Дремлющие вулканы айнов

Александр Надысев

Дремлющие вулканы айнов

Расселение айнов

Камчатка

Глава 1

С давних времён на Камчатском полуострове, враждуя меж собой, жили эвены, коряки, чукчи, ительмены и другие народности. А на южном побережье Камчатки проживали удивительные племена айнов-курильцев, выбиравших места своего пребывания вблизи вулканов. Но пришло время и русские первопроходцы в погоне за пушниной начали освоение Камчатки и приведение её жителей в российское подданство.

А начиналось это так. Анадырский приказчик Владимир Васильевич Атласов, пятидесятник, глава необъятной Чукотки, узнав о неведомой и очень богатой Камчатке, предложил якутскому воеводе поход за ясаком[1], ценными шкурками соболей и лисиц, в эти неизведанные земли. Воевода, не раздумывая, приказал:

– Велю покорить Камчатку, и добыть ясак с новых верноподданных государя!

И добавил, лукаво улыбаясь:

– Но на поход сей денег не дам.

Так по велению якутского воеводы Владимир Атласов стал за свой счёт готовиться к походу за «рухлядью»[2] в далёкую и загадочную Камчатку. Казаки его уважали и тянулись к нему. Атласова знали, как человека волевого, целеустремлённого, воспитанного в походных условиях, привыкшего с детства к умеренности и лишениям. В постоянных скитаниях по сибирским тундрам окончательно сформировался его характер, очень жёсткий, предприимчивый, часто беспринципный, и вместе с тем Атласов обладал железной волей и редкой физической выносливостью. На столь масштабное мероприятие ему пришлось одолжить у подьячего Ивана Харитонова 160 рублей, а у торгового человека Михаила Остафьева взять в долг деньги, с отдачей красными лисицами, и не только у них. На эти деньги Атласов стал нанимать казаков и, конечно же, ясачных юкагиров[3], обещая им богатую камчатскую добычу, и они записывались в поход. Без юкагиров, жителей Чукотки и умелых оленеводов, невозможно быстро пройти по заснеженным горам на оленьих упряжках, да ещё в такую даль. Так что без камчатской добычи задолжавшему Атласову лучше не возвращаться в Анадырский острог, и он готовился. С буйными казаками он ночами засиживался, то в приказной избе острога, то в кабаке, обсуждая предстоящий поход на Камчатку. Больше всех высказывали свои соображения казаки Иван Голыгин и Лука Морозко, уже побывавшие на Камчатке. Они за застольем весело переглядывались и балагурили.

– Да, что там, перемахнём через горы и Камчатка наша, – говорил, улыбаясь, Голыгин. – и возьмём, как в прошлый раз, множество соболей и чернобурых лисиц.

– Ага, – смеясь, отвечал Морозко, – забыл, как тебя там дикари подстрелили?

– Да ладно, что нам бояться дикарей с луками, – ответил Голыгин, – вот нам бы в поход поболее оленей с юкагирами, тогда быстрее покорим Камчатку.

– Будут вам юкагиры, – сразу заверил Атласов, – и много оленей.

– Тогда и «рухлядь» тебе добудем! – ответил Морозко, подмигнув Голыгину, – да ещё какую, пушистую!

– Надеюсь на вас, други, – поднял кубок медовухи Атласов. – Так выпьем за казацкую удачу! А тебя Лука я оставляю вместо себя править на Анадыре.

Декабрьским утром 1696 года отряд Атласова численностью в 124 человека вышел из Анадырского острога на оленьих упряжках и двинулся в поход. Отряд состоял из 64-х служилых, промышленных людей и 60-и ясачных юкагиров, которым предстояло покорить таинственную Камчатскую землю и собрать достойный ясак.

Тремя днями позже в Анадырский острог прибыл новый приказной Постников. Узнав о походе, он велел Луке Морозко догнать и вернуть Атласова, чтобы тот отчитался перед ним. И Морозко помчался вслед за отрядом, даже не думая передавать приказ Постникова. Он догнал Атласова уже в горах и был счастлив, что стал участником этого грандиозного похода.

В январскую стужу 1697 года, перевалив через Корякский хребет, отряд казаков спустился с гор и остановился передохнуть. Перед ними раскинулась неведомая земля с заснеженными горами, сопками и высокими вулканами.

– Камчатка! – радостно закричал Атласов, оглянувшись на казаков. – Здесь обитают коряки, с них и начнём приводить дикарей под царскую руку.

