Тропы судьбы. Камень Демиурга. Книга вторая

Все это время, пока я занималась производственными и организационными вопросами, из головы у меня не выходили мысли об Олеге. Как он там? Какое наказанье ему изберут Старейшие? Почему-то я была уверена, что они учтут все события и примут правильное и мудрое решение. Но, в глубине души тревога скрутилась заснувшей гадюкой, и, время от времени, принималась поднимать свою голову с громким шипением. А еще, я думала о новом егере. Что если, егерь, который едет к нам, это просто егерь, и ничего больше? И тут же сама себя одергивала. Угу… С нашим-то счастьем… Надо было сообщить Прону об этом. Береженого, как говорится, Бог бережет. И как добавляли мои мужики, «а не береженого – конвой стережет». В общем, с вечера мне не спалось. Затопила печку, поставила чайник, хотя чая совсем, вроде бы, и не хотелось. Пыталась почитать книгу, при зажженной керосинке. Но, читать-то я читала, и страницы довольно бодро перелистывала, но ни одного слова из прочитанного до меня не доходило. И кто бы спросил у меня, о чем книга, даже под страхом смертной казни, не смогла бы сказать.

Чайник закипел, громыхая крышкой, и это вывело меня из задумчивости. Встала, заварила щепотку душицы. По домушке поплыл аромат, навевающий мысли о лете. Обхватив кружку двумя руками, словно пытаясь согреться, задумалась. Память меня тут же услужливо увела в прошлые дни. Перед глазами поплыли картины нашей первой встречи с Олегом, назвавшимся мне Одином, как я сидела на земле, хлопая ресницами после пережитого испуга от внезапной встречи с медведем, который, в свою очередь, оказавшимся другом Олега. И дальше, дальше, дальше… Наши встречи, наши разговоры, его серьезный взгляд, от которого у меня сжималось все внутри и прерывалось дыхание, легкое касание рук, его насмешливый голос. И я не заметила, как заплакала. Слезы катились из глаз горохом и, с тихим звуком, падали прямо в кружку с чаем. Я пришла в себя. Вот только этого сейчас и не хватало!! Давненько я не позволяла себе подобных слабостей, и сейчас этого делать не стоит! Решительно встала, плеснула из умывальника пригоршню воды в лицо. Зашуршала коробкой под столом, в которой у меня были спрятаны всяческие мелкие «заначки» на какой-нибудь непредвиденный случай, например, на приход нежданных гостей. Пара пачек пряников, несколько бутылок хорошего вина, какие-то конфеты ы мешочке, несколько банок консервов, и блок сигарет. Развернула целлофан, извлекла оттуда пачку, и, накинув бушлат на плечи, вышла на улицу.

Небо над головой было высоким, почти черным, с яркими фонариками далеких мерцающих звезд. Тонкий серпик народившегося месяца выплыл над притихшей тайгой. Рожки месяца были немного опущены вниз, значит снежным будет месяц. Но, зато, и крепких морозов не будет. К чему-то вспомнила свою покойницу бабулю, которая учила меня определять по молодому ночному светилу, будет ли следующий месяц сухой, или пойдут осадки. «Повесь мысленно на нижний рожок ведро, до краев наполненное водой. – Поучала старушка. – И ежели водица прольется, значит жди или дождей, или снегов. А ежели ведерко висит без наклона, и вода не выплескивается, значит месяц будет без осадков». Эх, сколько всего знали наши бабушки и дедушки! Сколь мудры и рассудительны они были – не нам чета!

