Координаты неизвестны

Студенцов вызвал Мировского, а Евгению приказал выйти и подождать его во дворе.

У Евгения на душе заскребли кошки. «И надо же этому Смилянному вспомнить! Могут и на задание не послать…

Гундоров и Смилянный теперь вовсю там расписывают Мировского. Вот и пошлют его одного… Ну и пусть! А я попрошусь в часть, там тоже нужны разведчики…»

На плечо Алексеева легла чья-то рука. Он обернулся. Возле него стоял Студенцов.

– Ты что же, Женя, подводишь меня? Зачем тебе понадобился револьвер?

Алексеев объяснил, как это произошло.

– Ну, знаешь, с этой бандурой ходить на такое задание очень глупо… Уж если брать оружие, то вот это. Не подведет. А главное – маленький и легкий. Для такого случая самое подходящее…

Студенцов вынул из заднего кармана маленький пистолет.

– Бери. Дарю на память…

Евгений скупо поблагодарил начальника, а про себя ликовал: «Значит, верит мне! Точно камень с сердца свалился…»

Несколько пограничников, отлично знавших местность, проводили разведчиков к месту переправы около деревеньки Вылены. Едва заметная возвышенность, словно шрамами, была испещрена извилистыми траншеями и окопами. Тут проходил передний край. Он огибал лежащее вдоль реки болото, заросшее камышом.

Но вот и река… Тихий ветерок чуть заметно колышет камыши, еле слышно перешептывается листва ив. Резиновая лодка уже спущена на воду. Два знакомых Евгению пограничника, побывавшие только что на том берегу, уже знают, куда нужно пристать. К лодке, на всякий случай, привязана веревка. По мере удаления лодки от берега веревка разматывается. Другой ее конец привязан к вальку, в который впряжена пара лошадей. В случае неудачи кони должны пуститься вскачь и лодка стремительно пойдет обратно.

Но все шло хорошо, и вскоре они причалили к противоположному берегу. Тишину нарушает лишь кваканье лягушек. Неподалеку взвилась в небо осветительная ракета и вскоре упала куда-то в заросли. Высадились быстро. Один из пограничников тихо сказал:

– Держите правее вон того темного пятна. Видите? То Татарка. Там у них артиллерия… Если зайдете чуток вправо, не страшно, выйдете к Шивице или на худой конец к Лидиленам. Только влево не забирайте!

Алексеев поблагодарил бойца и пошел за Мировским, который сразу, даже не простившись, направился к зарослям.

Он и сейчас держался спокойно, будто не в тыл врага шел, а на прогулку. Евгений шагал сзади, то и дело прислушиваясь. На душе у него было тревожно. Ухо ловило каждый шорох, каждый шелест. Вдруг неподалеку вспыхнула ракета. Евгений присел. Мировский вздрогнул, съежился, но секунду-другую спустя махнул рукой, как бы говоря: «Пошли дальше, чепуха!» Шли рядом. Где-то вдалеке послышался протяжный крик, потом смолк, но через несколько секунд повторился. Сперва было трудно разобрать слова, однако вскоре они уже доносились отчетливо. Разведчики остановились и прислушались.

– Пост номер три – хорошо-о!..

Откуда-то левее ответили:

– Пост номер четыре – хорошо-о!..

Еще дальше тоже откликнулись, но уже глуше:

– …ост номер пять… шо-о-о!

Перекличка румынских часовых помогла разведчикам благополучно обойти дозоры.

На горизонте появилась светлая полоска, она все росла и ширилась. Нельзя было терять время, до железной дороги следовало дойти не позднее рассвета. Наконец впереди они заметили железнодорожную насыпь и вскоре услышали шум идущего поезда. Пропустив шедший из Галаца товарный состав, разведчики пересекли полотно и пошли вдоль линии к едва видневшейся впереди станции. Около семафора встретили стрелочника.

Он равнодушно ответил на их приветствие и присоединился к ним. Мировский мигом сочинил, будто они ехали на автомашине, но отказал мотор и вот теперь приходится идти на своих двоих.

Стрелочник усмехнулся:

– Рухлядь, наверное, какая-нибудь досталась по реквизиции… Владельцы тоже не дураки отдавать в армию хорошие машины. Суют что попало… Они у Прута ломаются, а мы собираемся на них до Одессы доехать…

Разведчикам повезло. У полустанка Шивице параллельно железной дороге лежало шоссе на Галац. И тут они увидели легковую машину. Шофер менял колесо.

