«Клиповое» мышление

За минуту до него – в чёрно-белую аудиторию своей группы забежала миловидная девушка-демонесса, восемнадцати обращённых лет, с аккуратными и почти кукольными чертами лица; узким, а и точнее «низким» бледным лбом, небольшим вздёрнутым носом, пунцовыми щеками, светло-розовыми миниатюрными губами, полукруглым небольшим ровным подбородком и узкими светлыми бровями, под которыми трепетали длинные светлые же ресницы; чуть проскользив по белому паркету пола; прижатому бежевыми деревянными партами, как и стульями, и уходящему в бежевые же крашеные стены с белой пластиковой доской под чёрные маркеры и под чёрный же потолок с белым светом прозрачных стеклянных люстр, на котором так же – висел и белый пластиковый проектор, «устремлённый» к белому же полотну у доски; и, оправив свои светлые волосы, длиной до лопаток, она пробежала своими серо-голубыми глазами по присутствующим, поприветствовав их с кивка, и направилась вглубь аудитории. И, пройдя, наконец, к своей парте, она села рядом со своей сверстницей – подругой-ангелом: брюнеткой с короткими, до плеч, тёмно-каштановыми волосами, тёмно-серыми глазами в обрамлении чёрных коротких ресниц и под широкими же чёрными бровями – на высоком лбу, с длинным и клиновидным носом, будто и прорезающим её светлую кожу, острыми скулами и прямо-таки выпирающим округлым подбородком – под полными и светло-бежевыми губами.

– Ты чего так долго? – Осведомилась у всё-таки успевшей подруги та.

– Да на первом же этаже – мемориал установили: погибшим во втором корпусе! И, прикинь, все решили именно сегодня – почтить их память, принеся кучу разноцветных игрушек и разномастных цветов! Пока я пробралась через всю эту процессию… Жуть! Всю форму мне измяли! – Фыркнула девушка, осматривая потрёпанную и пусть и в меру, но и всё-таки же смятую, а для неё и вовсе – «помятую» чёрную одежду: из классической с оборками юбки, рубашки, пиджака и небольшого галстука. Так и не забыв же ещё про обувь – тут же и поправила заклёпки чёрных туфель на небольшом и толстом каблуке.

– Да уж… И ведь подумать только!.. Провернуть такой террор – и на 9 же мая. «День победы»… как-никак! Соболезную – семьям студентов… Но и благо же что – преподаватели успели уйти. Бывает же!.. За десять минут – вышли. Будто – чувствовали!

– Говорят, – понизила голос светленькая, решив поделиться слухами, – что одной студентке – всё же удалось выжить… И её – перевели к нам в корпус, приколись!.. Вместе – с оставшейся частью её группы… Ну и другими – обучавшимися с ними!

– Да ты что?!.. – Охнула тёмненькая и тут же закрыла рот руками. – И кто – она?

– Не знаю… – Повела плечами, а после и руками – её подруга-соседка. – Но она – чудом выжила: успела выбежать из здания – за минуту, представляешь? Бедняжка!

– Согласна! Потерять – стольких… Да ещё – и так!.. Ужас! – Пискнула брюнетка, зажмурив ещё и глаза: то ли уже и от подступивших слёз, то ли ещё и от страха.

– Да… Семерых, кажется! А остальные – отмечали дома… – Кивнула блондинка. – Так и что забыли эти же семеро – в том корпусе и в тот день: до сих пор выясняется!

– Внимание, студенты!.. У меня для вас – новость! – Раздалось по помещению громогласных и не терпящим возражений – женским строгим голосом из коридора.

– Ой! Кураторша… – Шикнула демонесса и, вновь же разгладив складки на своей юбке, встала у стула – со своей же всё правой стороны. В то время как и слева, повторив все её действия – всё с той же одеждой, только и белого цвета, рядом встала и ангелонесса.

И в аудиторию зашла взрослая и рослая, светлая женщина-ангел, сорока пяти лет; с высоко поднятым, почти что и на макушке, пучком тёмно-каштановых волос, вытянувшим и без того её высокий и бледный лоб с чёрными и широкими бровями, как и резкие, острые скулы, пока и её же светло-серые глаза были устремлены вперёд, вместе с длинными чёрными ресницами и клювовидным носом, возвышающимся и почти накрывающим тонкие алые губы и ровный округлый подбородок; и в белом брючном костюме, из брюк со стрелками, полупрозрачной блузки под пиджак, с небольшим галстуком и в белых же лодочках на тонкой и высокой шпильке.