Я достала из пачки сигарету и прикурила. Над всеми избушками в небо поднимался печной дымок, но света в окошках не было. Все спали. Что ж мне-то не спится?! Не докурив сигарету, выбросила окурок и поморщилась. Терпеть не могла табачного дыма. От какого-то чувства неприкаянности хотелось завыть на луну, громко жалобно и тоскливо. Зябко передернула плечами, и пошла к импровизированной конюшне. Мужики приладили к моему гаражу надежные ворота, специально из-за Люськи. Все ж, тайга кругом, и дикого зверя полно. А собак на нашей базе не водилось, предупредить о звере было некому. Лошадь сквозь запертые ворота почувствовала мое приближение и тихонько зафыркала. Я осторожно, стараясь не шуметь, отворила затвор и вошла в гараж. Лошадка потянулась ко мне мордой, обдав теплым дыханием, положила голову на плечо и замерла так. Я поглаживала Люську и тихо приговаривала:

– Ну, и что нам с тобой делать теперь? Как ты думаешь, с ним все будет хорошо? – Люська тихонько фыркнула. – Я тоже так думаю, а все равно, на сердце неспокойно.

Кобылка затрясла головой, словно, осуждая меня. С вопросами пристает, а где же угощение?! Я достала из кармана кусочек сахара и протянула подруге. Похлопала ее по шее, вышла, тщательно запирая за собой большую тесовую створку ворот, и направилась к своей домушке. Спать легла, потому что надо. Но сна не было ни в одном глазу. Бараны разбегались, слоны, вообще, куда-то попрятались, и даже таблица умножения нисколько не помогала. И я принялась едва слышным шепотом декламировать стихи.

– Она сидела на полу

И груду писем разбирала,

И, как остывшую золу,

Брала их в руки и бросала.

Брала знакомые листы

И чудно так на них глядела,

Как души смотрят с высоты

На ими брошенное тело…

Как ни странно, но Федор Иванович Тютчев мне помог. Я не могла бы сказать, почему мой выбор пал на великого поэта и дипломата, а тем более, на это печальное стихотворение, в котором была такая щемящая тоска предстоящей разлуки. Но, как бы то ни было, вскоре веки отяжелели, глаза закрылись, и я уплыла в сон, даже не заметив этого.

Он стоял посредине маленькой комнаты, и смотрел с грустью на меня. В окошко падал чуть голубоватый свет молодого месяца, и вся его фигура была, словно в плащ, завернута в этот неясный призрачный, похожий на дымку свет. Глаза его с такой любовью смотрели на меня, что я не выдержала и тихонько заплакала. То ли от счастья, то ли от боли. Он склонился надо мной и его губы едва коснулись моих губ. Провел ладонью, чуть касаясь пальцами по моему лицу, и, едва слышно, прошептал:

– Не бойся, я с тобой… Я всегда буду с тобой…

Его образ стал таять, словно растворяясь в серебристо-голубом свете, сам становясь этим светом. А я закричала, захлебываясь от отчаянья слезами, не в силах его удержать, бесполезно ловя воздух руками на том месте, где он только что стоял:

– Нет…!!! Не уходи…!!! Не оставляй меня…!

Я соскочила со своей шконки, испуганно озираясь. Сердце колотилось где-то в горле, грозя немедленно выскочить. Щеки были мокрыми от слез. Несколько секунд я заполошно оглядывалась. В избушке никого не было. Дрова в печке прогорели, и рдеющие угли загадочно мерцали сквозь щель в дверце.

– Сон. Это был просто сон… – Я произнесла это вслух, чтобы услышать хоть какой-нибудь звук.

Но, я уже точно знала, что это был совсем не ПРОСТО сон. Олег приходил прощаться. Меня подбросило, будто пружиной. Поспешно натянула брюки, затем, путаясь в рукавах, надела поверх футболки свитер. Всунула ноги в ботинки, вытащила из-под подушки свой нож, привычным движением, засунув его за голенище. Сняла со стены карабин, проверила заряд. Руки действовали словно сами по себе, на автомате, без участия разума. Я решительно напялила бушлат, взяла с гвоздика ключи от УАЗика, и стремительно вышла в морозную ночь. Ехать решила на машине по просекам, а дальше уже на лыжах.

Люська в гараже зафыркала и даже собралась заржать, но я на нее цыкнула.

