Волжане: Поветлужье. Ветлужцы. Ветлужская Правда (сборник)

– На все нашего колеса не хватит, но брать от него надо по максимуму, хотя совсем сильно и не размахнешься – речка не больно глубокая. Однако выкрутимся, по очереди будем механизмы запитывать, надо будет только передаточный механизм продумать. Такой, чтобы включать что-то одним движением рычага. Дернешь за него – прислонит он шестерню к вращающейся оси колеса и подключит молот или ту же мельничку… Ну и само колесо отключать тоже надо, не железное все-таки будет. А с чего начнем – это ты мне скажешь. Как твои следопыты, выследили что?

– Вот смотри, с глины они начали – попался им кусок жирной. Глянь, как тянется… Эта, как я понимаю, на посуду сгодится – местному гончару покажем. Тимка говорил, что к ботинкам липнет сильно.

– Не только для посуды. Для кирпича просто чистого песочка подсыпать надо.

– А вот еще… Этот кусок на целый кирпич потянет, сынок твой притащил в пакете. Он как раз с песчаной примесью. Пойдет для плинфы?

– Насколько я понимаю – пойдет. Но пока не проверим, не скажу ничего. Я ведь уже рассказывал, что в старину глину под зиму запасали, чтобы к весне часть солей и органики вымыло талыми водами. А что тут намешано – сразу не поймешь. В общем, сплошные эксперименты будут… Где, кстати, нашли?

– А вот это самое интересное… Километрах в десяти-пятнадцати выше по течению Дарьюшки, – ласково обозвал лесную речку Иван, – есть достаточно большой пологий холм.

– А что так приблизительно?

– Дык никак не научусь поприща переводить в километры.

– Ну, поприще вроде меньше тысячи саженей. Семьсот пятьдесят, кажется. По-разному на самом деле было. А обычная сажень – это расстояние между раскинутыми в стороны руками. Где-то метра полтора. Да не смотри ты на свои руки, Михалыч, народ помельче тут. Еще пядь есть, локоть, аршин, вершок… Хотя нет, последние два попозже появились.

– С пядью поясни-ка! С локтем интуитивно понятно.

– И как локоть, по-твоему, считается?

– Ну, от сгиба до ладони, – почесал голову егерь.

– Не-а. До конца среднего пальца. Сантиметров сорок шесть – сорок семь. И насчет малой и большой пяди… Малая, она от кончика большого пальца до кончика указательного, сантиметров восемнадцать – девятнадцать, а большая – до мизинца, сантиметров на пять больше. Вершок же примерно четверть малой пяди. Ах да, его же еще нет…

– Хм… А у меня почти одинаково получается – что до конца мизинца, что до конца указательного. Пальцы такие.

– Не суть важно, – махнул рукой Николай. – Точных измерений еще нет, просто имей это в виду.

– Ну ладно… Так вот, речка как раз этот холм огибает. В нем и нашли глину эту. Рядышком тоже места очень интересные есть, хотя дальше они в основном низменные, а сами почвы песчаные. А неподалеку, чуть в стороне – относительно небольшое болотце, но смотри, что там нашли… Черные катышки и зерна, на вкус сладковатые, а с других же болот образцы в основном с загогулинами… Ты, кстати, недавно на ночь глядя про наличие фосфора в таких кристаллах заикался. Вот спиралька, это как раз с ним руда?

– Ага, – стал рассматривать черные катышки Николай, бросив только мельком взгляд на колючий образец. – Проверим сегодня прокалкой на горне кузнечном. Заодно Любиму покажу, как это делать. Много принесли?

– Несколько горстей. А само болотце покрыто толстым слоем верхового торфа. Режь, суши, грейся. Главное же в том, что холм этот и болотце расположены почти в одном месте. И все это рядом с речкой. Хоть сейчас открывай кирпичное и литейное производство да сплавляй товар вниз по Дарье… Расчистить только русло от поваленных стволов надо.

– Ой, не говори «гоп», сначала проверить надо. Да еще угля древесного сколько для этого необходимо… И людей где возьмем? Горячее время все-таки. День год кормит, и так все лето…

– Ну, поначалу самим можно… – задумался Иван. – Слушай, а отяков никак нанять не получится? За железо не рудой брать, а работами или углем…

– Ну, хорошая мысль… Ты с Трофимом обсуди это сам, ага? – Николай немного помялся. – Катит нам…

– Чего?

