Память осени

Алиме. Спасибо вам.

Васфие. Да чего там. Только не говори никому, что я тебе помогала…

Алиме. А почему?

Васфие. Не хочу, чтобы немцы узнали, что я медсестра, а то заберут в свой госпиталь, за их ранеными ухаживать… А я их лечить не хочу… Мой муж в Красной Армии воюет, а мне немцев лечить? Нет уж.

Алиме. А вы не боитесь мне так говорить?

Васфие. Не боюсь. Мне Абдурагим про тебя все рассказал. Да я и сама про тебя многое знаю…

Алиме. И что же?

Васфие. Что ты в райисполкоме работала, а потом в Краснодар эвакуировалась… Значит, пришла оттуда… В общем, если помощь нужна, скажи прямо. Что смогу, сделаю. Лишнего спрашивать не буду…

18. Старый Крым. Здание тайной полевой полиции

Офицер румынской армии Ион Кожухару подходит к двери, какое-то время топчется перед ней, оглядывается, потом, вздохнув, входит.

Дежурный ведет Кожухару по коридору в канцелярию, навстречу ему ведут арестованных, избитых, замученных. Кожухару втягивает голову в плечи.

Дежурный останавливается у двери с надписью «Канцелярия», стучит.

В кабинете за столом сидит Рудольф Крюгер. Перед ним кожаная папка с вытесненным на обложке имперским орлом.

Кожухару. Мне сказали, что я должен явиться…

Крюгер. Присаживайтесь, Кожухару. Русские говорят: в ногах правды нет… Вы наверное тоже знаете русские пословицы и поговорки?

Кожухару. Никак нет. Я выучил тут несколько русских слов и все.

Крюгер. Несколько слов? И каких, любопытно?

Кожухару. Самых простых…

Крюгер. Не стреляйте! Я сдаюсь…

Кожухару. Нет, что вы… Я… Я румынский офицер!

Крюгер открывает папку, берет в руки лист бумаги.

Крюгер. Румынский офицер… Так почему же доблестный румынский офицер позволяет себе такое… «Наша песенка спета – скоро русские займут весь Крым, а потом дойдут и до Берлина… На кой черт мы ввязались в эту войну? Зачем?.. Самое умное теперь – сдаться побыстрее русским…» Это официальное донесение, Кожухару. Документ, зафиксировавший ваши слова.

Кожухару. Я… я…

Крюгер. Вы были пьяны. Но это ничего не меняет. Речь идет о предательстве, ударе в спину германской армии. Вас можно расстрелять хоть сегодня, прямо сейчас… Единственное, почему мы этого еще не сделали – решили выяснить, есть ли у вас сообщники… Вы понимаете, что это ваш приговор? Этот документ никто не захочет спрятать или уничтожить, никто.

Кожухару кусает губы. Его бьет нервная дрожь. Какое-то время Крюгер держит паузу.

Крюгер. Но вы везунчик, Кожухару. Да-да, у вас есть один шанс искупить свою вину перед великой Германией…

Кожухару. Какой? Я готов… готов… Что я должен сделать?

Крюгер. Вы должны сделать то, что собирались – перейти к русским.

Кожухару. Я? Я не понимаю!.. Зачем?

Крюгер. Вы перейдете не потому, что перепугались и решили стать предателем, а потому, что должны выполнить наше задание…

Кожухару. Какое задание?

Крюгер. Очень простое. Никого не надо убивать, ничего не надо взрывать. Вам надо только быть собой – румынским офицером Ионом Кожухару, который разочаровался в войне и решил сдаться русским. А еще он решил сделать это потому, что на него вышел русский агент, который передал через него записку для русских контрразведчиков… И обещал, что за это Кожухару никто не тронет.

Кожухару. А почему русские должны будут мне поверить?

Крюгер. Потому что этот агент русским очень важен. Очень важен. И потому они будут проверять – действительно ли Кожухару бежал. А мы здесь поднимем шум по вашему поводу и будем рассказывать, что вы предали Германию… Русские вам поверят. Потому что эту записку действительно написал их агент. Собственной рукой.