– Как вы все уже наверняка прекрасно знаете – три дня назад, в результате теракта, произошедшего во втором корпусе, погибли студенты: с третьего и четвертого курса соответственно! Для нас, как и для семей погибших и пострадавших, это – огромная боль и утрата! – Торжественно поклявшись, что замыслила только шалость, произнесла она. А затем – перешла к назиданию и беспрекословному подчинению. – Пока идёт следствие, администрация и мы все – просим вас соблюдать осторожность: и не гулять по улицам – после комендантского часа! До этого же времени и в случае обнаружения бесхозных вещей, как и подозрительных личностей, просим сообщать об этом всём – лично нам же!

– Кто не знал – тот у-знал! Кто недо-понял – понял… А что – за новость-то? – Проговорил демон-брюнет с первой парты второго ряда, скрестив руки на груди и натянув тем самым ткань рубашки на своём накаченном и рельефном теле – ещё больше. Параллельно ещё изогнув свою правую чёрную широкую бровь, сощурив левую вместе с глазом, и смерил женщину перед собой внимательным и ожидающим взглядом своих больших тёмно-карих глаз – из-под полуопущенных чёрных ресниц; сжав и тонкие губы в одну полосу – заострив ими скулы и поджав вверх свой же угловатый подбородок.

– К нам в корпус – была переведена единственная выжившая, среди студентов в тот день, студентка! И так же – к нам была переведена оставшаяся часть её группы и обучавшиеся вместе с ними: в параллели и том корпусе! А у нас в группе – как раз не хватает одного студента: после того, как и твой же сосед взял академ. Другие же – «делиться» не захотели… Как будто – и в детском саду ещё, ей богу-дьявол!.. Кхм! И было решено, что именно она отныне – будет учиться с нами-вами! Кариночка?.. – И обернулась к выходу из аудитории, выискивая глазами девушку. – Проходи, пожалуйста! – И, стуча чёрными шпильками, в аудиторию прошла «приятная» брюнетка, хоть и «уступившая» чёрной форме, но так и не осилившая полностью отказаться от «своего стиля»: так что чёрные же лодочки с красной подошвой, как и её уже почти что и тотем, личный авторский знак, оставила при и на себе – даже пусть и хромая на левую ногу!

И, придержав под конец своего «некрестного хода» правой рукой своей чёрный же рюкзак, она встала рядом и по левую же сторону от куратора, улыбаясь ребятам. На что, и осмотрев её с головы до пят, «сильный пол» группы – призывно засвистел-заулюлюкал; неимоверно и взаимно, к слову, тем самым – обрадовав и саму «новенькую». «Слабый же пол», в то же самое время, от любых комментариев – воздержался да и вовсе отказался! Но и по этой же «их» тишине, как и по этому же всё «их» молчанию, девушка сразу определила – кто не имел ничего к ней, а кто имел, но промолчал: обрадовав её – дважды!

– Она потеряла… достаточно – в тот ужасный день! И ей теперь нужны – лишь поддержка и опора. Только наша же и с вами – забота… Мы же окажем её – ей, правда?

– Конечно! – Ухмыльнулся рыжий паренёк-ангел с последней парты третьего ряда, не отводя своего зелёного взгляда от неё, так ещё и подмахивая короткими рыжими ресницами и поигрывая широкими рыжими же бровями на своём узко-низком бледном лбу, заставляя тем самым и свои же светло-рыжие веснушки на полных щеках и орлином носу «пуститься в пляс», пока и уголки же его полных губ были растянуты почти и до ушей; а за счёт и последовавшего же следом прикуса нижней губы ровным рядом белых зубов – и его же округлый подбородок взметнулся вверх.

И, оскалившись так же и в ответ, девушка сжала своей левой рукой, сквозь чёрную же кожу рюкзака, холодную металлическую рукоять чёрного же пистолета с глушителем!

*

– Карина?.. Что ты здесь делаешь – на праздниках: мы же закрыты – до понедельника! – Проговорил девушке охранник, но, так и не получив от неё ответа, лишь проводил её своим удивлённым взглядом.