– Откудава таково прозвание Камчатка? – спрашивали казаки друг друга, соскочив с нарт.

– Известно откуда, – ответил седобородый казак и рукой махнул на юг. – Тама течёт большая река Камчатка, названная именем якутского казака Ивана Камчатого, сыскавшего в её устье лежбища моржей, а позже и сия землица стала называться Камчаткой.

– А ну, все по местам! – заорал десятник Морозко. – Ишь, разгалделись.

Казаки нехотя стали садиться на нарты, ворча на десятника, а тот, взглянув на небо, покачал головой:

– Кажись запуржит.

Сплошная хмурая облачность клоками тяжело нависала над суровыми кряжами гор, покрытых снегами, и только в её просветах сверкало своими косыми лучами низкое солнце. Красота!

– Вот она какая, земля камчатов! – озирались молодые казаки, удивляясь необычным искрящимся горам, поросшим лесами.

– Им всё в диковину – ворчали бывалые казаки, как вдруг заметили местных дикарей с луками наготове.

– Ба, да нас уже встречают, – загоготали казаки. – Смотри-ка, луки свои наладили.

Промысловики схватились за ружья и все приготовились к бою.

– Как бы не стрельнули? – вскрикнул кто-то из молодых, и вскинул пищаль[4].

– Не трожь их, – строго велел Атласов, – это ж горные коряки, мирный народец, да и ясак с них никакой. А нам в путь к Пенжинской губе, вот там возьмём что-нибудь пожирнее и постреляем. Трогай!

Казаки, несмотря на поднявшуюся метель, двинулись в путь, а коряки как появились нежданно, так и исчезли в лесу. Ветер стих, но снег валил, не переставая, а отряд упрямо продвигался на юг, несмотря на крики недовольных юкагиров, хлеставших оленей. Вдруг небо прояснилось, снег закончился, и выглянуло низкое солнце. Отряд Атласова неожиданно выбрался на высокое скалистое плато. Олени встали. Казаки повыскакивали с нарт, поразмяться…и увидели в дымке синие горы и огромную искрящуюся реку, покрытую льдом.

– Какая ширь! – дивились молодые казаки. – Какая загадочная река!

– Это Пенжинка, – пояснил Атласов. – Здесь будем ставить острог.

Так, прибыв на берега каменистой реки Пенжины, Атласов основал острожек Акланский, а затем – Каменский. Передохнув, он отправил десятника Морозко с казаками дальше по заснеженному льду к устью реки Пенжине, где тот поставил зимовье, назвав его Усть-Пенжинское. За несколько дней Лука Морозко призвал присмиревших коряков под государеву руку, без боя собрав с них ясак лисицами, и вернулся в Каменский острожек.

В приказной избе острожка тепло и уютно, горела лучина, и пахло свежим срубом. За грубо сколоченным столом сидели приказчик Атласов с десятником Олешко Пещерой и пили крепкий мёд, закусывая сушёной рыбой. Неожиданно в избу вошёл Лука Морозко, перекрестился на икону в красном углу и широко улыбнулся:

– Будь здрав батька.

Атласов, развалившись на лавке, посмотрел на вошедшего Луку и спросил:

– Всё ли сладилось с ясаком?

– Всё, батька, – быстро ответил Морозко.

– Что за народец? – спросил Атласов. – Доложь.

– Коряки пустобородые, – докладывал Морозко, распахнув свой тулуп, – лицом русоковаты, роста среднего, в бога не верят. Живут в ярангах, похожих на островерхие юрты, покрытых шкурами, в очаге – огонь на тюленьем жире, а спят в гамаках. Есть у них шаманы – они бьют в бубны и кричат. Ясак взял лисицами.

– Что же они хотят? – ухмыльнулся Атласов.

– Оружие у них – луки, да копья, а потому товары им надобны – железо, ножи, топоры. Менять товары им не на что – в устье Пенжины нет соболей, а питаются они только рыбой, – закончил Морозко и посмотрел на приказного.

– Житьё у них скудное, – заметил Атласов, нахмурившись.

Он поднялся с лавки и велел:

– Передохни Лука, и сбирай людей в поход за жирной добычей.

Атласов, проводив Морозко, выразительно посмотрел на Олешко Пещеру.

– Более добычи нам не видать, – тихо сказал он и, приложив палец к губам, прошептал. – А потому, Олешко, возьми служилых людей, и иди с ясачным обозом в Якутский город. Отчитаешься тама, но никому ни слова, понял?

Перед рассветом ясачный обоз остановился у ворот острога, и десятник Пещера с передних нарт крикнул:

– Семейка, открывай врата.

– Куды ты, Олешко, в такую рань? – спросил воротник. – А то вчерась, видал я в лесу коряков с луками. Слышь, куды тебя несёт?

– Не твово ума дело! – прокричал десятник на ходу, и обоз скрылся в туманной дымке леса.

«Кабы чего не вышло, – подумал воротник, – а то коряки меткие охотники, подстерегут, не дай Бог».

Уже совсем рассвело, и Семён, увидев казаков, которые готовились к походу, подумал: «Эти робяты, понятно, хотят заясачить коряков, – и стал открывать ворота, как вдруг стрела пронзила его грудь.

«Эх, это не к добру» – мелькнуло в голове Семёна, и он упал на снег. Казаки, увидев в лесу стрелявших дикарей, стали палить по ним из пищалей. Коряки, бросив раненых, в страхе разбежались. Казаки, выдернув стрелу, внесли раненного Семёна в избу, а тот, переживая, шептал чуть слышно: «Как бы не подстрелили мово племяшку, Олешко».

Атласов, увидев стонущего воротника, вздрогнул и участливо утешил:

– Задело тебя чуть, Семейка, терпи – пройдёт, – а сам подумал: «Хорошо, что ночью отправил ясачный обоз в Якутский, а то было б худо».

Вскоре отряд казаков на оленях резво помчался по заснеженному льду реки, и вышел на побережье огромной Пенжинской губы. Не найдя на пустынном побережье никаких корякских селений, отряд остановился и Атласов решил разделиться.

– Ты, Лука, – велел он, – бери людей и иди на восточное побережье Олюторского[5] моря, ведь ты сюды хаживал с Голыгиным. Смотри, не озоруй, и ясак бери по лисице с души. А я пойду по берегу Пенжинской губы на юг. Если что случится, присылай гонца. Всё, трогаемся!

Десятник Лука Семёнов Морозко Старицын был дерзок, храбр в бою и удачлив в нескончаемых походах, и потому пользовался у казаков заслуженным уважением. И казаки говорили о нём:

– Мы с ним, как у Христа за пазухой.

Перевалив через высокие горы, десятник Морозко с товарищами захватывали поселения олюторских коряков, которых призывая «лаской и приветом», приводили в подданство царю и собирали с них ясак лисицами. Дальше казаки, продвигаясь по побережью, встречали лишь редкие селения коряков и как-то приуныли. И вдруг они увидели чумы любопытных чукчей. Те разбегались, прятались, ещё и отстреливались. Их отлавливали и приводили в российское подданство, а ясак приходилось брать силой. После перестрелки с чукчами, Морозко как-то забеспокоился.

«Что с основным отрядом? – думал он. – Всё ли благополучно у Володимира? А мои-то казачки, как блаженные, идут из леса и даже не оглядываются».

– С дикарями надо держать ухо востро. Ишь, расхрабрились! – закричал на казаков Морозко и велел им садиться на нарты.

Так с мелкими боями казаки Луки Морозко шли на оленях по побережью полуострова, теряя по пути своих товарищей.

Глава 2

Казачий отряд Владимира Атласова продвигался по западному побережью Камчатки. Над морем нависли тяжёлые тучи, неожиданно поднялся ветер, пошёл крупный снег, и на отряд казаков навалилась колючая пурга. И приключения казаков начались. Боязливые коряки, следившие за пришельцами, неожиданно показались из-за камней, но чего-то испугавшись, сразу исчезли.

– Испужались метели, – веселились казаки, прячась в вороты тулупов.

На коротких стоянках возле своих яранг[6] угрюмые юкагиры, вечно голодные, зло переговаривались меж собой, и казаки предчувствую беду, забеспокоились:

– Как бы, не взбунтовались юкагиры. Сбегут ведь, кто будет править оленями?

На побережье обширной Пенжинской губы казаки, наконец, увидели яранги коряков. Призывы и угрозы на них не подействовали, и ясак пришлось брать силой. Полетели стрелы, в ответ загремели пищали, ружья казаков и вскоре, всё стихло.

– Вот и постреляли, – усмехнулся Атласов и, схватившись за свою раненную руку, распорядился. – Ставьте браты зимовье, да покрепче.