– Куда путь держишь? – спросил Мировский.

– В Браил. Если вам в эту сторону, могу подвезти. Я уже готов, – радушно ответил водитель.

– Вполне устраивает!

С этими словами Мировский влез в машину и сел рядом с шофером.

Шофер оказался словоохотливым. Он сообщил, что машина принадлежит браильской епископии, что в ближайшие дни, по-видимому, начнется решающее наступление, так как в Браил понаехало много священников, которые будут освящать земли, «зараженные большевизмом».

Не прошло и часа, как въехали в Галац. Продолжать путешествие до самого Браила на машине не входило в планы разведчиков. Надо было проследить за передвижением войск противника по железнодорожной магистрали Бухарест – Галац. Около военного госпиталя Евгений попросил шофера остановиться. Пассажиры расплатились и пешком пошли по еще пустынным улицам.

Раннее утро было солнечное, тихое. На рекламных витринах, а то и просто на воротах пестрело множество плакатов с портретами короля Михая, его матери королевы Елены, Адольфа Гитлера, генерала Антонеску. Возле одного из плакатов с пространным текстом разведчики остановились, Мировский читал вслух, читал с пафосом. Евгению порою казалось, что пафос этот не иронический, а вполне искренний. И опять в душу закрадывались сомнения. А Мировский увлеченно читал:

«Более ста двадцати пяти лет тому назад французский император Наполеон перед вторжением в Россию сказал: “Чтобы владеть миром на Сене, нам надлежит совершить три похода за Вислу!”

Нам три похода не нужно! Нынешнее Германское государство не наполеоновская Франция, национал-социалистическая власть не бонапартизм, вермахт не наполеоновское войско! Фюрер Третьего рейха четко и ясно сказал: “Нам надлежит сделать один бросок в глубь России, чтобы овладеть цитаделью большевизма! Тогда коммунизм рухнет, и в мире будет установлен новый, тысячелетний порядок!”

Мужчины и женщины!

Пехота большевиков разгромлена и пленена, кавалерия казаков истреблена, авиация сожжена в воздухе и на аэродромах, флот потоплен! Большевистский строй разваливается под непрерывными ударами доблестных войск Германского рейха. Брошенная на днях большевиками в бой последняя, 132-я армия уже окружена в районе Кричева и уничтожается. Близок час, когда мы все будем свидетелями установления нового порядка в Европе, столь прозорливо предсказанного фюрером!

С Богом, вперед, на Москву!»

Город просыпался. С грохотом поднимали владельцы железные шторы своих лавочек. На улице Текуч друзья зашли в парикмахерскую. Хозяин в куцем халатике, похожем на пиджачок, уже побрил Мировского и усадил Евгения, когда с улицы донеслись какие-то выкрики, сливавшиеся с лаем собак. В парикмахерскую вошла женщина. Она на мгновение смутилась, увидев человека в форме, но потом решительно подошла к парикмахеру, что-то шепнула ему на ухо и ушла.

Парикмахер извинился, что вынужден на минуту отлучиться, зашел за ширму и появился оттуда с буханкой хлеба. Он тоже вышел на улицу. В окно разведчики увидели проходившую в сопровождении конвоя колонну оборванных, истощенных людей. Это были пленные.

Многие из них были с забинтованными головами, руками… Бинты грязные, в запекшейся крови. Были среди пленных еле стоявшие на ногах, их поддерживали товарищи.

Парикмахер вернулся, хлеба у него в руках уже не было. Он еще раз извинился и поспешно завершил туалет «господина летчика».

Колонна прошла, позади громыхали телеги, на которых везли тяжелораненых и мертвых. Разведчики догнали хвост колонны. Из ворот и подъездов выбегали люди, преимущественно женщины. В руках у них были свертки, которые они бросали пленным. А конвоиры кричали, натравливали на них овчарок, грозили автоматами и нещадно ругались по-немецки. Однако свертки по-прежнему летели в колонну. Жандармский фельдфебель с раскрасневшейся физиономией, стараясь выслужиться перед немцами, кричал:

– Вы позорите румынскую нацию! Это – сочувствие красным варварам! Мы не дадим распространиться большевистской чуме. Каждого, кто будет оказывать помощь пленным, посадят в прохладное место!..

Тяжело было Евгению смотреть на пленных бойцов Красной армии, которой он так гордился, которую считал самой сильной на свете. Только одно утешало его – простые люди Румынии протягивают руку помощи пленным красноармейцам. И делают они это не страшась последствий.