– Чего возбудилась-то? Мужиков всех перебудишь, а им завтра с утра на работу! Совесть у тебя есть? – Кобылка затрясла виновато головой. Я понимала, что ее вины в этом нет. Она просто почувствовала мое нервное возбуждение, вот и отреагировала соответствующе. Я погладила ее по морде, и, словно оправдываясь, тихо проговорила. – На этот раз, ты остаешься дома. Мне надо быстро. А на машине по просекам я быстрее доеду, чем мы с тобой по снегу полезем, а там пару-тройку километров на лыжах добегу. Не волнуйся. Мне не впервой. – Люська опять пристроила свою голову на моем плече. Я ласково погладила шелковистую морду. – Ну, будет, будет… Я же не насовсем уезжаю. К утру вернусь… – И добавила, едва усмехнувшись. – Я надеюсь…

Закинула лыжи, стоявшие здесь же у стеночки, в багажник, запустила двигатель и аккуратно выехала из гаража. Оставив машину прогреваться, пошла и закрыла ворота. Как бы я не спешила, но Люську оставлять на съедение волкам не собиралась. В столовой хлопнула дверь и на крыльце появился бдительный Василич.

– Мать, это ты? – Тревога в голосе завхоза слышалась нешуточная.

– Я, Василич, я… Чего всполошился? Ступай в дом, застудишься.

Василич поежился на морозе и пробурчал:

– Куда в ночь-то собралась? Аль случилось чего?

Я махнула рукой.

– Ничего не случилось. Надо мне. К утру вернусь. Ступай, ступай…

Села в машину и, не дожидаясь вопросов от своей въедливой няньки, плавно тронулась. Двигатель урчал сытым зверем. Постепенно в кабине стало тепло. За окнами скользили деревья, словно в немом черно-белом кино. Зимник был накатан довольно прилично, и до поворота на просеку я долетела в один миг. Но на просеке пришлось скорость сбавить. Снежная целина была обманчива, скрывая под своим ровным покровом и пни, и коряги и всякие другие препятствия в виде буераков и ям. УАЗик трясло и подбрасывало на кочках и колдобинах. Он поскрипывал железом, словно жалуясь мне на свою нелегкую участь.

Я уже почти доехала до того места, от которого мне предстояло идти на лыжах, когда в ночное небо устремился радужный столб. Я притормозила, залюбовавшись чудесной картиной. Свет на мгновение погас, и стал «оплавляться», как тонкая восковая свеча, нарастая по бокам «потеками» света. Я уже знала, что это означает. Кто-то вышел из врат. Мне захотелось не просто быстро поехать, захотелось полететь на крыльях, которых у меня, увы, не было. Мысленно прикинув расстояние, подумала, что особенно торопиться мне не стоит. За то время, пока Олег (если, конечно, это был он) дойдет до своей заимки, я тоже к тому времени туда должна попасть.

Вскоре, я увидела большую поваленную ель, лежащую вдоль просеки. Ее почти вырвало с корнем какой-то бурей несколько лет назад, после того как прорубили просеку, создав тем самым эффект аэродинамической трубы. Вот старое дерево, привыкшее жить в окружении своих детей и внуков, не выдержало одиночества. Но, все же, свирепые ветра не смогли полностью погубить старушку-ель. Ей пришла на помощь, кто бы мог подумать, тоненькая рябинка, росшая под ее сенью. Она подставила свое гибкое тело-ствол, подпирая упавшую ель. При этом сама очутившись почти на земле, она все равно продолжала упрямо жить, протягивая свои молодые ветки сквозь густую хвою своей соседки. Часть корней ели, остались в земле, и дерево продолжило жить. Хоть уже и не так гордо ель могла возноситься над окружающим лесом, но все же продолжало жить, и родить шишки, и разбрасывать свои семена, чтобы возросло рядом новое потомство, продолжая круг жизни.