– Так, кто тут не переобулся, а?! Так ещё – и не разделась, ты погляди на неё! А ну-ка… Вернулась – обратно. Живо! – Вылетела из кладовой уборщица, но, и заметив таки, а заодно ещё – почти и узнав девушку, с громким стуком опустила полное прозрачной водой серое пластиковое ведро и светло-коричневую же деревянную швабру с тёмно-синей тряпкой на пол. – Стоп! А это – не Карина, случайно? – Сказала-спросила она – уже не себе и у себя, а у охранника, ткнув пальцев в воздухе в спину так и удаляющейся от них, ни разу не притормозив, до конца ещё не веря в происходящее и что ранее же переобувавшаяся и переодевавшаяся – могла вдруг и не по правилам поступить.

– Она самая… – Ответил он ей, ещё и сам не до конца придя в себя – от визита.

– Что она здесь забыла?.. По привычке, что ль? Аль будильник сработал?..

– Кто ж её разберёт: прошла – так ничего и не сказала… Да и не ответила!

*

– Карина?.. Ты – нас собрала? – Удивилась «рыжая» девушка.

– Зачем?.. О чём – ты хотела поговорить? – Продолжила за ней – её «подруга».

…

– Это, что, пушка?! – Отозвался «светловолосый» парень.

– Не делай – этого! «Зачем»?!.. – Подорвался с места – уже и «брюнет».

…

– Останови-и-ись!!! – Кричала «шатенка» – меж выстрелов.

– Сука, хватит!.. Что ты делаешь, Карина?! – Проорал «бритоголовый брюнет».

…

– Прости… Прости меня, пожалуйста! Я не хочу… Не хочу – «умирать»! Отпусти-и! Прошу-у… – Верещала «шатенка» на коленях – у её ног.

– Выпусти – нас!.. Спасите! Помогите!! – Кричали уже и в унисон – все.

*

«Я буду словом боль. Тебе досталось испытай…»: поставив очередную песню из плейлиста «dom» на чёрном плеере на «паузу», Карина вытащила, наконец, свои чёрные же проводные внутриканальные наушники из своих же ушей – свободной правой рукой. Плейлист стоит «на repeat’е» – уже четвёртый день подряд, а так и не надоел! Да – и не отключался… Не убавлялся даже – ни разу! И, намотав их на плеер же, убрала его во внутренний карман своей коралловой кожаной куртки, склонив голову к левому плечу и просканировав взглядом студентов. Ну что, «товарищи», поиграем в наш маленький ад?

– Мы же – «подружимся», верно? – Усмехнулась она и подмигнула им.

Каждый человек, появившийся в жизни, не случайность

Никогда не думала, что в свои восемнадцать лет – окажусь на диване у психотерапевта. Но… А! Ну да!.. Как же я забыла, что и: «Всё когда-то бывает, случается – впервые». «Никогда не говори – никогда». И… Бла-бла-бла! Да… И всё же в таком и «не» таком же духе – далее! Конечно… Первый – день рождения. И первая – свадьба… Первый – родившийся ребёнок! Вот и только моё же «впервые», как и мой же «первый», были не такими: «радужными». Как и не такими же – «радушными»! Но а если ещё и принять во внимание «Каждый раз – как первый»: «первая» смерть ангела, как и самого же «ангела», имела место быть. Определённо! Как в мучениях… Так и «нет». Как «мученик»… Так и… И я «никогда» доселе – не задумывалась о смысле жизни! И да, пусть и верила в существование потустороннего мира… «Потусторонних миров» и… Собственно, «других» миров. Не верила – в случайные смерти! Но и как известно же – жизнь меняется в одну секунду… А в моём же всё случае – за день! Заставляя поверить – во всё. И тут же – во всё «разуверить»! И чувство: будто ты ногами на земле, но и в то же время – небе…

– Я рад, что Вы, наконец, пришли! – Проговорил мужчина-ангел, пятидесяти двух лет, по имени Филипп, тем самым ещё – не только вытянув меня из моих же мыслей, но и втянув в «свои»; как и «речи».