Колонна свернула на Браильское шоссе.

– Чего мы за ними плетемся? – с раздражением спросил Мировский.

Алексеев не мог не согласиться. «В самом деле, чем мы можем помочь?» Но тон, каким сказал это Мировский, ему не понравился. Свернув в переулок, они шли несколько минут молча.

– Вот тебе и «будем воевать на чужой территории»! – вдруг сказал Мировский.

Евгений не сразу его понял, и тот, как бы желая объяснить, добавил:

– Собственно, они уже на «чужой территории». Только в каком виде! Значит, есть тут силенки, если сразу заставили их поднять лапы…

Евгений тяжело вздохнул. Отвечать Мировскому не хотелось, но про себя подумал, что «силенок» и у нас хватит, да, видно, плохо подготовились к войне, если так пошли дела. И странно, почему-то он считал себя ответственным за это. Надо было раньше, намного раньше узнать о готовящемся ударе, раньше узнать, какими силами здесь располагает противник… Разве это было трудно? Нет! Если бы знать заранее, наверняка можно было лучше подготовиться и встретить их первые удары…

Мировский предложил добираться к центру на трамвае. Евгений не возражал. Вообще теперь командовал Мировский. Он чувствовал, что его спутник раскис.

Сошли в центре. Со стороны улицы Домняскэ из репродукторов неслась песня: «Проснись, румын, ото сна векового!» Неподалеку от памятника Костаке Негри стояло десятка три крестьянских плугов. Их охраняли два жандарма, вооруженные карабинами. На огромном плакате, приклеенном к щиту, выделялись слова:

«Бравые воины!

Эти плуги предназначены вам в подарок, когда вы отвоюете у большевиков их земли. Германский рейхсканцлер Адольф Гитлер и вождь нашего великого государства генерал Ион Антонеску по воле Господней и с монаршего благословения торжественно обещают вам, доблестным воинам-завоевателям, бесплатно земли на завоеванных просторах большевистской России!

Да поможет вам Бог выполнить эту священную миссию!»

Неподалеку от вокзала их окликнул чистильщик обуви:

– Господин авиатор, прошу, почистим?!

Разведчики прошли мимо, не обращая на него внимания. Но чистильщик не унимался.

– Господин, товарыше, давай наведем блеск! – кричал он им вслед, ритмично постукивая щетками по своему сундучку.

Мировский оглянулся, словно его окликнули по имени, а Евгений даже прикусил губу. Шутка ли, их назвали товарищами!

– Давай, товарыше, почистим! Блестеть будут, как русакам сроду не снилось!

«Теперь уходить нельзя, – подумал Евгений. – Это может показаться подозрительным!» И, недолго думая, он круто повернулся, подошел к чистильщику. Ставя ногу на сундучок, огрызнулся:

– Ты что брешешь? Какие мы «товарыше»? Ну-ка, посмотрю, какой ты наведешь блеск!

Чистильщик засуетился.

– О господин авиатор, не беспокойтесь, ботинки будут начищены «а-ля 101»! Меня знает пол-Галаца и весь Бухарест!.. А вот у цивильного, вашего приятеля туфли, наверное, от «товарищей», из-за Дуная…

Евгению казалось, что он проваливается сквозь землю. Откуда чистильщику это известно? Кто он такой? Он глянул на обувь Мировского. Полуботинки как полуботинки – обычные, ничего особенного! Ни надписи на них, ни ярлыка!

– А ты, голубчик, не пьян?

– Я говорю серьезно, господин авиатор. Туфли русской фирмы «Марш рапид»!..

Мировский стоял с невинным видом и улыбался. А чистильщик, довольный впечатлением, которое произвела на клиентов его осведомленность, охотно рассказал, что еще недавно он работал в Бухаресте, на шоссе Киселева, вблизи советского посольства. Его услугами постоянно пользовались работники посольства. И у всех у них был один и тот же фасон обуви, совершенно такой же, как у Мировского. Без всякого умысла он щегольнул своей осведомленностью, которая бросила Евгения в дрожь. Мировский же отнесся к этому эпизоду очень спокойно. Но что значит «Марш рапид»? Это разведчики поняли, когда отошли от наблюдательного чистильщика.

Чистильщик своеобразно перевел на румынский язык название фабрики «Скороход», расчленив это слово на два: «скорый» и «ход».

Евгений предложил Мировскому, как только откроются магазины, немедленно купить другие полуботинки.