Для меня эта ель была не только указателем, но и неким назиданием, напоминанием того, что как бы человек высоко не вознесся, чего бы не достиг в своей жизни, никогда не стоит забывать об остальных людях, которые окружают тебя, и в тяжкий час бури, которая захочет тебя уничтожить, подставят свое плечо, как эта рябинка, не позволив упасть.

Остановив машину, достала из багажника лыжи, с заднего сиденья взяла карабин, надев его ремень наискосок через плечо, чтобы не мешал при ходьбе. Оставив ключи в машине, осторожным скользящим шагом направилась в сторону заимки Прона. Взобравшись на последнюю горку, я с облегчением увидела ровное сияние защиты дома. Значит, все должно быть в порядке. Сильно оттолкнувшись от небольшого деревца, я заскользила вниз, лавируя между деревьями и высокими куртинами кустарника. На опушке остановилась, чтобы перевести дыхание, и тут же увидела на белом снегу темную фигуру медведя. Асхат встречал меня. Но, по своему обыкновению, он не приветствовал меня, а просто побежал впереди, изредка останавливаясь и оглядываясь, будто проверяя, следую ли я за ним. Это меня, конечно насторожило, и, должна сказать, очень сильно. Все мои попытки проникнуть в голову зверя натыкались на глухую стену. Словно это был и не Асхат вовсе, а какой-то чужой, совершенно посторонний зверь.

В окне слабо горел огонек керосиновой лампы. Значит, хозяева не спали. Ну, это было и понятно, если только что кто-то вернулся из врат. Но на крыльце, как я ожидала, меня никто не ждал, и тревога снова зашевелилась, как проснувшаяся змея. Скинув лыжи у самого крыльца, я поспешно поднялась на крыльцо и безо всякого стука, можно сказать, ворвалась в избу. У стола, облокотив голову на одну руку в скорбной позе, сидел Прон. При моем появлении он слегка вздрогнул, словно проснулся и посмотрел на меня молча тоскливыми глазами. Его взгляд сказал мне все. Олега здесь не было.

Я, прикрыв за собой дверь, уселась на краешек лавки, и, едва слышно, спросила:

– Что… – Голос прозвучал, будто шуршание мыши в углу за печью, едва слышно.

Прон молча смотрел на меня, в глазах была затаенная печаль. Он вздохнул тяжело, поднялся из-за стола, и проговорил спокойным голосом:

– Давай-ка выпьем с тобой чая… – И пошел к печке.

Я даже сначала не поняла, что он сказал. Выпьем чая? Какого, к чертям собачьим, чая???!!!! Мне хотелось заорать, что-нибудь разбить, разгромить, сломать!!! Закусив губу до крови, я сдержала рвавшийся наружу вопль. Поднялась, сняла со спины карабин, скинула бушлат на лавку, и опять села. Меня всю трясло мелкой дрожью, руки ходили ходуном, и я сжала их в кулаки, чтобы не видеть трясущихся пальцев. Сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, и только потом заговорила очень тихо, едва слышно, обращаясь к склоненной над плитой спине старца.

– Я видела выброс энергии врат. Кто-то вышел из них.

Не оборачиваясь, Прон проговорил:

– Это я выходил. Я настоял, чтобы повидаться с Олегом после Совета. В конце концов, он мой ученик, и совет не смог отказать мне в этом. – Потом медленно повернулся ко мне и проговорил, словно стараясь меня в чем-то убедить. – С ним все в порядке. Его не лишили памяти.

Я, едва заметно, выдохнула, с надеждой посмотрела на старика и робко улыбнулась. Губы дрожали, а на глаза навернулись слезы. Я сидела и молча их глотала, не в силах вымолвить ни слова. Прон поставил на стол две кружки с чаем, и я схватилась за одну из них, словно это был мой последний шанс на спасение. Руки по-прежнему тряслись, и я так и не сумела поднести кружку ко рту. Просто держала ее обеими ладонями и молча плакала. Старец посмотрел на меня сверху вниз, опять тяжело вздохнул, и уселся за стол напротив меня.