Обычный мужчина! Если и не считать – вида и предназначения. Но… Это уже настолько вошло в обиход и смешалось, посмешалось со всем и вся, что и не предавалось такой уж огласке и такому же акценту. Среднестатистический случай! Да… Будто и на интервью – с богом! Но и в данном же всё случае – с «собратом». И не на «интервью», а психоанализе! Хотя… Что там, что этам – душа наизнанку и… в клочья. Всё – в сравнении… И в зависимости – от дотошности человека напротив! От его знаний – о личных рамках и гранях… Стенах! Точнее – «не»! Но а что же – на вид? Мужчина: с русыми короткими волосами, слегка подёрнутыми сединой – на висках и затылке; морщинистым бледным высоким лбом со светлыми широкими бровями и такой же мелкой проседью, как и в «основе», и мелкими-редкими же светлыми ресницами; со светло-карими глазами, ещё блестящими изнутри и подпитываемыми светом снаружи – через стёкла своих же очков: в тонкой золотой оправе; щёки его – слегка обвисли, хотя скулы остались – высокими и даже «острыми»; тонкие губы – сжаты в одну прямую полосу, зато и в их уголках – ни одной морщинки, как и у глаз, и ни одного намёка на ямочки; разве – на массивном и рельефном подбородке, будто и от нажима, словно бы его ещё и «стирали» – дважды: «нажав» – под носом и на подбородке. Ничего своего не помню, ничего другого не запоминаю и ничего чужого не разглашаю! Лишь задаю вопросы и слушаю… Выслушиваю! Оставляя – при себе и в секрете, как и в этих же всё стенах: что было произнесено и сделано в них – навечно останется, застряв в них! Работа – не приносит ему счастья! Не приносит – и «радости»… Видно же – сразу! Но зато – и приносит другим. «Чужим» и… И это верно! Ведь и как правило: то, чем ты делишься с иными, сам иметь ты – никак не можешь! Всегда сочувствовала – им и купидонам… Без покоя и любви! Без мира – внутри. Как и «снаружи»… Только лишь – «с войной». Ведь и всё же – начинается с «себя». А если «там» – нет ничего, чему начинаться и продолжаться?.. А чему – и «заканчиваться»? Воротник его белой накрахмаленной рубашки – закрывает полное и морщинистое горло. Белый галстук в золотую диагональную полоску на ней – почти достаёт его белого же кожаного пояса классических белых брюк со стрелками, что немного приподняты и вздёрнуты, показывая белые носки и лакированные белые туфли. Сзади же, на его бежевом кожаном стуле на металлической палке-опоре с колёсиками, висит его же белый пиджак, стянутый длинной тканевой ручкой – небольшой белой сумки-планшета. Развернувшись ко мне всем своим корпусом – он монотонно постукивал своей белой позолоченной ручкой по белому же деревянному столу и смотрел на свой полупустой белый лист без разлиновки на белом же пластиком планшете с металлическим держателем-зажимом сверху: пока, скорее всего, заполненный – лишь моими, и то – даже и весьма «скупыми», данными. Их и, правда, не так уж много, что и самое-то ужасное: ведь и это же значит – что мне всё придётся рассказывать самой!

Под стук его ручки, с синим тонким стержнем, неожиданно подстроилась и небольшая белая деревянная подставка с металлическими шариками на белых же тонких верёвочках: где четыре «неподвижных» шарика – расположены посередине и по одному «движущемуся» – справа и слева от них соответственно; и первые же из них неподвижно-статичны ровно до того момента – пока их не приводят в действие вторые, ударяя по ним и, таким же ещё образом, «придавая им ускорения» в нис- и падении.

Сам кабинет же, подстать управителю, был так же обделён цветом, но и, будучи ещё выполненным целиком-и-полностью в чисто белом «свете», он будто проецировал и всю мою жизнь – всю её однотонность и однотипность: от белого мраморного пола, через белые же крашеные бетонные стены и до глянцевого натяжного белого потолка с белым же встроенным светом! И только мебель – не давала погрязнуть в депрессии окончательно: разбавляя этот, временами и «бликующий», «позитив» – матовым бежевым «негативом» кож-дерева, из кушетки, на которой я и лежала, его стула и двух таких же стульев напротив, его же стола, и придавая свежести, свободы в деталях и мелочах – не кроясь и не скрываясь же в них. Белые же деревянные высокие шкафы – выделялись уже и из всего: стеклянными дверьми – преломляющими и отражающими свет. Как и его очки!

