Полная версия
Захолустье. Пока я здесь
– Дым, ну как ты?
Дым – это я. Но… не здесь. Меня окликает… Юра!
2Пионы, астры, георгины, гладиолусы. А ещё подсолнухи – огромные, выше нас. Город Захолустье был сейчас похож на осенний букет. Яркий, как для натюрморта. Тут росли непривычные клёны – тощие, с мелкими листьями. Листья были сплошь красными, но такими же пятиконечными. Они ложились на тротуарные плитки и прижимались к ним. Похоже было на отпечатки ладоней. И на звёзды.
Осень. Звёзды падают.
Воздух жаркий и горький, как от дачного костра. Совсем не московский, уже знакомый по предыдущему сну про Захолустье. Я снова чувствовала запахи. В других моих снах этого не было, даже в самых необычных. А ещё у меня сейчас совсем не болела голова: я шла, потом мы бежали, Юра смеялся, я громко говорила, маяк гудел, флюгер в чужом саду трещал, цветы были яркие и пахучие – и это всё было нормальным, не раздражало. Не хотелось закрыть ладонями уши и заорать «нет!». Я могла этому просто радоваться. И я радовалась.
Я сейчас не гадала, что это вообще – сон, другая реальность или мультик, в который я почему-то попала. Надо было не удивляться, что время тут по-другому идёт и что Юра сейчас старше, чем раньше. Не сильно. Всё-таки четыре месяца прошло. Тогда у меня был июнь, а сейчас сентябрь.
По розовым плиткам тротуара бежит Мелочь, гоняет листья, рыжим хвостом вертит, сразу во все стороны… И раз Мелочь здесь – всё в порядке. Безопасно.
Я только не помню, как мы сюда попали.
– Пойдём скорее домой, Дым. Тебя дома ждут.
– Кто?
– Ну мама, вообще-то…
Ой. Так. У меня здесь что? Другая жизнь? Другая семья? Это какой-то сверхсложный сон. Столько деталей, и вообще. Ну сейчас не важно. Я слишком рада, что Юра меня нашёл. Забрал меня и Мелочь. Он совсем не удивлялся собаке.
– Дым, ну пойдём! Поужинаем!
Я хотела сказать, что рада его встретить. А спросила сразу о важном.
– А ты куда в тот раз пропал, у канатной дороги? А потом появился сразу у Экрана. Ты перемещаться умеешь?
– Нет. Я поехал в другой кабинке. Я работаю в группе сопровождения, помогаю тем, кто не может добраться сам. У кого нет физической возможности. Я видел тебя в стекло. Между нами была разница в три кабинки. Я понятно объясняю или надо лучше?
Я не все слова понимала прямо сразу. Поэтому казалось, что Юра… Юре казалось, что я туплю. Нет, я просто переводила на русский, мысленно. А потом щёлкнуло – как в ушах щёлкает, когда самолет меняет высоту, и всё стало понятно, я всё понимала и отвечала легко.
– Понятно-понятно. Юра, ну пошли, конечно, я такая голодная, ужасно… Мелочь, фу! Не тяни!
Мелочь натягивал поводок, ему хотелось раскопать что-то в листьях и это немедленно сожрать. Я его понимала, мне тоже хотелось есть, голова уже кружилась.
– Тогда давай быстрее. Мама сказала, без нас ужинать не сядет. Дым, может, мне его на руки взять?
Юра показал на Мелочь. Тот копошился в листве, не хотел никуда идти. Даже рычал. Такой суровый боевой пекинесо-спаниель. Но Юра его подхватил на руки, ловко, будто Мелочь – его собака. И грозный рык прекратился.
Мы побежали. Я в реальной жизни так быстро совсем не могу, голова начинает ныть…
– Юра, нам долго ещё?
Он ответил, но я не услышала. На той стороне улицы завопила женщина. Я сразу её узнала – худая, с длинными чёрными волосами. Только сейчас волосы были спутанные, а сама женщина – грязная, в мятом длинном платье… В прошлый раз, на канатной дороге и у Экрана, она была чище, но вопила так же сильно.