– Ты должна понять, Совет – это не игрушки. Речь идет не только о их безопасности, речь идет о безопасности нашего мира. Поэтому были приняты столь жесткие и строгие законы. Нарушение этих законов жестко карается. Иначе просто нельзя. Они не стерли ему память, но запретили сюда возвращаться. Он должен выполнить определенное задание, искупить свою вину. Я хочу, чтобы ты знала, что любого другого посвященного за подобное, сразу бы лишили памяти, не посмотрев даже на его героические подвиги по спасению мира от катастрофы. Но, Олег – Вага, и Совет это учел. А теперь, нам просто нужно набраться терпения и ждать. Когда он исполнит возложенное на него Советом, он вернется.

Он замолчал и потянулся за своей кружкой. А у меня словно камень с души упал. Главное – он жив и с ним все хорошо. И он справится, обязательно справится. Он сильный. Он сможет все. А я подожду. Я умею ждать. И терпения мне не занимать. Я, наконец, разжала руки, сжимающие кружку с чаем, встала из-за стола и подошла к умывальнику. Плеснула несколько горстей воды себе в лицо. Вода помогла мне немного успокоиться и привести чувства в порядок. Вернулась за стол, и посмотрев на Прона долгим взглядом, спросила:

– Ты знаешь, что это за задание и куда его отправили?

Старец отрицательно покачал головой и тихо проговорил:

– Ему запрещено было говорить об этом. Ему даже не позволили выйти через врата Медвежьего Яра, провели куда-то совсем другим путем. У нас было всего несколько минут, чтобы попрощаться. – Он на секунду замолчал, словно, сомневаясь, стоит ли мне говорить остальное. А потом, решившись, продолжил чуть ворчливым тоном. – Олег просил присмотреть за тобой. Хотя, я и без его просьб знаю, что мне делать.

Он замолчал, настороженно глядя на меня. Я горько усмехнулась.

– Со мной он тоже попрощался… Правда, только во сне.

Я протерла лицо руками, словно сгоняя с него следы своих метаний и сомнений, и заговорила уже совсем другим голосом:

– Знаешь, моя бабуля говорила всегда, что все, что ни делает Бог, все к лучшему. Похоже у нас скоро появится соглядатай. И то, что они здесь не увидят Олега, это к лучшему. А мы что? Ты просто знахарь, сидящий бирюком в своей избе, а я баба на лесозаготовках. Что с нас взять? – И я рассказала Прону о новом егере, который должен был здесь появиться со дня на день.

Старец меня внимательно выслушал, сгреб пятерней свою бороду, как всегда делал в минуты раздумий, и проговорил с легкой усмешкой:

– А ты права, дочка. Все идет, как должно. Может Совет предполагал такое развитие событий, и поэтом и принял такое решение? – Вопрос был риторическим, но на всякий случай, я кивнула головой. А Прон продолжил свою мысль. – Наверняка, это соглядатай. И, скорее всего, это Копейщики. Больше некому. – Он подергал свою бороду и заговорил быстро, напористо, будто убеждая самого себя. – Не зря Совет запретил мне к вратам приближаться некоторое время. Ох, не зря!! Мы сейчас должны затаиться, как мыши под веником, словно, знать ничего не знаем и ведать не ведаем. Тут ты права! Я просто знахарь, а ты… – Он на секунду замялся, и продолжил с легкой улыбкой. – А ты – просто лесозаготовитель. И ничего странного не будет в том, что ты будешь изредка навещать старика на его заимке. Все в деревне знают, что ты травками лечишь. Вот мы и будем с тобой обмениваться опытом. – И он мне озорно, совсем по-мальчишески, подмигнул. И чем быстрее они убедятся в этом, тем быстрее утратят интерес к Медвежьему Яру, и тем быстрее уберутся отсюда вон!