Кожухару. А он, этот агент, у вас?

Крюгер. Нет, он на свободе, но под нашим контролем. Так что он вас не выдаст. Это ваш шанс, Кожухару. Или вы идете к русским, или мы вас расстреляем, как предателя…

Кожухару. А вы не боитесь, что я выдам все русским?

Крюгер. Тогда вас расстреляют они. Как вражеского агента. На кой черт вы им сдались? Какая от вас польза? Что вы знаете? Ничего. Шпион из вас никакой, разведчик тоже. Так что будьте самим собой – доблестным румынским офицером Ионом Кожухару, который решил сдаться пока не поздно…

19. Краснодар. Отдел разведки

Генерал Трусов и майор Вергасов.

Вергасов. Товарищ генерал, сегодняшнее донесение от «Софие». «На Феодосию проследовали воинские эшелоны. 42 вагона с солдатами, 8 зенитных орудий, 6 дальнобойных орудий, 12 автоцистерн».

Трусов. Когда передано сообщение?

Вергасов. Час назад.

Трусов. Значит, разгрузиться эшелоны еще не могли?

Вергасов. Во вчерашнем сообщении про них ничего не было. Значит, информация горячая.

Трусов. Ну, будем считать, что так. Ну что, звоню Котлярову, предлагаю выслать эскадрилью тяжелых бомбардировщиков…

Вергасов. Я уверен, что информация точная. Пока все, что поступает от «Софие», подтверждалось.

Трусов. Ну, дай бог…

Трусов (берет трубку телефона). Товарищ командующий. Поступила информация, что в Феодосию прибыли два эшелона с живой силой и орудиями. Судя по комплекту, для укрепления линии береговой обороны. Хорошо бы накрыть прямо сейчас, пока они не разгрузились…

Трусов кладет трубку.

Трусов. Сказал, что в течении пары часов самолеты вылетают… Ну что, Вергасов, получается, угадали. Девчонка отчаянная, надо бы, чтобы побереглась… Передайте ей, чтобы была осторожной. И благодарность от командования.

Документальные кадры: эскадрилья тяжелых бомбардировщиков бомбит военные эшелоны немцев.

20. Старый Крым. Ресторан для немецких офицеров

В дверях появляется Роде, осматривается, видит за столиком в глубине Кауша. Идет к нему, садится.

Кауш. У вас озабоченный вид, Роде. Что случилось?

Роде. Час назад на вокзале в Феодосии разбомбили воинский эшелон. Разнесли в щепки.

Кауш. А что же наши доблестные люфтваффе? Зенитная артиллерия? Они что, все дрыхли?

Роде. Не знаю. Да меня это и не касается.

Кауш. Вот как? Тогда что же вас так впечатлило?

Роде. Перестаньте валять дурака, Кауш. Мы с вами профессионалы и понимаем, что русские самолеты были прекрасно осведомлены, где бомбить и что бомбить. У них была точная информация. А это значит, что здесь, у нас тут с вами под боком, действует русская разведывательная группа, которая поставляет русскому командованию самые точные сведения… Очевидно добытые путем визуального наблюдения за железнодорожными путями.

Кауш. Что ж, это вполне правдоподобная версия. Она пришла в голову только вам или вашему начальству тоже?

Роде. Нашему начальству, Кауш, нашему. Не думайте, что вы останетесь в стороне, когда начальство сообразит, что к чему. А оно сообразит достаточно быстро, потому что тут все очевидно… А сейчас, когда все понимают, что впереди большие испытания, что на карту поставлена судьба Крыма, нервы у всех ни к черту. Все панически боятся второго Сталинграда… Второй Сталинград фюрер не простит.

Кауш. Ну, наш генерал не очень похож на сдавшегося в плен Паулюса. Да и я вовсе не собираюсь оказаться у русских в плену…

Роде. Прекрасно вас понимаю. Ваши «процедурные кабинеты» вряд ли оставят их равнодушными.