– Из-за такой «мелочи» можно угодить на виселицу!

Мировский усмехнулся, но возражать не стал.

На вокзале они купили билеты. Автомотриса[4] на Бухарест отходила только в одиннадцать часов. В зале ожидания было много людей, преимущественно солдат. Они лежали на скамейках и на голом полу. Евгений хотел остаться здесь, но Мировский возразил: в зале мало гражданских лиц, и его присутствие может вызвать излишнее любопытство жандармских патрулей, которые то прохаживались по залу, то выходили на перрон.

– Кроме того, – сказал Мировский, – я хочу пройтись по городу; скоро откроются магазины, и тогда, чтобы «не угодить на виселицу», я исполню твое горячее желание – куплю ботинки!

Игриво-иронический тон Мировского показался Евгению неуместным.

– Будет дурить, – сказал он. – Пошли вместе.

Мировский согласился без энтузиазма, а когда они вышли на перрон, сморщился и закрыл глаза.

– Что-то мне нехорошо… – сказал он и потер лоб. – Пойду-ка в туалет, освежусь немного…

Он действительно побледнел. Условились встретиться в ресторане. Мировский пошел вдоль перрона, а Евгений направился в ресторан. Хотел заказать чашку кофе, но в зале еще никого не было. Оставаться одному не хотелось. Он осмотрел выставленные в буфете закуски и медленно направился к выходу. Каково же было его удивление, когда в конце перрона он увидел Мировского, разговаривавшего с одним из жандармов. У Евгения замерло сердце. Неужели проверяют документы? Мировский, конечно, заметил его, но не подал вида и продолжал разговаривать с жандармами. Они указывали ему куда-то рукой, что-то объясняли. Наконец Мировский вежливо откланялся и направился к Евгению.

– Понимаешь, – тихо начал он, – когда я шел в туалет, жандармы как-то странно на меня посматривали. Казалось, вот-вот остановят. Тут меня надоумило самому подойти к ним и спросить, не знают ли они, где в городе помещается епископия? Помнишь шофера? Они очень обстоятельно пояснили мне, как туда доехать. Я, конечно, вежливенько поблагодарил и… отчалил. В общем, теперь я с ними уже знаком… Неплохо?

Евгений был доволен находчивостью напарника, и все же его охватило безотчетное беспокойство. От былой самоуверенности Коти Мировского не осталось и следа. Он стал будто ниже ростом, потускнел, наигранная улыбка мелькала на его лице, глаза виновато бегали… «Что с ним происходит?» – подумал Евгений. И только хотел спросить, чем он встревожен, как к станции подошел скорый из Бухареста. На перрон сразу хлынуло много военных, преимущественно офицеров стрелковых и артиллерийских частей. Летчиков было мало.

На вокзале стало шумно. Со всех сторон слышались выкрики продавцов булочек, лимонада, конфет, мороженого… Особенно галдели газетчики. Они наперебой выкрикивали названия газет и статей, восхвалявших победное продвижение немецкой армии в глубь Советского Союза.

– «Универсул»! «Курентул»! «Фолькишер беобахтер»!..

– «Чрезвычайный посол Третьего рейха Манфред фон Киллингер вручил вчера вечером от имени фюрера и германского канцлера Адольфа Гитлера высшую награду августейшему монарху Михаю Первому!..»

– «Курентул»! «Тимпул»! Едицие спечиалэ![5] «Универсул»!

– «Госпожа Антонеску в течение целого часа находилась среди раненых солдат и офицеров!», «Экспорт нефти и зерна в Германию»…

– «Универсул»! «Курентул»! «Ултима орэ»!..

– «Тысячи русских пленных за один день!»

– «Грандиозный банкет в королевском дворце по случаю присвоения госпоже Антонеску почетного звания сестры милосердия…»

– «Курентул»! «Ултима орэ-о»!

Евгений купил газету и, отойдя в сторону, бегло перелистал страницы. Его внимание привлекло сообщение с фронтов:

«Доблестные войска фюрера, преодолевая сопротивление остатков разбитой Красной армии, заняли Львов, Тарнополь, Минск, Могилев… Колоссальное число пленных! Громадные трофеи! Вождь государства генерал Ион Антонеску вернулся с фронта и выдал первые пособия матерям и женам павших за победу нашего оружия!..»