– Катит, говорю… Вторая седмица пошла, как мы здесь, а уже ресурсы для переработки отыскали. Народ-то на этом месте почитай два года сидел…

– Все нормально, Степаныч, народу не до того было. Тем более что мы же не золотишко нашли, болотные руды и глина кирпичная здесь всегда водились. Вроде известняк еще есть да торф, а других ресурсов кот наплакал… Кругом болота, леса, реки да камни отесанные. В курсе, что ледник почти до этих мест дошел?

– В курсе. А насчет золотишка или того же серебра, так они где-то за Камой водятся, если не врут люди. Хотя чего только про старообрядцев не говорили… За счет чего-то они здесь жили, и неплохо вроде. Нам бы мергель найти – тогда цемент можно было бы делать. Глин-то полно всяких, вдруг попадется?

– Ха. Твоими бы молитвами… – скривился Иван. – Сам знаешь, в области цемента своего не было, из Мордовии в основном завозили. Так что раскрытый рот можешь захлопнуть, ложки для него не будет. Еще то, что напланировали, осилить бы…

Вот и осиливал, прорисовывая очередную залежь на бересте махонькими значками около игрушечных елочек, березок, дубков и ленточек, символизирующих речушки и восстанавливаемых по памяти. При этом покусывая горький стебелек, неясный вкус которого смывал подступающее раздражение художника поневоле. Промелькнула мысль, что ближе к вечеру надо сходить и еще раз поговорить с Николаем по поводу водяного колеса. Завтра можно начинать.

* * *

Учебный класс на этот раз собрался на поляне под елками, перебравшись на другой берег Дарьи. Расшвыряв хвойные иголки, старательные ученики выводили на мягкой земле не до конца еще им понятные буквы и цифры. А между ними, кланяясь колыхающимся еловым веткам, мерно вышагивал Вовка, пристально всматриваясь в ломаные линии.

– Так, Андрей, ты не пробуй в уме все решать, всего на свете сразу не запомнишь. Запиши все столбиком. Угу… десятков много… значит… одна сотня переходит. Нет, сначала сложение осилим, потом вычитание дам. Главное, чтобы столбик освоили, а сколько уж там знаков – все равно. Да не опухнет твоя голова, не опухнет. Погоди – дойдем до умножения, так там наизусть заставлять учить буду. Так, Рыжий, правильно, смотри-ка. А вот попробуй слово «меч» написать. Угу. Нет, мягкого знака не надо. Ну и что, что мягко на конце… Так, близнецы, Чук и Гек. Хватит задираться! Выгоню на фиг! Знаю, что по-другому ваши имена звучат, но будете охламонничать – буду звать именно так. Слово «жито»? Пиши «и», потом разберемся… Сначала научитесь писать, как я говорю, а потом уже отца своего отвлекать буду. Так… Ульяна… это не единица, помнишь стишок про цифры?

Вот «один», иль единица.Очень тонкая, как спица.Похожа единица на крючок,А может, на обломанный сучок.– А у тебя что?За «тремя» идут «четыре»,Острый локоть оттопыря.

– Нет, Ульяна, это не веточка попала, это ты просто просмеялась с Радкой весь свой первый урок, когда я новеньким объяснял про буквы и цифры.

Вовка похлопал в ладоши, призывая его послушать.

– Так, теперь задача на внимательность всем. «А» и «Б» сидели на трубе… Радка, молчи, неча кричать про то, что тебе рассказывали! Другие-то не знают. «А» упало, «Б» пропало, кто остался на трубе? Нет, не «А»… нет, и не «Б». Что значит никого? А кто более внимательно слушал? «А» и «Б»… Вот, прав ты, Рыжий.

– Володимир, – по-взрослому позвал учителя, подняв руку, Андрей. – Ведаешь ли про трубу, что в избе вашей воздвигнута будет? Пошто она вам надобна?

– Как это пошто? А дым куда выводить?

– А пошто выво… дить его? Сам в дверь уйдет…

– Так что, в дыму жить?

– С ним теплее. И прус со стрехи не падает.

– Это что за прус такой?

– Черен, аки уголь древесный. И лап много. – Андрей повалился на спину и задрыгал ногами, артистически изображая пруса.

– Таракан, что ли?

– Не ведомо такое прозвище. Ежели проползет он в слух, – актер ткнул пальцем на ухо, – то погрызет всю голову и будешь ходить с пустою.

Андрейка заулыбался своей придумке.

– Так вроде княжество у моря на… к полудню есть. Э… Тьмутараканское. Как же такого слова не знаете?

– А! Тмуторкань. Знамо, есть такой город. Но прусы и там обжились.