– Слушайте! Надо любить землю, по которой идёшь… Мы все должны…
Мне казалось, что я опять забыла язык. Встала, начала женщину разглядывать. Юра тоже остановился. Я спросила, кто это.
– Её зовут Тьма. Она каждый раз после Экрана дурная… Эмоции набежали, а девать их пока некуда… Скоро наорётся и успокоится. Тихо ты!
Это Мелочь в ответ на крики начал рычать и вырываться…
– Пошли уже! Знаешь, что мама на ужин приготовила? То, что ты любишь.
Откуда мама Юры знает, что я люблю на ужин? Может, я вселилась в тело другой девушки? Её зовут Дым, она с Юрой давно знакома и даже ходит к нему в гости… Пока непонятно. Но интересно…
Мы не бежали, просто шли, довольно быстро. И женщина по имени Тьма кричала уже далеко, неразборчиво. Но мне казалось, что я эту Тьму ещё много раз встречу и это всегда будет не очень приятно. Под ногами мелькали алые звёздочки листьев, липли к подошвам… Обувь и одежда были другими, не мои серебряные кроссовки, а белые туфли с ремешками, и не куртка и джинсы, а платье, длинное. И в прошлый раз тоже так было с одеждой – я только сейчас вспомнила.
Мы шли недолго. Мне казалось, что я знаю эту дорогу – улица поведёт вниз, потом надо по каменным серым ступенькам, по деревянному мостику через ручей, потом мимо зелёной лужайки… Там пасётся белая лошадь, сама по себе. Потом опять улица, дома такие же аккуратные, маленькие, но не яркие, а сероватые. Может, потому что солнце стало куда ниже? Скоро загорится Экран, я знаю. Надо успеть домой пораньше.
Светились огоньки, в одном доме на первом этаже была яркая длинная витрина и горела вывеска с распахнутой книгой… Надпись. Не все буквы сразу складываются, не сразу слово вспоминаю… Книгоубежище. Это значит – библиотека.
Мне кажется, что там тихо, прохладно, пахнет книгами и старым деревом… Мне хочется зайти туда прямо сейчас, но Юра тянет меня за руку. Я не могу останавливаться, нас ждут – во сне часто бывает, когда ты куда-то спешишь и всё никак не можешь попасть. Я испугалась, что и сейчас так будет. Я зайду в библиотеку, меня что-то задержит, я не попаду к маме… Я до сих пор не поняла, чья это мама… Юрина?
Хорошо, что Юра взял меня за руку. Я никуда не денусь. Даже если его руки слишком тяжёлые… Нет, другое слово. Твёрдые? Сильные? Крепкие?
Мы шли дальше, я уже знала, куда сворачивать, – там дорога вела немного вверх. Каменные плиты, красивые кованые ворота, сбоку белая лестница… Коврик на нижней ступеньке крыльца, на одном столбе вертелся флюгер, на другом сидела белая гипсовая жаба. Большая, больше Мелочи. Он, кстати, на жабу начал лаять. Юра его погладил, и тот быстро перестал. Я не умею так стремительно успокаивать собаку. Мелочь любит поворчать, сразу не замолкает. А тут как игрушечный стал. Может, он…
– Ой, ну наконец-то!
Дверь мягко открылась, колокольчик звякнул, на крылечко вышла женщина. Очень странная. Невысокая, в светлых кудряшках… Нос широкий, губы большущие, глаза очень выпуклые, ресницы и брови светлые… Такое лицо… Как у африканки-альбиноски. И даже кудряшки такие же. Только совсем белые. Не седые, нет… Просто очень светлый цвет.
Меня что-то смущало.
– Хорошо добрались? Не замерзли? Юра, сегодня ветер такой, а девочка в одном платье…
Платье!