Евгений сложил газету. Сердце сжала щемящая боль. Что же это происходит? Чем объяснить такое стремительное продвижение немцев? Ему хотелось сделать что-то такое, что сразу стерло бы самодовольство с противных рож, выглядывавших из окон вагонов. Оттуда доносились звуки аккордеона и нестройное пение:

О донна Клара-а,Я видел в танце тебя,О донна Клара,Я видел в ванне тебя!

Евгений подошел к задумчиво стоявшему Мировскому, который одной рукой держал газету, другой тер лоб.

– Слушай, знаешь, что-то мне опять не по себе. Придется все-таки освежиться как следует.

На этот раз Евгений пошел с ним. Может, устал парень или обстановка сказывается? Надо как-то его подбодрить.

Когда они подходили к главному входу в вокзал, навстречу попались жандармы, с которыми Мировский разговаривал на перроне. Вот уже год как обоим не приходилось видеть напыщенных жандармов с широкими белыми аксельбантами, в черных лакированных касках с бронзовыми орлами. Один из них на ходу спросил Мировского:

– Ну как, нашли префектуру? Или еще не ездили?

Мировский пригладил ладонями шевелюру и несколько растерянно ответил:

– Да нет… Благодарю вас… Мне еще надо в епископию съездить…

Жандарм понимающе кивнул и зашагал рядом со своим напарником. Евгений был очень удивлен: «В какую префектуру должен поехать Мировский?»

Угадывая его мысли, Мировский поспешил объяснить:

– Забыл тебе сказать… Понимаешь, я нарочно у них тогда спросил, где находится префектура. Сделал вид, будто у меня и туда дело есть… Пусть считают меня «своим»…

Евгений ничего не ответил, эта история ему очень не нравилась. «Ни к чему это!» – подумал он. Овладевшее им беспокойство теперь стало еще сильнее. «Хотя бы скорее подошла автомотриса!» – подумал Евгений и решил, что от Мировского больше не следует отходить.

Они вошли в туалет. Запах хлорки ударил в нос. У раковины какой-то плутониер[6] старательно причесывался. Когда он отошел, Мировский принялся смачивать голову и укладывать свои густые волосы. Евгений наблюдал за ним: движения его были нервными, неуклюжими. Евгений молча помыл руки и вытер их носовым платком. Тут Мировский подошел к нему вплотную и, не глядя в глаза, тихо сказал:

– Слушай, знаешь что… Я… туда больше не вернусь…

– О чем ты? Куда не вернешься?

– Туда, откуда нас послали, понял? – злобно огрызнулся Мировский. Он сразу переменился в лице, выпрямился, жесты его стали четки, определенны, словно до сих пор, сутулясь и жалуясь на головную боль, он только играл какую-то надоевшую ему роль.

Евгений обомлел. «Вот оно что! Мне не доверяют… – подумал он. – Мировскому поручили проверить меня здесь. Как же, за него Смилянный ручался головой! Все ясно…»

Он вспомнил, что застал Мировского и Смилянного в кабинете Гундорова; вспомнил, как Студенцов отослал его из помещения штаба полка, а Мировского, наоборот, вызвал к себе… Горькая обида закипела в груди.

– Послушай меня, останься и ты, – снова начал Мировский, но уже более твердым тоном. Теперь он совсем не походил на парикмахера Котю, всегда услужливого и любезного. – Ты ведь здесь был уже почти летчиком!

А у них кем стал? На побегушках! Я всю жизнь мечтал иметь свою парикмахерскую, своих мастеров, а что получилось? Холуем в артели вкалывал! Даже чаевые за свой труд не разрешали брать…

Алексеев неестественно рассмеялся, машинально продолжая вытирать платком уже давно сухие руки.

– Брось, Котя, валять дурака! – тихо, но внушительно проговорил он. – Тебе поручили меня проверить?.. Выслуживаешься? Думаешь, я не видел, как ты лебезил перед Смилянным и как он носился с тобою?

Пришла очередь удивляться Мировскому:

– Да нет! Что ты? Я только делал вид, будто вполне лоялен, а на деле выполнял поручения наших… Понимаешь? Наших, отсюда… Ты не беспокойся, меня давно здесь ждут… Вернее, не здесь, а в Яссах… Не веришь?

Евгений выжидающе молчал и, бросая на Мировского недоверчивые взгляды, мучительно искал ответ на вопрос: «Меня проверяет или просто предатель?»

– Что, не веришь? – повторил Мировский. – Тогда идем, я кое-что тебе покажу…

С этими словами он потянул Евгения в кабину.

Тот машинально последовал за ним. Войдя в кабину, притянул за собой дверь и запер на задвижку.