– Если чисто в избе будет, то и прусов твоих не будет, – почти складно ответил, подумав немного, Вовка.

– Буде, не буде… Пусть, – ответил Андрейка. – А тепло? В дружинной избе холод стоит в зимнюю пору. Печка там глинобитная с трубой, как ты и сказывал. Зело студено с нею зимой. В Переяславле теплее было, так там на ночь истопки хватало, а туточки каждый час просыпаться топить надобно.

– Дома у нас русская печь стояла, – начал Вовка. – Давай я тебе расскажу, как она устроена? Что тут делать будут, мне не известно, но думаю, что почти то же самое… Сама печка очень большая. Низ у нее называется опечком и делается из брусьев или из кирпича. Он очень тяжелый и под ним в подполе обычно ставят несколько кирпичных столбов для подпорки.

Если взять печку вашу в дружинной избе… У нас почти похожая по форме голландкой называлась, она отдельно от большой печи стояла в другой комнате. Ее топили, когда нужно было быстро нагреть помещение, надолго ее не хватало.

А большая русская печь тепло всю ночь держит, постепенно его отдает. Нагреваться она начинает лишь по окончании топки, когда труба закрывается. Главное тут – тепло не упустить. И чем больше печь, тем больше тепла она отдает. У нас она в четверть кухни была, ну… клети по-вашему, только отапливаемой. У нее даже лежанка была.

А огонь разводился спереди на открытом устье, на поду под сводом. Под – это кирпичом выложенная площадка почти над всем опечком. Мама в детстве даже мыла меня в печи. Протопишь ее, дашь слегка остыть, выметешь золу с пода и сажу со свода, настелешь толстый слой мокрой соломы, и залезаешь с шайкой и горячей водой.

Мама закрывала заслонку, и я сидел, парился там. Конечно, тесновато и испачкаться можно, но грязь вся катышками сходит и дышится потом легко. Потом баньку отец поставил, там мылись, но вспоминаю я почему-то всегда, как в печку лазил.

Мама, кстати, на поду и пироги пекла, и щи варила. Горшки ухватом задвигала… Это такая железная кочерга, что горшок охватывает, вот такой формы, – Вовка провел в воздухе руками. – Знаете? А горшки? Донце узкое, а тулово расширяется кверху? И горшки другие? Ну, ладно, потом покажу, если увижу когда-нибудь.

Перед устьем печи, кстати, небольшая площадка есть, называется шесток, ну… это тот же самый под, только под устьем. Сбоку загнетка расположена. Как печь вытопится, последние синеватые огоньки прогорят и только красные угли останутся, так устье заслонкой плотно закрывают и трубу тоже. А горячие угли в загнетку сметают и присыпают их золой – это для следующей растопки. И только тогда печь и начинает прогреваться.

– А шесток зачем?

– На шестке и пищу хранят в горшках, и подогревают иногда лучинками на таганке – кольце таком железном, на ножках. Лучины же и наколотые поленья для растопки лежат обычно в подпечье – это ниша такая глубокая в опечье под шестком. Меня мама пугала, что там хозяин живет, то есть домовой…

Вовка увидел, как согласно закивали ребята… Где, мол, ему еще жить?

– И кот наш туда залезал и глазищами своими зыркал. Ну… кот! – на этот раз глаза ребят лучились недоуменьем. – Рысь знаете? Вот это такая маленькая рысь, ласковая. А сбоку у печи в кирпичах дырки были для подъема на лежанку и полка неширокая, припечек называется. Там можно сидеть, а можно сушить обувь и носки… А спать я любил на лежанке. После гулянья залезешь – сухо, тепло, а сама лежанка занавеской задергивалась, никто не мешает.

Вовка мечтательно прикрыл глаза, вспоминая свою печку, маму, еще любившую отца, свое счастливое детство…

– Гладко ты сказываешь, любо нам. – Андрейка обвел глазами притихших ребят. – И слова не так коверкаешь, как ранее.

– И вы уже понятно для меня э-э-э… баете. Словечек, смотрю, от меня нахватались. Наверное, дома не всегда… – успел отозваться Вовка.

– Гляньте, гляньте, Мстиша бежит, он вестником днесь! – закричал Вышата. – Случилось что?

Пацаны и девчата подались навстречу задыхающемуся Мстиславу, пытающемуся протолкнуть из себя короткие рубленые слова.

– Насилу нашел вас… Бежите в лес… по Дарье вверх бежите, через новый сруб, всех баб и детей уводят! Войско с низовьев на лодьях подходит, а лесом – чужие ратники одоспешенные! Вои и людины ужо в веси сбираются.