– Вы попросили – я пришла! – Проговорила я, пожав плечами: продолжая смотреть – лишь в одну единственную точку на потолке. Как узнала? «Сила притяжения» подсказывала, что это был – именно он. А иначе ведь и не разберёшь, «о не пьющих», ведь симметрия, как и совершенно не «признак отсталости», была – во всём! Стена – к стене и… Пол – к потолку! Неоткуда взявшийся во мне «клаустрофоб», медленно, но верно, начинал бить тревогу! Ну а точное отражение меня – будто уже и начинало жить своей жизнью: подмигивая мне – моими же тёмно-карими глазами! И ладно бы только это – моргало и «шелестело» моими же веками с еле заметными белыми тенями и чёрными короткими ресницами, выгибало тёмные широкие брови на светлом и узко-низком лбу и то-и-дело дёргало кончиков моего же курносого небольшого носа, как и округлого подбородка, растягивая параллельно ещё и мои полные, но и аккуратные бежево-матовые губы вместе с острыми скулами, то в усмешке, то в улыбке, а то и вовсе «в оскале», пока и руками же сжимало белое длинное тканевое платье, до щиколоток, с длинными же рукавами, а ногами – не находила себе места, стуча друг о друга то ими самими, то и их же белыми кожаными балетками; только мои же тёмно-каштановые волосы, чуть ниже плеч, лежали ровно на бежевой же подушке, будучи прижатыми уже точно и одной мной.

– Если Вы не против, начнём? – Спросил Филипп и, после моего же кивка, нажал своим левым свободным указательным пальцем на красную же кнопку чёрного пластикового диктофона, лежащего на столе. – Ваши: фамилия, имя…

– Не уверена, что они Вам что-то да скажут… – Нахмурилась я. – Но а проверять, а и тем более «разглашать» их, даже «Вам», нет никакого… ни желания, ни такой же возможности! Безопасность давших мне их при рождении для меня – превыше всего!

– Но и хоть имя, для «проформы», Вы можете сказать… – Не отставал он. – Пусть – не фамилию. И не отчество… Но и – его-то!..

– Хм… Ладно! Оля… – И, закусив свою нижнюю губу, так и вновь же не осилив его «полную форму», повторила его «краткое подобие», но и куда более уверенно. – Оля!

– О-ля… – Проговорил-повторил за мной размеренно мужчина, словно бы и пробуя на вкус каждую его букву и ненадолго замолчал: на деле же – вписывая в это самое же время и параллельно его в нужно-нудный пункт; и расставляя же, попутно-подспудно, «прочерки» – в остальных. – Значит… Оля! Вы не против, если мы перейдём на «ты»?

– Не против… – Кивнула я, даже и особо не раздумывая.

– Хорошо… Где ты живёшь?

– В Российской Федерации! – И в этом – тоже не было такого уж «секрета». Как и повода – для лишних дум… Ну а там – и его же, в свою очередь, «подозрений».

– А поподробнее?.. – Тут же уточнил ангелоносно-несносный.

– В России… Некогда – Руси. Ещё «поподробнее» – может навредить моей семье!

– Можешь хотя бы сказать: как добраться – до твоего места жительства? «Поездом» там… Или «машиной». Или: и тем, и тем… К примеру!

– На поезде… Из Москвы! Коли уж мы и здесь… Пять часов! Или шесть часов – на машине!

– Про семью – я могу не спрашивать…

– А это – вопрос? – И скорее мой вопрос – был таковым, нежели: его и под нос.

– Адрес, образование… Место работы и контактные данные – так же затрагивать не стану. Перейдём сразу – к делу и сути! Расскажи, что же так повлияло на твою жизнь?

– Только – если эта история не покинет стен этого кабинета… Как и «здания»! – И пусть я и знала это, как и его или себя же, но и перестраховаться же посчитала – как никогда нужным и важным… И даже – «должным»! И да, и именно сейчас… И здесь!

– Не покинет…

– Обещаешь? – Перефразировала, но и, тем не менее, повторила просьбу я. Да и ещё так же, словно бы он проходил проверку от разработчика «взрослого» интернет-сайта, то есть – «меня», на свой же возраст: «А тебе точно – есть восемнадцать? «Точно»?.. «Точно-точно»?.. «Точно-преточно»?!». Даже немного и стыдно стало… Но и обстоятельства же, чуть больше красоты, требовали жертв – его же нервных клеток!

– Обещаю! И даю слово – твоя история останется здесь… И только – между нами!