Мировский почему-то стал отстегивать подтяжки, а Евгений с ужасом думал: «Неужели предатель? Это же удар в спину!» Он стоял как пришибленный. Но вот наконец Мировский обнажил бедро. Сразу все стало ясно: Евгений увидел эмалевый жетон на узенькой бело-розовой тесемке. Это был тот самый жетон, который агенты румынской тайной полиции – сигуранцы носят обычно под лацканом пиджака и который удостоверяет их принадлежность к королевской охранке. Он хорошо знал эти жетоны. Его кинуло в жар, на мгновение он ощутил невероятную слабость во всем теле. Перед глазами в течение нескольких секунд промелькнула вся его жизнь – вот он курсант авиашколы, потом комсомолец, тюрьма… потом дом, мать, друзья и, наконец, задание, которое хотел выполнить во что бы то ни стало. И вот всему конец! Мировский – тайный агент сигуранцы! Лестью, угодничеством, краснобайством опутал стольких людей… Что же делать? Бежать? Но как это сделать, когда сидишь, как в капкане, и кругом враги…

Показав жетон, Мировский положил его в карман и стал приводить себя в порядок, продолжая убеждать Евгения:

– Опасаться тебе нечего. Ты многое знаешь, расскажешь все и, будь уверен, снова сможешь стать летчиком! Несомненно, всё простят. К тому же и я пришел не с пустыми руками, с моим словом посчитаются, а я поддержу тебя, будь уверен…

Евгений слушал медоточивую речь предателя, а мыслями был там, в Болграде, на Родине. «Самое страшное, – думал он, – что дома никто не узнает правду, сочтут изменником. А каково матери? Сын – изменник… Неужели поверят? А если не поверят, скажут “струсил”. И Студенцов скажет – струсил! Но разве я трушу? И неужели дам этой гадине взять себя голыми руками?»

Мировский самодовольно улыбался. Он чувствовал себя так, словно сбросил с плеч невероятную тяжесть. Ему уже некого бояться. Работу свою выполнил и напарника-большевика заарканил.

– Пойдем, все будет в порядке! – уверенно сказал он. – Видел, сколько войск в городе? Скоро опять дома будем, поверь! А шофер что говорил? Уже священники приготовлены! А газетчики что кричали? Немцы подходят к Киеву! А те пленные! Скоро всем им петля. Не будь глупцом, такого случая нельзя упускать!

Евгений понимал, что сейчас же надо что-то предпринять. «Но что? Что? Застрелить гада? Тогда и сам погибну, ничего не сделав». От волнения у него пересохло во рту, язык стал резиновым, его трясло от ярости, но он сдерживался, старался не выдать своего состояния. Инстинктивно принял вид окончательно растерявшегося человека, машинально кивал головой, как бы подтверждая, что согласен с Мировским.

– Ты думаешь, я за спасибо целый год там рисковал? Нет, брат! – продолжал предатель. Он уже чувствовал себя победителем. – На спасибо далеко не уедешь, карьеры не сделаешь, да и штанов не сошьешь! Пора бы тебе это понять! Человеку, как и всякой твари, Господом Богом дана одна жизнь, а вот какая она будет, жизнь, это зависит от тебя самого.

Евгений смотрел на Мировского наивными глазами, словно только теперь ему открылся смысл жизни. Он вошел в роль кающегося юнца, доверившегося умудренному житейским опытом другу.

– Может, ты и прав, Котя, – произнес он смиренно. – Даже наверняка прав, но… в первый момент я так растерялся… Да уж не буду скрывать, просто испугался, насмерть испугался… Ведь ты-то здесь свой, а мне-то, Котя, каково!

А про себя сокрушенно твердил: «Эх, товарищ Гундоров! Так-то оно “все проверено” да еще “досконально”?» Евгений посмотрел на предателя. «Небось, эта гнида думает, что я размяк, что я у него в руках… Пусть думает», – и заискивающе продолжал:

– Уж ты, Котя, скажи там за меня пару добрых слов. Ладно? Все же мы земляки, знаем друг друга почти с детства. Поддержи, пожалуйста… А уж я для тебя все сделаю. Я, действительно, многое знаю и, если хочешь, расскажу тебе. А ты там от себя рассказывай…

Мировскому, очевидно, это предложение понравилось. Он деловито сказал:

– Хорошо. Выйдем, поговорим. Тут эта хлорка, будь она проклята… Дышать нечем.

Но тут, как бы между прочим, Евгений сказал: