По ту сторону Псоу

И отношения России с Абхазией начинались не так, как со всеми. В начале XIX века владетельный князь Абхазии Келешбей принял решение о том, что его страна войдет в состав России. Келешбей вполне сознательно решил покончить с турецким выбором, хотя до этого служил султану верой и правдой. Но абхазы не приняли русского выбора своего князя. Сын Келешбея Арсланбей убил отца и поднял против русских всю страну.

Почему абхазы восстали против русских? Вы думаете, это так легко понять? Причина, которая лежит на поверхности –самодурство наших чиновников, хорошо известное и не вызывающее сомнений. Наши привыкли править холопами, а абхазы всегда были свободными людьми, для них даже намек на то, что они кому-то «принадлежат» был совершенно нестерпим. Но война вспыхнула так быстро, что русские просто не имели времени нанести абхазам сколько-нибудь значительной обиды. И не думаю, что турецкая власть была такой уж ласковой. Султан привык править даже не холопами, а рабами, он и в собственных пашах всегда видел только рабов, и невозможно поверить, что турки оказывали уважение какому-то мелкому периферийному народу. И ни когда Келешбей не стал бы проситься «под руку белого царя», если бы под турками абхазам жилось так уж хорошо. Русское правление обещало стать для Абхазии гораздо более мягким, чем турецкое, но абхазы не успели об этом узнать, развязав войну.

Может быть это была война за веру, мусульманский народ не захотел принять христианского правления? Но тут опять парадокс. Именно Келешбей, сделавший русский выбор, был мусульманином, а его подданные, восставшие против русских, мусульманами как раз не были. В среде абхазского народа ислам так ни когда и не привился, то есть русско-абхазская война не имела даже признаков войны за веру.

Конечно, в том, что эта война вспыхнула, не малое значение имела личность Арсланбея. Это был такой лихой удалец, каких в Абхазии очень любят. За ним пошли. А выбор самого Арсланбея определялся очень просто: отец решил дружить с русскими, при этом отец лишил его права наследования, значит, чтобы получить власть, надо убрать отца и сделать всё наоборот. Если бы Арсланбей продолжал оставаться наследником Келешбея, он и отца не тронул бы пальцем, и против русских слова бы не сказал.

Тут вроде бы как случайность? Но нет, вот тут-то как раз и не случайность. Ведь Келешбей не случайно лишил Арсланбея прав наследника. Он слишком хорошо знал своего буйного сына и понимал, что абхазам опасно иметь такого князя. Эти двое, отец и сын, олицетворяли собой два разных начала абхазской души. Келешбей – мудрая рассудительность, уравновешенность и терпеливость. Арсланбей – буйное непокорство, противление всему на свете и непризнание над собой ни какой власти. Вот почему абхазов так трудно понять. В их национальном характере уживаются два противоположных начала, и вы никогда не знаете, какое в данном случае возьмет вверх. Имея дело с абхазами, вы крутите револьверный барабан, заполненный патронами наполовину. Нажимаете на спуск и имеете одно из двух: либо будет выстрел, либо не будет.

Келешбей был сильным и авторитетным правителем, его уважали. Значит, если бы сыну не удалось его устранить, войны, возможно, и не было бы? А, возможно, и всё равно была бы. Похоже, что тогда в среде абхазов преобладало, «арсланбеево начало» – начало буйного непокорства. Личность Арсланбея вполне отражала абхазские запросы той поры. Не он, так нашелся бы другой.

Еще один парадокс в том, что абхазы пошли за отцеубицей. Это при том, что для абхазов почтение к отцу – воистину священная норма жизни. Может быть, они не знали , что Арсланбей убил отца или не поверили в это? Возможно. Очевидно, если бы захотели поверить, то поверили бы. Но не захотели. Им очень хотелось, чтобы Арсланбей был героем, а не мерзавцем15.

Понятно, что и Турция сыграла свою роль в разжигании этой войны. Блистательная Порта, конечно, не могла безмолвно взирать на потерю территории, разумеется турки настраивали абхазов против русских. Но этот фактор не мог быть решающим. Надо знать абхазов. Их ни кто не сможет раззадорить, если они сами этого не захотят16.

Итак, реальных, достаточно серьезных и основательных причин для войны не было. Но война вспыхнула, и не случайно, а совершенно неизбежно, её ни что не смогло бы предотвратить. Почему?

Потому что русских здесь идентифицировали, как чужих. Не как плохих, злых или неправильных, а просто, как чужих. Когда абхазы увидели на марше русские роты европейского образца, они всей душой почувствовали, что на их землю вторглась чуждая им стихия. Это не страх иноземного завоевания, абхазы и так уже находились под железной султанской пятой. Это вторжение чуждой цивилизации. Абхазы не любили и не могли любить турецкую власть, но дикие ватаги башибузуков были им ближе и понятнее, чем стройные солдатские «шеренги по восемь». Турок могли ненавидеть и резать при каждом удобном случае, но это уже не первое столетие как было неким «междусобойчиком», внутрицивилизационным конфликтом. Башбузуки вписались в абхазские ландшафты. Турецкий башибузук и абхазский абрек могли друг друга ненавидеть, но они хорошо понимали друг друга. Абхазы говорили по-турецки, а значит и думали наполовину по-турецки. А «солдат» – понятие европейское, принципиально чуждое тому миру, по которому этот солдат маршировал. Русские роты просто не вписались в абхазские ландшафты.

Дальше «пошло на задир», а, как известно, «русский человек на многое способен, ежели на задир пойдёт». В европейских ротах маршировали солдаты совсем не европейской ментальности. О русской беспредельности сказано достаточно, а в Абхазии русские быстро поняли, что они в этом не рекордсмены. Сегодня какой-нибудь российский дурак-чиновник с барской спесью задел самолюбие абхазов, завтра какой-нибудь абхаз прирезал русского солдата. Потом взбешенный офицер приказал причесать абхазскую деревню свинцовым гребнем. Русские солдаты крайне неохотно выполнили этот приказ. Но в бою погибли их товарищи. И в следующий бой солдаты шли уже охотно, раззадоренные – за товарищей отомстить. И погибло в десять раз больше их товарищей. И тут уж понеслась душа по кочкам. Русских солдат резали безжалостно, хладнокровно, по-восточному. И офицерам уже не надо было поднимать солдат в бой напоминанием о присяге, их уже надо было сдерживать, так они рвались рассчитаться с горцами. А горцы совершенно не знали страха, их невозможно было испугать ни какой кровью, и это доводило солдат до исступления. И начались карательные экспедиции. А это совершенно запредельная жуть. И эта жуть растянулась на полвека.

От русского беспредела абхазы хлынули в Турцию. В ту самую Турцию, которую они ни когда не любили, которая ни когда не была им родной матерью, но которая научила их говорить по-турецки. И вот – язык пригодился.

Чем больше я думаю об этой войне, тем лучше понимаю её трагическую неизбежность. Тут ни что ни от кого не зависело, тут всё было вынужденным и подчинялось железной необходимости.

Блистательная Порта крошилась от времени, её исторический век истекал. Продвижение России на Кавказ было исторически неизбежным, даже если бы русский царь этого не хотел, сама история толкала бы царя в спину. Но абхазы не могли встретить русских иначе, чем встретили. И русские не могли отреагировать иначе, чем отреагировали. Крайнее взаимное озлобление было совершенно фатальным. Не могли вот так сразу сдружиться и ужиться тяжелая бюрократическая система империи и безграничное вольнолюбие маленького бесстрашного народа. Надо было время, чтобы они приспособились друг к другу. И это время прошло в войне.

Российские правители приклеили на абхазов клеймо «виновного народа». Эмоционально это можно было понять – слишком много русской крови пролилось, но с государственной точки зрения это было крайне несправедливо и невероятно глупо. С таким же успехом можно было русский народ назвать виновным – пролиты реки абхазской крови, тысячи абхазов остались без Родины. Но разве русский народ в этом виноват? А разве абхазский народ виноват?

А потом сюда пришли русские цивилизаторы, полюбившие этот край, и абхазы тоже их полюбили. Русские по сути создали ту Абхазию, которую мы знаем – с кипарисами, мандариновыми деревьями, плотинами, красивыми домами. Русские открывали школы, издавали книги, помогли абхазам создать свою письменность на основе кириллицы. Русские обеспечили возрождение в Абхазии православия. Мы помним о том, что абхазы приняли православие задолго до нас, но и они помнят о том, кто помогал возрождать древние храмы, кто рукополагал священников, кто издавал духовную литературу.

Сегодня русские уже почти ни чего не знают о той страшной войне. Абхазы всё знают и всё помнят. Они ни чего не забыли. Трагедия махаджиров будет вечно стучать в абхазские сердца. Но удивительным образом абхазы сейчас не ставят русским в вину дикий ужас той войны. Иные народы всё ни как не могут простить русским и десятой доли той неизбежной имперской жестокости, которую пришлось испытать на себе абхазам. Иные изощряются в изобретении каких-то совершенно фантастических «русских преступлений» А абхазам ведь и придумывать ни чего не надо, но они не ставят ту войну в вину России, которую они знают сегодня. Удивительно благородный и великодушный народ.

Абхазы сейчас предпочитают не вспоминать про ту войну. А я всё-таки решил вспомнить. Мне не кажется устойчивой конструкция, которая строится на замалчивании и недоговаривании. Причем, именно в жуткой ожесточенности той войны я вижу доказательство того, что русско-абхазской дружбы теперь уже ни что не разрушит.

Говорят, что самая крепкая дружба начинается с драки. Так, наверное, и между народами, если они, конечно, достойны друг друга. В драке, а не на словах, становится понятно, кто чего стоит. Льстивый обмен любезностями ни чего о людях не расскажет, обмен ударами расскажет всё.

Иные народы приползали к русским на брюхе, умоляя о помощи и защите. Они с удовольствием пользовались благами, оплаченными русской кровью, а потом называли русских оккупантами. А иные, запихивая в рот кусок русского хлеба, безо всякой паузы из того же самого рта изрыгали проклятия в адрес русских. Так кое-где и до сих пор.

Но абхазы ни когда не приползали к русским на брюхе, ни когда не просили нас о помощи. Абхазы ни когда перед русскими не унижались, поэтому они никогда и не проклинали русских. И ту войну с русскими абхазы не проиграли, война сама по себе выдохлась, иссякла. Они вспоминают ту войну с болью, но без стыда, потому и не имеют необходимости плевать русским в спину.

Иные малые народы, в том числе и на Кавказе, так лихорадочно метались в поисках больших покровителей, что порою за какой-то десяток лет по несколько раз меняли господ. Абхазы ни когда не искали покровителей. И у них никогда не было господ. Империи приходили сами, и это ни когда не обходилось без крови. Абхазам обычно требовалось несколько столетий, чтобы кое-как привыкнуть к новым соседям. С ними уживались, когда начинали понимать язык соседа. А с иными и не уживались, если сосед вел себя «зело борзо». Но господ над собой абхазы не признавали никогда.

То добро, которое делали русские для Абхазии после кровавой бойни, абхазы по достоинству оценили, как добро, которое делали друзья. Друзья, а не господа. Поэтому абхазы совершенно не поддержали первую русскую революцию. Кто-то тогда видел в абхазах хронических бунтарей, но вот они доказали, что это совершенно не так. Казалось бы, такой хороший шанс представился для «обретения независимости», но они плюнули на этот шанс, потому что в рамках российской империи, в рамках русской цивилизации они и так ощущали себя вполне независимыми. Келешбеево начало в них всё-таки победило.

Примерно то же самое и сейчас. Абхазы никогда не потерпят над собой ни каких хозяев и господ. Они могут жить в общем доме с другим народом только на условиях полного равноправия, даже если этот народ в тысячу раз больше абхазского. При этом, чтобы сжиться и сдружиться с другим народом, абхазам надо выучить его язык, да для начала надо еще иметь такое желание. На это уходят века. У абхазского народа просто нет исторического времени на то, чтобы выучить ещё один язык. И совершенно отсутствуют предпосылки для того, чтобы у них появилось такое желание.

Зависимость и независимость

Сейчас уже стало очень заметно одно противоречие современного абхазского мышления. Абхазы при каждом удобном случае подчеркивают свою независимость, при этом столь же легко и охотно признавая свою полную зависимость от России. По любому малейшему и даже не стоящему внимания поводу абхазы торопятся заявить, что судьбу Абхазии будут решать только её граждане и ни кто другой, при этом они так же не упускают возможности поблагодарить Россию за помощь и вполне признают то, что не могут без нее обойтись. Российское военное присутствие не вызывает у абхазов ни малейшего раздражения и даже радует их, хотя всегда и везде любой народ, который настаивает на своей независимости, испытывает жесткую аллергию на иностранные войска.

Давайте посмотрим правде в глаза. Если войска одной страны полностью охраняют границы другой страны – это фактическое ограничение суверенитета. Если социальная сфера одной страны полностью держится на финансовой помощи другой страны, про суверенитет можно говорить лишь с большими оговорками. Такова логика. Но это европейская логика. А в абхазском мышлении, как ни странно, ни какого противоречия нет. Просто здесь действует один фактор, существования которого мы не учитываем.

Европейская логика такая. Любая независимость должна опираться на некий фундамент – экономический, военный и так далее. Вопрос в том, чем народ, говоря о своей независимости, готов «ответить за базар», чем он в состоянии её подтвердить, на что она опирается? Если ни на что – это безответственный треп. Если ты кричишь о своей свободе, а тебе в любой момент могут перекрыть кислород, тебе лучше не кричать о своей свободе, потому что у тебя её нет.

Так вот! Абхазы имеют чем ответить за утверждение о том, что Абхазия независима. Отстаивая свою свободу этот народ пойдет до конца, они будут воевать до последнего абхаза, они не остановятся ни перед чем. И эта готовность идти до конца – такой козырь, который побьет все тузы. В современном мире таких народов уже почти не осталось, и эту особенность абхазов совершенно не учитывают европейские политики, да и российские тоже.

Десять человек, готовых умереть, сильнее, чем тысяча не готовых к смерти. Любой империи, которая посягнет на абхазскую независимость, абхазы устроят такую кровавую баню, что мир содрогнется. А разве не так и было в XIX веке? Как мог крошечный народ полвека воевать с величайшей империей мира? Но ведь это было. В абхазском языке нет слова «капитуляция». А в 1992 году? Армия четырехмиллионной Грузии вторглась на территорию, где вообще не было армии. Абхазия тогда не могла воевать против Грузии, она не имела для этого вообще никаких возможностей. И Россия Абхазию не поддержала, Ельцин дал Шеварднадзе добро на «наведение порядка в Абхазии». А в самой Абхазии проживала половина грузин, которые, конечно, поддержали армию вторжения. В таких условиях ни о каком сопротивлении и речи быть не могло. Но абхазы оказали такое сопротивление, что грузины до скончания века об этом не забудут.

А европейцы, конечно, оценивают ситуацию по-европейски. Они же знают, как это бывает в Европе. Гитлер, например, ввел войска в Данию, Бельгию, Грецию и много куда ещё. Войны не было. Вермахт стройными походными колоннами просто вошёл в эти страны. И не удивительно. Вооруженные силы этих стран были слишком ничтожны перед мощью вермахта. Сопротивляться не имело смысла. Вот они и не сопротивлялись. Они же умные. У них же логика.

Европейцы думают, что это всегда и везде будет так. Если народ не имеет большой армии, с ним можно не считаться. Судьбу этого народа можно решать, вообще не спрашивая его мнения. Российская и грузинская сторона уже считают для себя возможным обсуждать абхазский вопрос без участия абхазов. Дескать, как решим, так и будет, а абхазам, как скажем, так и сделают. Как бы Абхазия и не субъект вовсе, а только объект. А вот абхазов оскорбляет, когда абхазский вопрос (церковный, например) рассматривают без их участия. И если мы не хотим слышать их голос, то как бы нам не пожалеть об этом. Абхазия может доказать, что она не объект, а субъект, но нам не понравятся их доказательства.

И вот сегодня в Абхазию приезжают мелкие представители великой державы. Я видел их наглые, самодовольные, высокомерные физиономии. Они искренне считают: поскольку Абхазия не может обойтись без российской помощи, значит абхазы будут делать то, что им скажут. А не факт. Неужели наши ни чего не поняли в 2011, когда проявив пренебрежение к абхазам, к их мнению, послали в Новоафонский монастырь настоятеля из России? Ведь получили на входе маленькую репетицию большого бунта, а на выходе – раскол, который вообще не известно как и когда удастся расхлебать. Неужели мы хотим, чтобы абхазы решили, что репетиции закончены и пора уже показать полную версию классического абхазского спектакля со всеми надлежащими спецэффектами?

Абхазская независимость не декларативная только, а реальная, очень основательно подкрепленная готовностью идти до конца вопреки всему и не смотря ни на что. И разговаривать с Абхазией можно только, как с суверенным государством, а не как с подмандатной территорией.

Абхазы на самом деле вполне адекватны и они понимают, что помощь – это не просто так. Но они видят наши отношения, как сотрудничество двух суверенных государств. Россия помогает Абхазии, Абхазия дает возможность России отстаивать свои геополитические интересы в регионе.

***

Мы сидим на участке Нодара под деревом. У него не много деревьев, это не сад. Ровная поляна. И через эту поляну протекает речка, берега которой красиво выложены камнем. Меня совершенно очаровала эта речка, протекающая прямо через участок. Мелкая, каменистая, а вода – как жидкий хрусталь. Её тихое журчание успокаивает. Для меня это важно, потому что разговор у нас с Нодаром очень неспокойный. Он говорит:

– Иванишвили это вам не Саакашвили. Грузия обязательно опять нападет на Абхазию.

– Но русские…

– А если русские получат приказ не вмешиваться?

– Этого не будет.

– Это уже было.

– Но Путин это вам не Ельцин.

– А долго ли ещё будет Путин?

– Ещё довольно долго. Русские больше не предадут Абхазию.

– Но предположим русские получат приказ не вмешиваться. Для нас это даже лучше. Ты ведь знаешь, что тогда будет. Сюда хлынут добровольцы со всего Кавказа.

– Знаю. И не только с Кавказа, но и со всей России. Добровольцев будет даже больше, чем в прошлый раз. Тогда у нас не многие знали про Абхазию, а теперь многие знают.

Нодар улыбается и кивает.

– Но чем больше здесь будет добровольцев, тем больше здесь будет крови.

Нодар кивает и разводит руками.

Две боли

Возвращаюсь как-то из Абхазии, разговорился в поезде с одним армянином об абхазских делах. В какой-то момент он улыбнулся и немного ехидно заметил:

–Я смотрю, вы уже как они, говорите «Сухум».

– Когда я впервые побывал в этом городе, он назывался уже так. Я никогда не был в «Сухуми».

Потом я не раз об этом задумывался. Да, я предвзят и предубежден. Я смотрю на ситуацию, если не абхазскими глазами, то во всяком случае с абхазской стороны. Извиняет меня то, что это неизбежно. Невозможно увидеть конфликт сразу с двух сторон, как невозможно оказаться одновременно сразу в двух точках пространства. Даже если человек последует совету древних римлян и выслушает вторую сторону, у первой стороны – всегда преимущество. Первая сторона дает тебе базовую информацию, а вторая уже такой возможности не имеет, она уже вынуждена опровергать, что всегда не просто. Первая сторона заходит в твоё сознание беспрепятственно, а вторая вынуждена пробиваться с боем, пытаясь сломать уже сформированные представления.

Вот я и думаю: а что если бы я увидел грузино-абхазский конфликт впервые с грузинской стороны? Если бы у меня были друзья в Грузии и не было бы друзей в Абхазии? Недавно натолкнулся в сети на словосочетание «абхазские зверства» и сразу же подумал: «Что за чушь?» А если бы я много раз бывал в Грузии и никогда в Абхазии, сейчас, должно быть, услышав про «грузинские зверства», я так же подумал бы, что это полная ерунда.

Да, я не сомневаюсь, что с грузинской стороны всё выглядит совершенно по-другому, но мне уже никогда не удастся полностью встать на грузинскую точку зрения, даже если бы я этого хотел, а к тому же и не хочу. Я стараюсь быть честным, объективным и беспристрастным настолько, насколько это возможно. До известной степени это всё-таки возможно, потому что грузины всегда были мне интересны и симпатичны, к грузинскому народу как таковому у меня нет ни какого предубеждения. Поэтому я с большим интересом посмотрел фильм Мамуки Купарадзе «Абхазия – сторона конфликта».

И я почувствовал грузинскую боль об утрате Абхазии. Вот ездит Мамука по той земле, которая когда-то была его землей, и каждую минуту помнит: потеряно, не наше. Разве его боль не понятна? Мамука не обостряет и ни кого не осуждает. И его, наверное, не стоит осуждать за тоску в глазах.

А в Абхазии демонстрация этого фильма вызвала резкий протест. И правда, как решились здесь это показать? Здесь это не может быть воспринято иначе как вражеская пропаганда. Душа абхазского народа ещё не вернулась с войны. Демонстрация любого грузинского фильма об Абхазии здесь воспринимается, как без пяти минут измена Родине. Иначе не может и не должно быть. Этот фильм безобиден? Бенгальские огни тоже безобидны, но не для тех, кто живет на бочке с порохом.

Читаю, как грузины пишут о «возвращении изгнанного большинства народа Абхазии в свои дома». У меня уже выработались абхазские рефлексы, и эти слова сначала кажутся мне бесстыдно циничными. А потом я их понимаю. Жили мирные грузины в Сухуми. И рождались в Сухуми. Здесь были их корни, здесь были могилы их родителей. И вот они «под грохот канонады» паковали чемоданы и бежали, бежали, бежали, бросая отчие дома, бросая могилы предков Это же страшная трагедия. Кто виноват – другой вопрос. Если человек испытывает сильную боль, эта боль не пройдет, когда он узнает, кто виноват.

И всё-таки боль не должна лишать разума. Сильный человек не боится посмотреть правде в глаза, какую бы боль не причиняла ему эта правда. Самообман – удел слабых, только окончательно раскисшие люди могут утешать себя несбыточными мечтами. Истина не зависит от того, чего мы хотим, или чего мы боимся. А в данном случае истина заключается в том, что Абхазия ни когда уже не станет частью Грузии. Ваш покорный слуга редко делает безапелляционные заключения, но тут у меня есть все основания для того, чтобы себе это позволить.

Дело совершенно не в моей «проабхазской ориентации». Даже если бы я всеми силами души хотел возвращения Абхазии в Грузию, я и тогда понимал бы, что это невозможно. Даже если бы я готов был отдать жизнь за «восстановление территориальной целостности Грузии», у меня хватило бы мужества признать, что это невозможно. Абхазия никогда не станет частью Грузии так же, как, например, Эстония никогда не станет частью России. Этого не может быть, потому что это противоречило бы всем законам бытия. Поэтому меня так удручает грузинское нежелание посмотреть правде в глаза.

Госминистр Грузии по вопросам реинтеграции Паата Закарешвили говорит: «Абхазы не знают, что хотят. Они не имеют ни какой перспективы независимости. Абхазия должна понять, что её идентичность возможна только на территории Грузии и другой родины она просто не имеет…»

– О-о-о-о… Это такой классический пример политической слепоты, что хоть в учебники его помещай. Если господин госминистр не в курсе, то скажем: весь абхазский народ, как один человек, даже мысли не допускает о возвращении в Грузию. Это же не мнение сухумских вождей, которых при определенном раскладе можно и поменять, опираясь на оппозицию. В Абхазии вы не найдете и трех абхазов, из которых можно было бы составить «прогрузинскую оппозицию». Если абхазы совершенно единодушно вас не хотят, то как вы сможете вернуть их под своё крыло? Вся абхазская молодежь воспитана на преклонении перед подвигом абхазского народа в Отечественной войне 1992-93 годов. Они впитали горькую радость этой победы (над вами!) с молоком матери. Как вы думаете их «переформатировать»?

Представьте себе, что грузинская власть возвращается в Абхазию, а вся Абхазия покрыта памятниками победы над грузинами. Грузины смогут вытерпеть существование этих памятников? А вы думаете абхазы позволят тронуть хоть один из них? Они же скорее умрут, чем позволят убрать камни с именами погибших. И вам останется только один лозунг: «Абхазия без абхазов», но и этого вы не сможете, потому что, понимаете ли – горы. Вы получите такую бойню, такую кровь, которой грузинский народ не выдержит.

Что же касается «абхазской идентичности, которая возможна только на территории Грузии», то это, воля ваша, совсем антинаучно. Даже не стану вам рассказывать о том, что когда-то абхазские цари были владыками Картли и Кахети, о том как «грузинская идентичность была возможна только на территории Абхазии». Я знаю, что вы ответите: абхазы исказили историю. Да, я не сомневаюсь, что в Грузии другая версия истории. Но невозможно ни отменить, ни исказить тот факт, что этнически абхазы не имеют к грузинам отношения. История – это то, что было, то есть ври что хочешь, а язык – это то, что есть, и тут уж не соврешь.