Глава 9

Нападение

Под вечер, как и собирался, Иван посетил кузню для очередного удовлетворения своей любознательности. Застал он там Николая, спокойно сидящего в тенечке на чурбаке и отмахивающегося веточкой от назойливых насекомых, и Любима, нервно бегающего по дну оврага и оживленно жестикулирующего во все стороны.

За столь необычным зрелищем с интересом наблюдал десятник, присоединившийся к вышеупомянутой компании совсем недавно и пытающийся понять причину возникшего между кузнецами спора.

– Что за шум, а драки нет? – попытался разрядить обстановку Иван.

– Да вот, выставил на публичные слушания мои прожекты по поводу печей, – ответил Николай, улыбаясь уголками рта. – Теперь слушаю критику в свой адрес.

– Лишился ума сей муж, – вскинул руки вверх Любим. – Блазнит нас горами златыми и мнит, что может он из той же руды нам втрое али впятеро больше железа достать. Мыслит башню построить Вавилонскую, что разрушена была во времена древние…

– Не спеши, Любим, – прервал его десятник, повернувшись к Николаю. – Сказывай, кузнец, аки ты собираешься железо нам доброе поставляти.

– Тогда начну с самого начала, – поднялся на ноги Николай. – С того, что в такой малой печи, как у Любима, нельзя получить много железа, да и качества хорошего у него не добьешься. А самое главное – много трудов на него тратится и той работой, которую обычный мальчишка может сделать, сам кузнец занимается. Сначала плетет каркас из веток, потом мажет глиной с двух сторон, сушит, обжигает… И с рудой сам занимается – добывает, отбирает, измельчает. Так, Любим?

Старый кузнец скрестил руки на груди и состроил обиженное лицо.

– Так-то оно так, да не так!

– Не так… А как крицу получил, печку надо ломать и строить заново… А угля при этом сколько тратится? Кстати, кто уголь заготавливает?

– То сами жгли, а в последнее время отяки лодками свозят…

– Угу, это мы потом обсудим… Сколько у тебя железа в сыродутной печи получается? Полкило? Ну… две гривны по весу? Это крица. А после проковки вообще ничего не остается! Пяток ножей, и только… А все почему? Потому что весь металл в шлаке остается, в соке, по-вашему! А остается потому, что железо не успевает восстанавливаться и в крицу уходить! Ты его сливаешь!

– Это бабушка надвое сказала!

– А тратишь времени ты сколько? Два-три дня на все? Молчишь… вот! Трофим Игнатьич, первым делом к тебе обращаюсь, потому что староста все равно твоим указаниям следует. Люди нужны. Каждый своим делом будет заниматься. Много. Больше, чем мы можем себе позволить. Еще скажу… – Николай искоса посмотрел на молчащего десятника. – Есть путь улучшения восстановимости железа, ну… чтобы выход его в крице был больше из такого же количества руды. Надо повысить температуру… то есть сильнее нагреть эту самую руду, а для этого нужно увеличить высоту трубы и дуть сильнее.

– Вот! Незнама ты, самая что ни на есть! Так и кликать будем, – засмеялся Любим. – Всуе руду и уголь тратить будешь! Сам запомни и другим неучам передай – часть железа в свиное уйдет! И ни проковать, ни согнуть его мочи у тебя не будет. Даже если беспроторица одолеет меня, то не буду этаким гиблым делом заниматься.

Довольно улыбаясь, кузнец сел, поглядывая по сторонам.

– Твое свиное железо и есть цель моя, – спокойно продолжал Николай. – Однако я продолжу… Печь, или домница по-другому, будет высотой метров четыре или пять, может, даже побольше, и наддув она должна иметь сильный. Сделать это можно с помощью водяного колеса, которое мехами будет управлять.

– Мехами! Как ты кожаными ме… – начал Любим.

– Цыц, кузнец! Как дозволю слово молвить, так и будешь сказывать, а пока – молчок, – вмешался Трофим, недобро посмотрев на разошедшегося спорщика.

– Мехи можно сделать клинчатыми. Три доски одинаковой формы обшиваются кожей со всех боков. Средняя не двигается, а на крайние подвешиваются грузы, которые их опускать будут, – начал рисовать палочкой на земле Николай. – Вверх эти доски уже колесо будет поднимать с помощью кулачкового механизма… Вот такие зубцы надо вразнобой вставить в колесо, а в нижних досках отверстия вырезать и кожей их прикрыть для доступа воздуха, когда мехи опускаться будут. Ну… сделать легче, чем объяснить. Я – сделаю. Если же будет для них много работы и снашиваться они будут сильно, то заменим другим механизмом. Придумаем что-нибудь…

– Ты про печь свою колдовскую скажи!

