лишь бросил взгляд на стремительно засыпающего на заднем сидении Ваньку.

Но когда Влад глаза перевел на нее… сразу стало вдруг легче. Любит. Сколько бы ни сомневалась в этом невероятном факте Настасья, столько бы ни надумывала себе всяких глупостей, видела ясно сейчас : он ее любит. Отчаянно, нежно, всему вопреки. Секунда, и тучи словно развел руками. Ее лучший в мире медведь.

– Да, Влад. Да.

4. Дорога

Под прицелом внимательных взглядов Беринга Настя очень неохотно копалась в своем телефоне. Номер Валентина она давно уже удалила, но помнила его наизусть – как-никак, с этим мальчишкой ее многое когда-то связывало. Да и сим-карты они покупали вдвоем, и номер телефона у них различался одной лишь цифрой. У Насти оканчивался на восемь, у Вальки – на девять.

“Абонент недоступен”.

Бывает, наверное, да? Настя бросила взгляд на время. Не слишком и поздно. Впрочем… Валька мог не брать трубку, хотя с телефоном он не расставался ни на миг. Даже спал с ним в обнимку, даже в ванной специальную полочку для своего верного друга приколотил. Не выключал практически никогда, ревностно следя за уровнем заряда.

Невольно Настю царапнуло предчувствие. Что-то не так. Быстро проверила мессенджеры и тот самый аккаунт в тик-токе, общий. Не был в сети почти три недели. А вот это уже, действительно, очень и очень плохо.

– Что-то не так, Асенька?

Спотыкаясь на каждом слове, и зябко поеживаясь Настя рассказала мужу о своих сомнениях. Волновалась: поймет ли Беринг? Для него телефон был лишь средством, рабочим инструментом. Медведь уж точно не сидел круглосуточно, пялясь в экран, и ночью не проверял сообщения.

Но Влад понял: он вообще был очень чутким, ее такой близкий и далекий муж. Задумался ненадолго.

– Кинь мне контакт его. Перешлю службе своей безопасности, – поймав испуганный Настин взгляд, уточнил, улыбаясь, – Сибировым. Они ненадолго покинули нас, скоро все соберемся опять, уже в Питере. Они пусть пробьют, заодно и посмотрим локации. Ты зачем испугалась? Думаешь, я его съем?

И улыбнулся. Хищненько так, издевательски даже. Ванька за спиной звучно хмыкнул.

– Он совершенно невкусный! – шутка вышла двусмысленной. Ляпнула и поняла, что напрасно.

– Разберемся. Ты лучше скажи мне, Вовочка этот твой, он сам откуда? Родители где? Не люблю я случайностей.

– Валентин он. Валька, – и поняла, что вообще почти ничегошеньки о своем бывшем не знает.

Ну да, случайность. Случайно встретились, совершенно случайно сошлись. Даже переспали они совершенно случайно. Насупилась. Влад снова понимающе ей кивнул. Издевается. Ну и пусть. Главное: они едут. Чего стоило ей говорить Беринга на эту их “экспедицию в поисках самых бредовых гипотез”, знала только она. Гипотезы были конечно же Настины. Ну… почти что.

А это значит: у них было дело, ради которого они здесь, в России уже оказались. Более срочное, чем исчезновение никому не известного тик-токера.

***

Дорога…

Они снова едут, а Насте опять о ней думается. Совсем еще недавно Настя даже не знала этого состояния души: оторванность от стационарного мира, полет между пунктом А в пункт Б. Или В или С, не имело значения никакого. Ощущение странное, будто полет в подпространстве. С момента ее официального представления скрежетавшему от негодования всеми зубами миру Луканы в качестве официальной жены Влада Беринга, они постоянно куда-то все ехали. Мотались по всей Урсулии, срочно приводя в порядок дела, перемещались из столицы в “поместье” Берингов и обратно. Все время на чемоданах, в пути. Сначала ее это все утомляло невероятно. Потом начала привыкать, а теперь вдруг понимала: нравится!

Именно вот сейчас Настя получала от путешествия настоящее удовольствие. Ванька хоть был и ребенком, но не надо было постоянно следить за тем, что он может сунуть вилку в розетку исключительно из любопытства или проделает нечто еще более невообразимое. Рядом Влад, полотно перед капотом машины, набегающее, ускользающее, обещающее нечто новое.

Ей никогда ничего не хотелось менять. До сих пор все перемены в маленькой Настиной жизни были не к лучшему. А теперь… даже если и так – отчего-то не страшно. Хотелось взять флаг, водрузить его над автокрышей (непременно “Веселого Роджера”), потом спеть бравурную песню, и вперед. Размечталась, улыбаясь, представила себе все так ярко… и уснула.

– Да, Эд. Там очень много неясного. Пепелище мне не понравилось. От дома не осталось вообще ничего, так не бывает. Да. Куча пепла, никаких остатков сруба, даже печка сгорела. И крыша. Ну не напалмом же жгли его.

Настя приоткрыла глаза, разглядывая в темноте Беринга. Огонек в ухе выдавал вай-фай наушник, сильные руки на руле, гул колес по дороге. Молчаливая пауза выдавала длинную речь собеседника. А ведь правда: дом очень странно сгорел. Будто бы его не просто не тушили, а из брандспойтов поливали бензином еще дополнительно. Вообще ничего не осталось.

– Что с лагерем? Вы в этих людях уверены? Эрнест там остался? Сочувствую я подопечным. Мы переночуем под Новгородом и днем завтра там уже будем. Сразу обратно, Эд, даже я за рулем устаю. Особенно – от обилия идиотов.

Мою квартиру не трогайте, там мой личный контур, да. Свои ключи заберете на вахте, цели понятны? Хорошо, до связи. Да знаю я, знаю, не первый день замужем.

Палец к уху, сигнал отключился. Настя зачем-то притворилась спящей.

– Кофе хочу. Скоро заправка, немножечко выдохнем. Спросить меня ни о чем не хочешь?

Ну за что ей такой умный муж?

– Ничего приятного для себя я не услышала. Я – идиотка.

Он покосился, зачем-то поправил рукой ей прядку на лбу, слегка щелкнул по носу.

– Для тебя там было слишком много всего. Когда родной дом превращается в пепел… это больно. А вот Ванька меня расстроил, да, Ваня?

Быстрый взгляд в зеркало заднего вида, и Настя ехидно подумала, что не одну ее поймали за маленьким сонным притворством.

– А я все увидел, но не говорил. Влад… откуда у матери камень и эти цветы? После того как отец… – он гулко сглотнул, но продолжил: мы никому стали вдруг не нужны. Все только лясы точили и все. Это сейчас они вдруг добрые стали.

Влад задумался очень серьезно. Настя уже узнавала вот эту его “думную” складочку между бровей.

– Не знаю, Вань. Но узнаю.

Громкий вздох сзади.

– А лагерь… тот самый? Пром?

Беринг широко улыбнулся.

– Мы же договаривались. Да, в “Прометее1” тебя уже ждут. Ась, все увидишь сама и узнаешь.

– А как же вопросы мои? И кстати, сколько ты дней уже замужем?

Тихий смех был ответом, впереди показались огни, заправочной станции.

– Это Тверь. Хорошо проезжаем ее глубокой ночью, тут пробок не будет. Часа три-четыре еще и мы будем на месте.

Поцеловал тихо в лоб и вышел.

– Вань… Настя развернулась к угрюмо молчащему брату, рассматривающему происходившее за окном. – Толик этот… он мог это все сделать? На кладбище?

– Нет, – голос Ваньки осип отчего-то. – Только дом подпалить. Наська, прячься!

Что заставило ее не возражать, и нырнуть под сиденье сразу? Настя не знала. Но подошедший к машине мужчина невысокого роста, сутулый, в глубоком капюшоне доверия точно не вызывал. Он рассматривал внутреннее содержимое джипа так внимательно, насколько вообще это было возможно в кромешной темноте. А при возникновении Беринга из дверей заправки тут же испарился. Как и не бывало гостя.

Что происходит?

Сквозь лобовое стекло Настя увидела: Влад что-то почувствовал. Она видела его такого уже не однажды: хищник выходит на след. К машине подошел, задумчиво выпил один из стаканчиков кофе. Потом, глядя в темноту, выпил второй, предназначавшийся явно Насте. Кинул обе пустые картонки в урну, медленно оглянулся и … просто исчез.

– Нась… – шепот где-то за ухом. – Ты, главное, это.. не бойся и не ори, хорошо? Если что вдруг – отобьемся.

Ну да, защитничек.

Отчетливый шум, звуки, показавшиеся очень похожими на удары. Отзвук хрипов и стона. Или ей только послышалось, и разбуженное воображение снова играет с ней злую шутку?

Когда позади Насти открылась вдруг дверь, она все же с трудом удержалась от крика. Только тихий шепот отважного маленького ее защитника и удержал, если честно. Пришлось закрывать себе рот сразу двумя руками и даже зажмуриваться.

– Эй, все закончилось уже. Можно кричать ура и награждать победителя поцелуями. Вань, к тебе это не относилось. Испугалась?

Фух. Крепкие руки выковыряли ее из-под сидения, усадив прочно на место. Вручили стаканчик с горячим еще каппучино. Только тогда Настя увидела кровоточащую ссадину на костяшках левой руки. Влад был левшой, она помнила.

– Вла-а-ад? Кто это был?

– Понятия не имею, родная. Но вы все сделали правильно. Ванюш, три плюса и полное обнуление всех провинностей.

Этот таинственный шифр давно был в ходу между ними, но на все попытки его рассекретить ее мужчины отмахивались и смеялись. Мужчины. Ее. Забавно, но сейчас Настя ощутила себя под защитой мужчин. Своих, очень надежных и настоящих.

5. Настоящие мужчины

До Новгорода добрались уже без приключений, лишь в Высшем Волочке постояли немного в уличной пробке на светофорах. “Традиционно”, как Беринг сказал. Очень она надеется, что у в ее жизни будут такие традиции. Традиционно опаздывающие самолеты в… Париж, например. Или Токио. Традиционно вкусные ужины на океанических лайнерах. Да она согласна даже на традиционную кашу в палатке! Пока что. Еще, правда, не пробовала.

Небольшая гостиница в Великом Новгороде приняла их гостеприимно, невзирая на время (очень далеко за полночь). Их заселили в большой семейный номер с огромной кроватью и детским диванчиком, на котором свернулся комочком уставший Ванька, отрубившись мгновенно (как будто он и без того не спал добрую часть пути на заднем сиденье).

Душ, в который Влад по-джентельменски ее пропустил, вполне соответствовал уровню этой гостиницы. Чисто, просторно и без излишеств. Большая кабинка, зеркало во всю стену, в котором Настя увидела себя обнаженную. Смотрела и удивлялась. Очень давно она не видела себя в зеркале так. Да и просто посмотреть на себя лишний раз не успевала: все на бегу, не оглядываясь, в суматохе. А ведь она изменилась не только внутренне, только сейчас увидев это со всей очевидностью. Перед ней стояла молодая красивая женщина. И что больше изменило ее: отросшие роскошной огненной гривой волосы или плавные линии женского тела, заметно округлившегося, а может, появившаяся вдруг уверенность в светлых глазах? Из зеркала на нее смотрела любимая женщина.

Щелчок дверной ручки, легкий сквозняк, и Настя вздрогнула. Произошедшее на заправке сегодня оставило след. Бросила снова взгляд в зеркало и замерла. Влад стоял на пороге и смотрел, словно окаменев. Миндалевидные его глаза черными дырами зияли на скуластом лице. Ноздри трепетали, он сам, казалось, готовился к прыжку, как огромный хищник, ловивший добычу. Настя почувствовала себя вдруг зайцем.