Я покивала головой, на сей раз, совершенно искренне соглашаясь с его размышлениями. Но, все же высказала вслух свои сомнения.

– Не думаю, что они так просто от нас отстанут. Ведь, то, что случилось с экспедицией надо как-то объяснить. А если кто-то из оставшихся в живых все же придет в себя и расскажет обо всем случившемся? Ведь это вполне вероятно, при современных-то технологиях, вернуть память, скажем, тому же Елезарову. Насколько я могу судить, он утратил дар речи от шока. А если с ним грамотно поработают специалисты? Нет… Вариантов много. И поэтому, нам надо быть настороже. Ведь даже если кто-то и что-то вспомнит, то тебя здесь и рядом не было. А про меня они знают только то, что сами же силой меня втащили в эти врата. А я могу вообще ничего не помнить. Упал, потерял сознание, очнулся, гипс… Ну, ты понимаешь, о чем я говорю.

Это был весьма странный разговор. Прон старался убедить меня, а я старалась в том же самом, убедить его. И только наша некая растерянность от происшедшего с Олегом могло объяснить подобную бестолковость и суетность наших разговоров. На прощание я еще раз со скрытой надеждой спросила Прона, стараясь заглянуть ему в глаза:

– Тебе точно неизвестно, какое поручение Олегу дал Совет?

Тот молча покачал отрицательно головой не пряча взгляда, что свидетельствовало, что старец тоже ничего не знает. Но, по крайней мере, ему удалось с ним попрощаться. А мне… Я прервала собственные горестные мысли. Мне тоже удалось. Пусть совсем не так, как мне того бы хотелось, но Олег попрощался со мной, придя ко мне в моем полусне, полуяви.

Я возвращалась к машине в сопровождении Асхата. Медведь был угрюм, и, по-прежнему, не пускал меня в свои мысли. Думаю, он переживал не меньше меня об уходе Олега. Наверное, ему казалось, что друг его бросил. Мне очень хотелось утешить косолапого, и я заговорила вслух, пытаясь одновременно создавать мысленно образы того, о чем говорила. Вдруг медведь захочет понять?

– Не расстраивайся, лохматый братец. Нас не бросили. Совет ему задание дал. Вот выполнит он задание, и к нам вернется. Надо только терпения набраться, и подождать. Он вернется и все будет хорошо! – Медведь посмотрел на меня и коротко рявкнул. – Понимаю, родной. И мне больно. Еще как, больно… – Я вроде бы собралась опять заплакать при этих словах. Взяла горсть снега и растерла им лицо. Помогло. И я спокойно продолжила. – Тут вот еще что… Егерь у нас здесь скоро объявится. Не знаю, как насчет егеря, а что шпион, это точно. Ты бы поосторожней, братец, не уходил бы далеко от избы. Кто его знает, этого «егеря», на что он способен. Нам надо до возвращения Олега продержаться.

Медведь уселся на задние лапы, а передними стал, словно человек, тереть морду, при этом тихонько раскачиваясь и подвывая, как бабка-плакальщица. Если бы сама не видела, ни за что бы не поверила, что медведь способен на такое проявление своих эмоций. Скинув лыжи, я подскочила к косолапому страдальцу и обняв его за шею все же расплакалась, уткнувшись в густую медвежью шерсть, пахнущую морозной тайгой.

Глава 8

Я успела вернуться к самому рассвету. Василич встретил меня, стоя на крыльце, окинул хмурым взглядом, и пробурчал:

– Давай в избу… Завтрак стынет. – И вошел в столовую, прикрыв дверь с громким хлопком.