– Теперь про печь, – недовольно оглянулся Николай на Любима. – Снизу два отверстия сделаем. С одного твое свиное железо сливать будем, а с другого, что повыше, шлак. Временно их глиной замазывать будем и разбивать каждый раз.

– Сли-и-ивать?.. – протянул Любим и тут же заткнулся, получив от десятника по шее кольчужной рукавицей.

– Именно так. И разбирать ничего не будем, и печь будет постоянно работать. Из такого железа можно сковородки лить, чугунки… Кстати, оно как раз «чугун» и называется. А также другую металлическую утварь производить можно, только формы предварительно надо из глины наделать.

– Что тебе для этого нужно? – холодно поинтересовался Трофим Игнатьич.

– Что нужно? Печь саму класть надо из огнеупорного кирпича… Это я к тому, что не каждый кирпич подойдет, отбирать будем. Сразу скажу, что повезло нам с глиной. Времени, конечно, не было для нормального обжига кирпича, но вот что получилось. – Николай нагнулся и достал две лежащие в стороне плоские плинфы. – Только для нижней части печи нужно кирпич потолще делать… Либо гранит найти, либо другой такой же твердый камень, который трескаться не будет от жара. Смотри, Любим!

Старый кузнец подхватил один кирпичик пальцами, пощелкал по нему, прислушиваясь к звуку, и одобрительно крякнул, не пытаясь более ничего сказать.

– Так вот, возвращаясь к людям, – продолжил Николай. – Для кирпича или той же плинфы они нам позарез нужны. К примеру, для глины… Чтобы ее достать, намять, в формы положить, а потом еще и высушить, человек пять понадобится. Правда, сушить и переворачивать детишки сгодятся. Для сбора руды, для промывки и для сушки еще столько же человек нужно, если не больше. Водяное колесо поставить – бригаду плотников подавай! Уголь нажечь опять же надо, это еще… много людишек набрать придется, Трофим Игнатьич.

– Сколько времени тебе нужно? – уже заинтересованно спросил десятник.

– Потом, может, быстрей управляться будем, но на первую печь не меньше десяти дней уйдет. Ее сложить – как целину вспахать! Мехи для нее надо сделать, кирпич обжечь… самих людей обучить премудростям работы. Еще для мешания глины механизм нужен, чтобы народ от такого нудного дела освободить, плотину поставить, колесо на нее водрузить… До осени управимся, надеюсь…

– А по людям что скажешь?

– В первый месяц нужны семь-восемь мастеров по дереву и двое из тех, кто с глиной дело имел. Еще в качестве чернорабочих необходимо набрать двадцать или тридцать человек. Эти будут работать на постоянной основе, но зато треть из них могут быть бабами и подростками.

– Дозволь слово молвить, Трофим Игнатьич, – взмолился Любим и, дождавшись утвердительного кивка десятника, уставился на Николая. – А что ты с энтим чухуном делать будешь? Свиное – оно свиное и есть. Ни ковать, ни в дело пустить. Форму лить – так клинок добрый не получишь… треснет от первого же удара!

– Твоя правда… Для переделки чугуна в крепкое железо, которое сталью называется, я мыслю еще одну печь поставить, только небольшую, типа твоей. Туда чугун закладывать вперемежку с углем буду и тем же наддувом сталь обратно получать. Плавится-то чугун легче, чем железо.

– Колдун ты али волхв, не ведаю, но про дела сказываешь зело странные… – задумчиво поковырялся в бороде Любим.

– Сколько железа ты обещаешь за день? – задал очередной вопрос десятник.

– Только пробой можно определить… Пудов сто или сто пятьдесят за плавку получим, однако делать чугун можно постоянно. Все от того зависит, как работать будем, хватит ли угля и руды.

– Сто пудов железа за один раз?! – изумился десятник.

– Железа из чугуна выходит чуть меньше, – поправил его Николай. – Усохнет оно после второй домницы, да и труда на это приложить нужно немало. Только вот сразу предупредить хочу, что печь не вечная, кирпичи лопаться от жара будут, фурмы забиваться и плавиться, так что день-два в неде… в седмицу на ремонт всяко понадобится.