Но ровно до тех пор, пока не услышала тихий выдох и порывистое его: “Асенька”.

Так шепчут богам последнюю молитву потерявшие все надежды. Шаг вперед, беззвучный, стремительный.

– Девочка моя. Я больше так не могу.

– Там Ванька… – в ответ прошептала, остро чувствуя: она тоже больше не может. Совсем. Запрещала и думать себе все это время. Суматошные сборы с кучей детей в одной комнате и с безумной этой затеей ее – отмечанием дня рождения младших сестер-близнецов. Сколько недель она уже просто его не касалась вот так откровенно? Не ощущала его крепких рук на своей коже? Изголодалась. Как кошка готова была просто мурлыкать от удовольствия, только поймав мимолетное прикосновение.

А сейчас он стоял в двух шагах напряженный, одетый, и в этих глазах Настя видела отражение своих мыслей. Они говорили сейчас на одном языке, понятном лишь им двоим.

Руку протянул, осторожно погладив впадинку между ключиц. Другой перехватил ее пальцы, тянущиеся к воротнику мужской тенниски. Их нежно целуя, смотрел ей прямо в глаза, не отрываясь. Еще шаг вперед. И вот он уже возвышается над Настей словно гора, и она слышит, как громко бьется его могучее сердце.

Пальцы не останавливались. Уверенное движение руки: и они уже выводили круги на яркой вершинке. Настя вдруг услышала женский то ли всхлип, то ли стон, через мгновение лишь поняв, что так прозвучал ее голос. Медведь в ответ просиял так, словно ему только что вручили подарок.

– Тш-ш-ш. Солнышко мое, семейная жизнь – это еще и умение все делать тихо. Ослепительно-белая улыбка на загорелом лице. Улыбался Влад всегда изумительно. И эти ямочки на щеках. И точеные линии губ, даже щетина на волевом подбородке – все Насте в нем нравилось.

– Влад… иди ко мне.

Кто из мужчин, услышав от любимой женщины подобное, сможет ей возразить? Буря, обрушившаяся Насте на губы, была ей ответом. Какой он огромный! Разделся, как ей показалось, одним лишь тягучим движением и шагнул в душ, разом заполнив собой все пространство у зеркала. Настя взглянула на их отражение и замерла. Картина перед глазами ее предстала умопомрачительная: на фоне огромного, восхитительно-мускулистого и волосатого (ей и это в нем нравилось!), возбужденного невероятно мужчины стояла она. Копна медных волос, молочно-белая кожа, тонкий профиль женственных линий. Она выглядела гибкой березкой в осенней листве на фоне мшистой горы. И Беринг тоже замер, вглядываясь в этот пейзаж.

Медленно проводя руками по плавным контурам тела жены, он смотрел из-за ее плеча на происходящее чудо. На пробуждение женщины в мужских руках, таких нежных, надежных, желанных. Большие и крепкие его ладони двигались по белой коже, разгоняя печали и страхи. Тугое темное тело у нее за спиной вздрагивало напряженно.

Настя сделала шаг вперед, отодвигаясь.

– Дразнишь? – угрожающе-низко прозвучало за спиной.

– Ты же хищник у нас? – улыбнулась, не открывая взгляда, и чуть не подпрыгнула, ощутив между ног неожиданное вторжение пальцев. Откровенное, быстрое.

– Ты точно не жертва, – другая рука надавила на поясницу, – я хочу тебя видеть, нагнись.

Еще не понимая сущности происходящего, повиновалась, увидев, почувствовав, как Влад опускается на колени. От бесстыдных движений в зеркале голова закружилась, ее покачнуло – поймал. И снова толкнул вперед, заставляя опереться руками в холодную гладкую поверхность.

– Что ты… ах! – вторжение продолжалось, ее раскрывали, как раковину устрицы, а возбуждение нарастало стремительным шквалом. Настя и не подозревала о существовании в теле своем стольких чувств. – Ах! Влад…

– Откройся, девочка моя. Для меня.

Послушно расставила ноги, как молодая лошадка, все глубже прогибаясь и глядя в зеркало на себя. Пальцы сменило горячее мужское дыхание, удары раскаленного языка, снова пальцы, везде. Они пробегали по ней, как по клавишам фортепиано, рисовали узоры, погружались толчками и раскрывали. Вся женская суть Настасьи наливалась расплавленным и раскаленным свинцом, пульсируя, заполняя сознание волнами наслаждения. До боли, до потери опоры. Колени подгибались, мир вокруг сползал размытыми подтеками.

– Ах! – откинула назад голову, выгнув шею дугой.

– Ты мое сумасшествие, – порыв горячего ветра, раскаленное тело прижалось к ней сзади, обволакивая в сладкий плен.

Ладонь на горле, рваное дыхание у лица. Проникновение. Этот великолепный мужчина наполнял Настю словно бокал горячим искристым шампанским. С каждым тугим движением все ближе, крепче, безумнее.

Руки держали, не давая сбежать, улететь, словно птице.

– Тш-ш-ш… девочка моя, для меня ты будешь кричать не сейчас, – приостановился, дразня, и девушка застонала, ловя выходящее из нее удовольствие, догоняя. – Сладкая девочка, такая горячая. Огонечек мой, Асенька.

– Да, – толкнулась навстречу, словно вызывая его на дуэль, руками подхватывая тугие полусферы груди, еще соблазнительнее, с удовольствием видя в зеркале жадный взгляд Беринга.

Влад обнимал ее жестом абсолютного собственника. Никому не отдаст. Снова плавное движение навстречу, снова головокружение от нахлынувших чувств.

– Хочешь? Скажи мне, – тихий рык в шею.

– Всегда. Еще, – смогла лишь пискнуть, падая на колени. Сверху ее накрыло лавиной, поймав на лету. Сознание уплывало, рассекаемое ударами мужских бедер о ягодицы. Безумная скачка, горячее, умопомрачительное наслаждение. И руки, они были снова везде, направляя, лаская, выбивая из головы последние остатки коротеньких мыслей.

Он уже просто рычал, двигаясь мощно, не видя, не слыша вокруг ничего. Последняя секунда рассудка – и в зеркале Настя увидела его лицо: на нем застыло выражение страсти, похожей на муку. Губы закушены, челюсти сведены, но глаза смотрели на нее, и не было во всей бесконечной Вселенной для Беринга фигуры важнее.

Удар, толчок, и они начали стремительный свой полет вдвоем, сплетаясь в один тугой узел, глубоко, неразрывно соединяясь и тихо постанывая, как и положено любящим, благоверным супругам.

Очнулась она, лежа на сидевшем в душевой кабине Владе. Он задумчиво перебирал темную медь ее волос, нежно и бережно. Наклонился к уху, целуя трепетно мочку и снова спускаясь на шею.

– Прости, мне сорвало все стоп-краны. За все эти дни я чуть с ума не сошел, ты нужна мне, как воздух. Женщина, я без тебя задыхаюсь. Безумие! В последний раз чтобы было такое, слышишь? Больше никаких семейных целибатов, – и тихое низкое следом. – Давай я помою тебя.

– Очень люблю. Пальчиком пошевелить не могу. Хочу, чтобы так точно утром и вечером и… что это было, Влад?

Тихий смех в волосы, шум струй воды, мягкие прикосновения пенистой губки.

– Семейная жизнь, моя радость. Любящий муж и супружеские обязанности.

Просто помыться у них получилось, хотя и с трудом. Настя выключилась раза два в процессе и совершенно уснула на руках Влада уже по дороге в постель, обернутая полотенцами и зацелованная…

Волосы ее, ставшие как никогда густыми и длинными за последние полгода, и так и не высохли до утра. И в зеркале поутру на Настю смотрело настоящее чучело огородное. Всклокоченное, с обкусанными и припухшими губами и мечтательным взглядом. Хорошо еще, было не жарко, и следы от зубов на плечах были целомудренно скрыты под плотной клетчатой рубашкой.