А между тем местные ясачные юкагиры заступились за коряков, и во главе с Ома и Тыкно взбунтовались. Они ночью в районе реки Паланы вероломно убили трёх казаков, и напали на острожек Атласова, но казаки основного отряда отбились, убив полтора десятка юкагиров. В бою погибли пять казаков и более 30 служилых и промысловых людей были ранены. Да и сам Атласов, раненый «во шти местах», встревожился не на шутку и послал верного юкагира к Луке Морозко с приказом идти к нему на помощь. Казаки облегчённо вздохнули, увидев подкрепление, а юкагиры, сняв осаду, исчезли в лесу. На следующий день потрёпанный отряд казаков тронулся в путь.

Вскоре отряды Атласова опять разделились. Морозко пошёл к Боброву морю, по пути покоряя коряков, а Атласов направился вдоль побережья Пенжинской губы, собирая дань и, приводя силой упрямых коряков в подданство российской державе.

Десятник Морозко на побережье Боброва моря срубил временное зимовье и из него пошёл в крупное поселение дикарей собирать ясак. Ему доложили, что коряки задумали что-то нехорошее. Он не придал значения необычному скоплению коряков у своих яранг, и с ясаком стал возвращаться в зимовье. Обиженные коряки, видя горстку казаков, решили отбить свой ясак, и устроили засаду в урочище реки Кохна. Неожиданно напав на казаков, они убили двух промысловиков и десятника Морозко, и с пушниной скрылись. Так погиб ещё один лихой казак – десятник Лука Морозко. Коряки осмелели и продолжали нападать на казаков, стараясь вернуть своих соболей, но вскоре смирились, потеряв самых смелых воинов.

А казаки Атласова продолжали упорно продвигаться на юг по побережью Пенжинской губы, переходящей теперь уже в море, и грабили южные племена ительменов-камчадалов, продолжая приводить их в подданство русскому царю. На побережье Пенжинского моря казаки срубили зимовье на реке Ичи и устроили под горой загон оленей. Атласов, обойдя свой лагерь, заглянул в чумы юкагиров и осмотрел загон оленей.

«Не нравиться мне, что оленей оставили под горой, от зимовья их не видать. Хотя другого места вроде бы не найти», – подумал Атласов и направился спать в приказную избу.

Лишь только рассвело, как к зимовью на трёх нартах прибыли измученные люди десятника Морозко и сразу ввалились в приказную избу.

– Что случилось? – вскочил полусонный Атласов, схватившись за саблю.

– Мы попали в засаду и Лука Морозко убит, – горестно поведали казаки, – а мы с трудом ушли от погони.

– Как же так? – вскричал Атласов.

– Мы предупреждали его о возможном бунте коряков, но он только смеялся, – оправдывались, было, казаки…

Как, вдруг, в зимовье ввалились люди Атласова, и загалдели:

– Коряки ночью угнали всех наших оленей, ведь загон-то был под горой.

– Что? – взревел от ярости Атласов. – Догнать!

– Так не на чем, – развели руками казаки.

– Как, а наши три упряжки оленей? – сразу предложили люди Морозко. – Ну, на коих мы прибыли.

Атласов сразу пришёл в себя и заорал:

– Чо стоите, в погоню! И никого не щадить.

Был бой, оленей отбили, убив при этом с десяток коряков, а остальные разбежались по лесам. Атласов, боясь нового нападения, велел готовиться к походу. Пригнанных оленей юкагиры уже запрягли, а разгорячённые казаки, утирая пот, дружно садились на нарты.

– Поход продолжается, и нас ждут приключения! – наконец улыбнулся Атласов и, садясь на нарты, велел. – Трогай, робята!

И казачий отряд отправился в путь. Атласов, не видя добычи в редких селениях коряков, решил повернуть на восток. Казаки, перебравшись через горный хребет, встали лагерем у реки Тигиль. Весна была в полном разгаре. В апреле реки вскрылись ото льдов, и Атласов велел изготовить байдары. Казаки благополучно спустились к легендарной реке Камчатке, и на её берегах обнаружили множество селений-острогов коряков. Четыре острога с посадами казакам сотника Серюкова покорились без боя. И тем не менее Атласов велел на берегу реки Камчатки поставить острожек, назвав его Верхне-Камчатский. Постоянно боясь измены новых подданных царя, он оставил в острожке десятника Потапа Серюкова с 12 казаками и 30 юкагирами и решил вернуться на побережье Пенжинского моря (Охота-моря) к своему зимовью на реке Ичи, где и расположился передохнуть. Отсюда он посылал казаков отыскивать новые поселения камчадалов и собирать с них ясак.

