Таинственный остров

Все были готовы отправиться в путь.

– Я захватил с собой остатки дичи; хватит еще на целые сутки, – сказал Пенкроф.

– Да я надеюсь, что по дороге нам удастся пополнить свои припасы, – сказал Герберт.

– Оно, конечно, надеяться можно, а все-таки лучше запастись готовым, – отвечал моряк.

Так как стекла, с помощью которых Смит зажигал мох, были снова вставлены в часы, то Пенкроф решил воспользоваться жженой тряпкой.

– Вот и трут готов! – сказал он.

Что же касается кремня, то в почве в нем не было недостатка.

Было семь часов утра, когда исследователи, вооруженные дубинами, покинули «Трубы».

Следуя совету Пенкрофа, решили отправиться уже знакомой дорогой, через лес, а вернуться по другому маршруту.

Они обогнули южный выступ утеса и пошли по левому берегу реки.

Дойдя до того места, где река круто заворачивала к юго-западу, Пенкроф остановился и сказал:

– Теперь надо поискать тропинку, которую мы проложили.

Тропинка, извивавшаяся чуть заметной нитью среди густой зелени, была найдена, и в девять часов утра Смит и его спутники достигли западной опушки леса.

Сначала шли по болотистой низине, потом почва стала сухой, песчаной: начался пологий подъем, который вел от берега вглубь этих незнакомых мест. В лесу, между высокими деревьями, промелькнуло несколько животных. Топ усердно их выгонял, но его хозяин тотчас же звал его к себе, так как еще не наступило время заниматься охотой. Инженер был из тех людей, которые, поставив задачу, ни на что не отвлекаются, пока не достигнут своей цели. Сейчас Сайрес Смит не обращал внимания ни на характер местности, по которой проходил, ни на ее природные богатства. Он думал только о том, как бы поскорее достигнуть вершины горы, на которую решил подняться, и прямо туда стремился.

В десять часов остановились немного отдохнуть.

При выходе из леса открылись очертания горы. Она состояла из двух конусов. Первый, усеченный на высоте около двух тысяч пятисот футов, поддерживался передними горами причудливой формы, которые разветвлялись, как когти громадной лапы, вцепившейся в почву. Между этими передними горами перекрещивалось множество глубоких, узких долин, покрытых деревьями; несколько зеленых групп росло у самого усечения конуса, что представляло издали подобие раскинутых букетов. Растительность была беднее на северо-восточном склоне горы, и тут виднелись довольно глубокие борозды – вероятно, застывшие потоки лавы.

Возле первого конуса стоял второй, слегка закругленный на вершине и несколько склонившийся набок. Вид его напоминал круглую шапку, надетую набекрень. Он, казалось, состоял из обнаженной земли, сквозь которую во многих местах прорезались красноватые скалы.

Смит хотел достигнуть вершины второго конуса и по гребням горных отрогов надеялся туда подняться без особых затруднений.

– Мы на вулканической почве, – сказал Смит. – Следуйте за мной. Мы начнем взбираться по склону вот этой передней горы. Склон состоит из уступов, и, следовательно, по нему легче достигнуть первой площадки.

Почва была изрытая и неровная. Там и сям виднелись перекатные валуны, многочисленные базальтовые[12] обломки, пемза, обсидиан[13]. Хвойные деревья возвышались здесь отдельными группами, а на несколько сотен футов ниже, в глубине узких ущелий, они сливались в густые рощи, почти непроницаемые для солнечных лучей.

Пока исследователи пробирались по нижним отрогам, Герберт, зорко осматривавшийся, указал на свежие следы, ясно обозначавшие, что тут недавно проходило немало крупных животных.

– Хищных? – спросил Пенкроф.

– И хищных, и нехищных, – ответил Герберт.

– Что ж, может, эти звери неохотно уступят нам свои владения? – сказал Пенкроф.

– Тогда мы с ними потолкуем, – ответил Спилетт, которому уже случалось охотиться на тигров в Индии и на львов в Африке. – С ними не так трудно справиться, как обычно полагают. Но до охоты еще далеко, а пока следует быть настороже.

Между тем они мало-помалу поднимались вверх. Дорога очень удлинялась поворотами и преградами, которые надо было обходить. Случалось, что под ногами почва вдруг обрывалась, и путники неожиданно оказывались на краю глубоких провалов. Надо было возвращаться назад, искать какую-нибудь тропинку или по крайней мере место, где можно было ее проложить. Таким образом, напрасно тратилось много времени и сил.

В полдень маленький караван остановился позавтракать под тенью высоких елей, около ручейка, каскадом струившегося по камням наподобие водопада.

– Мы прошли полдороги до первой площадки и на площадке будем, вероятно, не раньше вечера, – сказал инженер. – Уже и отсюда можно кое-что разглядеть. Открывается широкий вид на море. Вот только справа острый мыс мешает определить, соединяется ли берег с землей…

Налево местность также просматривалась на несколько миль к северу, но от северо-запада и до того пункта, где находились исследователи, вид закрывала гора. На северо-западе панораму замыкал горный отрог причудливых очертаний, он казался застывшим потоком лавы, некогда извергнутой вулканом. Отсюда еще нельзя было разрешить вопроса, который так живо интересовал Смита.

В час они возобновили подъем.

Приходилось идти наискосок, держа курс на юго-запад, и снова углубляться в довольно густые заросли.

Выйдя из чащи, спутники попали на очень крутой подъем, по которому пришлось карабкаться. Хорошо, что он тянулся всего саженей пятнадцать. Наконец они достигли верхнего отрога, где было очень мало деревьев.

– Теперь нам надо повернуть к востоку, – сказал инженер. – Придется немало покружить, пока обойдем все обрывы. Смотрите хорошенько под ноги, а то можно сорваться.

Наб и Герберт шли впереди, Пенкроф позади, Смит и Спилетт между ними, в середине.

Здесь встретилось несколько пар птиц, похожих на фазанов. Герберт их назвал трагопанами и обратил внимание на красные мясистые наросты под горлом, как у индюков, и на крохотные цилиндрические выступы позади глаз. Самки, величиной с большую курицу, были коричневого цвета, а самцы имели великолепное красное оперение, усеянное беленькими пятнами, точно слезками. Спилетт так ловко подбил одного самца камнем, что уложил его на месте. Пенкроф, который успел уже проголодаться, то и дело посматривал на этого трагопана, представляя себе его отменный вкус.

Попадалось немало следов животных, и животные, посещавшие эти высоты, очевидно, должны были принадлежать к породам, отличающимся верной поступью и крепким сложением.

– Эти следы похожи на следы верблюдов или пиренейских серн, – сказал Герберт. – Смотрите, смотрите! Видите?

– Это не верблюды и не серны, – воскликнул Пенкроф. – Это бараны!

Все остановились шагах в пятидесяти от пяти или шести крупных животных.

– Смотрите, какие крепкие рога, – сказал Герберт, – как они загнуты назад и сплюснуты на концах… И какая славная бурая шерсть…

– Да ведь это бараны? – настаивал Пенкроф.

– Только не простые, не обыкновенные, – отвечал Герберт. – Это муфлоны.

– А годятся они на котлеты и жаркое? – спросил Пенкроф.

– Разумеется, – отвечал Герберт.

– Ну так я тебе говорю, что это бараны! – решил Пенкроф.

Животные, стоя неподвижно, смотрели удивленными глазами, словно впервые видели людей. Затем на них вдруг напал страх, они запрыгали по скалам и исчезли.

– До свидания! – крикнул им вслед Пенкроф.

При этом бравый моряк скорчил такую смешную мину, что Смит, Спилетт, Герберт и Наб не могли удержаться от смеха.

Они снова начали подниматься. На склоне горы причудливыми зигзагами виднелись потеки застывшей лавы. Путники не раз натыкались на дымящиеся вулканчики, которые приходилось аккуратно обходить. Иногда им встречались кристаллические друзы серы, вкрапленные в породы, которые вулкан выбрасывает перед началом извержения: крупнозернистые, сильно спекшиеся пуццоланы и беловатый вулканический пепел, состоящий из бесчисленных мелких кристаллов полевого шпата.

По мере приближения к первой площадке, образованной усечением нижнего конуса, восхождение становилось все более затруднительным.

К четырем часам им удалось миновать полосу деревьев. Густые рощи и даже отдельные группы деревьев исчезли, и только изредка кое-где попадались голые, уродливые сосны. Нельзя было не удивляться, как устояли они на высоте, где свободно должны бушевать свирепые ветры.

К счастью для инженера и его спутников, погода стояла прекрасная и тихая. Вокруг царило совершенное спокойствие. Они не видели солнца, потому что оно уже закатилось за верхний конус, заграждавший горизонт с запада. Огромная тень от этого конуса, протягиваясь до самого побережья, все более и более увеличивалась, по мере того как лучезарное светило склонялось ниже. С востока плыли легкие туманные облака, снизу подсвеченные лучами солнца и отливающие всеми цветами радуги.

Всего каких-нибудь пятьсот футов отделяли исследователей от плоской возвышенности, которой они хотели достичь и где намеревались расположиться на ночь, но приходилось делать столько поворотов и обходов, что эти пятьсот футов растянулись более чем на две тысячи. Земля беспрестанно обрывалась под ногами. Нередко склоны были так круты, что исследователи скользили по выветрившимся потокам лавы, где трудно было поставить ногу.

Близился вечер, и темнота мало-помалу покрывала местность, когда наконец Смит и его спутники, чрезвычайно утомленные семичасовым восхождением, достигли плоскогорья первого конуса.

– Здесь мы расположимся на ночь, – сказал Смит. – Давайте разобьем лагерь, а потом позаботимся о восстановлении сил. Сначала мы подкрепим их ужином, а затем сном. Мы уже, так сказать, на втором этаже.

Топлива было немного; однако им удалось собрать достаточно мха и сухих кустарников, торчавших по скалам.

Пока Пенкроф устраивал очаг, складывая несколько камней, Наб и Герберт занялись собиранием топлива. Они скоро возвратились, навьюченные хворостом. С помощью кремня и жженой тряпки Наб развел огонь, и яркое пламя отразилось на темных скалах.

Этот огонь был разведен не для стряпни, а для того, чтобы согреться. Убитого по дороге трагопана приберегли на завтра, а к ужину подали остатки дичи и орехи. В половине восьмого окончили скромную трапезу.

Тогда Смиту пришла мысль исследовать в этом полумраке широкое круглое основание, на котором покоился верхний конус горы. Он хотел узнать, можно ли обогнуть подножие конуса, на тот случай, если подъем окажется слишком крутым и невозможно будет взобраться на вершину. Этот вопрос очень тревожил инженера; было весьма вероятно, что сторона, куда кренился конус, была неприступна. А если нельзя по этому пути достигнуть вершины и обогнуть подножие конуса, то надо будет отказаться от осмотра западных окрестностей и все труды пойдут прахом.

Инженер, не обращая внимания на усталость, предоставив Пенкрофу и Набу заниматься устройством ночной стоянки, а Спилетту – заносить в памятную книжку происшествия дня, пошел по краю плато, направляясь на север. С ним отправился Герберт.

Ночь была тихая, звездная и довольно светлая. Они шли молча.

В некоторых местах площадка расширялась перед ними, и они двигались вперед беспрепятственно. В других местах обвалы заграждали им путь, и приходилось пробираться по такой узенькой тропе, что идти рядом было невозможно. Наконец дело дошло до того, что, пройдя минут двадцать, Сайрес Смит и Герберт вынуждены были остановиться. Начиная с этого места откос обоих конусов сравнивался. Уступы, разделявшие части горы, исчезли. Обогнуть гору, поднимаясь под углом почти в семьдесят градусов, едва ли было возможно.

Инженер и Герберт вынуждены были отказаться от намерения обогнуть конус, однако им вдруг открылась иная возможность продолжить восхождение прямо вверх. Они увидели перед собой глубокую выемку. То была расселина верхнего кратера, представлявшая подобие горла громадной бутылки, откуда во время вулканического извержения вырывались расплавленные породы. Застывшая лава, отвердевшие шлаки образовали нечто вроде широких ступеней естественной лестницы. Достаточно было Смиту бросить один взгляд, чтобы осознать преимущество этого пути.

– Нам предстоит подняться на тысячу футов, – сказал Смит.

– Я боюсь, что внутри расселины нам встретятся выступы, которые преградят путь, – заметил Герберт.

– Будем идти, пока возможно, – отвечал Смит, – а там увидим!

По счастью, покатости тут были не крутые, а очень пологие, очень извилистые и образовали внутри вулкана нечто вроде винтовой лестницы, по которой было довольно удобно подниматься.

Что касается самого вулкана, то он, несомненно, совсем погас. Ни единой струи дыма не вырывалось из боковых трещин. Никакого гула, грохотания не выходило из этого темного, громадного колодца, который, быть может, простирался на бесконечную глубину. Все тут было неподвижно, тихо, мертво. В воздухе не чувствовалось сернистых испарений. Вулкан не погрузился в сон – нет, жизнь здесь замерла.

– Кажется, попытка наша может увенчаться успехом, – сказал Смит. – Ты не очень устал, Герберт?

– Нет, нисколько.

Они продолжали подниматься по внутренним стенкам вулкана, когда вдруг кратер расширился над их головами. До сих пор они видели только клочок неба, обрамленный неровностями конуса, а теперь над ними с каждым шагом раскрывалось темно-синее небо, усеянное сверкающими звездами. И чем дальше они продвигались, тем больше звезд и созвездий Южного полушария появлялось в поле их зрения. В зените рдел Антарес из созвездия Скорпиона, чуть дальше сверкала звезда бета созвездия Центавра, которую считают ближайшей к Земле звездою. Воронка кратера все расширялась, и путники различили Фомальгаут из созвездия Южной Рыбы, созвездие Треугольника, и наконец, почти над самым Южным полюсом, засверкал Южный Крест, путеводная звезда этого полушария, которая, подобно Полярной звезде в Северном полушарии, указывает путь мореплавателям.

Было около восьми часов вечера, когда Смит и Герберт ступили на вершину горы, высшую точку вулканического конуса.

Кругом уже господствовала тьма, и глаз почти ничего не различал на расстоянии двух миль.

Была ли эта неизвестная территория окружена морем, или она соединялась на западе с каким-либо материком?

Этого нельзя было понять. На западе громоздились облака, сгущая темноту.

– Невозможно различить, где море, где земля! – сказал Смит.

Но вдруг на горизонте появился слабый свет, который медленно опускался по мере того, как туча поднималась к зениту.

То был серпик луны, уже готовый исчезнуть, но он достаточно высветил линию горизонта.

Смит увидел колеблющееся отражение этого света на водной поверхности.

Схватив руку Герберта, он выдохнул:

– Остров!

XI. Крестины острова

Спустя полчаса Смит и Герберт уже благополучно достигли своего ночного лагеря.

Не входя в долгие объяснения, инженер объявил своим товарищам, что земля, на которую их забросила судьба, является островом и что завтра надо будет об этом потолковать основательно и принять кое-какие меры.

– Мы, значит, теперь островитяне! – сказал Пенкроф.

Затем каждый устроился поудобнее на ночлег в базальтовой пещере, на высоте двух тысяч пятисот футов над уровнем моря, под тихим звездным небом, и новоявленные «островитяне» мирно и спокойно уснули.

На следующее утро, 30 марта, после скромного завтрака, состоявшего из жареного трагопана, инженер решил, что надо снова взобраться на вершину вулкана.

– Надо хорошенько осмотреть этот остров, где нам, может быть, придется провести всю оставшуюся жизнь, – сказал Смит. – Надо узнать, точно ли он необитаем… Как далеко отстоит от других земель. Не расположен ли он на пути судов, посещающих острова Тихого океана…

– Мы пойдем с вами, – сказал Спилетт.

– Как же не пойти? – сказал Пенкроф. – Всякому занятно поглядеть на место, где он будет пленником!

Около семи часов утра Смит, Герберт, Пенкроф, Спилетт и Наб покинули свой ночной лагерь.

Все были бодры и веселы. Никого, по-видимому, не смущала и не огорчала мысль о будущем, о предстоящих лишениях и, может быть, опасностях. Они верили в свои силы или, говоря точнее, в силы Смита.

Что касается Смита, то он надеялся на себя. Он был уверен, что добьется от дикой пустыни всего, что необходимо для их существования.

Особенно верил в инженера Пенкроф. С тех пор как Смит зажег мох с помощью стекол от часов, славный моряк стал на него смотреть как на олицетворенное божество и не смутился бы даже в том случае, если бы очутился с ним на голой скале среди волн. По его мнению, был бы Смит – и все остальное будет.

– Ба! – сказал он, шагая в гору. – Уж если мы улетели из Ричмонда без дозволения местных властей, так уплывем и с этого острова, где некому нас удержать!

Смит начал подниматься по той же дороге, по которой накануне поднимался с Гербертом.

Маленький караван обогнул конус, следуя по плоскогорью, образующему уступы, и достиг громадной расселины.

Погода стояла великолепная. Яркое солнце всходило на безоблачном небе и заливало своими теплыми лучами восточный склон горы.

Начали подниматься по кратеру.

При тщательном осмотре днем он выглядел обширной воронкой, которая шла, постепенно расширяясь и поднимаясь на тысячу футов над плоскогорьем. Внизу трещины широкие, застывшие потоки лавы вились по склонам горы и доходили до равнин, пересекавших северную часть острова.

Внутренность кратера, наклон которого не превышал тридцать пять или самое большее сорок градусов, не представляла особых трудностей для восхождения. Исследователи заметили тут весьма древние следы лавы, которая, вероятно, до образования боковой трещины, открывшей ей новый путь, изливалась через вершину конуса.

Что касается вулканической трубы, посредством которой сообщались подземные слои с кратером, то глубину ее невозможно было определить глазом, так как она терялась во мраке.

– Совсем потух, кажется? – спросил Пенкроф.

– Вулкан?

– Да.

– Совершенно. В этом не может быть, как я уже сказал вам, ни малейшего сомнения.

Еще не было восьми часов, а Смит и его спутники уже стояли на вершине кратера, на коническом возвышении.

– Море! Со всех сторон море! – закричали они в один голос. – Мы островитяне!

Действительно, со всех сторон расстилалось безбрежное, необозримое водное пространство.

Быть может, Смит взбирался в это утро на вершину конуса с тайной надеждой открыть какой-нибудь берег, какой-нибудь соседний остров, которых он не мог видеть накануне ночью, но он не открыл ничего подобного. Перед его глазами на пространстве более пятидесяти миль сверкало море. Ни клочка земли вдали. Нигде ни единого паруса. Всюду необозримая водная пустыня, и посреди – неизвестный остров…

Инженер и его спутники некоторое время стояли неподвижно и безмолвно обозревали океан.

– У вас зоркие глаза, Пенкроф, – сказал наконец Спилетт. – Присмотритесь-ка хорошенько: не видите ли чего?

– Ничего не видно, – отвечал моряк. – Уж если бы какая-нибудь земля была, так я бы ее увидал!.. Покажись она хоть как дымок или как облачко, я бы ее заметил!

Моряк говорил истинную правду. Он обладал удивительным зрением, и товарищи часто шутили, что судьба его наделила вместо глаз парой настоящих телескопов.

После долгого вглядывания в даль и обозревания водной пустыни взоры всех обратились на остров.

– Весь островок как на ладони! – сказал Пенкроф.

– Как велик он? – спросил Спилетт.

– Отсюда он не представляется большим, – сказал Герберт. – Он словно точка на этом необозримом океане!

Смит внимательно рассматривал окружность острова и думал.

– Друзья мои, – сказал он наконец, – я определил приблизительно, принимая в расчет высоту места, откуда производится наблюдение, величину острова. Я полагаю, что береговая линия простирается более чем на сто миль.

– Как же велика его поверхность? – спросил Спилетт.

– Ее определить трудно, – отвечал инженер, – потому что очертания острова чересчур прихотливы.

– Значит, если вы не ошибаетесь, то наш остров по величине почти равняется Мальте или острову Закинф на Средиземном море?

– Да, почти. Но наш остров отличается более неправильной формой, и здесь куда меньше мысов, стрелок, бухт и заливчиков. Фигура его престранная. Посмотрите сами!

– Да, очень странная фигура…

– Не срисуете ли вы ее?

– Пожалуй.

И Спилетт принялся за работу. Он быстро набросал карандашом в своей записной книжке очертания острова. Когда он закончил рисунок, все сошлись на том, что остров похож на какое-то фантастическое животное, на крылатое чудовище, покачивающееся на волнах Тихого океана.

Восточная часть была вырезана широким полукружием и обрамляла обширный залив, кончавшийся на юго-востоке острым мысом. На северо-востоке два других мыса образовали губу, а между ними извивался узкий заливчик, имевший большое сходство с полуотверстой пастью огромной акулы. С северо-востока на северо-запад берег закруглялся наподобие сплюснутого черепа хищного животного, а затем поднимался, образуя небольшую возвышенность – нечто вроде маленького горба, который с вершины конуса был едва заметен. Отсюда берег шел довольно правильной линией и к северу, и к югу; далее в него глубоко врезалась узкая бухточка, и он тянулся в виде длинного хвоста, напоминавшего хвост исполинского крокодила. Этот хвост представлял собой настоящий полуостров, вытягивавшийся более чем на десять миль, считая от юго-восточного мыса острова, о котором мы уже упоминали, и закруглялся, образуя открытый рейд.

В самом узком своем месте, то есть между «Трубами» и глубокой бухточкой на западном берегу, остров, казалось, имел всего-навсего каких-нибудь десять миль ширины, но в длину, считая от северо-восточной части до хвоста, он простирался по крайней мере миль на тридцать.

Что касается внутреннего вида острова, то, насколько могли определить, южная часть, начиная от горы до побережья, была покрыта лесом, а северная – песчаная и бесплодная.

Между вулканом и восточным берегом Смит и его спутники, к немалому удивлению, открыли озеро, осененное зелеными деревьями.

– Вот уж никак не подозревал, что тут может быть озеро! – сказал Смит. – Когда смотришь с этой высоты, кажется, что оно находится на одном уровне с морем, но на деле оно, должно быть, возвышается футов на триста, потому что плоскогорье, служащее ему бассейном, не что иное, как продолжение берега.

– Значит, озеро пресное? – спросил Пенкроф.

– Разумеется, – отвечал инженер. – Оно, вероятно, питается водой с горы.

– Я вижу маленькую речку, которая впадает в это озеро! – воскликнул Герберт. – Вон там!

И он указал на узкий ручей.

– Вижу, вижу, – сказал Смит. – Так как этот ручей впадает в озеро, то, весьма вероятно, существует и со стороны моря какой-нибудь спуск для воды, через который сбрасывается излишек. После увидим.

– Две трети острова покрыты лесами, – заметил Спилетт, – и, надо полагать, найдется немало речек и ручьев, текущих в море.

– Это не только вероятно, но почти несомненно, – отвечал инженер. – Посмотрите, какой цветущей и плодоносной представляется эта часть острова, как она богата самыми великолепными образчиками флоры умеренных поясов!

– А вот северная-то часть подгуляла! – сказал Пенкроф. – Одна дичь да голь!

– В северной части не видно никаких признаков проточных вод, – сказал Смит.

– Может быть, на северо-востоке, в болотистых местах, есть какие-нибудь стоячие воды? – заметил Герберт.

– Может быть, стоячие найдутся.

– На одном острове, а какие непохожие места! – сказал Пенкроф. – Тут песчаные холмы, пески, а там леса зеленеют, речки текут…

Вулкан находился не в центральной части острова, а возвышался на северо-западе и, казалось, представлял собой границу двух поясов.

На юго-западе, на юге и на юго-востоке первые уступы гор исчезали под массами зелени. На севере, напротив, можно было проследить все горные разветвления и горные подошвы, сливавшиеся с песчаными равнинами.

– В давно прошедшее время извержений лава текла по северной стороне, – сказал инженер. – Посмотрите, ее застывшие потоки тянутся до узкой оконечности острова, образующей на северо-востоке небольшой залив…

Смит и его спутники около часа пробыли на вершине горы.

Остров расстилался под ними со всеми своими зелеными лесами, желтыми песками и голубыми водами. Они могли определить все его очертания. От их взоров укрывались только почва, исчезавшая под сплошной зеленью, речные русла, хоронившиеся в глубине густо поросших долин, да извивы узких ущелий, змеившихся у подножия вулкана.