Кауш. Ну да, вы же у нас чистоплюй, работаете сугубо в белых перчатках. Вас русские встретят хлебом и солью. И предложат сотрудничество. У них есть целые лагеря, где из пленных готовят союзников.

Роде. До русского плена еще дожить надо. Если русская разведгруппа продолжит работать так же эффективно, а мы не выйдем на ее след… Нами могут заняться наши с вами милые соотечественники. У которых свои «процедурные кабинеты» и свои методы лечения. Например, крюк, на который подвешивают за ребра… Впрочем, что я вам рассказываю!

Кауш (усмехнувшись). Ваши предложения?

Роде. Судя по всему, действует хорошо законспирированная, высокопрофессиональная разведгруппа. Вполне вероятно, у них есть осведомители среди полицаев. Видимо, в преддверии предстоящих событий она стала работать более интенсивно, а значит, и более рискованно. Русские действительно спешат. Это увеличивает наши шансы. Прочешите еще раз весь Керченский полуостров, на который нацелились русские. Они где-то там. Всех подозрительных, всех сомнительных – брать и жестко проверять.

Кауш молча жует.

Роде. И заставьте их задергаться.

Кауш. Как?

Роде. Объявите, что скоро весь Керченский район будет очищен от гражданского населения. Все жители должны будут пройти проверку и переселиться в глубь Крыма. Те, кто останется без особого разрешения, будут признаны партизанами со всеми соответствующими последствиями… Пусть забеспокоятся.

Кауш. Какие еще будут ценные указания?

Роде. Это не указания, Кауш. Это желание честно сотрудничать.

Роде встает и уходит. Кауш смотрит ему вслед.

Кауш. С каких это пор абвер озаботился честностью?! Видимо, этому красавцу все-таки сильно припекает задницу…

21. Джермай-Кашик

Алиме в доме бабушки Ревиде собирается в дорогу. Надевает старенький жакет, низко, по самые глаза повязывает шерстяной платок, на ногах высокие галоши. Она смотрит на себя в зеркало.

Входит Ревиде.

Ревиде. Опять уходишь, дочка?

Алиме. Пока светло, хочу до Кызыл-Кыи добраться.

Ревиде. А если патруль остановит, что скажешь?

Алиме. Придумаю что-нибудь.

Ревиде. Тогда может быть поздно. Вот тебе горшочек, тут яйца, скажешь, что пришла менять на станцию у солдат яйца на сигареты… Там много женщин стоит, меняют кто что, кто на что… Об этом все знают, подозрений не будет.

Алиме. На сигареты? А для кого? Если спросят?

Ревиде. Для меня.

Алиме. Для кого?

Ревиде. Для меня. Скажешь, бабушка у меня курит, жить без табака не может. Вот так.

Алиме. Да ты хоть раз в жизни курила?

Ревиде. Надо будет, закурю. А яйца по-немецки – айер… Мы уже выучили.

Алиме. А сигареты – цигареттен…

Алиме улыбается, целует Ревиде.

22. Крым. Станция Кызыл-Кыя

Алиме подходит к станции, присматривается. Толпа женщин с мешками, корзинами ждет прибытия эшелона. Алиме смешивается с ними, прислушивается к разговорам. К ней подходит какой-то молодой, темноволосый человек с нагловатым взглядом.

Темноволосый. Что продаешь?

Алиме. Не продаю – меняю.

Темноволосый. Что на что?

Алиме. Яйца на сигареты.

Темноволосый. Вот значит как – яйца… Только на сигареты?

Алиме. Только на сигареты.

Темноволосый. А может, марки возьмешь, а?

Алиме. Если у тебя есть марки, что же ты на рынок не идешь? Там на марки все купишь. Нет у тебя никаких марок.

Темноволосый. Умная, что ли очень? И откуда такие умные взялись? Раньше тебя тут не было.

Алиме. Откуда надо.

Темноволосый. Не нравишься ты мне что-то… Сдам я тебя сейчас патрулю (указывает на курящих в сторонке немцев), они с тобой живо разберутся… Так откуда ты?

Алиме. Из Джермай-Кашика.

Темноволосый. Кто там у вас староста-полицай?

Алиме. Абдурагим Батолов.

Темноволосый. Я вот у него узнаю, кто ты такая. Смотри, если врешь!

В это время раздается гудок паровоза, и показывается эшелон. Толпа приходит в движение, все ищут место повыгоднее, Алиме оттесняют в сторону, и она теряется среди галдящих женщин.

Эшелон останавливается, из вагонов выпрыгивают немецкие солдаты. К Алиме подходит толстый фельдфебель.

Фельдфебель. Яйки?

Алиме. Айер.

Фельдфебель. Вас волен?

Алиме (показывая два пальца). Цвай айер – цигареттен… Пакунг.

Фельдфебель. Пакунг? Фу…

Фельдфебель, почмокав губами, с ухмылкой забирает несколько яиц и уходит. Алиме молча смотрит ему вслед.

Он отходит. Алиме идет вдоль вагонов, приговаривая: «Цвай айер – цигареттен пакунг». Никто не соглашается – дорого. Алиме внимательно считает все, что видит вагонах и на платформах. Вдруг видит Темноволосого, шныряющего среди женщин, ныряет в толпу и скрывается.

23. Джермай-Кашик. Дом Ревиде

Алиме и Лариса у радиостанции, Лариса передает сообщение, затем принимает, передает сообщение из Центра Алиме, та принимается за расшифровку. Лариса вздыхает и мечтательно закрывает глаза, закинув руки за голову.

Лариса. А ты какого мужа хочешь?

Алиме удивленно смотрит на нее.

Лариса. Нет, правда? Ну, вот кончится война, и начнется другая жизнь… Семья… Ты о каком муже мечтаешь?

Алиме. Не знаю…

Лариса. А я знаю. Чтобы я за ним была как за каменной стеной… Чтобы на руках меня носил, а на других даже смотреть не мог… Ни-ни… А иначе – гуляй смело! Свободен!

Алиме. А у нас не так.

Лариса. А как?

Алиме. У нас жена за мужа все отдаст, даже жизнь. Потому что это ее долг.

Лариса. А если он ей изменил? Ведь бывает такое? Бывает?

Алиме. Значит, не любил по-настоящему, и нечего было за такого выходить.

Лариса. Ну, это легко говорить, а когда до дела дойдет, там другое запоешь…

Алиме. Не запою.

Лариса. Жизнь покажет. Да, кстати, у нас питание садится. Еще несколько дней поработаем – и все, сдохнет наше радио.

Алиме недоуменно смотрит на Ларису. Та только пожимает плечами.

Алиме. Но говорили же, надолго хватит…

Лариса. Говорить все можно. Может, батареи оказались уже бэу…

Алиме. Бэу?

Лариса. Ну да – бывшие в употреблении… А может, просто бракованные… В жизни всякое бывает.

Алиме. Но такого быть не должно.

Лариса. Не должно, а оно вот оно, перед нами. Что делать будем, товарищ резидент?

Алиме. У нас есть инструкция – будем просить, чтобы прислали новые. Самолетом.

Лариса. Ну, раз инструкция…

Алиме еще раз читает шифровку, а потом сжигает ее.

Алиме. Мне завтра в Феодосию надо съездить…

Лариса. Счастливая – город, набережная, люди гуляют… И море, и белый пароход… В парке Чаир распускаются розы!.. Мечта! А меня не возьмешь с собой? А то я тут совсем уже одичала.

Алиме. Не возьму – приказ. Ты у нас особо ценный кадр. Без тебя мы ничего не сможем. Так что нам тебя надо беречь. Сам погибай, а радиста выручай…

Лариса. И это правильно!

24. Феодосия

Алиме идет к небольшому скверу, внимательно глядя по сторонам, стараясь не столкнуться с немецкими патрулями. В сквере, прячась за деревьями, наблюдает за скамейкой у гипсового памятнику пионеру с горном. К скамейке подходит совсем молодой человек в шляпе со свернутой газетой в руке, садится. Он явно кого-то ждет, нетерпеливо похлопывая газетой по колену.

Алиме наблюдает за ним, постоянно оглядываясь по сторонам. Потом, вздохнув, идет к скамейке. Когда она подходит к молодому человеку, тот, быстро оглядев ее, отворачивается.

Алиме (чуть помедлив). Простите, вы тут маленькую девочку не видели? в зеленом пальто?

Аганин (не сразу, подозрительно). В зеленом?

Алиме. В зеленом. Не скажете, куда она пошла?

Аганин. Она пошла к набережной.

Алиме. Давно?

Аганин. Минут семь назад.

Какое-то время они идут молча в сторону набережной.

Аганин (улыбнувшись). А вон и девочка в зеленом пальто.

Алиме смотрит в сторону, куда он указывает.

Алиме. Во-первых, в синем…

Аганин. А во-вторых?

Алиме. А во-вторых, мне не до шуток. Времени нет. Я не для этого сюда добиралась.

Аганин. Какая серьезная! И такая молодая. Настоящая татарка.

Алиме. Настоящая. И вообще мне пора… Что надо передать Центру?

Аганин. Текст у тебя в кармане.

Алиме лезет в карман и достает записку. Аганин весело смотрит на нее, недоумевающую.

Аганин. Ловкость рук.

Алиме укоризненно качает головой.

Алиме. Мне пора.

Аганин. Жаль. Погуляли бы – когда еще среди своих окажешься…

Алиме. Я буду здесь в воскресенье, когда люди поедут на базар. Раньше не смогу.

Аганин. И как зовут, не скажешь?

Алиме. Не положено. Меня учили: закордонников спрашивать ни о чем не следует… Чем меньше людей о них знает, тем дольше они живут… Так что нам знать друг о друге – не положено!

Аганин. Ты, наверное, и в школе была отличницей?

Алиме. И этого знать не нужно.

Аганин. А знаешь, что я о тебе все равно знаю?

Алиме (настороженно). Что?

Аганин (весело). Что ты… Крымская татарка. А ведь я тоже татарин.

Алиме недоверчиво смотрит на Аганина.

Аганин. Казанский… Дустын булмаса эзлә, тапсан югалтма. Если у тебя нет друга – ищи, нашел – не потеряй.

Алиме уходит, ничего не сказав… Идет быстро, но вдруг оборачивается и видит, что к Аганину подошли три офицера в форме, они что-то громко говорят, смеются, хлопают Аганина, который тоже улыбается, по плечу. Алиме отворачивается и невольно идет все быстрее, почти бежит.

25. Краснодар, разведцентр. В кабинете Трусова

Трусов. Что значит – питание кончилось? Это что – шутка такая? Как это могло случиться? Группа вышла на ценнейшую информацию, на них вышел наш законспирированный агент с важными сведениями, а у вас питание кончилось!.. Вы соображаете, что говорите!? Как это могло случиться, я спрашиваю?

Вергасов. Или батареи уже использовались…

Трусов. Использовались? Им что – старые батареи установили? Да за это под трибунал надо отдавать! Вергасов, установить, в чем причина, и виновных наказать, ясно?

Вергасов. Может быть заводской брак, товарищ генерал. Только как это установишь? Батареи-то там, не посылать же за ними десант…

Трусов (тяжело смотрит на Вергасова). Сам полетишь за батареями этими, сам! Привезешь мне, вот сюда на стол положишь, и доложишь, как это произошло! Как мы нашу разведгруппу без рации оставили!

Вергасов. Слушаюсь, товарищ генерал!

Трусов. Черт знает что! Так с девчонкой этой повезло! Представить даже не мог, что она так… развернется! И на тебе – дурость какая-то… В самый ответственный момент! Сколько дней они смогут еще выходить на связь?

Вергасов. Дня три. И то, если будут работать экономно.

Трусов. Что предлагаешь?

Вергасов. Два варианта. Первый – сбросить питание с самолета. О том, как действовать в этой ситуации, «Софие» проинструктирована. Район – два километра на запад от Джермай-Кашика. Время – от 23-х до 24-х часов. Сигнал – один мигающий костер. При хорошей, безоблачной погоде летчик не промахнется.

Трусов. Не хватало еще, чтобы летчик промахнулся. Не в цирке. Второй вариант?

Вергасов. Питание доставит курьер из партизанского отряда Кузнецова. Пароль и отзыв «Софие» известны. Но я думаю, этот вариант запасной.

Трусов. Работайте. И пока у них рация не села окончательно, передайте, чтобы она постаралась установить, что происходит в закрытой зоне вокруг села Султановка. Это представляет особый интерес.

Вергасов. Товарищ генерал, «Софие» просит подтвердить полномочия нашего агента.

Трусов. А что случилось? Ее что-то смутило? Насторожило?

Вергасов. Она видела его после встречи в окружении гитлеровцев… Видимо, не ожидала, что он служит в полевой полиции, для нее это был сюрприз.

Трусов. Ну что – молодец, перепроверяется… Румына хорошо проверили?

Вергасов. Так точно. Объявлен пропавшим без вести. Его разыскивают…

Трусов. Ну, дай бог… А «Софие» подтвердите, что агент – наш человек.

26. Крым. Джермай-Кашик

Абдурагим и Ревиде сидят на скамейке перед домом.

Абдурагим. Ей надо объяснить, что она не должна рисковать собой. Если с ней что-нибудь случится… Без нее сами понимаете… А немцы как будто что-то почуяли… Раньше они меня обо всем спрашивали, верили всему, что я говорил, а сейчас прислали своего человека, он ко мне даже не зашел, ходит по селу, расспрашивает…

Ревиде. Я ей говорила, а она говорит: как я могу людей на задание посылать, а сама дома сидеть.

Абдурагим. Так это ее дело и есть – давать другим задание.

Ревиде. Не слушает.

Входит Алиме.

Алиме. Здравствуйте, дядя Абдурагим. Уф, устала, находилась… А я как раз с вами хотела посоветоваться.

Абдурагим. Я тоже.

Алиме. Слушаю.

Абдурагим. Меня с утра в полицейское управление вызывали… Спрашивали, что у тебя там за молодая девушка живет, почему она ходит по селам, появляется на станциях… Ну, я правду сказал, потому что проверить могут. Сказал, что родители этой девушки погибли еще давно, до войны. Что у нее две маленькие сестры и все они, три сироты, находятся на попечении бедной бабушки. И та, чтобы как-то прожить, даже отправила самую младшую к родственникам. Живут, говорю, как могут. Бабушка целыми днями читает Коран. А внучки и читают-то плохо – когда-то в сельской школе учились, а теперь, небось, забыли все…

Алиме и Ревиде смеются.

Абдурагим. Если, говорю, кто подаст им зерна, сами мелют на ручной мельнице и пекут лепешки. Соседи помогают, чем могут… А мне говорят: если такие бедные, то откуда у них яйца, которые они меняют на сигареты?

Алиме. Это тот парень, что ко мне на станции привязался, донес…

Абдурагим. Он не просто так привязался… Он сейчас по селу шныряет, вынюхивает… В общем, вот такая теперь ваша легенда, вы ее держитесь.

Ревиде. Для этого надо ручную мельницу достать. А ее у меня никогда не было…

Абдурагим. Я привезу. Так что пока удалось отбиться. Но тебе, дочка, надо быть осторожнее. Из дома не высовывайся пока.

Алиме. Есть важное задание, дядя Абдурагим. Очень важное. Надо как-то попасть в Султановку и разузнать, что там. Можете туда пропуск достать?