Я пошла в парк в джинсах, худи и куртке с капюшоном. Такой московский сентябрь, ну? А сейчас на мне платье. Летнее, длинное, зелёное в оранжевых цветах. Ой, нет, это апельсинки… Красивое, очень лёгкое платье. Оказывается, в нём холодно. Даже в доме, когда мы в него, наконец, вошли.
Тут здорово пахло. Цветами, пряностями, свечами и жареной рыбой. Я люблю рыбу больше всего на свете. Любую, даже варёную из школьного супа. Я из-за рыбы была популярной на продлёнке. «Это та самая Вика, которая может съесть всю варёную рыбу».
А эта рыба была жареная, какая-то совсем невероятная даже на запах… И на вид. Мы быстро сели за стол – он был почему-то треугольный, со светлой полотняной скатертью – довольно большой стол. Каждый, сидя за своей стороной этого треугольника, мог руки раскинуть и другого бы едва коснулся.
Юра спустил Мелочь на пол. И теперь, разумеется, подкидывал ему кусочки – и Мелочь всё мёл так, будто его неделю не кормили. И я, вообще-то, тоже. Подкидывала и мела.
В реальной жизни для меня сейчас почти вся еда никакая. Из-за лекарств вкус почти не различаю. Где сладкое, где солёное – мне вообще не важно. Обычно я смотрю на тарелку и думаю, что вот, надо вилку взять, а потом рот открыть, а потом жевать, а потом глотать. И это всё как-то ужасно трудно… В общем, мне есть не хочется, потому что тяжело. А сейчас – нет, нормально. Как раньше.
Как будто я много раз уже сидела за этим столом, ела рыбу с чем-то вроде розовой маринованной капусты, пила из глиняной кружки что-то вроде вишневого компота, слушала разговор Юры и мамы… Его? Моей? Вот оно что!
Она не была похожа ни на кого из нас! Может, мы у неё приемные? Мы же оба вот не альбиносы совсем? Юра больше похож на японца, мне кажется.
– Как дела? Дым, что у тебя новенького?
– Мама, ну дай ты ей поесть, а?
– Ну мне же интересно. Что расскажешь, Дым? Где была, что видела?
Я не знала, что ей сказать. Про свой мир? Была у окулиста, видела первые три строчки, после аварии зрение сильно хуже стало?
– Видела Тьму!
– Она вам велела мир спасать, да, дочка?
Я кивнула – мне было некогда отвечать, с такой-то рыбой!
– Ох, Юра, боюсь, как бы она нам весь праздник не испортила…
Я подавилась, потом спросила у Юры, почти шепотом:
– Почему она может испортить?
– Тьма любит приходить на такое… эмоций нахватается и бежит скорее сдавать! Фурсишка…
Юра что-то похожее сказал. Ну как «воришка» или «пьянчужка». Это те, кто зависят от Экрана… От сдачи эмоций. Одни так любят сдавать, что не в силах остановиться. Другие не хотят помнить свою жизнь и всё время сдают воспоминания, чтобы те побледнели, не мешали жить дальше… Наверное, разные аварии и несчастные случаи тоже можно вот так сдать? Мне теперь казалось, что рыба очень острая, а компот приторный, как сладкая вата…
– Несчастная она женщина, Юра. Не осуждай, такую жизнь прожить и не сойти с ума… Ох… Да всё хорошо будет, найдём управу… Дым, ты совсем бледная… Дочка, ты что? Давай-ка посиди спокойно… В кресло садись, ближе к окну.
Я только сейчас обратила внимание на обстановку. На стенах книжные полки, картины… Одна из картин – совершенно белая. Может, это как наш «Чёрный квадрат», только «Белый прямоугольник»? Был рассказ у Герберта Уэллса, не помню названия, мы его отыгрывали в театралке, там один художник случайно нарисовал дьявола, тот заговорил, художник испугался и закрасил картину, оставил только белый прямоугольник… Ну-ну… Вот сейчас на этом белом прямоугольнике проступит красный глаз, а потом меня спросят про самое заветное желание… Чтобы не было аварии.
Я отвернулась. Сперва в тарелку посмотрела, потом на другие картины.
На остальных стенах висели натюрморты с фруктами и цветами, портрет какого-то младенца с белыми кудрявыми волосами… Мама в детстве? И ещё море и маяк, кажется… Такая приторная живопись, как у художников на курортном бульваре…
У окна большое кресло, на подлокотнике плед или большой платок, на вид очень мягкий и тёплый, узор с какими-то цифрами…
Я вылезла из-за стола, села, в плед закуталась. Стало понятно, что я так много раз уже делала, ощущения очень знакомые… Я знала, что у меня за спиной в обивке кресла есть пружинка… и надо сесть так, чтобы она спины не касалась. И что правый подлокотник более потёртый, а на левом есть отметина – тёмный кружок, след от очень горячей чашки… И что сейчас, когда я поудобнее сяду, Мелочь прыгнет ко мне на колени. А Юра подойдёт, присядет на подлокотник, и можно будет протянуть ему руку, чтобы он не терял равновесия…
– А пирог с орехами кто будет есть? Я для кого пекла, скажите мне, пожалуйста? Для собаки? Отлично. Собака, иди сюда, я сейчас тебе…
Голос мамы… всё-таки, наверное, Юриной мамы… убаюкивал… Она не ругалась, она радостно ворчала. Я слушала… Но не её, а себя.
Кресло. Уютно и хорошо. Часы тикают. Можно просто быть собой. Даже не важно, кто я сейчас – Дым или Вика…
Мне было очень спокойно. Особенно из-за звука часов. Я сперва думала, что часов… Но их не было. Звук шёл от экрана. Шорох? Шёпот.
– Это что там на стене? Экран?
– Это передатчик. Транслирует тепло большого Экрана.
Юра шепчет, а потом берёт меня за руку… Мне кажется, что экран становится чуть ярче. Будто мы его нагреваем своими прикосновениями, и разговорами, и даже мыслями…
Мелочь лёг у моих ног и начал чесаться, звякая жетоном-адресником. Экран засиял, я прикрыла глаза…
3– Вика? Викуша, ты спишь?
Я дома. Диван, потолок. Закат на обоях.
Мама пришла с работы.
Я помню, как вернулась из парка и сразу легла спать. В куртке.
Вон на полу кроссовки. Вон Мелочь бегает в ошейнике и с немытыми лапами. Вон на полу листья, жёлтые берёзовые и ещё какие-то узкие, тоже жёлтые, – это из парка. И маленькие красные, как будто кленовые, похожие на звёзды. Из Захолустья.
Это как?
– Вика, ты же дверь входную вообще не закрыла, ты что! Ты как? Хорошо, что никто не вошёл. Господи, да что же с тобой делать-то теперь? Вика? Ты меня слышишь вообще? Вик, это я, мама твоя.
Там мама. И тут мама. Обе настоящие. А где настоящая я?
Глава III
Когда я сижу дома, как будто ничего не произошло. Днём мама в музее, папа в офисе. Вечером мама на кухне с планшетом, а папа в их спальне, перед экраном… Это обычный плазменный, папа на нём спорт смотрит или играет.
Но меня теперь слово «экран» радует. Я улыбаюсь, как раньше, когда встречала упоминание того… французского певца, артиста? Не помню вообще. И не понимаю, почему мне так нравились его записи. Я же ни одного слова не понимала, я вообще не учила французский… Просто красиво было, и вот это всё. А теперь попробовала послушать – и упс! Никакого счастья. Слова тянутся, тянутся, как сыр на слишком размороженной лазанье. Тёплый, противный, безвкусно бесконечный. С этими песнями вот так. Артист совсем мимо меня.
Мне папа предложил:
– Хочешь в декабре в Крокус Сити Холл? Этот твой опять приедет. Любые билеты, хоть в партер.
Я не хотела. Я даже не посмотрела, правда приезжает или папа напутал. Потом контекстной рекламой принесло. Партер от тридцати пяти тысяч. Папа совсем… Теперь я знаю, сколько стоит папина вина.
Извиняется так? Не понимаю и понимать не хочу. И на концерт не хочу. Только в Захолустье.
Теперь мне спокойнее ждать. Я знаю теперь, что оно на самом деле есть. Я поняла, как это работает. Сперва дежавю начинаются. Понемногу. Вот когда папа про билеты говорил, я знала, что он предложит. Прямо фразу заранее. «Хочешь в декабре в Крокус Сити Холл? Этот твой опять приедет. Любые билеты, хоть в партер».
Мне так важно было, что я это угадала, поэтому я до смысла слов не сразу дошла. Раз предчувствие сработало, значит, скоро опять в Захолустье позовут. Я ходила, улыбалась и искала знаки. И находила.
Предчувствие сработало в тот же день.
Такое дикое сочетание звука и картинки, когда еле успеваешь подумать «ну что за чушь». И потом вспоминаешь, что ты именно эту чушь уже раньше видела, в той же комбинации и именно так про неё и думала. И сразу же знание о том, что произойдёт через секунду.
Вот сейчас случилось именно это.
Я стояла на первом этаже у лифта, смотрела на экранчик, где цифры показывают, на каком этаже сейчас лифт… И вдруг поняла, что сейчас будет… Бредятина какая-то.
Жёлтый миньон на синем фоне и фраза «Движение вверх». А потом сразу Захолустье.
Я рада, что это сейчас произойдёт. Но где мне взять миньона? Откуда?
– Здравствуйте!
Я оборачиваюсь. Не здороваюсь. Смотрю на соседа. Это совсем мелкий пацан, он ещё в началке. Я не помню, как именно его зовут. Антон? Артём? Андрей! Точно. Его ещё так смешно родители звали, Андрей-Андроид.
Этот мелкий Андроид стоит передо мной в синих кроссовках и синих носках с миньонами. Жёлтый узорчик на синем фоне. Мы входим в лифт, я смотрю на миньонов, даже не понимаю, что меня Андреев рюкзак по плечу задел, это вообще не важно.
– А вам какой этаж?
– Не помню…
Я помню, где кнопка моего этажа, тыкаю туда на ощупь.
И тут звучит женский голос в динамике, это у нас лифт так прокачали за лето, я всё время забываю про автоответчик и про бодренькую музыку в динамиках.
– Движение вверх. Едем на шестой этаж!
Нормальное объяснение всей этой дичи. Но я знала, что так будет. И я знала, что потом Захолустье. Вот прямо сейчас. Дойти до квартиры и лечь. Или хотя бы сесть в коридоре на табурет. И глаза закрыть, потому что голова очень кружится…
– До свидания!
Это что? Кто? Андрей. Андроид. Он едет выше. Зачем он разговаривает? Отвлёк… к черту его. Ключи трясутся, потому что руки дрожат…
2– Я вас прошу, немного, кто сколько может, собратья…
О, это Тьма голосит! Всё, отлично, я уже дома…
Тьма сейчас чистенькая, не лохматая. Обычная тётка в очень пёстром перекошенном платье… Только расцветка кажется странной, как будто рукава от одного платья, а юбка из двух других сшита, ей такое не идёт…
– Кто сколько может, помогите, пожалуйста…
Это набережная, возле пирса, где очередь к канатной дороге. Я сижу на скамеечке, она полукругом, буквой «С», такая белая, тёплая. Волны рядом, маяк гудит, буксир кричит. У меня в руках билет на канатную дорогу.
Скоро всё сдам, всё противное. Будет хорошо-хорошо. Всё плохое станет немного ненастоящим, как сквозь плёнку. Что у меня плохого?
Можно подумать про школу. Про то, что я по дому ничего не могу делать. Мелочь сегодня полез с грязными лапами в мамину постель. Я вчера пельмени поставила и уснула, хорошо, что папа дома был, пришёл на запах гари. Меня бесит папа. А я его тоже бешу, я знаю…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