В верховьях реки Ичи казаки неожиданно обнаружили «полоняника», которого камчадалы называли «русаком». Камчадалы, боясь русского царя, сами привезли пленника к Атласову. Он оказался выходцем с далёкого юга – из Узакинского государства и звали его Денбей. От него Атласов с удивлением узнал, что за Охота-морем есть далёкие страны и понял, что этого Денбея надо доставить к воеводе в Якутск.

Осенью в 1697 году Атласов вышел из зимовья Ича и по побережью пошёл на юг, посылая вперёд казаков выискивать зимовья камчадалов. Наконец, казаки Атласова встретились с камчатскими айнами, которые называли себя «курилами», от айнского слова «кур» – «человек, народ». Они охотились на бобров[7] и молились на сопки и вулканы, взывая о помощи. Айны-курильцы свободный народ и ясак добровольно не давали, тогда казаки одновременно напали сразу на шесть острожков курильцев. Был бой, в котором более смелые айны противились и погибли, а остальные разбежались.

Десятник Голыгин докладывал:

– Брать в ясак, кроме бобров, было нечего, хотя соболей и лисиц в лесах полно, но айны их не промышляют.

– Зато казаки вдоволь постреляли и помахали саблями, – заулыбался Атласов.

Глядя на толпу унылых айнов-курильцев, он размышлял: «Они видом волосаты, против камчадальцев чернее и бороды меньше. Одежду носят такую же, что и камчадальцы, но скуднее. Поклоняются «горным духам» вулкана, и приносят им в жертву медведя. Соболя у них есть, но плохие, а бобров и лисиц красных много. Что есть у айнов, то и возьмём».

Атласов с отрядами казаков пошёл дальше по западному побережью Камчатки на юг. Уже ярко светило весеннее солнце, снег местами растаял, и казакам пришлось идти пешком за нартами[8]. Впереди отряда шёл десятник Голыгин со своими казаками и он первым увидел в ущелье большую реку.

– Что за река? – спросил Голыгин у сопровождающих его камчадалов.

– Кажись, Нынгичу[9], – ответил ему косматый старик.

– А куды же течёт река? – спросил его Голыгин.

– Незнамо куды, – ответил старик и махнул рукой. – Туды.

Когда Атласов с основным отрядом вышел на берег реки Нынгичу, то приказал ставить острожек и спешно изготовить байдаки[10] для сплава вниз по реке. Он решил правильно: «Сия река течёт в большую реку, а та в море, и это конец Камчатки». Так Атласов, подгоняя своих людей, упрямо шёл навстречу своей судьбе. Он не знал, что его ждёт впереди, но был уверен в казаках и в свою удачу.

Глава 3

Весна 1698 года была в самом разгаре, реки вскрылись и сопки зазеленели. Казаки Атласова, перекрестившись, сели с камчадалами на байдаки и устремились вниз по течению реки Нынгичу в полную неизвестность. Вскоре, петляя, стремительная река стала расширяться, и казаки вошли в её скалистое устье. И… они увидели бушующее море!

– Море, – первыми закричали казаки десятника Ивана Голыгина, – но уж больно неспокойное.

– Вот оно, Охота-море, – проговорил Атласов, поглядев на камчадалов, новых царских подданных, – так кажись, называют сиё море?

– Да, да, – загалдели камчадалы, – оное кормит нас бобрами.

– Дошли! – радовались казаки, утирая лица своими шапками. – Куды таперя?

– Здесь будем ставить острог, – распорядился Атласов, – поспешайте казаки.

И сразу в лесу застучали топоры, казаки валили деревья и готовили брёвна для срубов изб. Вскоре юкагиры пригнали в лагерь оленей и стали ставить крепкий загон из слег, а потом поставили чумы и кучей сложили нарты до следующей зимы.

– Работа пошла, к вечеру будет крыша над головой, – усмехнулся Атласов.

Посмотрев на скалы, нависавшие над рекой, он весело сказал казакам:

– Надо б осмотреться, други. Айда на гору.

Атласов с Иваном Голыгиным полезли на скалы, а казаки поспешили за ними. Пробираясь вверх между огромными камнями, Атласов подумал: «Неча время терять», и обернувшись, велел Голыгину:

– Ты Иван, вот что, возьми с десяток казаков, пару камчадалов и иди в верховья Нынгучу… и без достойного ясака не возвращайся.