– Спасибо! Это, правда, очень важно – для меня. И не только… Да и – как никогда!

– Я понимаю…

И, наконец, выдохнув, я ненадолго прикрыла глаза, проваливаясь в воспоминания. А ведь пыталась – забыть! Пыталась – и «спрятать»… в самый потаённый ящик и уголок! Забить и… Заколотить. Да и – всё что угодно!.. Лишь бы – не видеть всего этого: опять и… «Снова»! Не видеть – снова и… «Повторно»! «На» повторе и… «Repeat’е». Теперь же – ящик вскрыт! И значит – пришло время сделать хоть небольшой, но и шаг. «Шаг» – к освобождению! «К освобождению» – от ночных кошмаров. Паранойи и… Мании преследования. Большой шаг – для человека; и маленький – для человечества!

– Моя история построена в основном – на действиях! Не на мелочах и… деталях. Людей – я не запоминала! Так чтобы… дотошно. И… Особо! Мельком – лишь. И… Редко – кого выделяя… из общей же массы! Внимания на это – я тратила меньше всего. Как и… времени. «Времени» же – не было! Помню – только силуэты… Да и – какие-то очертания… Вещи! И имён – нет… Не знала – на тот момент! Ну а то, что они мне говорили, я делала… исполняла – полагаясь только на себя и собственные же силы. Обстановка и её насыщение – волновали меня меньше всего остального и… оставшегося!

– Расскажи – всё, что помнишь! – Напутственно изрёк Филипп. А я – вновь открыла глаза и кивнула: себе и ему. – Мелочи и детали – это уже второстепенное…

– Мой город – никогда не пользовался особой популярностью… Не «пользуется» ей – и по сей день! Обычный… Запылённый и захламлённый… «городишко»! Со своими – проблемами и заботами… Со своей и среднестатистической – «серостью»! С фабриками и заводами… Техникумами и университетами… Школами и… детсадами! По дорогам – гоняют машины… Мотоциклы и скутеры! По улочкам – прогуливаются люди. С детьми и… без! А я… На тот момент – я закончила одиннадцать классов! Готовилась – к поступлению в университет… Закончила – «хорошисткой»! И с замиранием сердца – ждала результатов!.. Единственным моим «страхом» тогда: мог быть и был – лишь «отказ»… Как же я ошибалась!.. И если бы мне только сказали, что уже «завтра» – я буду спасать чьи-то жизни, не под- и не закреплённые «лично» за мной… «Скопом»!.. Я бы – не поверила… Правда! – С губ сорвался истерический смешок! А в голове – всплыли пошлые и баянные факты: вроде «плевка в лицо» или того же самого «смеха» в лицо – тому, кто бы мне это сказал. Но я – промолчала, оставив это при себе, и продолжила «о другом». – День начался как обычно – с зарядки и лёгкого завтрака: из какао и каши! Подкрепившись, я умылась – и собиралась пойти прогуляться, пока… Мама и бабушка… Они были – уже на работе, к тому времени! Было… часов девять утра, наверное. А может, уже и начало десятого. Кому как! Главное же, что я была предоставлена – самой себе! И, надев обычные светло-голубые джинсы с белой футболкой, повязав и средней высоты хвост на затылке, я взяла свой чёрный кожаный рюкзак с кучей всяких металлических замков и разноцветных брелков и… Да!.. Над обувью – пришлось подумать хорошенько. Красные кеды – были порваны. У белых кроссовок – отклеилась подошва… Оставались – синие сетчатые туфли на небольшом каблуке!.. Я никогда не была – особой модницей. Да и доход семьи не позволял этого: что было – на то и жили. То – и «носили», собственно!..

– Можешь всё же хоть что-то, хоть немного – рассказать о своей семье? – Предложил врач, решив, видимо, таки и немного отойти от сути: то ли заметив ещё и мой, периодически накатывающий, нервяк, то ли и испытав уже свой. А уж и когда увидел его повторно и вдвойне во мне, внутри и снаружи, тут же дополнил-исправился. – В общем!

– Семья моя – немногочисленная: мама, бабушка… да я! Дедушка – погиб в автокатастрофе… четыре года назад. Отец… Его – и не было… по большей части! Мы остались – втроём! Мама – преподаватель в университете. Бабушка – пенсионер, подрабатывающий продавцом в магазине. А я же… Я – официант с… четырнадцати лет!