– Непонятное ты толковал многое для меня, но смысл речей твоих уразумел я. Всех свободных от работ в поле людинов тебе отдам. Ну, как отдам… Вервь ради железа сама к тебе на поклон пойдет. Отберешь себе потом тех, кто порукастее. Баб тоже дам. Этого добра даже лишку, пока страда не началась. До конца серпеня успеть должен показать железо. В ответе будешь за все, а Любим помощником тебе будет. Гончара возьмете, тот глину знает, да и формы лепить научит. И плотники ваши на месяц.

– Прерву тебя, Трофим Игнатьич, – вмешался Иван, памятуя, как десятник высказал ему неодобрение по поводу неуважительного к себе отношения. – Ставить все это надобно тут…

Развернув карту, которую принес с собой, егерь начал показывать ориентиры.

– Это Ветлуга, это Дарья… А вот тут, поприщах в двенадцати вверх по течению, холм есть. Там и глину, и руду болотную нашли, всё в одном месте. Речка есть, течение быстрое, перепад высокий. В самый раз там колесо поставить и жилье для работников, только надо дорогу к этому холму проложить. Кстати, рядом с весью еще одну плотину можно установить – для кузни, для помола зерна… но это уже потом.

– Эк… ложку дали, так ты в котел всей харей залезть хочешь… И сруб тебе поставь, и дорогу проложи. – Десятник покачал головой и хлопнул себя по колену. – Эх, была не была, ее торить так и так придется… Но сначала делайте колесо и домницу вашу, как уговор был, а люди навесом обойдутся.

– А сруб?

– После первого железа избу для мастеров поставим, не в лесу же им ночевать, – нехотя ответил десятник.

– Гляньте-ка, расшибется сейчас, – неожиданно указал Николай на прыгающего через куст, росший на краю яруги, дружинника. – Как поспешает… И мальцы за ним.

– Этот не разобьется. Воин, не смерд, – констатировал факт десятник, сразу посерьезнев лицом.

– Трофим… беда. – Дружинник, оказавшийся старым знакомцем Петром, начал сразу выкладывать. – Отяк снизу на однодеревке проплыл, крикнул что-то… Догнали и с грехом пополам разобрались, что их нижнее поселение вои обложили часа три назад. На трех больших лодьях приплыли, дань белкой потребовали.

– Кто?!

– То ли булгарцы, то ли еще кто – непонятно. Долго эти вои ждать отяков не стали, селение взяли с налета – девок топчут, на лодью волокут. Положили людишек ужо сколько-то. Часть опять на суда грузится, никак к нам собрались. Другая же часть могла по тропкам лесным раньше выйти в нашу сторону. Отяков так и взяли, обложив сначала с берега, немногие утекли. Не более половины часа пройдет – и у нас они могут быть, да и ветер в нашу сторону задул…

– Так, Петр, одного мальца в поле шли, абы людины за тын прятались, а бабы в леса уходили, без захода в весь! Другого по избам вестником! Четверть часа – и духа бабского в поселении чтобы не было. Вместе с дитями. Сказывай, ежели упрутся, то ворота затворим, и останутся они ворогам на растерзание! Брать еду, одежу, топоры, луки охотничьи. Не одну ночь проведут под небом, аще господь не смилостивится. Скотину людины с пажити пусть в весь гонят. Не успеть бабам ее с собой в лес увести, да и выследят. Ну как, мальцы, смекнули? Бегом!

– Мне что? – вскинулся Петр.

– Ты проследишь, дабы уходящим охотников выделили. Пусть те схрон в чаще ищут, а по пути следы путают. Потом ворота затворить, смердов одоспешить, чем придется, и с луками на стены. Не высовываться особо. Все… Исполняй!

– Дозволь слово сказать, Трофим Игнатьич? – встрял Иван, оглядываясь на убегающего Петра. – Пусть бабы на место идут, где железо лить намечали. Кузнецов и плотников по дороге возьмут, дело начнут понемногу. Если лес не рубить, то их неслышно будет.

– Ты что, Михалыч, я тут останусь, – оторопел от такого предложения Николай. – За что это ты меня отсылать собрался?

Десятник недобро усмехнулся и даже не посмотрел в сторону пытающегося доказать свою полезность кузнеца.

– Прав ты, вой иноземный. Пусть идут. Заодно руки мастеровые сохранными будут… Ты с ними?

– Шуткуешь, Трофим Игнатьич? – откликнулся егерь без промедления. – При тебе буду неотлучно, если не прогонишь. Мне любая заваруха только кровь в жилах разгоняет.