Наконец, казаки поднялись за Атласовым на высокий утёс, далеко упирающийся в море, и обомлели… какая ширь морская! А Атласов уверенно прошёл на самый край утёса и, сложив руки на груди, стал с любопытством вглядываться в морские дали. Ветер трепал его волосы, а он, широко раскрыв рот, вдыхал морской солёный воздух. Вдруг, он зычно закричал:

– Вижу, браты, вижу!

– Что, где? – в недоумении заговорили казаки, стоящие сзади него.

– Да, вона, какая дивная гора, да ещё курится, – воскликнул Атласов, увидев очертание огромного вулкана.

Камчадалы, сопровождавшие Атласова, пояснили:

– Это вулкан Аланд, извергающий огонь! А далее далёкие острова айнов!

Атласов ухмыльнулся в бороду и произнёс:

– Вот пойдём, казачки, на эти острова и заясачим айнов-курильцев. Только на чём идти?

Атласов стоял на утёсе, широко расставив ноги, суровый, неприступный и мучительно думал: «Как же добраться до Аланда»?

Морской ветер дико свистел в ушах, трепал полы его потёртого кафтана, и как бы говорил ему: «Думай, Атласов, думай».

Казаки, стоящие с ним, притихли и боялись слово вымолвить.

«Надобны кочи[11]!» – наконец, решил Атласов и, повернувшись к казакам, заорал:

– А вы чо рты раззявили? Тикайте вниз и ставьте избы, не то ночевать будет негде! Вона на одной уже крыша ставлена.

Казаки с гиканьем спустились со скал вниз. Вскоре крыши покрыли тёсом, навесили двери, и каждая изба стала крепостью. Потянуло дымком костров и вкусно запахло, это в котлах варили уху. Заночевали казаки уже под крышами свежесрубленных изб, и в устье реки Нынгучу появился ещё недостроенный, но уже грозный острог Большерецкий – будущая русская твердыня на Камчатке.

В приказной избе острога было тихо, и только где-то жужжал шмель. Приказной Атласов удобно расположился на медвежьей шкуре и, вспоминая, писал на клочке бумаге: «…а против первой Курильской реки на море видел, как бы острова есть…» Как, вдруг, в дверь ворвались казаки и закричали:

– Володимир, убили десятника Голыгина, а мы с ясаком еле утекли.

– Где? На реке Нынчугу? – вскричал Атласов, – Сбирайтесь, отомстим камчадалам!

Казаки на байдаках спешно поднялись вверх по реке Нынчугу и неожиданно напали на камчадалов, праздновавших свою победу. Казаки дали несколько залпов из ружей – десяток дикарей упало, а остальные разбежались. А оставшиеся камчадалы с детьми, прижатые к скалам, запросили пощады. Атласов великодушно простил, взяв с них двойной ясак, и с телом погибшего Голыгина вернулся в Большерецкий острог. Похоронили казака Ивана Голыгина на высокой скале. На могиле поставили крест, обложив камнями, а реку Нынчугу назвали его именем.

Сразу после похорон Атласов велел казакам собираться в поход. Он решил идти на реку Ичу, достроить там крепость и, пополнив ясак, вернуться в Анадырский острог. Верные камчадалы доложили казакам, что коряки, узнав о возвращении Атласова с Камчатки, задумали перехватить его на пути в Анадырский острог. Поэтому Атласов не рискнул отправляться зимой, ведь по следам отряда можно было бы легко настичь его обоз. Он разумно остался на зиму в остроге Ичи залечивать свои раны.

И только 2 июня 1699 года Атласов с 15 казаками и 4 юкагирами, местным тойоном[12] и японцем Денбеем скрытно добрались до Анадырского острога. С собой они привезли большую «государеву казну»: 330 соболей, 191 красную лисицу, 10 лисиц сиводущек, 19 каланов, одну соболью парку и прочую «рухлядь».

Так завершился знаменитый камчатский поход Владимира Атласова, своенравного, решительного и очень смелого сибирского казака-завоевателя, который положил начало окончательному закреплению Камчатки за Россией. Конечно, приказной Атласов, первый исследователь Камчатки, не был романтиком, но его всегда тянуло тайное и неизведанное, и он уже мечтал о покорении богатых морских островов. И уже тогда Атласов, знавший грамоту, стал составлять «скаски», некие сообщения о Камчатке и морских островах айнов. Потомки недаром прозвали Владимира Атласова «камчатским Ермаком» и по заслугам, а остров Аланд назвали его именем.

Глава 4