Когда мой завхоз был в таком настроении, я знала, что с ним лучше не шутить. Скорее всего, после моего отъезда он не сомкнул глаз. Ох ты, Господи… И тут виновата. Я вошла тихой лисичкой, помыла руки, и села за стол. Василич поставил предо мной кружку кофе, горячие оладьи, мисочку со сметаной. И все это – не глядя на меня. Я заговорила просительным жалобным голоском:

– Василич, родненький, ну прости. Не хотела тебя волновать. Дело у меня срочное в лесу было. А объяснять, что, да почему времени не было. Не сердись. Ну, сам посуди, что со мной может случиться? Заблудиться не заблужусь, да и со зверем диким всегда договориться смогу, карабин всегда со мной. Не сердись, ладно? – Потом, вздохнула тяжело, и закончила уже совсем другим тоном. – Итак тошно, сил нет, а тут еще тебя уговаривай.

Старик глянул на меня уже без былой суровости. Вздохнул тяжело, и присел рядом на лавку, стараясь заглянуть мне в глаза.

– Так, мать, я чего… Я ничего… Рази ж много прошу, или в дела твои какие лезу? Мне ж только всего и надо, чтоб сказала куда на сколько едешь. Тайга ж кругом, мать ее етить! А ежели случится чего?! Даже не будем знать в какой стороне искать!! Как вон в прошлый раз? Ведь чуть ума не лишились, пока ты за беглыми-то гонялась! А сейчас что, опять, снова-здорова?! – И он горестно всхлипнул.

Я, проклиная себя за эгоизм и бессердечность, преисполнившись чувством вины, приобняла старика за плечи, и зашептала тихо, тихо.

– Ну, прости, прости, Христа ради… Последний раз. Ведь ночь кругом, будить, тревожить не хотела. Ты вон и так целыми днями на ногах. Ладно, Василич, мир! – И я протянула ему ладонь.

Он покосился на меня настороженно. Но я смотрела на него честными глазами, преисполненная искренним раскаяньем. Он шмыгнул еще разок и пожал протянутую ладонь. И тут же начал строго ворчать.

– Ты давай, ешь, чтобы все съела, пока не остыли. А то опять сейчас упорхнешь куда и целый день голодная пробегаешь опять. Знаю я тебя! Ешь, кому велено!

Я не заставила себя уговаривать, так как действительно, после ночной беготни по лесу была голодная, как волк. Василич глядя на меня, как я уплетаю за обе щеки его стряпню, счастливо вздохнул, и смахнул набежавшую слезу умиления. Ну ни дать, ни взять, бабуля, глядящая на своего беспутного и оголодавшего внука. На улице послышались хлопанья дверями, голоса, проснувшихся мужиков. Вскоре, в столовую просунулась из двери голова Кольки сучкоруба. Его нос шевелился смешно, словно у медведя, почуявшего что-то вкусное. А я при виде этой картины, не удержалась, и прыснула со смеху. Колька, заметив меня, смутился.

– Доброе утро, мать! Василич, чего у нас на завтрак. – Взгляд его упал на миску с остатками оладий. – О-о-о… Оладушки… – Восторженно протянул он.

Но Василич прервал его восторженность на корню.

– Ага, оладушки… – Передразнил очень похоже Кольку. – Оладушки для матери. На вашу ораву не напасешься. А для вас вон, каша с мясом, да пряники к чаю.

Колька просочился тихой мышкой в двери, встал у порога, и покладисто кивнул головой:

– Чего злишься -то? Каша – тоже хорошо, а пряники – еще лучше. Так я чего, мужиков зову?

Василич от такой покладистости подобрел, и уже спокойно проговорил:

– Зови, зови… Пока не остыло все.

Я, схватив еще одну оладью из миски, сунула ее в миску со сметаной, и, уже на ходу, затолкала себе в рот, сграбастала кружку с кофе, и поднялась из-за стола.

– Спасибо, Василич. Кофе у себя допью. Корми мужиков.

И направилась в свой домик, уже не прислушиваясь к ворчанию завхоза, который бубнил что-то на тему, что вот, мол, шастают тут всякие, человеку, мол, спокойно поесть не дают.